Текст книги "Даун"

Автор книги: Михаил Ремер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Папа

Ну почему все наваливается на тебя именно тогда, когда ты этого меньше всего хочешь? Этот козел Сергеев, мистер Люмер со своими капризами. Мистер-дристер хренов! Тут пашешь, как вол, а он тебе: «Результаты работы в этом году хуже плановых. Значительно. Вы недостаточно активно работаете с регионами». Я, конечно, вежливо улыбаюсь, качаю головой. Пытаюсь объяснить ему, что он не прав и мы делаем все, что в наших силах. Мол, Россия большая. Любая область больше, чем его Англия, а людей у нас меньше, чем у него в офисе! Вот и крутись! А у меня всех менеджеров – три человека. Какой тут рост? С текучкой бы справиться! Вместо того чтобы руки выкручивать, квоту на людей увеличил бы! Ладно бы я просил о чем-то невыполнимом. Два человека! Всего два нормальных сотрудника, а не этот умник Сергеев.

Сына тут еле впихнул – практикантом на птичьих правах. Зарплата – как раз проездной купить на метро. Усадил отчеты делать, чтобы хоть как-то разгрестись со всей этой хренью. Так шума было! Сергеев аж прыгал от радости: нашел на чем меня подцепить. Люмеру телегу написал. Тот, конечно, мне звонить сразу. Возмущается, козел. Пришлось объяснить, сколько мой сын получает за то, что отчеты по ночам дома пишет. Ладно, успокоился. А мудаку этому Сергееву – премию за бдительность. Козел! И Люмер, и Сергеев, и Фирсов этот. Болел бы реже, так и не пришлось бы Сергея запрягать. Его же работу выполнял. Встречу где-нибудь в переулке – порву, как Тузик грелку!

Сергееву премию, мне же – ни хрена. Даже спасибо не сказали. Уроды! Я тут здоровье рву свое, сына подключил, чтобы работа не стояла, а он знай себе, на молокососа этого поглядывает, любимчика своего: ну-ка, как мы объясним отсутствие роста на этот раз. Объясняет же! Мировой кризис, отток капитала. Чушь! Народа не хватает нормального. Способного работать. Но нет, у нас все ясно. У нас – мировой кризис. Сволочи!

Тут в Краснодар командировка была. Летели на какой-то развалине древней. Все скрипит, все дребезжит! Летайте самолетами «Аэрофлота», мать его! Гостиница – клоповник. Опять же с чиновниками вопросы решать надо.

Как манную кашу, по ложечке, пытаюсь я в его башку тупую засадить все эти вещи элементарные. Без толку! Только время теряю. Я уже понял, как с ним вести надо. Мину скорбную скорчить и головой печально кивать: «Да, мистер-дристер, мы плохо сработали. Да, мистер-дристер, мы раскаиваемся. Да, мистер-дристер, мы исправимся». Только в этот раз не сработало. Разборок было! Кое-кто, пожалуй, полетит с насиженного места. Сейчас на работе все друг другу волки.

А тут еще и жена заболела. Нет, не простуда. Рак, мать его! Ей бы в больницу лечь, курс лечения пройти, так ведь нет, возится с любимчиком своим, Костиком. Еще и на курорт летала. Это вместо того, чтобы лечиться! Отдать его в интернат, да и дело с концом! Там за ним присмотрят, как полагается. Процедуры там всякие, питание, что еще ему нужно. Не пропадет, короче. Если ей так хочется – раз в неделю можем навещать. «Оставить одного нельзя, отдать в интернат не могу! Он все чувствует, ему будет больно». Что за бред! Он – даун. Он даже разговаривать не умеет.

