Текст книги "Восьмая тайна моря"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Белов Михаил Прокопьевич
Восьмая тайна моря
Научно-фантастический роман

Глава первая ДЕЛО О КАЛАНАХ

Будильник звонил резко и требовательно. Андрей Суровягин поднялся с постели и открыл окно. Туман низко стлался по улицам, но небо было чистым и высоким.

Суровягин поставил чайник на плитку, сделал гимнастику, принял холодный душ и начал медленно одеваться. Мысли приобретали обычную четкость.

Началась эта история три месяца назад. Суровягина вызвал полковник Еремин. Он кивнул на кресло – садитесь, мол, – и несколько раз прошелся по кабинету. Еремин был немного грузен и сед. Сказывался возраст. Полковник был отцом трех взрослых дочерей и дедом, восьми внуков. В прошлом сучанский шахтер, он начал работать в органах госбезопасности в то не очень далекое время, когда Андрея еще не было на свете.

Полковник сел за стол.

– Вы знаете что-нибудь о каланах? – спросил он вдруг.

Суровягин пожал плечами и чистосердечно признался:

– Нет, товарищ полковник.

– Я так и предполагал, – сказал Еремин. – Думаю, недели будет достаточно, чтобы знать о них все. Поняли?

Суровягин поднялся:

– Есть все знать, товарищ полковник.

Широкое лицо Еремина нахмурилось:

– Штудируйте литературу. На работу можете пока не приходить. За помощью обратитесь к профессору Лобачеву.

Ровно через неделю полковник опять вызвал Суровягина.

– Расскажите, что вы успели узнать.

Андрей стал добросовестно рассказывать услышанное и прочитанное. Еремин придирался ко всему.

«Чертов старик. – злился Суровягин, выслушивая очередное замечание, – откуда он столько знает о каланах?»

Еремин, заложив руки за спину, ходил по кабинету.

– Вы мне не нравитесь, лейтенант. Неделя для чекиста достаточный срок, чтобы назубок изучить даже каланов, их биологию, качество меха.

Суровягин стоял навытяжку:

– Я этих каланов знаю, товарищ полковник.

Еремин хмыкнул:

– Он знает… Нет, мало знаете. Боюсь, что ваши мысли больше заняты профессорской дочкой, чем каланами. Не так ли?

Суровягин почувствовал, что краснеет. Откуда полковник узнал, что он познакомился с дочерью профессора Лобачева Панной? Впрочем, Еремин и Лобачев – большие и давние друзья…

– Стоите и злитесь? Вот, мол, пристал, – продолжал полковник. – Ничего, лейтенант, приучайтесь к самой высокой требовательности к себе. Иначе как же! – Он вдруг засмеялся: – А что касается Панны… Хорошая девушка, только избаловал ее Николай Николаевич.

Полковник подошел к сейфу и вытащил объемистый сверток, крест-накрест перетянутый шпагатом.

– Посмотрите, – сказал он.

Суровягин развернул сверток. Шкуры калана… Мягкие, шелковистые, густо-черные, с едва заметной серебристой сединкой.

– Идеальный мех. Высший сорт, – определил он.

– Правильно, высший сорт, – сказал полковник. – Самый дорогой мех в мире. Дороже соболя, чернобурки… Шкуры контрабандой пытался вывезти в Японию один наш турист. Нам с вами, лейтенант, – перешел Еремин на официальный тон, – придется заняться этим делом. Вот, познакомьтесь с материалами. Пушнина – наша валюта, как говорят – мягкое золото, и мы не можем допустить, чтобы оно утекало за границу. А утечка, к сожалению, есть.

Полковник вручил Суровягину серую папку. В ней донесения, рапорты, протоколы допросов.

Суровягин не раз перелистывал документы и в любое время суток мог восстановить их по памяти.

Сообщение начальника таможни Ленинградского порта: «У американского туриста г. Джона Маклоя обнаружены четыре шкурки калана, зашитые под сиденьем автомашины. Шкурки изъяты». Показания Маклоя следователю: «Шкуры купил на пушном аукционе. Документы потерял. Изъятие шкур считаю незаконным». Справка дирекции пушного аукциона: «В числе покупателей фамилия Джона Маклоя не значится».

Сообщение из Львова: «У австрийского гр. Франца Мюнеха на пограничной станции изъяты две шкурки неизвестного животного. Длина каждой шкурки 1 м 15 см».

