Текст книги "Вирус «В»-13. Тайна белого пятна"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Трудное решение

Председателя стачечного комитета бастующих, электрика Дэна Марта редактор «Рабочей газеты» встретил на дворе завода. – Как ваши дела? – спросил О’Патли. – Продолжаете разорять господина Эксона?

– Продолжаем! – усмехнулся Марти, пожимая руку О’Патли. – Наша забастовка влетит Эксону в копеечку и отучит его от военных заказов.

– Смотрите, Марти, господин Эксон, в свою очередь, будет стараться отучить вас от забастовок.

– Мы понимаем, – кивнул головой Марти. – Вчера полиция опять арестовала троих… – он понизил голос, – но не тех, кого им нужно. У нас даже не все рабочие на заводе знают членов стачечного комитета.

– Фон Штрипс постарается подослать вам провокаторов.

– Уже подсылал. Здесь у нас народ дружный, мы их быстро раскусили.

О’Патли полез во внутренний карман пиджака и вытащил небольшую пачку денег.

– Это вам, – сказал он. – Собрали в редакции по подписке.

– Ого! – сказал Марти. – Если о нас так будут заботиться, то мы продержимся до рождества, и господину Эксону волей-неволей придется согласиться с нами. На днях мы тоже получили деньги.

– От кого же?

– От сотрудников больницы Портового Пригорода. Ее старший врач даже устроил у нас бесплатное дежурство. Каждый день после работы, он приходит на завод. Наши ребята пользуются случаем и ходят к нему лечиться. Я сам собираюсь зайти, что-то ноет бок. У вас ничего не болит?

– Нет, не болит, – улыбнулся О’Патли. – Кстати, я тоже сейчас занимаюсь медицинскими делами… Ну, прощайте, Марти. Будьте осторожнее.

Санитарная машина Бюро срочного вызова остановилась у ворот клиники № 11.

В ответ на требовательный сигнал дежурный выглянул в окошечко и лениво протянул руку к рычагу, отворяющему ворота.

В закрытом кузове машины послышалась возня, оборванный, приглушенный крик. Дверка машины с силой распахнулась – и на дорогу выбросился человек. Тут же следом выскочили два санитара. Как два бульдога, они набросились на него, схватили за руки и потащили в машину.

Человек упирался, кричал. Он кричал что-то дикое, нечленораздельное, и слюна бешенства текла по его посиневшему подбородку., Наконец, один из санитаров ударил его кулаком но лицу. Крик оборвался, тело бессильно обвисло, и санитары забросили его в кабину. Машина въехала в ограду, и створки ворот с глухим стуком, как крышка гроба, закрылись за ней.

Из кустов акаций на дорогу выбрался О’Патли. Медленно стер липкую пыльную паутину с побледневшего лица. В человеке, которого тащили санитары, он узнал председателя стачечного комитета Дэна Марти.

О’Патли подождал, когда санитарная машина выехала из ворот и поравнялась с ним. Он поднял руку, шофер покосился недовольно, но притормозил; О’Патли заскочил на подножку и сел в кабину.

Подъехав к городу, он слез с машины и побрел пешком. На ходу легче думалось, ему нужно было собраться с мыслями, – посиневшее лицо Марти все еще стояло перед его глазами и мешало ему сосредоточиться.

Почему же заболел именно он, председатель стачечного комитета?

Шофер санитарной машины ничего не ответил на осторожные вопросы. Последнее время он то тут, то там, намеками, чтобы не вызвать подозрений, расспрашивал про клинику шофёров такси, санитаров Бюро срочного вызова и Других случайных людей. Печальная участь доктора заставляла его быть осторожным. О’Патли понимал, что с ним, как и с доктором, не станут церемониться, если его расспросы дойдут до хозяев клиники или до шефа полиции. Рисковать головой он пока не хотел, вместе с ним рисковали бы и другие; в редакции только заместитель знал о его подозрениях.

С каждым днем О’Патли все более и более убеждался, что если он захочет узнать, какими делами занимается клиника, то ему придется попасть туда самому.