Еще тогда, в роддоме предлагал: отдай ты его в интернат, воспитывай Сергея. Утрясется все. Пройдет. Еще одного сделаем. Уж не знаю почему, но всегда мечтал о двух мальчишках. Да и Юля не против была. Радости, помню, было, как второй родился! Только вот дауном он у нас вышел. Отдай ты его! Время не трать свое! Но нет, куда там! Мы же все из себя сентиментальные. Работу бросила ради сыночка. Зачем? Ради чего, спрашивается? Так мало того, сейчас, пока на процедуры ходит, Сергея усаживает за ним следить. Сергея! У него диплом на носу! У него работа! Ему сейчас от компьютера вообще отходить нельзя! Но нет, извольте домой прийти и с братом-дебилом возиться.

Все эти мысли вихрем носились у меня в голове, пока добирался домой. Чертовы пробки! Слетать в Европу – три часа, добраться из аэропорта домой – пять. Чем дольше я стоял, тем сильнее крепла во мне уверенность: жене ставлю ультиматум. Сама – в больницу, сына – в интернат.

Уже и не заметил, что подъехал к дому. Малолетки чертовы. Повадились у подъезда пиво пить. Хоть бы убирали за собой срач этот. Поймаю – уши пообрываю. Пустая пивная банка – к чертовой матери! Приложился ногой от души, даже полегчало. Еще одна – туда же. Уф, что-то я распалился сегодня.

Ладно. Глубокий вдох и выдох. Еще один и еще. Все в порядке, Борис. Все будет в полном порядке. Сейчас поговорим с женой и решим все наши вопросы. Все будет в порядке.

Костик

– Сережа не может каждый день уделять ему столько времени. В конце концов, на носу защита диплома, да и тупому мистеру-дристеру объяснять надо, почему один из сотрудников на работе вторую неделю не появляется, – громко говорит папа.

– Но Костя не может быть один столько времени! – чуть слышно отвечает мама.

– Тогда бери его с собой в клинику, – ворчит в ответ папа. – Ты же сама говорила, что там есть детская комната, где за ним присмотрит нянечка.

– Я не могу. У меня такое ощущение, что он все чувствует. Мне кажется, что он понимает все, что происходит. Ему будет больно, если он увидит меня после процедур.

– Не говори глупостей, – гремит папа. – Сомневаюсь, что он вообще может чувствовать. И вообще, временами я не понимаю, как позволил тебе оставить его. Он же даун!

– Он мой сын, – чуть слышно отвечает мама. – И твой, между прочим, тоже.

– Мой сын заканчивает престижный университет. Мой сын – подающий большие надежды менеджер. Мой сын, в конце концов, говорить умеет! – Папа уже не просто громко говорит. Он кричит.

– Костя услышит. Говори потише.

– И пусть слышит! Я устал от того, что ты нянчишься с восемнадцатилетним дылдой, как с младенцем. Было бы гораздо лучше, если бы ты продолжала юридическую практику. Ведь тебе тогда говорили все: это твое! Из тебя получится блестящий юрист. До сих пор моя фирма без юриста обходится. Ты всю его работу выполняешь. Ты! Да это твое, пойми же ты наконец. Твое! Блестящий юрист, профессионал своего дела! А что вместо этого? Сидишь, как наседка на яйцах, с Константином. Ради чего ты пожертвовала карьерой?

– Ради кого, – поправила его мама.

– Нет, именно ради чего.

– Если мы с Костей тебя утомляем, так и скажи. Мы найдем способ прожить одни.

– Хорошо, хорошо, – сразу стихает папа, – не будем ссориться. Просто. почему бы тебе не подумать о том, чтобы отдать его в интернат? Хотя бы на какое-то время. Тогда ты смогла бы уделять больше времени лечению и процедурам, побольше думать о своем здоровье.

– Давай не будем начинать это снова, – как-то резко ответила мама. Так резко, что мурашки бегут по спине. – Костя – мой сын и твой тоже. И жить он будет с нами. Или директору по развитию не по карману содержать своего же ребенка?

– Ты права, дорогая, – как-то неуверенно бормочет папа. – Я просто завелся.