Донесение погранпоста порта Находка: «Матрос торгового корабля „Алмаз“, отправляющегося в загранплавание, В. П. Кандыба тайком пытался провезти шкуру калана». Приказ капитана корабля: «Матроса В. П. Кандыбу списать с корабля в распоряжение отдела кадров морского пароходства». Показания В. П. Кандыбы следователю:

«Шкуру обменял в Приморье на портсигар-радиоприемник, японскую зажигалку и набор пластинок. Хотел обменять ее в Японии на сувениры. Фамилию человека, предложившего сделку, не знаю. Он невысокого роста. Носит черные бакенбарды».

Это были первые документы в деле о каланщиках.

Уголовное дело против В. П. Кандыбы находкинской прокуратурой было прекращено. Тем не менее полковник Еремин запросил отдел кадров морского пароходства относительно Кандыбы. Где сейчас этот матрос? Он мог бы помочь в поисках похитителей каланов.

Часы показывали половину девятого. Суровягин надел серый костюм и вышел из дома. Туман успел рассеяться. Над городом стояло яркое сверкающее утро. Был необычно теплый для мая день. Бесшумно двигались машины. Велосипедисты в белых и пестрых рубашках жались к тротуарам. Перед красным светофором трещали мотоциклы. Суровягин быстро шел в потоке людей.

Вдруг кто-то схватил его за руку. Он круто обернулся. Перед ним стояла Панна – свежая, как утро. Чуточку вздернутый нос. Крутой лоб под копной вьющихся каштановых волос, густые брови. Широко раскрытые голубые глаза. Они иногда как-то странно темнеют от волнения. Выразительные, плотно сомкнутые губы. Как покоряюще умеют они улыбаться!

Суровягин, не скрывая радости, которую доставила ему эта встреча, некоторое время молча смотрел на девушку.

– Куда сегодня студенты путь держат? – наконец спросил он.

– На Лолиту Торрес.

– Несерьезное занятие, Панна. Лично я отправился бы на пляж. Такое чудесное утро. Самое время для загара.

– Смотреть Лолиту Торрес – несерьезное занятие? Когда только я перевоспитаю вас, Суровягин?

– Скорее мне предстоит перевоспитывать вас.

– Вам? – она прыснула.

– Вечером встречаемся?

– После девяти. В девять у меня деловое свидание.

Суровягин от души расхохотался:

– У вас деловое свидание?

Панна остановилась:

– Почему бы нет?

– Какие деловые встречи могут быть по вечерам? Их устраивают днем.

– И вечером.

Прохожие, улыбаясь, оглядывались на них.

– Мы привлекаем внимание, – Суровягин взял ее под руку. Пойдемте.

– Ну и пусть смотрят. А все-таки у меня деловое свидание.

– Верю. С кем же вы встречаетесь?

– А вот и не скажу!

– И не надо.

Суровягин расстроился, но старался не подавать виду. «Неужели ревную? – спрашивал он себя. – Но это глупо – ревновать к неизвестному». Только теперь он почувствовал, как ему дорога эта девушка. Около кинотеатра они остановились.

– До встречи, – Панна помахала рукой и затерялась в толпе.

Ровно в девять Суровягин был в своей рабочей комнате. Он сел за стол и рассеянно взглянул в окно. Теплый ветер колыхал занавеску. Из репродуктора на подоконнике приглушенно звучал голос радиокомментатора: «Враги злобно клевещут на коммунизм…»

Суровягин погасил сигарету. «Не только клевещут, но и действуют», – вздохнул он.

Вспомнились первые дни работы в органах госбезопасности. Андрей пришел сюда около года назад после окончания высшего мореходного училища. «Запомните, лейтенант, – говорил начальник управления, – у чекиста должно быть горячее сердце и светлая голова. Вы будете работать на тяжелом, но благородном участке строительства новой жизни».

Тогда же он поступил в распоряжение полковника Еремина и всем сердцем ушел в новую работу.

«Может быть, в деле о каланщиках мы что-то упустили?» спросил себя Андрей, в сотый раз начиная листать серую папку.

Протокол допроса туриста. Он оказался человеком с «философией». Уже старик, с вислыми усами. Законченный пройдоха. На вопросы отвечал вежливо. Ничего не отрицал. Да, купил шкуры, чтобы подзаработать. У кого? У молодого человека без особых примет. Фамилию не знает.

