Текст книги "Месть и закон"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

39

– Я слушаю тебя. – Валентина появилась не так скоро, как ожидал Максим.

Парень несколько раз кивнул головой – да, да, сейчас. Непосредственная близость разговора еще больше взволновала его. Едва справляясь с волнением, забывая о том, что еще недавно он готов был выдвинуть обвинения этой женщине, он заговорил.

И не мог отделаться от неприятного чувства. Слово «обвинение», пришедшее ему на ум, подкатило к горлу слабую волну адреналина, от чего дыхание стало чуть учащенным, воздух проникал только в верхнюю часть груди, и парню казалось, что он дышит одними бронхами. Еще чуть-чуть, и он узнает, где видел эту женщину. Но собственный голос отвлек его от навязчивых мыслей.

– Давайте разберемся, – предложил он, предпочитая подолгу не смотреть на собеседницу. – Что я мог сделать такое, чтобы... – Максим потряс закованной рукой.

Звук наручников побудил в нем желание заговорить о своей молодости, что все его опрометчивые поступки можно оправдать возрастом... Вместо этого он сказал:

– Мне кажется, я вас знаю. Давно знаю.

Валентина медленно кивнула головой.

– Да, мы встречались в зале суда.

Дышать Максиму внезапно стало легче, он хватанул сразу столько воздуха, что едва не задохнулся от его избытка.

Судья... Народная судья... Точно, это она.

Он почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Он отказывался верить своим глазам, слуху, который различил знакомые интонации властного голоса. Одно только слово навело на него столько ужаса, что справиться с ним было почти невозможно. Оно несло в себе неотвратимое возмездие.

– Я вижу, память возвращается к тебе быстро. Если ты не забыл, меня зовут Валентина Петровна. Вот так и называй меня. – Видя, что парень не реагирует, она продолжила: – У тебя есть еще вопросы?

Вопросов у него накопилось множество, но он не в силах был произнести ни слова. Он молча проводил судью взглядом.

В голове был полнейший хаос, судебные термины перемешались между собой и просились наружу: рассмотрение дела, оставить без изменения, приговор привести в исполнение прямо в зале суда.

– Эй! – рискуя оторвать руку, Максим дернулся к двери. – Эй! Так же нельзя! Вы в своем уме?

Валентина появилась в комнате с миской моркови. Поставив ее на стол, вернулась на кухню и принесла с собой пустую чашку и терку. Устроившись за столом, она стала медленно натирать морковь, пояснив пленнику:

– Это наш с тобой завтрак. Ты любишь тертую морковь с сахаром?

Не отвечая на вопрос, Максим покачал головой.

– Вы сумасшедшая...

– Не более, чем ты. Или твой отец. Кстати, у тебя красивое имя: Максим. Мне нравится. Моего сына звали Ильей. – Валентина дотерла одну морковь и принялась за другую.

Ни с того ни с сего парню припомнился пикник на даче – с шашлыками, зеленью, грузинским вином.

На дворе стояла довольно прохладная осень, но солнце светило ласково, тепло, не так, как весной. В тот день Максиму исполнилось одиннадцать лет, и он узнал, что вначале его хотели назвать Ярославом. Это предложила мать, которая так и не смогла настоять на своем: отец был непререкаемым авторитетом в семье.

Паренек долго примерял к себе это доблестное, на его взгляд, имя. Он – Ярослав...

– Я не могу называть вас по имени-отчеству.

– Почему? – спросила Ширяева, на время прекращая свое занятие.

Он пожал плечами:

– Не знаю. – И понял еще одну вещь: ему просто необходимо говорить, молчание может усугубить его положение: он унижен и не в силах произнести ни слова. Он хотел отобрать у этой властолюбивой женщины хоть часть инициативы, а с другой стороны – побыстрее выяснить ее намерения.

– Хорошо, зови меня только по имени. Или никак не называй. Да, пожалуй, это оптимальный вариант. – Она захрустела морковью и как бы между прочим заметила: – Когда ты спал, я снимала тебя на видеокамеру.

– Зачем?.. Зачем вы это делали?