– Нет, ты не просто завелся, ты облил грязью собственного сына и меня заодно. Ты вел себя. Ты был как трус.

– Но я действительно беспокоюсь, – шепчет папа.

– И поэтому ищешь крайних?

– Я хочу как лучше.

– Тогда не веди себя так, как ты вел только что. Никогда! Борис, так будет лучше.

Признаться, я мало что понял из этого разговора. Сначала мне показалось, что папа – плохой. Он кричит на маму. Но потом мне стало его жаль. Он боится. Но папы ведь не боятся. Никогда. Даже в бассейне! Там жутко глубоко. Там невозможно нащупать под ногами землю. Но папа не боится туда заплывать! А я боюсь. Я плаваю там, где мелко. И только с надувными штучками на руках. Но я – не папа. Мне бояться можно.

А еще я понял, что произошло что-то ужасное. Я оказался прав.

Мама

Столько лет прошло – и вот он снова за свое. Вместо того чтобы поддержать, начинает ныть о том, как ему тяжело тащить на себе всю нашу семью. Боже мой, до чего же я устала! Когда Костик заговорил, я поверила: все наладится. Не может быть, чтобы такой живой ребенок навсегда остался недоразвитым. Все мы: я, мама, Борис, даже Сережа с утроенной энергией бросились заниматься с Костей. Две недели мы резали, клеили, рисовали, писали новые картинки. Носились по магазинам и библиотекам в поисках литературы по обучению детей. Мы верили, что все обойдется. Но.

Две, три недели, месяц, другой, третий. Костя так и не выучил ни одного нового слова. Да, он различал картинки. Он смеялся, плакал, бормотал свои «баба, мама, папа, гуля», но не говорил. Сначала скис муж. Он снова начал бурчать о том, что надо сдать его в интернат. И это после всего, что было сделано? Да как у него язык повернулся сказать такое? О своем сыне! Потом он еще часто говорил это, но это было потом. Я уже научилась не обращать внимания на его нытье. Но тогда. Я взяла детей и на месяц уехала к маме. Я не хотела никого видеть. Вообще.

Наверное, я бы скисла, если бы не мама. И не Михалыч с женой. Их сын давно уехал в город. Любимый сын. Поздний сын. Он уехал и больше не вернулся. С тех пор они жили одни. Они с радостью бросились помогать нам с Костиком. Земной поклон этим людям. Если бы не они, вряд ли бы во мне вообще вера в людей осталась хоть какая-то. Добрые старики. Они приезжали к нам на старом рыжем мотоцикле. Всегда привозили гостинцы. Они вернули нас к жизни.

Потом приехал Борис. Я простила, а он смирился.

Прошло одиннадцать лет. Мы два раза в год ездили в деревню всей семьей. Всегда к нам погостить приезжали Михалыч с женой. Потом с нами связался их сын. Оказывается, он стал важным человеком. Попросил передать посылку родителям. Мы, конечно, согласились. Мы полюбили этих стариков. Борис уехал в какой-то офис, за подарком, где ему и сделали предложение возглавить компанию. Все шло, все менялось. Мне казалось, что прошлое уже никогда не навалится на меня своей тяжесть.

И вот теперь, спустя столько лет, мужа снова прорвало. Нет, конечно, приятно, что он беспокоится о моем здоровье. Значит, для него я что-то еще значу. Хоть как жилетка, в которую можно поплакаться. Но почему он не признает Костю? Почему?

Костик

На следующий день к нам в квартиру пришла немолодая женщина.

– Знакомьтесь, это Костя. Вам нужно будет проводить с ним время до вечера. Часов семь в день, пока я не вернусь.

Женщина кивнула головой. Это ее обряд. Я это понял сразу, как только увидел ее. Нет, она хорошая. Я чувствую. Хорошая, но для нее это все – обряд. Точно так же, как для папы просмотр телевизора.

– Как нас зовут? – улыбнулась она мне.

