Текст книги "Черный беркут"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава восьмая

20

Только в половине одиннадцатого утра в квартире на Большой Песчаной улице взяли трубку. Сонный голос спросил:

– Алло?

Кавлис улыбнулся: Ремез. Пичуга. Он узнал его голос по одному только слову. Любой из бригады узнал бы его. Ремез слыл самым жизнерадостным «беркутом» среди них. Несмотря на внушительные габариты, Птаха был добрым парнем.

– Леша?

– Допустим. А там кто?

– Николай Кавлис.

В трубке повисла тишина. Майор едва различил, как Ремез шепотом, по слогам произнес:

– Кав-лис... – И уже громко: – Майор! Ты?

– Я, Леша.

– Ты откуда, Николай? Из города? Проездом? Ты на вокзале? Я сейчас подскочу. Жди меня.

Кавлис улыбнулся. Все-таки Птаха скучает по бригаде. И был уверен: спроси сейчас Ремеза: «Вернешься в часть?» – тот, не колеблясь, ответил бы: «Ждите. Я сейчас».

– Не торопись, Леша. Я хотел зайти к тебе, поговорить.

– Поговорить? Давай быстрее, майор! Ты даже не представляешь, как я хочу поговорить с тобой. Да мы с тобой заговорим друг друга! Может, мне выйти тебе навстречу?

– Не надо, через пять минут я буду у тебя.

Алексей встречал гостя на площадке, Кавлис, едва поднявшись на второй этаж, сразу попал в медвежьи объятия хозяина.

– Чувствую, неспроста явилось ко мне начальство. Ничего, что я на «ты»? Я вроде бы и не в подчинении теперь.

– А хотел бы? – Кавлис прошел в комнату, оглядывая прокуренные потолки и пожелтевшие обои.

– Хотел бы, но, как говорят, поезд ушел, пристяжные разбежались. Водочки?

Николай согласился. Ремез ловко разлил водку по рюмкам и подмигнул гостю:

– За встречу?

Майор выдержал паузу, в упор глядя на хозяина.

– За Станислава Фиша. За Аню Орешину. – И опрокинул рюмку в рот.

Он видел, как задрожала рука Алексея, расплескивая водку. Ремез долго смотрел на гостя, боясь задать вопрос.

– Ты что говоришь, майор?! – Алексей придвинулся к нему. Кавлис почувствовал, что еще чуть-чуть, и Ремез схватит его за грудки.

– Так вышло, Леша, – тихо ответил он, глядя на посеревшее лицо боевого товарища.

– Почему Аня? А, майор? Почему Аня?

* * *

В тот день они встретились случайно. Алексей с Сашкой Сапрыкиным ходили по магазинам, подбирая родителям подарки к Новому году. Стоял страшный мороз, кондиционеры у дверей не успевали сгонять холодный воздух с посетителей, входивших в центральный универсам города. Возле дверей висело полупрозрачное облако пара, цеплявшееся за каждого входящего и какое-то время следовавшее за ним. Хуже всего было очкарикам; сделав несколько шагов, они останавливались и либо снимали запотевшие очки, либо, сдергивая перчатки, совали занемевшие пальцы к линзам и отчаянно протирали их. Потом проверяли, видно что или нет, смешно задирая подбородки и оглядываясь.

Приятели стояли в отделе, где шла торговля вязаными свитерами. Сашка уже выбрал и, отставив руки, проверял на качество теплый свитер с вышитым на левой стороне белым медведем; лейбл явно говорил за то, что в этом свитере не страшны никакие морозы. К тому же этот подарок отцу будет иметь особое значение.

– Давай себе такие купим? – Сапрыкин перевернул свитер и стал изучать его сзади. – Норвегия, высший класс.

– Да я вроде не мерзну.

Сапрыкин покосился на друга, который в самый лютый мороз ходил с открытой шеей. Однако сегодня на нем был плотно повязан толстый шарф.

– Так берем?

– Давай, – согласился Ремез.