– Чтобы твой отец убедился, что с тобой все в порядке. Пока в порядке. Запомни на будущее: кроме меня, ты не сможешь никому открыть правды – это естественно. А когда я отпущу тебя, уже не в твоих интересах будет распространять, как заразу, всю правду о себе.

– Почему?

– Потом объясню. Кстати, о твоем отце: его я не хочу называть даже по имени. Обещаю впредь не касаться этой темы, но ты даже представить себе не можешь, какая он сволочь.

Валентина в очередной раз сходила на кухню и вернулась с сахарницей. Посыпав морковь сахаром, она перемешала ее и предложила Максиму. Тот отказался. Валентина, протягивая ему чашку, настояла:

– Это часть моего, будем говорить, плана. Я хочу снять на пленку, как ты ешь. Это лишнее доказательство хорошего обращения с тобой. Только хочу предупредить: ни слова. Если ты скажешь что-нибудь в камеру, мы повторим. Съемка продлится до тех пор, пока твой отец не устанет ждать очередного сюжета. Понял?

После пережитых волнений Максим хотел есть.

Но только не тертую морковь – это, конечно, не еда.

Но после первой ложки вдруг понял, что тертая морковь с сахаром – даже вкусно, учитывая его положение.

Он ел, остерегаясь смотреть в объектив видеокамеры, а Валентина крупным планом снимала его лицо, миску с тертой морковью, наручники. Наконец она остановила запись.

– Ну вот, теперь у меня отснято на день вперед.

Максим хотел предостеречь судью от опасной игры, которую она затеяла с его отцом, но отказался.

Она взрослая женщина. Ненормальная или нет – сейчас уже не имело особого значения. Пропало пока и желание выяснить истинную причину его появления здесь, вернее, узнать детали, так как, по его убеждению, в целом он разобрался.

Как ни странно, он меньше всего думал о скорбящих родителях, один из которых был просто в бешенстве. Больше всего сейчас его волновало, как он станет справлять большую нужду. Это было явное унижение, и он хотел избежать его. Необходимо попросить отвести его в туалет. Ведь должна же быть уборная на дворе! Занятый своими мыслями, он рассеянно слушал судью.

– У меня был сын – твой ровесник. Пока не утруждай мозги, все равно не догадаешься, что сделал с ним твой отец, вначале поговорим о тебе. Так вот, мое мнение таково: ты не только должен был получить порядочный срок за содеянное, но и находиться, как положено в таких случаях во время следствия, в тюрьме. Не расценивай это как двойное наказание. За свою судебную практику я видела и не таких, как ты, но вот особь вроде твоего отца я встречаю впервые. Теперь я расскажу, как он отомстил мне за то, что я не изменила тебе меру пресечения.

Максим напрягся. Если до этого момента его внимание было рассеянным, то сейчас он сосредоточил свой взгляд на переносице судьи, не смея отвести взгляда. Все, что скажет судья, не должно хоть сколько-нибудь касаться его. Однако спокойный тон Ширяевой скрывал за собой что-то зловещее. Ее голос не был вкрадчивым, в нем отсутствовали ненависть, затаенная злоба. Наоборот, интонации, с которыми она говорила, если закрыть глаза, наталкивали на мысль, что она читает какую-то книгу.

Судья методично и не спеша рассказала о своем сыне, его болезни, так же доходчиво объяснила, по каким причинам соседская девочка часто бывала у них в квартире.

Чем дальше рассказывала судья, тем больше нетерпения проявлял Максим. Ему хотелось, чтобы это жуткое повествование поскорее закончилось. И как зачарованный смотрел ей в глаза, бледнея все больше.

–...а второй накинул на шею девочки детскую скакалку и придушил ее. Естественно, она не могла кричать. Первый тем временем принес из кухни терку, порвал на девочке платье и изуродовал ей плечо. Потом...

Максим ни на минуту не усомнился в правдивости судьи. Не потому, что подозревал отца, считая его, в общем-то, не способным на такой нечеловеческий поступок, и не потому, что Валентина говорила убедительно, без тени фальши, – он просто верил, неосознанно, без всяких мотивов, словно когда-то уже видел все это собственными глазами, а сейчас просто слушал пересказ.