– Он не может говорить, – вставил папа.

– Я могу. Могу. Просто вы не можете понять меня!

– Его зовут Костя, – виновато добавила мама. – Константин. Но вы не переживайте, Татьяна Валерьевна, он все понимает.

– Славно, – кивнула она головой.

Думаю, мы с ней подружимся. Она хорошая, хоть и выполняет свой обряд.

Татьяна Валерьевна

Впервые пришлось сидеть с дауном. Обычно все с младенцами, пока мамки на работе. Впервые, а уже, слава богу, лет десять, как сиделкой работаю.

И семья приличная. Отец так вообще из директоров. А вот на тебе – ребенок не уродился. Согрешили, видать, где-то. Мне, понятно, всего не рассказывают, но, сдается, беда какая-то случилась. Иначе зачем меня нанять решили? Им бы в церковь-то сходить, покаяться, а не о себе думать. Ведь не зря у них одно на другое накладывается. Сначала сын – даун, теперь вот еще что-то стряслось. Бог, Он просто так не наказывает.

И не в отпуск мамка собирается. Если в отпуск кто едет – недели на две нанимают. А тут на тебе, почти на три месяца! Да не мое это дело. Заплатят хорошо – и на том слава богу! А в церковь-то сводить – свожу обязательно.

Мир опустел. Раньше он был наполнен маминой любовью. А еще к нам раньше приходила Оля. Теперь мама дома бывает редко. Она ходит на прием к тому самому бородатому дядьке в белом халате. К тому, который говорит не то, что чувствует. Приходит она поздно и очень напряженная. Конечно, не показывает вида, но я-то чувствую, что ей нехорошо. А еще ей страшно. Мама боится, но не за себя – за меня. Это я тоже чувствую. Но зачем ей переживать за меня? Со мной все в порядке. Мне только плохо оттого, что в мире стало меньше любви. Раньше меня любили мама и Оля. Но теперь. Мама почти не появляется дома. Оля больше не приходит. Ни к Сереже, ни ко мне. Мир стал холодным. Мир стал пустым. Мир стал страшным.

Теперь на прогулки меня водит няня. Она отводит меня подальше вглубь сквера и начинает со мной играть. Она знает мою тайну, хоть и не понимает ее. Нянечка увидела мой оранжевый мячик и теперь на каждую прогулку берет его с собой.

– Смотри, Костя, какой у нас славный мячик! – кидает она его мне.

Мячик отскакивает от земли и прыгает ко мне.

– Костик, мячик надо ловить, иначе он ускачет прочь, и ты останешься ни с чем!

«Мячик надо ловить. Мячик надо ловить!» – кружится у меня в голове. Поймаешь, и все изменится. Поймать! Нельзя оставаться ни с чем! Я хватаю его!

Я стою и жду, когда же что-то произойдет. Но ничего не меняется. Тогда я несу его назад няне.

– Киньте еще раз! Пожалуйста! Мне нужно поймать его. Мне нужно все изменить! – кричу я ей, но она не понимает. Ей просто кажется, что мне нравится эта игра.

– Молодец, Костя! А теперь кидай мне его.

Я смотрю на мяч. Я не верю! Я поймал мячик, но ничего не изменилось. Я снова ловлю его. Снова пытаюсь все исправить. Мне кажется – еще чуть-чуть! Стоит только как следует постараться! Но почему-то ничего не выходит! Я смотрю на мячик. Он же мой друг! Но он ничего не хочет мне сказать.

– Кидай, или ты не хочешь, чтобы тетя Таня тоже поиграла? – зовет нянечка. Хорошо. Я попробую еще раз. И еще. И еще. До тех пор, пока мне не удастся задуманное!

Я понимаю, что этот мяч – совсем не тот, что приходит ко мне. Я понимаю, что он вряд ли поможет. Но я все равно стараюсь! Мне почему-то кажется, что сегодня я становлюсь ближе к разгадке своей тайны.