– Девушка, нам два свитера пятьдесят вторых и один... ты какой носишь?.. и один пятьдесят шестой. Леха, купи матери кофту. Я куплю. – Сапрыкин взял над приятелем шефство, находясь в некой эйфории после удачной покупки. – Девушка, нам еще пару сорок восьмых женских, вон тех. – Он указывал продавщице на кофту, а Ремез смотрел в другую сторону: в универсам, таща за собой клубы морозного воздуха, входили командир бригады Игорь Орешин и Анна.

Алексей напрягся и непроизвольно вытянулся, но не перед командиром, а перед его женой. И не мог отвести взгляда от ее глубоко посаженных серых глаз и румяных щек.

Орешин, увидев своих бойцов, направился к ним. Разматывая шарф, Аня шла позади мужа. Она тихо улыбалась, слегка приподняв уголки губ, улыбалось все ее лицо, глаза, щеки с обозначившимися симпатичными ямочками.

Так уж повелось: самая красивая для солдата женщина в военном городке – жена командира. Сколько разговоров было по этому поводу! Говорили в основном коротко и уважительно, с долей шутки и только тогда, когда Анна приходила в часть: «Мне б такую!» Хотя молодые бойцы понимали, что «такую» мог иметь только Игорь Орешин.

Ее красота была не кричащая, библиотекарша в части по внешним данным могла дать Анне несколько очков, но она стала единственной для Алексея, пацана, который в восемнадцать лет надел форму морского пехотинца, потом, прослужив полтора года, вступил в элитное подразделение, относящееся к Департаменту по борьбе с терроризмом, через шесть месяцев подписал контракт, прошел короткий курс, получил звание прапорщика и еще два года либо находился в части, либо выполнял боевые задания. И все это без перерыва, если не считать двух коротких отпусков, которые он прожигал дома: скорее бы в часть, к друзьям и чувствовать, что где-то рядом находится любимый человек.

Впервые Алексей увидел Анну три года назад.

– Кто это? – спросил он у сослуживца.

– Да ты что! Анна, жена Орешина.

Они стояли возле КПП, Алексей заметил, что Анна чуть дольше положенного при встрече с незнакомцем задержала на нем взгляд. Это и понятно: рост сто девяносто два, вес сто десять, плечи в два обхвата. Одним словом, она смотрела на необычный экземпляр, не более того. Орешин возьми и подойди к ним.

– Познакомься, Аня, с моими бойцами. Вот этого парня называют зябликом, – полушутливо представил он Алексея.

– Почему зябликом? – Она улыбнулась и протянула узкую ладошку, которая целиком скрылась в ладони «беркута».

Его называли по-разному: Птаха, Зяблик, Щегол, но в основном Пичугой, а когда брали банду Безари Расмона, таджики, помогавшие в проведении операции, прозвали его чалыкушу – маленькой кустарниковой птицей.

– Вообще-то я Ремез, – сообщил Алексей, сраженный наповал серыми глазами женщины. Неожиданно для самого себя он пустился в пространный рассказ, лишь бы подольше находиться рядом с Анной. И совершенно забыл, что продолжает держать ее руку в своей. Вернее, в тот момент для него это было вполне естественно.

– Ремез – это такая птичка, маленькая пичуга. Коричневато-серого цвета. Вот... Да, у нее еще есть широкая черная маска. Они, значит, вьют гнезда-рукавички. Сначала делают такой вот гамачок и окружают его камышовым пухом. Две недели строят, представляете? Вернее, самец строит, а самка откладывает яйца еще во время строительства. Потом она садится на кладку.

Женщина, не сдержавшись, рассмеялась. Ремез по-прежнему продолжал держать ее руку.

– А самец? – спросила она. – Что делает потом самец?

– Свистит.

Она снова засмеялась и слегка потянула свою руку.

Алексей еле слышно сказал «ой» и разжал ладонь.

– Просто удивительно, что вы все знаете о своей фамилии. Специально изучали?

– Пришлось. Еще в школе начали приставать: ты эстонец? Латыш?

– Да, к вам пристанешь! – Она в очередной раз оглядела могучую фигуру «беркута».

– Я русский, честное слово!

Орешин наблюдал за этой сценой с полуулыбкой на лице. Он видел растерянность на лице своего бойца и некоторую заинтересованность жены. Он, в прошлом сам «зеленый» солдат, все понимал и знал, что это мимолетно, пройдет и забудется. Однако в отношении Алексея он ошибся.