Самому! Но как?… Эта мысль не давала ему покоя ни днем, ни ночью, Он придумывал всевозможные способы пробраться в клинику, но все они были до безрассудства рискованны или просто невыполнимы. Однако он продолжал думать, уверенный, что рано или поздно среди несбыточных планов появится, наконец, такой, который можно будет осуществить.

На перекрестке двух улиц он остановился, чтобы посмотреть на светофор, и невольно вздрогнул. С большого полотна киноафиши на него смотрело нарисованное синей краской, искаженное ужасом женское лицо.

– Фу, черт! – О’Патли передернул плечами. – Опять какая-то голливудская стряпня с удавленниками, призраками и прочей галиматьей.

Ниже большой афиши была наклеена дополнительная: «Сверх программы». Она невольно задержала внимание О’Патли, в какой-то мере отвечая на занимавшие его мысли. Он просмотрел афишу, подумал и прошел мимо.

Но, пройдя несколько шагов, он вернулся, задумчиво посвистел и подошел к кассе кинотеатра.

Кинодраму «с ужасами» О’Патли так и не посмотрел, однако в редакцию вернулся с запозданием, его уже ожидали гранки очередного номера «Рабочей газеты».

Редактор с размаху плюхнулся на заскрипевший стул, подвинул к себе графин и, залпом выпив стакан воды, долго разглядывал в круглой пробке графина свое искаженное изображение.

В решении поставленной задачи было достаточно много и риска, и фантазии. И все же она казалась ему выполнимой… Выпив еще один стакан воды, он подвинул к себе гранки и принялся за работу…

На следующий день О’Патли постарался освободиться раньше.

Выходя из редакции, он захватил с собою фотоаппарат с мощным телеобъективом…

Господин Эксон гневается

– Когда вы ликвидируете забастовку на заводе? Я вас спрашиваю! – господин Эксон хлопнул ладонью по столу – с чернильного прибора покатилась на пол латунная крышка.

Шеф полиции стоял вытянувшись и нервно подергивал щетиной усиков. В его душе боролись возмущение и осторожность.

Какое имеет право этот боров кричать на него, фон Штрипса, бывшего офицера германской армии, кавалера Железного Креста. Сейчас он тоже стукнет кулаком по столу и крикнет: «Молчать, хам! Вон из кабинета!» Рука фон Штрипса уже сжалась в кулак…

– Я постараюсь, – сказал он. – Я приложу все усилия…

– Вот что, фон Штрипс, – даже не глядя на него, сказал господин Эксон, – вы получаете у меня больше, чем получает наш министр. Но если вы через два дня не найдете зачинщиков забастовки, я снижу ваш оклад на одну треть. Еще два дня – наполовину… А через неделю я вас выгоню, фон Штрипс, к дьяволу. Вы слышите? К дьяволу!…

Не снимая ни пальто, ни шляпы, господин Эксон прошел в кабинет к фрейлейн Морге. Она неторопливо поднялась ему навстречу.

– Я рада вас видеть. Примите пальто и шляпу, – резко бросила она своему рыбоглазому служителю, который, понятно, не слышал ни слова – все это говорилось специально в адрес невежливого гостя. – Господин Эксон, я прошу извинить моих нерасторопных слуг.

Господин Эксон недобро посверкал глазами, однако снял с себя шляпу и пальто.

– У вас такой расстроенный вид, – участливо сказала фрейлейн Морге, наливая в бокалы вино из графина на столе. – Надеюсь, вы здоровы?

– Неприятности, – пробурчал господин Эксон, по-хозяйски усаживаясь в кресло.

– Догадываюсь.

– Не мудрено, сейчас об этом знает уже полгорода. Но вот если о забастовке узнает военный министр, то я, наверное, потеряю заказ. И все это по милости вашего болвана в полиции.

– Болван в полиции скорее ваш, чем наш.

Господин Эксон не терпел возражений. Щеки его начали медленно розоветь.

Эта фрейлейн держит себя так, словно она здесь хозяйка, а он ее гость. Он, построивший всю лабораторию на свей собственные деньги?!

– Черт знает что! – слова у господина Эксона вырывались шипящие и злые, как струйки пара из-под крышки котла, готового взорваться. – Похоже, что и с вашей лабораторией я тоже лечу в трубу. Когда наконец, вы дадите мне вирус?! – почти закричал он.