Полнолуние. Я обожаю это время! Мне так нравится наблюдать за луной. Такая круглая и желтая. Она так похожа на мой Мячик! Разве что цвет немного другой. Но какая разница? Я стою у подоконника и не свожу глаз с полной луны. Ни на мгновение! Я все жду, когда же появится тот, кому принадлежит этот желтый мячик. Я жду. Надеюсь, что мы сможем понять друг друга. Мы сможем стать друзьями!

Я готов стоять у окна долго-долго. До тех пор, пока луна не скроется за соседними домами. Странно, но мне почему-то кажется, что ее хозяин одинок. Иначе с какой стати ему заводить такой же мячик, как и у меня? Мне кажется, что обладатели ярко-оранжевых мячей одиноки. Правда! Каждый день я вижу детвору, что резвится на улицах. Многие играют с мячиками, но то разноцветные мячи. Иногда с полосками или цветочками. Иногда двухцветные, но никогда не желтые!

Нет, один раз я видел мальчика. У него был такой же ярко-оранжевый мячик. Точь-в-точь как у меня! Мама повела меня в какой-то огромный магазин, где мы долго-долго бродили по длинным-длинным коридорам. Это было очень утомительно. Мне было не по себе. Мне было страшно.

Я боюсь большого скопления людей. Боюсь потому, что тогда они перестают быть людьми. Они превращаются во что-то страшное. Когда я вижу человека на улице, я могу многое узнать про него. Но только не тогда, когда он в толпе. Там все становятся одинаковыми.

В тот день мы как раз попали в такую толпу. Мы долго ходили по огромным залам. Я толкал железную корзинку. Мама складывала в нее разные вещи. Я не смотрел по сторонам. Я глядел себе под ноги. В тот момент мне показалось, что кто-то на меня смотрит. Не просто зевака. Нет! Кто-то, кто хотел помощи. Я обернулся. Прямо на меня смотрел маленький мальчик с ярко-оранжевым мячиком в руках. Он был один. Совсем. А еще он был напуган. Он как будто просил меня помочь ему. Но что я мог сделать?

– Мама, там мальчик, ему надо помочь!

– Костя, не сейчас. Мне надо купить овощей и вина. А еще я обещала папе, что мы купим ему новый махровый халат.

– Но мама, он совсем один! Смотри, у него такой же мячик, как и у меня.

– Костя, пожалуйста, успокойся!

– Но мама, мальчику очень плохо!

– Костя, сыночек, успокойся. Прошу тебя. Смотри, на нас все смотрят!

И правда, толпа замерла. Она принялась разглядывать нас с мамой. Ей стало любопытно. Всем было интересно разглядеть меня. Разглядеть, чтобы потом рассказать своим друзьям. Впрочем, длилось это совсем недолго. Скоро всем стало неинтересно. Все снова разбрелись по своим делам. Последнее, что я увидел, это скачущий по полу ярко-оранжевый мячик того мальчика. Его забрали родители. Он перестал быть один. И мячик ему стал не нужен.

После этого я понял: с такими мячами ходят только те, кто нуждается в помощи. Те, кому одиноко. С тех пор я стараюсь понять, кому же принадлежит этот огромный мячик. Тот, что зовется луной? Ответа я пока не нашел. Но я не теряю надежды. Когда-нибудь я узнаю и это. Когда-нибудь я познакомлюсь с этим загадочным существом!

Татьяна Валерьевна

Уж и думать не думала, что узнаю, что происходит-то! Борис Прокофьевич не удержался – рассказал как-то вечером.

– Татьяна Валерьевна, – говорит, – у жены моей рак. Вы понимаете, она уходит. Я остаюсь один!

Как же тут не понять? Уже, слава богу, не молоденькая. Всякого повидала на веку своем. Уж нашла я время, уговорила Юлию со мной в церковь сходить. Как горе такое, так одна дорога – в церковь. У Бога милости молить. Я как узнала, что она и в церкви-то ни разу не была, так руками развела.