На втором допросе старик отвечал на вопросы так же вежливо, как и в первый раз, но ничего нового не добавил.

Суровягин вздохнул и перевернул страницу.

Подшиты копии донесений директора заповедника Чигорина с острова Семи Ветров. Подсчет поголовья каланов на острове проводится раз в квартал. В докладной от 5 января сообщается, что «в четвертом квартале истекшего года погибло 43 калана, а за год – 82». Вторая докладная датирована 6 апреля: «За первый квартал исчезли по неизвестным причинам 37 каланов». Копии радиограмм с острова в главк, научно-исследовательский институт рыбного хозяйства профессору Лобачеву… Докладная начальника Камчатской инспекции по охране рыб и морского зверя. «Браконьеров на острове нет».

Список работников заповедника…

«Может быть, браконьеры все-таки на острове?»

Этот вопрос Еремин задал Суровягину после проверки и анализа всех возможных вариантов похищения каланов. Еще раз проверили списочный состав работников заповедника. Проверка ничего не дала. На острове работали влюбленные в свое дело люди. Каланы исчезали, хотя лежбище хорошо охранялось.

Полковник Еремин предложил Суровягину выехать на остров Семи Ветров и самому все проверить на месте.

Билеты уже были заказаны, когда из Первореченского отделения милиции – это было 12 апреля – поступило одно любопытное заявление. Писал старый меховщик.

К нему, как сообщал он, явился какой-то молодой человек и попросил сшить шапку и воротник из своего материала. Когда договорились о сроках и цене, заказчик показал мех.

«Это был редкостной красоты мех калана, – писал меховщик. – Спрашиваю заказчика: „Откуда у вас такое чудо?“ А он: „На базаре купил“. Что ж, на базаре, так на базаре. Подумал я и принял заказ. После ухода клиента я долго перебирал в руках шелковистый мех. В этом деле я толк знаю, у Чурина еще начинал, в городе меня и сейчас помнят, хотя я давно уже на пенсии. Знакомые заходят, не забывают. Просят сшить то одно, то другое, не отказываю. А этого молодого человека впервые вижу, совсем посторонний для меня. Если бы колонок или енот, какой разговор, сшил бы, а тут – редкостная шкура, в магазинах ее не продают. Растерялся я и рассказал старухе. „Дурья голова, – говорит она, – на старости лет совсем умом вывихнулся, польстился, старый хрен, на деньги. Верни шкуру – и все“. На том и порешили. А на душе нехорошо. Шкурка-то уж очень редкостная. Откуда она только появилась у молодого человека? Вот и надумал написать в милицию».

Суровягин перевернул еще одну страницу.

Обладателем шкурки калана оказался Олег Щербаков, крановщик торгового порта, недавний студент. Вот его фотография. Хорошее, открытое лицо. Ясные, доверчивые глаза. Да, он именно таков.

Откровенно говоря, Андрея удивляло, почему полковник не спешит вызвать Щербакова, чтобы сразу выяснить все.

– Дело это сложнее, чем кажется, – объяснил он Суровягину. – Вы это увидите. А пока… пока постарайтесь познакомиться с Щербаковым. Можно выяснить, откуда у него эта шкурка, и без допроса. Поняли?

– Понял, – недовольно отвечал Андрей.

Как ни странно, познакомила его с Щербаковым Панна Лобачева.

Это было в конце апреля. Совершенно неожиданно налетел снежный циклон, довольно редкий в это время. Он бушевал около суток. Из-за снежных заносов стал городской транспорт. «Первое мая придется встречать в снегу», – шутили горожане.

В тот день Андрей встретил Панну. Она шла в заснеженной шубке, улыбаясь каким-то своим мыслям.

Они обменялись привычными приветствиями.

– Мне очень хочется, Панна, – сказал Андрей, – что-то подарить вам. В честь праздника.

– Не надо, – замялась Панна. – Подарки всегда к чему-то обязывают.

Андрей все-таки затащил ее в ювелирный магазин. Панна выбрала модные чешские клипсы. Он пошел в кассу, а когда вернулся с чеком, то увидел рядом с Панной мужчину. Она оживленно разговаривала с ним.

– Андрей, познакомьтесь. Олег Щербаков, – сказала Панна.

«Вот так встреча, – подумал Суровягин, – на ловца и зверь бежит».