– ...Второй продолжал держать окровавленное тело, другой подтащил к кровати Илью. Пальцы умирающей девочки исцарапали его лицо... Сейчас ты узнаешь, что произошло после того, как убийцы покинули квартиру. Слушай внимательно, Максим, и запоминай. Илья самостоятельно попытался развязать удавку на шее девочки. Но за долгое, очень долгое время – прошло больше часа – сумел только ослабить верхний узел.

Во второй раз за сегодняшнее утро волосы на голове Максима Курлычкина пришли в движение.

– …Илью рвало, когда отец Светы Михайловой нанес моему сыну три страшных удара кувалдой, с помощью которой выломал дверь. Илья умер только на третий день. Врач – с мыслями: «Собаке собачья смерть» – выдернул иглу из локтевой вены моего мертвого сына.

Нет, мастерство рассказчицы тут ни при чем, в очередной раз мысленно подгоняя женщину, подумал Максим. Но вот эта бесстрастность, с которой она рассказывала о мучениях собственного сына, как о муках подопытной крысы в лаборатории, производила страшный эффект.

– ...знала, что будет дальше, и не ошиблась. Отец девочки ударил в гроб, и тело Ильи упало на асфальт... И последнее: из машины, остановившейся напротив подъезда, смотрел твой отец. Вот так, Максим, – все-таки мне нравится твое имя, – твой отец рассчитался со мной. Что скажешь?

Максим промолчал.

Ширяева встала.

– В туалет не хочешь? Не стесняйся, я привыкла и умею ухаживать, у меня большой опыт.

Парень покачал головой. Следующий вопрос заставил его надолго задержать взгляд на лице судьи.

– Расскажи мне о своей матери, – попросила она, снова опускаясь на стул.

– О матери? При чем тут моя мать? Что, она тоже виновата?

– Не думаю. Но это единственный человек, который сможет помочь тебе. Своего отца можешь смело сбросить со счетов.

– Я не знаю, что именно вас интересует. Я даже не смогу точно вспомнить, сколько лет мои родители не живут вместе. Лет, наверное, шесть-семь.

– Я не буду спрашивать тебя, любишь ли ты свою мать, это чувствуется по твоему голосу, в нем я различаю нежность. Ты часто с ней видишься?

– Хотелось бы чаще, – откровенно признался парень и вздохнул. – Вы хотите встретиться с ней?

– Непременно, – категорично ответила Валентина. – И сообщу, в какое положение попал ее сын. Не беспокойся, я умею не только огорошивать. Конечно, ей придется поволноваться, но без этого не обойтись. Так что, Максим, скоро у меня будут два помощника: ты и твоя мама.

– Все-таки вы не в своем уме, – повторился парень.

40

Нина Владимировна Клименко пропустила в квартиру мужчину ее лет и, предложив гостю стул, ждала объяснений.

Разведясь с мужем, Нина взяла девичью фамилию, чтобы, кроме сына, ее уже ничто не связывало со Стасом Курлычкиным. Правда, остались воспоминания о тех временах, когда Стас был обыкновенным рабочим на заводе.

Она помнила все: частые пьянки, походы в наркологический диспансер, вызовы врачей на дом, тихое помешательство мужа. Нина жила ожиданием, что в один прекрасный день Стас свихнется окончательно и ей до конца жизни придется мучиться с ним.

Один раз она ушла от него, казалось, окончательно и бесповоротно. Но вернулась через неделю после того, как обнаружила в квартире жалкую картину: небритого, бледного, больше похожего на покойника мужа, уснувшего за кухонным столом; на столе бутылки с вином, окурки, зачерствевший хлеб, полупустые консервные банки с килькой; полы грязные, как в подъезде, всюду снуют расхрабрившиеся тараканы; на сковородке битые яйца, давно протухшие – видимо, Стас хотел пожарить яичницу, но либо забыл, либо передумал. Полное безразличие к жизни; по-другому и не скажешь, не говоря уже о семье.

Нина прибралась в квартире, дождалась, когда муж проснется, вызвала такси и отвезла его к наркологу. Курлычкин полностью восстановился за неделю, а она жила ожиданием очередного запоя. Однако развелась с ним не из-за пьянки – в какой-то степени она привыкла, смирилась, – а потому, что муж, вдруг забыв, кто на протяжении долгих лет вытаскивал его из могилы, откровенно грубо наплевал на нее и ушел из дома.