– Вирус есть.

– Это чепуха, а не вирус! Чтобы заразить вашим вирусом человека, нужно бегать за ним со шприцем.

– Не совсем так.

– Я хочу знать, когда вы дадите мне настоящий доброкачественный вирус, который можно будет продать, как военное оружие… Вы знаете, сколько стоит мне вся ваша лаборатория!

– Конечно, – невозмутимо ответила фрейлейн Морге, – я же все-таки заведую клиникой.

– Так вот, скажите мне, заведующая клиникой, – едко скривил губы господин Эксон, – когда я перестану платить, а начну получать? Я плачу направо, плачу налево; оплачиваю неустойки, штрафы полиции, лаборатории. Черт побери! Я не бездонный мешок. Когда я перестану платить, я вас спрашиваю? Что это у вас в руках?

– Счет, господин Эксон. Дополнительные расходы по клинике. Всего на двадцать пять тысяч.

Господин Эксон оторопело моргнул. Губы его сжались в тонкую щелочку. Он медленно протянул руку, взял счет, старательно сложил его пополам, еще раз пополам… потом быстро разорвал его на кусочки и бросал на ковер.

– Вот! – выдохнул он.

– Что ж, – сказала фрейлейн Морге, доставая из стола чистый бланк, – мне придется выписать новый счет.

Лицо господина Эксона из розового стало темно-багровым. С безмятежной улыбкой фрейлейн Морге встретила его взбешенный взгляд. Co злорадным удовольствием она точно рассчитала паузу и сказала в ту самую секунду, когда с его губ били готовы сорваться непростительно оскорбительные слова.

– Я попробую спасти ваш военный заказ. Тем самым избавлю вас от штрафа, сумма которого во много раз больше моего счета. Вот список стачечного комитета бастующих, – и она толкнула по столу листок бумаги.

Господин Эксон закрыл рот. Недоверчиво протянул руку к листку. Прочитал.

– Как вы это узнали? Почему их не знает шеф полиции?

– Вы же сами сказали, что он болван. Потом у него свои методы, у меня свои. Мои оказались лучше. Я также знаю и главного руководителя забастовки, председателя стачечного комитета. Это электрик из пятого цеха Дэн Марти.

– Но его фамилии в списке нет.

– Его фамилии в списке нет, – согласилась фрейлейн Морге. – Он уже у меня.

– Как так?

– Очень просто. Дэн Марти заболел.

– Ага… – господин Эксон начал понимать. – Вы мне его покажете?

Через несколько минут два санитара ввели в кабинет Дэна Марти. У него только что прошел припадок, босые ноги его бессильно подвертывались на ходу. Но глаза смотрели прямо и осмысленно. Он подумал, что его ведут к врачу, и вместо этого увидел перед собой торжествующее лицо хозяина завода дизелей.

– Попались, господин председатель!

Воспаленное сознание Дэна Марти с лихорадочной быстротой связало воедино разрозненные события: забастовку на заводе, внезапную его болезнь и появление здесь господина Эксона. Он понял, что попал в капкан.

Это вызвало у него не панику, а гнев. Он хотел сказать что-то презрительное, но губы его затряслись, В груди не хватило воздуха.

– Я отучу вас устраивать забастовки на моем заводе! Вы подохнете здесь, как крыса в ловушке!…

Дэну Марти стало стыдно за свое бессильное молчание, которое могли признать за трусость. Он облизнул языком сухие, негнущиеся губы.

– Ничего… – прохрипел он с усилием. – Другие… другие…

Закончить ему не хватило сил – горло перехватила нервная спазма. Голова его качнулась набок. Он с усилием выпрямился, набрал полную грудь воздуха… и плюнул прямо в лицо Эксона.

– Увести! – скомандовала фрейлейн Морге. – Господин Эксон, надеюсь, теперь вы подпишите счет?

В комнату к Березкину Байдаров вошел один.

Перешагнув порог, он тут же нагнулся: над его головой просвистел конец удилища. Березкин стоял на стуле, в левой руке его было руководство по спиннингу, в правой – удилище для спиннинга, и он разучивал «заброс блесны слева направо, катушкой вверх».