Щербаков был в модном коротком пальто и в «боярке» из калана. Меховщик все-таки выполнил заказ. Об этом позаботился полковник Еремин.

Андрей искал этого знакомства, но сейчас испытывал какое-то чувство недовольства. Щербаков вел себя очень вежливо. Разговаривая с ним, Панна изредка поглядывала на Суровягина и улыбалась.

– Боярская у вас шапка, – заметил Суровягин. – Редчайший мех.

– Ерунда. Шапка как шапка, – равнодушно сказал Щербаков. – А мех… Мне он даром достался.

– Слушайте, Олег… – Панна потянула Щербакова в глубь магазина. – Андрей, я сейчас…

Суровягин вышел на улицу и стал ждать Панну. Она скоро появилась у дверей, веселая, оживленная. Некоторое время они шли молча.

– Вы давно знакомы с Щербаковым? – спросил Суровягин.

– Давно. А почему вы спрашиваете?

Он пожал плечами:

– Просто так.

Она посмотрела на него:

– С Олегом мы вместе поступали в университет. Со второго курса он ушел и поступил работать в порт.

Суровягин промолчал и взял Панну под руку. Снегопад прошел. Небо прояснилось внезапно, и все увидели – как это чудесно, когда снег. Снег на крышах домов, снег на мостовых, снег на берегу океана. Мальчишки визжали от радости. Машины буксовали. Шоферы чертыхались. А на тротуарах люди, смеясь, скатывали огромные снежные комья.

– Жизнь, – вздохнула Панна и звонко засмеялась.

– Сверкающая? – спросил Суровягин.

– Почему бы нет? – беззаботно ответила она. – Взгляните же вокруг, мрачный человек, как все это прекрасно.

Навстречу по мостовой трое катили снежный ком. Ребятишки забомбили Панну мокрыми снежками. Она выскочила на мостовую.

– Давай, давай на помощь! – молодо сверкнул глазами толстый человек с седыми волосами и выпрямился.

«Полковник! – Суровягин опешил. – Ударился в ребячество».

Панна бросила в Еремина снежком. Еремин весело засмеялся. Рядом от души хохотали двое «подручных» полковника. В одном из них Суровягин признал секретаря горкома партии. Еремин натянул шапку-ушанку и вышел на тротуар.

– Вот так, Андрей Петрович, – сказал он. – Жизнь… – и широко взмахнул руками.

Вечером Суровягин был в студенческой компании. Его пригласила Панна. Народ собрался веселый, жизнерадостный. Олег Щербаков тоже был здесь.

Андрей впервые находился в одной компании с Панной, не знал ее друзей и поэтому чувствовал себя не совсем уверенно.

А вокруг было просто и шумно. Включили радиолу. Панна повернула голову к Суровягину:

– Потанцуем?

– Я не танцую.

Щербаков, сидевший напротив, встал:

– Пошли.

Настроение у Суровягина испортилось. К нему подошел высокий худощавый парень с резкими чертами лица и насмешливыми глазами и попросил сигарету.

– Наблюдаете? – спросил он, кивнув в сторону танцующих, и понес какую-то чушь о преимуществах наблюдения над действием. Видя, что собеседник не поддерживает его, парень бросил мимоходом: – Панна с первого курса университета влюблена в Олега. Все это знают, один он не догадывается.

Суровягин взял новую сигарету.

– Бывает, – небрежно бросил он.

Подошли Панна и Щербаков. Худощавый парень потащил Олега в сторону.

– Вам у нас не нравится? – спросила Панна.

– Почему же, – пожал плечами Суровягин и в упор посмотрел на нее. – Вы часто встречаетесь с ним?

Она поняла, что речь идет о Щербакове, и теперь тоже оожала плечами. Заиграла радиола. Щербаков опять пригласил Панну.

Вечер для Андрея был безнадежно испорчен.

Панну они провожали вдвоем с Щербаковым. Она шла между ними и молчала. Щербаков как ни в чем не бывало шутил, смеялся.

«Вот выдержка», – подумал Суровягин. Они подошли к особняку Лобачевых.

– Спокойной ночи, мальчики, – сказала Панна и подняла руку.

– Спокойной ночи, – ответили Суровягин и Щербаков и молча направились в центр города.

Был поздний час. Навстречу попадались редкие прохожие. Улица казалась пустынной и неуютной. Поднялся ветер. Тонко звенели телефонные провода.