К тому времени у них появились настоящие деньги, первая машина, трехкомнатная квартира, дорогая мебель. Стас так стремительно взлетел вверх, что удержать его было невозможно. Да и бесполезно. Туда, где теперь он, внезапно переродившись, обитал, нельзя было забрать издергавшуюся жену, она просто была не нужна. Зато он предпринял попытку прихватить сына, и попытка эта оказалась успешной. Нина не знала, остались ли у мужа воспоминания – не о ней, ее образе, но о преданности, заботе; о любви говорить не приходилось. Ей казалось, что она была беременна своим мужем на протяжении многих лет и родила его для другой, отдала совсем в иной мир, а сама осталась одна.

Стас ежемесячно, регулярно передавал ей через сына деньги. Она от них не отказывалась, но все же ее коробила мысль, что деньги, присланные мужем, – не что иное, как плата за успешно проделанную когда-то работу: за то, что она убирала за ним блевотину, возила по врачам, не дала сойти с ума... А может, еще циничнее: плата за любовь и преданность.

* * *

Нина Владимировна решила повременить с кофе.

Вначале нужно узнать причину, по которой появился в ее квартире мужчина, представившийся следователем прокуратуры, поэтому хозяйка молча ожидала, что же последует дальше.

После непродолжительного молчания, мельком показав удостоверение, Маргелов сказал:

– Я хотел бы узнать, как давно вы не видели своего сына, Нина Владимировна?

Клименко побледнела. Тут же вспомнился странный телефонный разговор со Стасом: бывший муж отрывисто спрашивал, словно лаял, не у нее ли Максим.

– Что случилось? – кусая губы, спросила она. – Он опять что-нибудь натворил?

Она нелегко пережила известие об аресте сына за изнасилование. Конечно, она имела право перенести часть вины за содеянное им на его отца, который в буквальном смысле слова переманил сына на свою сторону, или, что более правильно, купил. Но страшнее всего даже не то, что Максим продался, а то, что она не сумела предостеречь его. Значит, и на ней лежит вина за преступление сына.

Перед разводом, она тогда еще не подозревала о грядущем предательстве мужа, они всей семьей выбрались на природу: жарили шашлыки, пили сухое красное вино. Стас удивил, сказав о «правиле жизни»: белое вино – к рыбе, красное – к мясу. А ведь не так давно пил любое вино, совсем не закусывая. Тогда Нине захотелось спросить: а если рыба в томате – например килька, – какое вино к ней подавать: красное или все же придерживаться «правила жизни»? Слава богу, не спросила, помня о взрывном характере мужа, способного вскипеть из-за пустяка. А Стас вдруг вспомнил, что Максима хотели назвать Ярославом...

Вместе они прожили еще около месяца. Стас часто выпивал, хотя об этом свидетельствовал только легкий запах, скорее всего от пива или от незначительной дозы вина. Он ездил на машине, и жена боялась, что он может попасть в аварию. Но попала сама и надолго. И очень скоро.

– Что Максим натворил? – повторила она теперь уже усталым голосом. Трудно бороться за сына на расстоянии – на расстоянии с успехом удавалось лишь переживать за него.

Маргелову было искренне жаль эту женщину, но ее участие в разработанном Валентиной Ширяевой плане было необходимо, и он поспешил успокоить Нину – для того чтобы чуть позже нанести новый удар.

– Пока ничего определенного сказать не могу, – ответил он.

– Вот как? В таком случае зачем вы вообще пришли?

– Когда ваш муж звонил вам последний раз?

Нина хотела ответить, что не замужем, но переборола в себе это желание.

– Вчера под утро. Вас интересует точное время?

Маргелов кивнул.

Хозяйка уточнила:

– Примерно в четверть пятого.

– Можете передать содержание разговора?

– Ну, он спросил, не у меня ли Максим. Я ответила, что нет. Он положил трубку. Вот и все.

– Коротко. Вы не поддерживаете отношений с мужем?

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Как хотите.

Маргелов замолчал, изучая лицо Нины Владимировны. Ее лоб был покрыт еле заметными оспинками, губы не накрашены и почти не выделяются на лице.