– Как же все-таки вас зовут? – спросила Анна.

– Алексей.

– Рада была познакомиться. – И она, кивнув на прощанье, взяла мужа под руку. Супруги направились к штабу части.

Сапрыкин стоял как оплеванный, на него жена командира даже не взглянула, не поздоровалась, хотя он рвался представиться ей первым.

Провожая командира и его жену глазами, Сапрыкин положил руку на плечо друга и многозначительно присвистнул:

– Так свистят самцы-ремезы?

Алексей ответил, только когда Орешины скрылись в дверях штаба. Он грозно сдвинул брови и шмыгнул носом.

– Когда-нибудь я тебе засвищу, Саня. В глаз.

* * *

Орешин за руку поздоровался с бойцами, хотя видел их сегодня на разводе и в казарме. Продавщица в это время выложила перед ними свитера и, ожидая окончательного решения, разглаживала их ладонью.

– Здравствуй, Леша, – Анна, как всегда, протянула ему руку. Потом поздоровалась с Сапрыкиным. – Красивые свитера... Это маме?

Сапрыкин объяснил по-деловому, тыча в каждый свитер пальцем:

– Вот этот моей маме. Это Лехиной. Эти мне и моему отцу. А вот эта кольчуга для Пичуги.

– Красивые. С символикой. Только вот для женщин я бы посоветовала взять другие. Хотите я помогу вам? – Она смотрела на Сапрыкина.

Вначале Алексей нахмурился от такого невнимания к собственной персоне. За три года они виделись десятки раз. Один раз он даже побывал в гостях у Орешиных: из однокомнатной квартиры они переезжали в двухкомнатную, и, конечно, без такого «шкафа», как Ремез, тут не обошлось. Он ворочал мебель, как настоящий медведь, умудрился в одиночку подтащить пианино к двери, правда, при этом исцарапал пол. И махнул рукой на замечание командира: «Вы же уезжаете отсюда». Потом на новоселье «раздавили» пару бутылок. Алексей, слегка захмелев, подумывал, что вот-вот должны включить музыку и он пригласит Аню на танец. Обнимет ее, вдохнет аромат ее волос... И тут же дал себе приказ: чтобы на его лице ничего не отразилось. Ничего! Он будет нежно держать Аню, его руки будут слегка подрагивать на ее талии, но на лице не дрогнет ни один мускул... Музыку так и не включили. Наоборот: какая-то сволочь на станции вообще отключила электричество. Алексей хотел потом пойти к дежурному электрику на подстанции и набить ему морду. Вечер был испорчен.

Сейчас Анна, словно демонстративно не замечая Алексея, обращалась к Сапрыкину. «Может, заметила, – думал Алексей, – и решила таким образом поставить точку?» От этого страшного предположения разыгралась фантазия, вспомнил то ли услышанную, то ли прочитанную фразу: «Если на вас не обращают внимания, значит, вами всерьез заинтересовались». Он приободрился и вступил в разговор. Но помнилось другое: две недели назад он приперся в гости к Орешиным. Командира дома не было, и он с полчаса провел с Анной. Болтал всякие глупости, музицировал на пианино, хотя с трудом мог наиграть собачий вальс. И не смог объяснить вошедшему в квартиру командиру, что он делает в этой квартире в его отсутствие. Впрочем, командир не без глаз, однако выслушал объяснения своего бойца. А сам Ремез оказался без мозгов. Ему бы сразу раствориться на пару недель, уехать в отпуск, который он «выбил» у Орешина, но он остался в подразделении.

Магазин закрывался на обед, служащие предупреждали покупателей, чтобы те побыстрее делали покупки. Орешина заметил замдиректора универсама, с которым командир был в приятельских отношениях, и утянул его с Анной к себе в кабинет.

– Пошли, – Сапрыкин протянул Алексею сверток с покупками.

– Подожди. – Ремез отошел от прилавка.

Приятель неодобрительно покачал головой.

К ним подошла продавщица соседнего отдела.

– Молодые люди, мы закрываемся.

Сапрыкин промолчал.