– Хорошая девушка – Панна, – просто сказал Щербаков.

Суровягин ничего не ответил.

– Скажите, война будет? – неожиданно спросил Щербаков.

Суровягин до того удивился, что даже остановился.

– Какая война?

Щербаков объяснил:

– Кажется, Чехов говорил: если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит. Теперь над планетой повесили не ружье, а атомную бомбу. Черт знает что! Я бы всех генералов Пентагона в сумасшедший дом посадил.

Щербаков все больше удивлял Суровягина: что за парень?

– Почему вы заговорили об этом?

Щербаков сделал широкий жест рукой и страстно сказал:

– Хотя бы потому, что я люблю вот эту прохладную апрельскую ночь и все вокруг. И никто не заставит разлюбить. Никто…

Они поравнялись с рестораном «Аквариум». Там еще играл джаз. Щербаков остановился.

– Зайдем? – и кивнул на ярко освещенные окна ресторана.

– Нет, – покачал головой Суровягин.

– Жаль. Ну, простите, – сказал Щербаков. – Я сегодня малость не в себе. Находит иногда. Спокойной ночи.

О своей встрече и разговоре с Щербаковым Суровягин рассказал полковнику.

– Так что же вы думаете о Щербакове? – спросил Еремин. Почему же вы не узнали, кто подарил ему каланий мех?

– Мне показалось крайне неудобным заводить об этом разговор на вечеринке.

– Верно, – задумчиво промолвил полковник. – И все-таки медленно действуете, лейтенант.

В душе Андрея росло чувство неприязни к Щербакову. Каким тоном произнес он эти слова: «Хорошая девушка». Повинуясь внезапному порыву, он сказал дерзко:

– Арестовать его – и дело пойдет быстрее.

Еремин круто остановился и в упор взглянул на Андрея.

– Арестовать? Вы опять за свое, лейтенант. А дальше что?

Суровягин опустил голову. Еремин начал снова вышагивать по кабинету.

– Есть хорошая русская пословица – семь раз отмерь, один раз отрежь. Пригодна в каждом деле, лейтенант, а в нашем особенно. Арестовывая человека, мы решаем его судьбу. А она нам небезразлична. За точность не ручаюсь, но, кажется, Маркс говорил, что человек – это живая ткань в организме государства. И, изолируя его от общества, государство тем самым вырезает из своего тела кусок живого мяса. Когда чекист забывает или не хочет придерживаться этой истины – он уже не чекист…

Еремин сел за стол. Оба долго молчали.

«Все равно я буду чекистом», – упрямо подумал Суровягин и поднял глаза на полковника.

– Да, вы будете чекистом, – сказал Еремин, как бы догадываясь о мыслях Суровягина. – Но всегда, прежде чем принять какое-нибудь решение, хорошо все обдумайте. И больше воображения! Впрочем, воображения у вас хватает, лейтенант, – понимающе засмеялся полковник, многозначительно взглянув на Андрея. – Не поддавайтесь первому чувству, личным мотивам, лейтенант, – голос его посуровел. – Страшно, когда человек, облеченный доверием государства, злоупотребляет или неправильно пользуется этим доверием.

Андрей густо покраслел.

– Я не о вас, Андрей Петрович, – смягчился полковник. Но помнить об этом всегда следует. Он помолчал, склонился над бумагами.

– Вернемся к делу о каланщиках. В заповеднике работала комиссия. Дождемся, что она скажет. Значит, Щербаков захаживает в ресторан. В месяц получает триста – триста пятьдесят рублей. Немалые деньги. Круг знакомств?

– Учился с Панной Лобачевой на первом курсе университета. Она и сейчас встречается с ним… Часто бывает у Анны Рутковской.

– Вот как? – нахмурился Еремин. – Рутковская, Рутковская, – повторил он несколько раз, стараясь, видимо, что-то припомнить. – Конечно, она. Это у нее, кажется, устраиваются вечера рок-н-ролла и твиста? Наведите справки. Когда и откуда приехала в город… Да, а что говорят в порту о Щербакове?

– Отличная характеристика, – ответил Суровягин. – Новатор, занесен на Доску почета…

– Так, – сказал Еремин. – Рабочий парень – и Рутковская. Это мне не нравится, лейтенант…

Суровягин закрыл серую папку, поднялся из-за стола и закурил.