– Что с Максимом? – повторила хозяйка.

– Все в порядке. Относительно.

– Почему? Он снова в тюрьме?

– Можно сказать и так. Во всяком случае, сейчас он в наручниках.

Клименко покачала головой. Один раз отец вытащил Максима из тюрьмы, подумала она. И – все.

Продолжения мыслей не было. Один раз... Один раз вытащил...

– Его посадили за старое преступление? – спросила она.

– Знаете, Нина Владимировна, часто дети страдают за грехи отцов, а жены – за грехи мужей. Впрочем, последнее предположение может быть неверным. Это не вопрос, можете не отвечать.

– Вы странно ведете себя. Вы не похожи на следователя.

– И все-таки я следователь. Например, я заметил, что судьба сына вас не очень-то трогает. Это связано с его возрастом? Или оттого, что он тяготеет больше к отцу, нежели к вам?

– Это естественно, он же мужчина.

Маргелов отметил, что хозяйка ответила только на последний вопрос, оставляя без внимания его довольно рискованную реплику относительно ее прохладного отношения к собственному ребенку. Нельзя было не заметить еще одно: эта женщина очень устала.

Следователь снова пожалел хозяйку и вынужден был признаться себе, что Нине Владимировне с ее обветренным сердцем будет не так тяжело, когда она услышит часть правды о своем сыне. Однако, подумал Маргелов, как эти двое обработали сидящую перед ним женщину, постарались на славу!

Разговор действительно выглядел странным, разорванным, почти лишенным эмоций, только в начале беседы хозяйка заметно побледнела. Изменившийся цвет лица Нины сейчас можно было бы назвать привычкой организма реагировать на ситуации, подобные этой. Только привычкой, не более.

– Нина Владимировна, я знаю, что ваш бывший муж из рабочей семьи, много лет проработал на заводе... – Маргелов вопросительно замолчал.

Собеседница поняла его немой вопрос.

– Я расскажу, если это имеет отношение к делу...

Все началось с торговли. Школьный товарищ Стаса работал в пивной, муж к тому времени уволился с завода. Одним словом. Стас начал работать «крановщиком» в пивной – открывал-закрывал кран, наливая пиво. Деньги начал получать каждый день, по пятьдесят рублей. Однажды приятель попросил его пойти вместе с ним и получить долг с одного товарища. Стас пошел, «выбил» гораздо больше, чем требовалось.

Потом его привлекли снова, потом еще... Он сколотил бригаду, привлек спортсменов, взял под контроль несколько пивных. Ну и пошло-поехало.

– Работая на заводе, он отличался дерзостью, склонностью к лидерству?

– Знаете, нет. Но он был очень смелым человеком. Есть люди, которые в любой ситуации прикрываются маской либо безразличия, либо преувеличенной самоуверенности и так далее. Стас же всегда выглядел сообразно ситуации. Если был в гневе, ни о какой маске и речи быть не могло, перекошенное лицо говорило само за себя. Он неплохо дрался, помню это еще со школьной скамьи. Когда мы поженились, он посещал всевозможные секции рукопашного боя. – Нина ухмыльнулась – С перерывами на запой. Он не стал большим мастером. Но мне довелось как-то стать свидетелем драки – один на один. Стас дрожал, я видела, что он возбужден, это зрелище было по-настоящему жутким. Наверное, он и сейчас такой.

После непродолжительного молчания Клименко спросила:

– Что еще вас интересует?

– Хочу спросить вот о чем... А впрочем...

Маргелов остановился на полуслове и не стал интересоваться, волнует ли собеседницу дальнейшая судьба бывшего мужа.

– Нина Владимировна, вам придется написать заявление об исчезновении вашего сына, чтобы уже сегодня прокурор возбудил уголовное дело.

– Вы сказали «об исчезновении»? Но ведь до этого я слышала, что он в наручниках?

– Вы не ослышались... Как вы себя чувствуете?

– Хорошо. Поверили?

– Я спрашиваю потому, что мне необходимо показать вам один сюжет, снятый на видеокамеру, напрямую касающийся вашего сына. Сразу добавлю, что ваш бывший муж не все делает для освобождения Максима. Нет, Нина Владимировна, успокойтесь, он не в Чечне, а здесь, рядом. С ним хорошо обращаются, кормят...