– Сколько стоит? – осведомился Байдаров, показывая на сверкающее красным лаком новое удилище.

– Двести десять, с катушкой. Посторонись, Яша.

Березкин опять махнул удилищем и сшиб с тумбочки флакон с одеколоном.

– Так, – сказал Байдаров, – «Кремль»?

– Да!

– Еще двадцать рублей. Итого: двести тридцать рублей выброшенных денег.

– Ничего подобного. Я привезу вот таких щук.

– Сережа, милый. Да таким рыболовам, как ты, рыба попадает только в популярных очерках по рыболовству. Тебе выгоднее было бы купить хороший чемодан. Он и нужнее, и стоит значительно дешевле.

– Зачем мне чемодан? Завтра я еду на рыбалку.

– Завтра ты поедешь за границу. В Европу, – сказал Байдаров. Он взял из рук Березкина удилище и поставил его за шкаф. – Щуки подождут. Вот командировочные удостоверения, деньги. В Кенне созывается Европейская конференция биологов, мы должны поехать на нее и дать читателям «Огонька» исчерпывающие сведения о том, что там будет происходить.

– Но почему именно мы?

– Получилось так. Главный редактор узнал, что я знаю три европейских языка, и моя кандидатура наметилась сама собой. Но я сказал, что мне одному будет скучно…

– Вот тебе на, – протянул Березкин. – А я хотел отпуск взять.

– Что поделаешь. Человек предполагает – главный редактор располагает, – философски заметил Байдаров. – Не расстраивайся, Сережа, шуток твоих никто не поймает. Прокатишься по Европе. И чтобы и тебе не было скучно, мы едем на конференцию вместе с нашим ученым-биологом.

– Ты считаешь, что мне с ним будет веселее, – продолжал волноваться Березкин. – Я даже не знаю, как с такими учеными разговаривать. Это будет какой-нибудь пожилой, солидный дядя…

– Угу, – промычал Байдаров.

– В очках вот таких…

– Точно. Ты угадал. Пойдем, я тебе его покажу. Он у меня в комнате сидит.

Березкин испуганно прикрыл рот ладонью: комната Байдарова была рядом.

– Почему же ты меня не предупредил? Он же все слышал.

– Может быть.

– Он, вероятно, обиделся?

– Ну зачем же ему обижаться на правду, – заметил Байдаров, подталкивая товарища к дверям.

В комнате Байдарова с журналом в руках сидела девушка. Она подняла голову.

Березкин узнал Таню Майкову.

Письмо господина Эксона, как и все его письма, было кратким и исчерпывающе-деловым. Несколько фраз подчеркнуто: «…На конференции будет присутствовать с группой русских представителей сотрудник Института витаминов, ассистент проф. Русакова…» Фрейлейн Морге внимательно прочитала подчеркнутые фразы. Подумала. Потом взяла карандаш и очертила их жирным черным прямоугольником.

Книга вторая
В ЗАСТЕНКАХ КЛИНИКИ
На конференции

Международная конференция, посвященная лечению авитаминозов, шла своим чередом. На третий день с большим интересом был выслушан доклад сотрудницы советского Института витаминов Татьяны Майковой.

Таня читала свой доклад на русском языке. В этот же день вечерние газеты поместили на своих страницах его краткое изложение.

«Советский представитель, – писали газеты, – доктор Майкова сообщила, что в России, в Институте витаминов заканчиваются экспериментальные работы по синтезу комплексного препарата витаминов группы «В», в высшей степени благотворно действующего на нервную систему. Препарат сложен и очень дорог в изготовлении, однако Советское правительство, учитывая его большое лечебное действие, после перехода к массовому изготовлению, намерено отпускать препарат любой стране».

Это была уже политика, – пресса зашевелилась.

О конференции заговорили. Репортеры и журналисты стремились наверстать упущенное.

Среди солидных известных ученых, приехавших со всех концов Европы, Таня Майкова была самой молодой, и вначале журналисты не обратили на нее особого внимания. Зато теперь, после ее доклада, когда оказалось, что эта красивая девушка является научным сотрудником советского Института витаминов и даже уполномочена выступить на конференции с докладом, фоторепортеры и газетные корреспонденты стали осаждать Таню. Ее без конца фотографировали, засыпали самыми неожиданными вопросами.