– Что же ты, милая, грех-то такой несешь? Еще, поди, и некрещеная? Ну да Богу-то все равно. Пойдем, пойдем, милая!

Уж чего ее дернуло сына с собой тащить? Куда ему в дом Божий, юродивому этому? Я уж и так и эдак отговаривала Юлию. Все зря. С нами он идет. Душенька-то не спокойна. Чую, чую – выкинет он что-нибудь. Я уж пригляжу за ним. Как следует пригляжу. Не положено дом Божий осквернять. Не положено!

Костик

Сегодня мы втроем куда-то идем: я, мама и нянечка. Раньше я никогда не был так далеко от дома. Даже с Олей. Мне все ново и интересно. Я гляжу по сторонам. Я стараюсь не пропустить ничего. Впрочем, это занятие меня скоро утомляет. Я устаю от одинаковых домов и прохожих.

– Не бойся, милая, – бормочет нянечка, – ничего страшного. Я вот тоже долго не верила, недавно только покрестилась. Как крестилась, так и ладно пошло все. Так ты не переживай, что не крещеная. Не страшно это совсем. Богу ведь все равно, если молить его как следует. Ты не бойся, моли. Поможет он тебе! Сердцем чую.

– Я даже не знаю, – как-то неуверенно шепчет мама в ответ. – Всю жизнь не верить и вот – на тебе, бежать в церковь, просить о чем-то.

– А ты просто не сомневайся. Главное, чтобы другим не во вред да от сердца чистого.

Я мало что понимаю. Чувствую только одно: для мамы этот поход – что-то очень важное. Это как какой-то обряд всех обрядов.

Она здорово похудела, побледнела. Теперь она не показывается на улице без черных очков и платка. Она так делает специально, чтобы никто не увидел ее лицо. Бледное и уставшее.

Еще несколько домов – и мы вышли к огромному белому зданию. Оно стоит в стороне от остальных. Огорожено металлической изгородью. Высокий шпиль с сияющей круглой макушкой. Четыре поменьше вокруг главного. Огромные металлические двери. Картинка с человеком с ярко-желтыми крыльями.

Что-то поманило мой взгляд наверх. Я снова поднял глаза и замер. Солнечный свет упал на огромный шар на башне. Упал и заставил его сиять. Ярко-оранжевый цвет! Прямо как мой Мячик! Тогда я понял: моя мечта вот-вот сбудется! Я увижу Хозяина Оранжевого Мячика! Может, нам удастся познакомиться. И он сможет сделать так, чтобы мама снова стала радостной!

Пока я смотрел наверх, мама с нянечкой остановились перед дверью. Они молча склонили головы и несколько раз коснулись пальцами плеч, груди и лба. Потом нянечка сделала то же самое со мной. Наверное, это один из ее обрядов. Мне кажется, что она боится Хозяина Оранжевого Мячика. Старается задобрить его, прежде чем вступить в его владения. Но зачем? Хозяин Оранжевого Мячика совсем не злой! Он – добрый. Он любит играть со своим Мячиком. А еще он очень одинокий. Он радуется, когда кто-то приходит к нему поиграть.

Татьяна Валерьевна

Так и чувствовала, что не надо Костю с собой брать! Кто так себя ведет в храме Божьем? Тут молиться надо, о помощи просить. Тут тихо должно быть.

А он? К распятию бросился и давай кричать что-то. Игрушку нашел себе новую, вот и радуется. Разве можно в храме Божьем кричать так? Тут молчать надо. Молить о благодати высшей, каяться надо! На себя грех взял да и нас в грех ввел. Уж еле успокоили его. Вон, даже Григорий с Никоном на помощь прибежали! Оттащили, слава богу, от распятия. Успокоили. Кто же ведет себя так в храме Божьем! Да что взять-то с него. Юродивый, прости его, Господи!