– Мы пришли вчетвером, – объяснил Алексей. – Наши друзья сейчас у вашего зама в кабинете.

– У Александра Петровича? Тогда другое дело. Подождите здесь. Только не ходите по залу.

Она отошла.

– Леха, перестань дурить, – Сапрыкин покачал головой. – Заметно, честное слово. И Орешин не слепой. Хочешь, чтобы до разговора с комбригом дошло? А дальше? Не те уже отношения будут. Пойдем отсюда.

Алексей молчал. Служащая, еще раз окинув их взглядом, закрыла двери и повернула в замке ключ.

– Александр Петрович проводит вас через задний ход, – пояснила она и ушла.

Они простояли еще десять минут. Сапрыкин начал терять терпение. Наконец в конце зала появились Орешины. Они направились к дверям.

– Закрыто, Игорь Владимирович, – Сапрыкин указал рукой в сторону. – Сказали, что нас выпустят через задний ход.

Орешин на секунду остановился, потом развернулся, позвав приятелей.

Анна чуть отстала от него.

– Вы нас ждали?

– Ага. Думали, может, что тяжелое купите, помогли бы до дома донести.

– Вот, – женщина протянула Сапрыкину полиэтиленовый пакет, – возьмите.

Он нескромно заглянул в него: шампанское, конфеты, шоколад, еще что-то.

Александр Петрович поманил их за собой в полумрак складских помещений. Он шел рядом с Орешиным и, улыбаясь, что-то говорил ему. Они были в десятке метрах впереди. Сапрыкин ускорил шаг, скрываясь за поворотом. Алексей и Анна остались вдвоем. С часто бьющимся сердцем, он неожиданно остановил женщину, взяв за рукав шубы, и притянул к себе. Нашел ее губы. Горячие, влажные, слегка приоткрытые. Она не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй.

– Не надо, Леша... Прошу тебя...

А он не слушал ее, целовал ее щеки, губы, глаза. Теперь ему было все равно, даже если бы сейчас вернулся Орешин и увидел их. Он не считал секунды, не прикидывал, сколько понадобится командиру, чтобы заметить отсутствие жены и своего боевого товарища. Алексей окончательно потерял голову и только шептал ее имя.

Наконец Аня легонько оттолкнула его и отступила на несколько шагов. «Не надо, Леша... Не надо...» – качала она головой. Потом повернулась и скрылась за углом.

Алексей, проклиная себя, сгорая со стыда, пошел в обратную сторону. Он остановился у входной двери и громко постучал. Затем еще раз. Глядя в зеркальные двери, он видел свое горящее лицо и стучал по нему кулаком.

Возле него остановилась служащая и с недовольным видом повернула ключ в замке.

Алексей вышел на морозный воздух, закурил. Глубоко затягиваясь, он принял решение. На следующий день он написал рапорт об отставке и, не ожидая рассмотрения дела и вынесения решения, уехал домой. Его еще долго «таскали» в региональное управление ФСБ, но он только отмахивался на угрозы, что, дескать, посвящен, владеет, имеет и так далее. В конце концов он подписал несколько бумаг «о неразглашении», и его оставили в покое. Однако попросили доложить, когда он устроится на работу. На работу он так и не устроился. Часто вспоминал Аню: она качает головой и отступает от него: «Не надо, Леша...»

* * *

И вот теперь ее нет.

Алексей в одиночку выпил бутылку водки, глотая вместо закуски горький дым сигарет, и слушал Николая. Потом заставил повторить еще раз.

Кавлис остался у него на ночь. Среди ночи Алексей разбудил его, включил свет и присел на кровать. В руках лист бумаги, на нем нарисована какая-то схема, стрелки, кружочки, крестики, цифры.

– Смотри, Коля, – Алексей положил перед майором бумагу. – Я все по секундам рассчитал, и выходит, что Стас все-таки мог спасти Аню. Он стоял спиной по ходу движения, так, да? Справа от него окно с разбитым стеклом. Ну зачем ему надо было выходить в дверь, когда там выстроилась целая очередь! Он мог бы вытащить ее через окно: что ему стоило хорошим ударом выбить узбека, который застрял в окне. В крайнем случае разбить стекло со своей стороны.