Ее, например, спрашивали, пьет ли она у себя на родине водку, какие носит туфли, кто ее родные, и задавали много других вопросов…

Владелец фабрики женского трикотажа явился к ней в номер с чековой книжкой и умолял Таню назвать сумму, за которую она согласилась бы сфотографироваться для рекламы его изделий. Он упрашивал так настойчиво, что Тане пришлось обратиться за помощью к Байдарову.

Тот внушительно предложил трикотажному дельцу свои услуги, и назойливый фабрикант покинул номер.

Таня стала прятаться от репортеров. Те начали ловить ее у подъезда гостиницы, в такси, в ресторане. Телефон в ее номере звонил не переставая. Если она не отвечала, к ней стучались в двери. Если она не открывала – пытались заглянуть в замочную скважину. Наконец, она обнаружила одного особо настойчивого фоторепортера у себя в ванной комнате.

– Товарищи! Ну это невозможно, – чуть не плача жаловалась она Байдарову и Березкину, закрывшись у них в номере. – Я больше не могу! Есть у вас пирамидон?

Друзья отодвинули в сторону пленки, снимки, блокнот и усадили расстроенную Таню в кресло.

Березкин стал искать порошки от головной боли.

– Нет, – сокрушенно сказал Сережа. – Нет пирамидона. Но я сейчас принесу. Посидите, Таня.

– Вы куда?

– Внизу, в подъезде есть аптечный киоск.

– Сережа, не надо, не ходите. – Таня устало улыбнулась и потерла пальцами виски.

Это движение заставило Березкина немедленно выскочить в коридор. Не дожидаясь лифта, он мигом пролетел по лестнице все четыре этажа и, ворвавшись в аптечный киоск, перепугал кокетливую продавщицу.

Оставив у нее сдачу, он вернулся в номер и поспешил к графину с водой. Но стаканом уже завладел Байдаров.

Принимая у Березкина пирамидон, Таня ласково пожала ему пальцы. Он смущенно вспыхнул и покосился на Байдарова.

– Спасибо, мои хорошие, – сказала Таня. – Я не представляю, как бы я себя чувствовала здесь без вас. И когда только мы отсюда уедем?

– Теперь уже скоро, – ответил Байдаров. – Каких-нибудь два-три дня осталось.

– Ох, скорее бы. До того здесь все надоело. А особенно репортеры. Вы бы только знали, сколько раз меня сегодня фотографировали, сколько раз заставляли улыбаться.

– Сочувствую, Танечка, – согласился Байдаров. – Слава, в моем представлении, всегда напоминала горчицу: в небольших дозах приятно, но когда ее много – щиплет во рту. Нужно сказать, что популярность у вас здесь необычайная. Она затмила даже внимание к министру, – Байдаров взял со стула пачку газет, – его фотография помещена после вашей и размером в два раза меньше.

– Вы все шутите, Яша, – улыбнулась Таня. – Но уберите, пожалуйста, газеты. Я на них смотреть не могу. Не знаю, куда бы скрыться от иностранных журналистов.

На столике за ее спиной резко зазвонил телефон. Таня вздрогнула. Байдаров снял трубку.

– Меня здесь нет, – шепнула девушка.

Байдаров согласно кивнул, но в трубку сказал «Да, здесь» и подал ее Тане.

– Яша! – укоризненно протянула она.

– Это из нашего консульства. С вами консул желает поговорить.

Друзья отошли в сторону и занялись своими делами.

Вначале Таня долго слушала и только повторяла утвердительно: «Да… да… да»: Потом она вдруг спросила: «А репортеры там есть?» Как видно, консула озадачил ее вопрос, и Тане пришлось повторить его… «Хорошо, я сама поеду туда», – заявила она, выслушав ответ. Консул, очевидно, не соглашался. Таня настаивала. «Я же не одна буду, – вдруг прибавила она. – Ну, конечно, они тоже поедут, – она улыбнулась Байдарову. – Они согласны, – продолжала Таня. – Да, да, согласны».

Она повесила трубку и с виноватым видом повернулась к друзьям.

– Ну? – пробасил Байдаров. – Признавайтесь, в какую поездку втравили вы нас с Сережей.