Маргелов не мог не одобрить основательно взвешенных действий Ширяевой, она достаточно четко представляла себе реакцию Курлычкина на первых порах, была уверена, что обращаться в правоохранительные органы он и не подумает, вполне обоснованно рассчитывая на собственные силы. Не в его интересах, если по факту похищения возбудят уголовное дело, он всеми способами постарается не допустить подобного хода событий, а значит, поиски Максима будут не столь эффективны. Это было на руку Валентине. Она с большой долей вероятности просчитала допустимые варианты и была готова противостоять Курлычкину.

Во-первых, «киевлянин» получит ощутимый удар, узнав, что дело все же возбуждено. Пока только об исчезновении, факт похищения подтверждался лишь косвенно, отсутствовало требование о выкупе, а наличие пленки, где исчезнувший предстает скованным наручниками, еще ни о чем не говорит. В конце концов нельзя сбрасывать со счетов возможность шутки самого Максима – жестокой, но вполне реальной.

Пока дело квалифицировалось как исчезновение.

Вот если вскроются новые факты, указывающие на похищение, в работу включатся спецы из управления по борьбе с организованной преступностью. Но и тогда прокурорский надзор никуда не денется, и Валентина, имея союзника в лице Маргелова, будет в курсе происходящего. Впрочем, в ее планы не входила переквалификация уголовного дела, которым, по сути, должна заниматься милиция, а не прокуратура.

Но Валентина знала свое дело, и видеокассету сегодня получил не кто иной, как Василий Маргелов.

Просматривая почту в дежурной части, он обнаружил на свое имя бандероль. Заинтересованный, он прошел в свой кабинет, почти сразу же там появилась Ширяева.

Они поздоровались. Маргелов распаковал бандероль, повертел в руках видеокассету.

– Боевик? – поинтересовалась Валентина.

– Черт его знает... Может быть, там я собственной персоной, – пошутил Василий.

– Мне можно будет взглянуть?

– Если ты любишь порно.

Маргелов провозился, подключая видеоприставку к телевизору, долго не мог найти кабель для подключения. Прежде чем включить воспроизведение, следователь закрыл дверь на замок и, скрестив на груди руки, встал в двух шагах от телевизора.

Запись длилась недолго, Маргелов мало что в ней понял.

– Мне кажется, этот парень находится в плену, – резонно предположил он. – Интересно, кто это.

– Это Курлычкин-младший, – спокойно ответила Валентина. – Зовут его Максимом.

– Откуда ты знаешь? – машинально спросил Маргелов, перематывая пленку, чтобы просмотреть запись еще раз. Потом резко повернулся к женщине. – Кто?!!

– Максим Курлычкин, – невинно произнесла Ширяева. – Если ты не знаешь, Вася, в уголовное судопроизводство входит рассмотрение судьей жалоб на незаконное применение органом расследования заключения под стражу в качестве меры пресечения, которое...

– Короче! – рявкнул Маргелов.

– А я уже все сказала. Я рассматривала дело Максима Курлычкина и оставила решение следователя без изменений. Естественно, я хорошо запомнила молодого человека, за которого хлопотал классный адвокат и гнусный преступник. Разве ты не знал об этом?

Маргелов метнулся к двери, открыл, оглядел коридор, снова закрылся и подошел к Ширяевой вплотную.

– Я понял!.. Я все понял! Ты... подставляешь меня.

– Неужели надо так громко кричать! – делано возмутилась Ширяева.

– Ты ненормальная, Валя! Ты рехнулась!

– Спасибо за точный диагноз, доктор.

Маргелов длинно выругался и подсел к Ширяевой.

– Где ты его держишь?

– В надежном месте.

– Не боишься, что я тебя заложу? Вот прямо сейчас, а? Возьму кассету, пойду к прокурору. Сколько тебе отмотают на суде?

– Многое будет зависеть от адвоката.

– Ну ладно, пошути, а я пойду к шефу. – Маргелов вынул из приставки кассету и, не оглядываясь, вышел из кабинета.