Настольные часы показывали без двадцати одиннадцать. Ровно в одиннадцать оперативное совещание у полковника Еремина. Суровягин покосился на папку. Никаких новых материалов пока в ней нет.

«Займемся Рутковской», – подумал он и стал собираться на совещание.

Оно уже заканчивалось, когда в дверь кабинета постучали.

– Вам, товарищ полковник. – Дежурный передал Еремину телеграмму.

Еремин распечатал и быстро прочитал ее.

– Кандыба нашелся! – спокойно сказал он. – Вам, лейтенант, придется побывать на траулере «Орел». Он недалеко промышляет сельдь. Полетите на вертолете. В ОБХСС есть фотографии фарцовщиков, менял и спекулянтов. По этим фотографиям Кандыба должен признать человека, продавшего ему шкуру.

– Понял, – ответил Суровягин, – когда будет готов вертолет?

Глава вторая НА ВЕЧЕРИНКЕ

Максим Парыгин в училище вернулся поздно. Быстро поужинав, он поспешил в казарму, чтобы рассказать товарищам о новом чудесном акваланге. Да, да, именно о чудесном! Новый акваланг добывал воздух для дыхания прямо из морской воды. Не надо таскать за спиной громоздкие баллоны. Не надо тревожиться, не иссяк ли запас воздуха и не пора ли подниматься на поверхность. Плавай, плавай, сколько душе угодно!

Парыгин шел по коридору, гулко стуча каблуками. Дневальный с сине-белой повязкой на руке и с блестящей боцманской дудкой, зацепленной крючком за вырез форменного воротника, лихо откозырнул и широко улыбнулся:

– Ну, как, товарищ лейтенант?

– Великолепно! Чувствуешь себя как рыба в воде. – Парыгин сунул руки в карманы. – Нырнул первый раз – все на часы посматривал. Живет в нас еще эдакий бес недоверия к новому. Плаваю тридцать минут, сорок, пятьдесят… Дышу, как бог. Воздуха, как воды в океане. Глотай и плавай… Поднимаюсь на поверхность. Солнце. Небо бездонное, синее…

– Вот поплавать бы, – вздохнул дневальный.

– Обязательно поплаваем, – Парыгин протянул ему начатую пачку сигарет. – На, дыми. Хотел бы я знать, куда все подевались?

– «Венера» ошвартовалась. Говорят, завтра подъем флага.

– Ясно.

Вечер был пасмурный. Быстрые низкие тучи бежали над городом. Пахло морем. Сразу же за поворотом раскинулась бухта, широкая, серебристая, беспокойная. На волнах покачивалась белая стройная шхуна «Венера». Среди кораблей-исполинов, выстроившихся рядом в порту, она казалась нарядной гостьей из прошлого, парусного века.

У пирса толпился народ. Влажный ветер дул в лицо. Шумел прибой. Парыгин закурил и стал смотреть на «Венеру». Почему-то курсанты любили парусники. И Кто из них не мечтает о плавании на такой вот белокрылой чайке, как «Венера»!

– Красавица! – воскликнул кто-то рядом.

Оказалось – Андрей Суровягин.

– Действительно красавица, – согласился Парыгин и быстро окинул взглядом товарища.

Остроносые австрийские туфли, черные узкие брюки, белые носки и белая рубашка с закатанными рукавами. Прическа канадка. Ну чем не парень с Приморского бульвара! Видно, специально разоделся. Для дела.

Парыгин вспомнил свое первое знакомство с Суровягиным. Это было в училище, на занятиях по подводному плаванию. В бассейне, где вода лишь слегка прикрывала макушку, Суровягин – он учился на втором курсе – еще мог спокойно отсидеть положенные минуты, но в бухте, на больших глубинах, терялся и раньше времени всплывал на поверхность. Но постепенно Андрей привык к глубинам и стал неплохим пловцом. Рисковать он не любил, предостерегал от риска и друзей. Под водой лучше его никто не мог страховать товарища. А вот полюбить подводный мир – не полюбил. Он мечтал о больших морских плаваниях, а стал чекистом.

– Тебя просто не узнать, – сказал Парыгин.

– Неужели так плох?

– Наоборот. Пройдись по Приморскому бульвару – и все девушки твои. Не хватает черной ниточки усов.

– Тебе бы в мою шкуру, – вздохнул Суровягин и потрогал рукой выутюженные брюки. – Завидую я тебе, Максим.