– Товарищи, – сказала Таня умоляюще, – поедемте со мной в Зиттин, консул сказал, что это недалеко, около трехсот километров.

– Что там случилось? Зачем ехать?

– Видите ли, в консульство поступил запрос из Зиттинской рабочей больницы. Там у них появился больной с редкой формой авитаминоза. Они надеются на наш препарат, просят нашего совета. Консул предложил привезти больного сюда, но больной в тяжелом состоянии. Я согласилась приехать в Зиттин. Консул сказал, что там всего две газеты и репортеров в десять раз меньше. Но меня одну он не отпускает.

Байдаров вздохнул и потянулся за папиросами.

– Яша, консул дает нам свою машину. У него есть старый кадиллак, – машина спокойная, и мы хорошо доедем.

…В то время, когда Байдаров и Березкин усаживались в кадиллак, а консул говорил Тане: «…вы там поосторожнее, Зиттин город портовый…», в Зиттине фрейлейн Морге сказала доктору Крейде:.

– Майкова приедет к нам через несколько часов. Принимать ее будете вы, в больнице. Ей пока незачем знать о нашей клинике.

– Понимаю.

– У вас все готово?

– Конечно.

– Больной есть?

– Да, фрейлейн Морге. Вчера только поступил.

– Так вот, доктор Крейде. Вы знаете, как отцу нужен препарат профессора Русакова. Мы должны достать рецепт его у этой Майковой во что бы то ни стало…

Плохие предчувствия

До Зиттина доехали за пять часов.

Таня вела машину сама, завоевав это право после жестокого спора с Байдаровым. который говорил, что не может позволить ей, женщине, вести машину.

– Все эти триста километров, Танечка…

– Двести восемьдесят, Яша.

– Все двести восемьдесят километров меня будет мучить совесть, что вы работаете, а я сижу сложа руки…

– Да какая же это работа, – возражала Таня, – сидеть в кабине и держать рулевое колесо. Вести машину по такой дороге одно удовольствие. Может быть, вы боитесь, что я плохо управляю машиной?…

Наконец, Байдаров уступил. Демонстративно насупившись, он предоставил Березкину место рядом с Таней, а сам расположился на заднем сидении вместительного кадиллака.

– Хорошо, – заявил он, – в таком случае, чтобы не чувствовать, как меня мучает совесть, я буду спать. Прошу не беспокоить меня разными эмоциями по поводу занимательных дорожных пейзажей.

– А если попадется что-нибудь интересное?

– Все равно. Хоть сады самой Семирамиды, – заявил он, надвигая шляпу на глаза. – Но если хоть одну березку увидите, разбудите.

Берез по дороге не попалось ни одной, – и Байдаров добросовестно продремал до самого Зиттина. Он даже не вылез из машины, когда Таня остановилась у закрытого шлагбаума и вышла вместе с Березкиным, чтобы выпить лимонаду в дорожном киоске.

В Зиттине, по совету предусмотрительного Байдарова, вначале решили разыскать гостиницу, чтобы заказать номера на ночь, если придется задержаться.

Центральная гостиница называлась «Люкс». Это было внушительное сооружение из железобетона, цветного мрамора и зеркального стекла. У высоких, во весь этаж, стеклянных дверей их встретил солидный управляющий гостиницей – господин Скарбон. Управляющий, лысенький, кругленький, в башмаках на толстой резиновой подошве, двигался быстро и бесшумно, как футбольный мяч.

Узнав, что у него желает остановиться советский доктор, уже известная по газетам Татьяна Майкова, и журналисты, он выразил на своем тренированном лице высшую степень почтительности и внимания.

Байдаров сказал управляющему, что доктор Майкова просит не сообщать в местную прессу о ее приезде. Господин Скарбон скрепя сердце (какая реклама пропадает!) дал требуемое обещание.

Рабочую больницу Портового Пригорода нашли не сразу: она была довольно далеко от центра города.

После великолепного здания гостиницы вид больницы произвел на наших друзей безрадостное впечатление.

Это был унылый дом из красного кирпича, с грязными стенами и окнами такими маленькими, что Березкин невольно подумал: «На зеркальные двери гостиницы стекла пошло больше, чем на все окна двухэтажной больницы».