Валентина, не меняя положения, ждала, когда он вернется. Конечно же, Василий к прокурору не пойдет, послоняется по коридору, и все. А если допустить, что он все же рискнет пойти к шефу, то появится в своем кабинете даже раньше. С таким же успехом прокурору можно прокрутить художественный фильм про мошенников и просить ордер на арест артистов, занятых в ролях этих самых мошенников.

Маргелов вернулся еще более мрачный. Не глядя на Ширяеву, снова закрыл кабинет и уселся на свое место.

– Это оригинал? – спросил он, выложив на стол кассету.

Ширяева пожала плечами: «Какая разница», – но все же ответила:

– Первая копия. Оригинал я отправила Курлычкину.

– Что, уже отправила? – удивился следователь.

– А что, Вася, вначале я должна была посоветоваться с тобой?

– Интересно, а сейчас ты чем занимаешься?

– Я не советуюсь и не собираюсь этого делать. Скорее, ты будешь советоваться со мной.

– Да? – Маргелов наигранно выкатил глаза. – Что-то я сильно сомневаюсь на этот счет.

– А ты не сомневайся, лучше спроси, что дальше делать с этой пленкой.

– И что я должен сделать с ней?

– Вот это другой разговор. Даю совет: отнеси пленку прокурору.

– Не вижу смысла, – угрюмо отозвался следователь. – Пока не вижу. Скажи мне вот что... – Маргелову хотелось узнать, каким образом Ширяева смогла захватить Максима Курлычкина, но та вряд ли удовлетворила бы его любопытство. В одиночку совершить похищение трудно, значит, у нее есть сообщник, и она ни за что на свете не раскроет его имени даже ему, следователю Маргелову, можно сказать, другу. Таким человеком мог быть татуированный с головы до ног «очевидец» за рулем «восьмерки». А с другой стороны, Ширяева могла заманить Курлычкина-младшего хитростью... Куда? Черт ее знает, где она содержит его... На этот вопрос она тоже не ответит.

Вот это сюрприз! Вот это она обрадовала «киевлянина»! Скорее всего Ширяева разослала кассеты в одно и то же время, так что, возможно, в эти самые минуты Курлычкин смотрит кино. Хорошо бы и его заснять во время просмотра...

Постепенно голова Маргелова освободилась от ненужных мыслей, и он задал вопрос, который показал Валентине, что следователь в своих умозаключениях находится на правильном пути. Все-таки Василий был опытным сыщиком, голова у него работала.

– Ты рассчитываешь на то, что Курлычкин на первых порах не сообщит в органы об исчезновении сына, да?

– Именно.

– А тебе необходимо, чтобы следствие началось с сегодняшнего дня.

– На сегодня особо я не рассчитываю. Оптимальный вариант – завтрашний день.

– Нужно заявление от родственников. – Маргелов пристально посмотрел на Валентину. – Мать?

Она молча кивнула.

– Неплохо, неплохо, – покивал Маргелов, уже чувствуя себя заговорщиком. Теперь он достаточно четко представлял все дальнейшие действия. Многое прояснилось, как только он нашел отправную точку.

Главная задача – чтобы прокурор ничего не заподозрил, следовало преподнести видеоматериал весьма деликатно. И тут Валентина поступила мудро: вначале кассета, а уж потом заявление об исчезновении, а не наоборот, что скорее всего вызвало бы подозрения прокурора. Если она и дальше будет так действовать, глядишь, и выгорит у нее дело с этим подонком.

Следователь поднялся с места.

– Мне сказать прокурору, что ты опознала на пленке Максима Курлычкина?

– Как сложится, Вася. По ходу разговора определись, как лучше.

Следователь кивнул.

– Заодно постарайся объяснить Волкову, что я оказалась в твоем кабинете чисто случайно.

– Нет, пожалуй, будет лучше, если я сам опознаю Курлычкина-младшего. – От двери Маргелов обернулся. – Знаешь, Валя, ты меня заинтересовала.

Честно. Мне действительно интересно. Но давай договоримся вот о чем. Помню, пацанами мы дрались до первой крови, сейчас игра взрослая, и логика диктует играть до первого трупа. Не дай бог, конечно, если с тобой что-нибудь случится, но я в таком случае из игры выхожу. Хочу, чтобы ты это знала.

Валентина согласно кивнула.