– Завидуешь?

– А ты как думал? Отправляешься в плавание. Ну, как пишется в книгах, – белые паруса… Безбрежные просторы океана… Вода, насколько видит глаз, вода до самого горизонта, вода – и бездонная голубизна неба над ней…

Парыгин засмеялся:

– Красиво! И все – не так. Небо бывает не только голубым.

– Слушай, Максим, ты свободен сегодня? – прервал Суровягин. – Не хочешь пойти в одну компанию?

– В какую компанию?

– Будут танцы.

Суровягин не сказал, что он идет по заданию полковника Еремина, но Парыгин отлично понял друга.

– Пошли, – согласился он. – Где это?

– Рядом.

Быстро наступала ночь. В бухте мерцали огни рыбацких судов. Суровягин молча шел впереди. Улица обрывалась в темноту, вниз убегала широкая лестница.

Они спустились на асфальтированную дорожку. Она вела в глубину парка, к двухэтажному особняку, в котором, как слыхал Парыгин, проживал известный ихтиолог Лобачев. По сторонам стояли вековые липы. Их силуэты не столько виднелись, сколько угадывались.

Перед домом на столбе горел фонарь. Свет падал на старую липу. Тихо шумела молодая листва. Сквозь неясный мерцающий свет она казалась нарисованной талантливой рукой художника.

Суровягин позвонил и, на правах старого знакомого, открыл дверь.

Они очутились в вестибюле. Окна в темных шторах. Мягкие кресла. В дальнем углу чучело капана. Прямо напротив – лестница на второй этаж. Левее, под лестницей, дверь в комнаты нижнего этажа. Цок-цок-цок – и на каблуках-гвоздиках по лестнице спустилась русоволосая девушка.

– Доблестному военно-морскому флоту – салют!

– Салют. Познакомьтесь. Максим Парыгин. Прасковья Лобачева.

Девушка протянула Парыгину прохладную руку:

– Зовите меня Панной. Красивее.

– Как сказать, – Максим в упор смотрел на девушку. У нее было хорошее русское лицо с мягкой, удивительно теплой улыбкой. Голубые глаза под длинными ресницами смотрели весело и доверчиво. Парыгин мало что смыслил в женской одежде, но ему не понравился слишком глубокий вырез ее прозрачной нейлоновой кофты.

– Изучили? – лукаво спросила девушка.

– Изучил, – грубовато ответил Парыгин. – Вам следовало бы менять паруса.

– Менять? Зачем? Паруса в духе времени. Андрей, как вы находите мою оснастку?

– Бесподобно, Прасковья, – нарочито серьезным тоном ответил Суровягин.

– Удивляюсь твоему вкусу, Андрей, – развел руками Парыгин.

Девушка звонко засмеялась, поднимаясь на второй этаж. На площадке она обернулась.

– Прошу в наш храм…

Они вошли в просторную комнату, с любопытством осмотрелись. К ним шагнул атлетически сложенный парень с синими, как весеннее небо, глазами. Он был немного навеселе.

– Приветствую вас на нашем вечере, – сказал он. – Познакомимся, – он протянул руку Максиму. – Олег Щербаков.

Суровягин положил руку на плечо Щербакова.

– Горцев здесь?

Щербаков отрицательно покачал головой.

– И не придет?

– Спросите Аню Рутковскую. Она дирижирует им.

Это сообщение Суровягин взял на учет. Поездка на траулер «Орел» была полезной. Среди множества фотографий разного жулья Кандыба узнал обладателя черных бакенбард. Им оказался некий Горцев, человек хитрый и скользкий, как угорь. Он был под подозрением, но ни разу не попадался. В ОБХСС Суровягину сказали, что Горцев иногда встречается с Рутковской.

Суровягин взял Щербакова под руку:

– Познакомь меня с Рутковской.

Щербаков высвободил руку и внимательно посмотрел на Суровягина:

– Нравится?

– Разве такая девушка может не нравиться? – засмеялся Суровягин.

– Она давно… занята. Время потеряете.

– Это неважно, – ответил Суровягин. – Познакомите?

– Пойдемте, – мрачно ответил Щербаков. – Теперь все равно.

Что «все равно», Парыгин так и не понял. Он прошел в соседнюю комнату, откуда слышались звуки радиолы. За столом о чем-то спорили. Кружилось несколько пар. У окна стояла девушка, одетая в скромное узкое платье. На ногах – простые босоножки.