Кавлис даже не взглянул на схему.

– Леша, он не только Анну спасал. Он спиной остальных выталкивал. И погибли только два человека – Стас и Аня. А могло быть больше.

– Да, ты прав... Прав... – Алексей выругался – длинно, бессвязно, отчаянно.

– Леш, ты так и не ответил мне: ты идешь с нами?

– Я?! – Ремез склонился над майором. – Я с вами?! – И покачал головой. – Нет, Коля. Нет. Это вы идете со мной. Сдергивай на время свои майорские погоны...

Алексей нервно зашагал по комнате. Половицы под его тяжелыми шагами застонали. На что-то решившись, он остановился возле майора.

– Вот что, Коля, сейчас мне нужно встретиться с одним нехорошим человеком. То, что вы задумали: достать оружие на месте, отпадает. Во-первых, таджики, которые два года назад помогали нам, завтра могут вообще не узнать нас. Во-вторых, у них самих туговато с оружием. Ну дадут они нам десяток автоматов с гнутыми стволами, и что дальше? Нет, Коля, нам необходимо хорошее оружие. И покупать его будешь ты. Что и как – это после моей встречи с одним типом и серьезного разговора с тобой. Теперь я просто обязан сказать тебе, чем я занимаюсь последнее время. Если не все, то хотя бы часть. Не обижайся, Николай, но ты с самого начала шел на авантюру – без денег, без оружия. На одной воле и смелости Безари не возьмешь. Эх! – Алексей сжал кулаки. – Я еще тогда говорил, что нельзя оставлять Безари живым.

– Он тогда далеко ушел. А у нас был приказ уходить, ты же знаешь.

Ремез сверкнул на Николая глазами.

– Ушли?! Ушли, я тебя спрашиваю?! Я бы достал его, клянусь! В одиночку. За сутки бы достал...

21

Таджикистан, район Нижнего Пянджа

«Тогда посмотри в сад и, может, ты увидишь, как в степи, как раз напротив сада, находится сейчас Назир. Он солдат, служит в эмирском войске, он не допустит, чтобы похищали его родственников или даже батраков».

Безари проснулся среди ночи и беспокойно огляделся. Он спал в балахане[6]6
  Балахана (таджикск.) – мансарда.


[Закрыть], ночной ветер приятно освежал обнаженное тело, спалось безмятежно, сладко. Отчего же он проснулся? А-а... Во сне он услышал слова Кори-Исмата. Нелепая старая история, притча. Почему же тогда она так взволновала его?

Безари снова нахмурился. Он сел и пальцами стал разминать ноги. Шишки на суставах больших пальцев сильно болели, в тягость была самая свободная обувь.

«...он не допустит, чтобы похищали его родственников...»

Однако он уже допустил. И сам сидит сейчас в ящике. Очень неудобном ящике, где поменять положение тела невозможно. Затекают все мышцы, ноют так, что нет сил жить, и приходят мысли сдержать дыхание и умереть, иначе поквитаться с жизнью нет никакой возможности. Правда, во время солнцепека, когда ящик ставят посреди двора, есть возможность умереть. Потому что неизвестно, что хуже – жариться без глотка воды на солнце или страдать от пронизывающей, ноющей боли, от неудобного положения тела. Пожалуй, и то и то хорошо.

Иногда во время таких пыток приходит смирение, боль сама собой притупляется, и тогда нужно дать пленнику возможность ожить, снова почувствовать влагу во рту, позволить распрямиться изнемогающей спине. Как только прозвучит вздох облегчения, снова согнуть его и калить на солнце. Потом небольшой отдых... облегченный вздох... и снова в дугу... И так до бесконечности, пока вместо стонов изо рта не станет вырываться собачий лай, вой. Вот тогда собаке собачья смерть!

Вообще Безари знал бесчисленное количество пыток. С момента появления магнитофона на Востоке прижилась пытка, названная «фалангой», когда жертву подвешивают за ноги и бьют по ступням. Безумные крики записывают на пленку и дают прослушать родственнику. И надо видеть, как тот мучается, слыша душераздирающие мученические крики родного человека. Нередко бывает, что такой слушатель кончает жизнь самоубийством. В Ираке во дворце Каср аль Нихайя в бассейн с соляной кислотой погружают вначале руки и ноги жертвы, затем опускают ее туда целиком.