Их никто не встретил. Двери больницы были закрыты.

– Яша, пойдемте со мной, – попросила Таня. – Вы будете моим штатным ученым переводчиком.

– Учтите, – заявил Байдаров, – что ваш ученый переводчик ничего не смыслит в медицине. Чтобы не сесть в калошу с моим научным переводом, вы, Таня, постарайтесь не употреблять очень сложных латинских выражений.

Березкин остался в кабине кадиллака. Решив, что посещение советским врачом больницы в городе Зиттине требует увековечения, он достал фотоаппарат и поймал в прямоугольник видоискателя часть подъезда и лестницу, по которой поднимались Таня и Байдаров. В этот момент к подъезду подошла длинная белая машина. Она выгодно заполнила пустой правый угол снимка, и Березкин щелкнул затвором.

За рулем машины сидела женщина; занятый фотоаппаратом Березкин не обратил на нее внимания. Он не заметил, как она проводила Таню внимательным взглядом, как будто приехала сюда только за тем, чтобы посмотреть на нее.

Если бы Байдаров в эту секунду оглянулся, он бы узнал женщину, сидевшую за рулем и, возможно, избавил бы Таню от многих неприятностей.

Но он не оглянулся.

Дверь больницы закрылась. Женщина тронула машину и уехала.

Таня и Байдаров вернулись через полчаса.

Байдаров, не говоря ни слова, пролез за руль и с маху захлопнул за собой дверку. Таня села рядом с Березкиным.

– Ну что?

– Вы знаете, Сережа, на самом деле интересный больной. Правда, я его еще не смотрела, он спит, – старший врач больницы посоветовал пока его не тревожить: больной только что забылся после тяжелого бреда; но анализы такие странные. Все же думаю, что препарат наш поможет. Я захватила с собой одну пробирку, с завтрашнего дня примусь за лечение. Кстати, в больницу я могу приезжать одна, старший врач, оказывается, хорошо говорит по-русски.

– Даже слишком хорошо, – недовольно пробурчал Байдаров, разворачивая кадиллак и выезжая на улицу. – Вы не очень-то доверяйте его русскому языку.

– Яше не понравилось в больнице, – пояснила Таня Березкину.

– Очень не понравилось, – хмуро согласился Байдаров. Он аккуратно объехал полицейского регулировщика на невысокой бетонной тумбочке и выехал на асфальт бульвара. – И пожалуйста, Таня, не делайте никаких знаков Сереже, и не улыбайтесь, я вижу ваше отражение в зеркале. Я вот, например, считаю, что этот старший врач больницы жулик и… – Байдаров попробовал подыскать более сильное выражение, уместное в присутствии Тани, и, не найдя его, закончил резко: -…и бесчестный человек.

– Яша, – укоризненно заметила Таня, – вы же его совсем не знаете.

– Зато чувствую.

– Это как так… чувствуете?

– Очень просто – интуицией.

– Интуиция – еще не логика.

– Вот именно, – логика может ошибаться, вернее человек, думающий, что он мыслит логически, – упрямо философствовал Байдаров. не забывая внимательно следить за машинами, то и дело выскакивающими из боковых улиц на бульвар. – Интуиция – это инстинкт, – продолжал он. – А инстинкт, как утверждает медицина, безошибочен. И вообще…

Он резко затормозил. Таня и Березкин стукнулись головами. Прямо перед радиатором их кадиллака проскользнула белая спортивная машина… на миг мелькнуло женское лицо, склонившееся над рулем.

– Черти драповые! – выругался вслед Байдаров переключая скорости. – Чего здесь полиция смотрит… И вообще я чувствую, что у нас в этом Зиттине еще будут неприятности.

– А, может быть, у тебя плохое настроение оттого, что ты есть захотел? – спросил Березкин.

– Может быть, – великодушно согласился Байдаров. – Сейчас проверим.

Они без приключений доехали до гостиницы, поставили машину в гараж и отправились ужинать.

Но и после ужина настроение Байдарова улучшилось незначительно.

– Я думаю, Яша, вам нужно развлечься, – посоветовала Таня. – Сходите прогуляйтесь с Сережей по городу.