Он подошел к ней:

– Разрешите закурить?

– Но почему вы об этом спрашиваете у меня? – Девушка обернулась, к Максиму. – Вы бы лучше пригласили на танец. Она засмеялась.

– Охотно, – ответил Парыгин.

Они вошли в круг танцующих.

Потом худощавый черноволосый парень читал стихи. Голос у него был глуховатый, но приятный, читал он с душой:

 
О, нашей молодости споры,
о, эти взбалмошные споры,
о, эти наши вечера!..
Здесь песни под рояль поются,
и пол трещит, и блюда бьются…
Здесь столько мнений, сколько прений,
и о путях России прежней,
и о сегодняшней о ней…
 

Юноше дружно хлопали. Он прочитал еще неслолько стихотворений. Кто-то поставил новую пластинку. Липси. Красивый танец. Опять закружились пары…

В стороне вполголоса разговаривали Панна Лобачева и Таня Чигорина.

– Тебе нравится наш доблестный флот? – Панна кивнула на Парыгина.

– Видный парень.

Высокий, широкоплечий, с одухотворенным лицом, Парыгин невольно приковывал глаза людей и заставлял их думать: «Какое хорошее лицо. Кто он?»

– Не красней, Таня, – засмеялась Панна. – Да, а почему ушел Олег? И не попрощался.

– Какой Олег? – Таня внимательно посмотрела на подругу.

– Ну, Щербаков. Высокий такой…

– Не знаю такого.

К ним подошла Рутковская, за ней шел Суровягин.

– Панна, где Олег? – спросила Аня.

– Ушел.

– Мне пора, – сказала Таня. – Завтра куча дел.

– Оставайся, – Панна умоляюще посмотрела на подругу. – У нас все в разъезде. Я одна дома.

– Не могу. Как-нибудь перед отъездом забегу. Лучше, если ты приедешь к нам на острова. Свежим ветром подышишь… Да и пора тебе менять галс, Панна.

Парыгин догнал Таню в парке. Они пошли рядом. Город засыпал. Навстречу двигались редкие прохожие. Теплый ветер гнал ночь перед собой. Парыгин взял Таню под руку.

– Вы долго будете молчать? – спросила она.

– Думаю.

– И это вежливо?

– Говорят, что девушку при первой встрече следует заговорить: расспрашивать о новых кинокартинах, прочитанных книгах, быть умным и эрудированным, болтать обо всем и ни о чем. Только об одном запрещается говорить – о том, что девушка, с которой ты идешь, очень и очень тебе нравится. Я молчу, потому что чувствую тепло вашей руки, молчу потому, что это наша первая и последняя встреча.

– В первый и последний раз?

– Вы – приезжая. Я – моряк.

Она засмеялась легко и беззаботно. Они вошли в сквер перед гостиницей и сели на скамейку. Таня глубоко вздохнула:

– Какой чудесный воздух. Пахнет сиренью.

– И морем, – добавил Парыгин.

Шумели деревья. Их кроны терялись во мгле. Ночные бабочки вылетали из липовой листвы и кружились вокруг фонарей. Гасли огни в окнах гостиницы.

– О чем вы думаете? – спросил Парыгин, закуривая.

Таня повернула лицо. Свет фонаря отражался в ее широко открытых глазах. Она, улыбаясь, смотрела на Парыгина, но, казалось, ничего не видела: взгляд скользил мимо, туда, где беспокойно дышал океан.

Но вот девушка внезапно поднялась, достала из сумочки листочек бумаги, что-то написала и сунула записку ему в руки:

– Спасибо, что проводили.

Максим глядел ей вслед, пока она не скрылась за массивной дверью гостиницы. Потом развернул записку. Там был номер телефона. Больше ничего. Начинался дождь. Максим поспешил к себе.

Щербаков спустился с крыльца, расстегнул ворот и глубоко вздохнул. Слегка кружилась голова.

– Все, – громко сказал он и быстро двинулся вперед.

На лестнице, ведущей на городской пляж, остановился в нерешительности, потом, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, побежал к бухте. Искупавшись, он сделал несколько резких гимнастических упражнений, оделся и пошел назад. Поравнявшись с лесенкой к особняку Лобачевых, Щербаков замедлил шаг, но махнул рукой и решительно пошел в город.