Безари прислушался, перестав массировать ноги... Только ветер шуршит по песку, больше никаких звуков. Хотя... Таджик напряг слух. Да, вот он, стон Черного Назира! Эта собака скулит сейчас в своем ящике. Поганому псу плохо, очень плохо, а еще хуже ему оттого, что сучка его сдохла.

Губы Безари дрогнули в довольной усмешке. Однако он тут же согнал ее с лица: ребенок Назира остался жив. Человек Расмона не сумел должным образом выполнить данного ему поручения, за что и поплатился. Что толку от этого? Ну посмотрел Безари, как вывернули в суставах руки и ноги этому недоумку, несколько раз ударили его задом о землю и вышвырнули за двор. Через час Безари вышел посмотреть, что с этим недоноском. Ничего, лежит пока, хищные птицы уже выклевали ему глаза и содрали кожу с лица. Часок пусть полежит.

Беспокойство все еще жило в Безари, хотя он не представлял, что русские предпримут попытку освободить Назира силовым путем. На официальном уровне шумиха поднимется, тут сомнений нет. Он приказал своим людям докладывать ему о всех новостях, касающихся заложников в Таджикистане. Что до судьи Кори-Исмата, тут у Безари была богатая возможность выбора. Во-первых, он подкупил людей казилкана, и те покажут, что судья заведомо шел на обман, состоя в сговоре с полевым командиром Юсупом. А Безари? Разве он не сделал благого для людей своего края? Не у него ли сейчас на цепи сидит эта собака Назир? А еще Безари справедлив: он покарал человека, солгавшего на Коране. Вначале Безари хотел подбросить труп одного из боевиков Юсупа во двор судьи, что указывало бы на то, что Кори-Исмата и его семью убили люди полевого командира. Однако тогда пришлось бы разговаривать с Юсупом при помощи автоматов. А так, как сделал Безари, частично подставляя себя самого под удар, выглядело естественно, справедливо, как подобает настоящему воину. Правда, бродили еще пущенные им слухи о сговоре Юсупа с Кори-Исматом; но слухи сами собой прекратятся, когда навсегда замолчат купленные свидетели. Прекратятся и распри с Юсупом. Останется Черный Назир, клетка, солнце и... всепоглощающие мысли о глотке воды, вперемежку с думами о смерти жены.

Безари намеренно сообщил пленнику, что сына его пощадили, а вот гибель жены он приукрасил мастерски. Теперь собственная смерть кажется Орешину свежим дуновением ветра.

– Твой мерзкий выродок видел, как насилуют его мать. Его подвели совсем близко. И он, если умел считать, сбился со счета: мои люди становились в очередь за таким лакомым куском. Сказать тебе, что стало с ней потом?

Безари не договорил, пленник плюнул ему в лицо.

Таджик утерся и неожиданно рассмеялся, показывая два ряда золотых зубов. Он даже не ударил пленника. Зачем?

Безари устал за последнее время. Усталость давала о себе знать и тогда, два года назад, когда вырезал он людей кишлаками, поставлял оружие через Афганистан, снимал каски вместе с головами миротворцев. И от отряда Черного Назира уходил усталый, чувствовал, еще чуть-чуть и сдастся он, не дотянет до спасительного перевала. Аллах дал ему силы, он выжил, отомстил за своих братьев. Эта собака будет мучиться за всех убитых сразу.

Безари устремил взгляд в темноту. «Тогда посмотри в сад и, может, ты увидишь, как в степи, как раз напротив сада, находится сейчас Назир». Нет, он ближе, во дворе его дома, а в степи никого не может быть. А если и появится, у него есть надежное войско, чтобы защитить его и несколько кишлаков, которые готовят еду для его людей. Сейчас отряд Безари насчитывал сто сорок человек. Даже не человек, а берберийцев, монголов, живущих в Афганистане, но разговаривающих по-таджикски. Кто еще сможет похвастаться таким войском, как у него?

Безари тихо рассмеялся, лег и мгновенно уснул.