– А вы?

– А я пойду к себе в номер. Я захватила стенограммы докладов конференции, мне нужно кое-что прочитать.

– Тогда мы тоже останемся.

– Нет, нет, Яша Слушайтесь меня, ведь я все-таки врач. Сходите хотя бы в кино.

Байдаров посмотрел на Березкина, тот пожал плечами: мне. мол, все разно.

– Ну что ж, – согласился Байдаров, – пойдем, Сережа. Доктор прописал мне развлечения для поднятия тонуса. Я слышал, что здесь есть ночной клуб, заберемся-ка мы в него на всю ночь.

– Только попробуйте, – пригрозила Таня. – Я буду вас ждать и не лягу спать, пока не придете.

Выйдя из гостиницы, друзья остановились на перекрестке двух главных улиц города Зиттина.

Торопливо двигалась по тротуарам шумная пестрая толпа. Звучала нерусская речь, по крышам и фасадам зданий бежали, гасли и приплясывали огненные нерусские буквы. По асфальту бульвара, еще не остывшему после дневного зноя, стремительно неслись вереницы машин незнакомых марок и непривычных очертаний.

Пропахшая бензином, освещенная прыгающим светом реклам неслась мимо чужая жизнь чужого города.

– Куда пойдем?… Может быть, в кино?

Прямо против них, над входными дверями кинотеатра висело громадное, во весь этаж, полотно – замаскированный злодей тащил в охапке бессильно свисающее тело женщины.

– «Любовь убийцы», – прочитал Байдаров. – Немножко страшно. Попробуем, Сереженька, поискать что-либо полегче.

На другом углу улицы черная тень протягивала с афиши страшную костлявую руку.

– «Месть мертвеца»! Тоже ничего… Вот тут и попробуй развлекись. А что это здесь такое: «Сверх программы».

На небольшой бумажной афишке, под надписью «Человек-трансформатор» было изображено несколько совершенно разных человеческих лиц. Тут же рядом между двух скрещенных рапир – две женские головки и два вопросительных знака по сторонам.

– Картину можно не смотреть, – заключил Байдаров. – Она рассчитана на другую нервную систему, нежели у нас с тобой. А вот на человека-трансформатора, пожалуй, можно взглянуть. Потом тут две девицы что-то собираются делать с рапирами… Пошли, Сережа. Авось выдержим.

В полупустом низком зале кинотеатра, на небольшой эстраде перед экраном, стояла цветная ширма, на которой были наклеены те же человеческие лица, что и на уличной афише.

Публика медленно занимала места. Рядом с друзьями грузно опустился на откидывающееся сиденье толстяк с багровым лицом и мутными, ничего не выражающими глазами.

В фойе прозвенел последний звонок. Задернулись занавески у входных дверей. Медленно погасли лампочки на потолке. Из проекционной ударил в экран яркий поток голубоватого, холодного света.

Из складок бархатного занавеса вышел невысокий узкоплечий человек с впалой грудью, с бледным, неподвижным, как бы отлитым из гипса, лицом и темными грустными глазами. Он поклонился зрительному залу, некоторое время стоял неподвижно, очевидно давая возможность разглядеть себя, и скрылся за ширмой. Он оставался за ней всего несколько секунд, – из-под ширмы были видны его старенькие, тщательно начищенные ботинки. Затем ботинки зашевелились, и с другой стороны ширмы вышел человек в том же костюме, но с совершенно другим лицом. Курносое, с толстыми вывороченными губами, как у негра, оно ни одной чертой не походило на то, которое все видели у этого человека минуту тому назад. Только глаза остались такими же темными и грустными.

– Яша, ты посмотри, как он здорово это делает!

Березкин в восторге захлопал в ладоши, кое-кто из зрителей его поддержал.

Человек-трансформатор поклонился.

И вдруг плечи его как-то судорожно поднялись, он глухо с надрывом закашлял. Пытаясь сдержаться, закрывал платком рот, худенькое тело вздрагивало от усилий, на лбу выступил пот. Однако кашель становился все громче, все тяжелее. Наконец он повернулся, неверными шагами подошел к занавесу и трясущейся рукой пытался найти выход.