Текст книги "Гончаров приобретает популярность"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Задницу, – охотно подсказал я.

* * *

И все же на стоянку такси мы с ним поперлись. В новом темно-сером костюме полковник был импозантен, строг и немного спесив. Облокотившись на парапет заграждения, я с усмешкой наблюдал, как презрительно он отвечает назойливо-липким таксистам, наперебой предлагающим свои услуги.

Белую «шестерку» Густова нам пришлось ждать около часа. Мы уже собрались в обратный путь, когда она подъехала и без зазрения совести нахально встала во главе таксистской братии. Ничего не скажешь, наглость – второе счастье.

– Вам куда, папаша? – высунувшись в окно, развязно спросил он.

– Я тебе не папаша, – резко оборвал его полковник. – И если вы занимаетесь частным извозом, то соизвольте вести себя надлежащим образом.

– Ах-ах-ах, какие мы важные! – дебильно заржал Густов. – Старый ты мерин во фраке. Едешь или нет?

– Мы едем, – ответил я вместо задохнувшегося от гнева Ефимова.

– Ну вот и ладушки, – распахивая дверцу, удовлетворенно заметил таксист. – Куда прикажете вас доставить?

– До речного порта и назад, – назвал я давно продуманный адрес.

– Без проблем. Это будет стоить сто пятьдесят рублей. Согласен?

– Как скажешь, начальник, – опережая готового взорваться негодованием тестя, согласился я. – Только поедем через лес.

– Поедем, – ухмыльнулся Густов. – Но только сразу вас предупреждаю: шутить со мной не рекомендуется, себе дороже выйдет. Усек?

– О чем ты? – поразился я его проницательности. – Какие шутки?

– Вот и я говорю, – трогаясь с места, заметил он, – какие тут пирожки с котятами!

Расположившись на заднем сиденье, тесть только обиженно сопел и похрюкивал, принципиально не вступая в наш разговор.

Миновав последний дом, мы вырвались на узкую, ярко освещенную лесную дорогу, совершенно безлюдную в этот час. Справа и слева сплошной стеной на нас летели кроны сосен, а их стволы с шуршанием и короткими щелчками, словно семечки, отскакивали назад. Кажется, пора было начинать действовать.

– Михаил Никифорович, где вы припрятали деньги, которые умыкнули из банка? – неожиданно спросил я, но лучше бы я этого не делал, потому как машина, круто вильнув, чуть было не врезалась в дерево.

Невероятным усилием он все же вырулил на дорогу и, резко долбанув по тормозам, остановил автомобиль.

– Ты что, зема, совсем!.. – в горячке заорал он.

– Я-то нормальный, а вот ты, похоже, в штаны наложил. Колись, браток, чего уж тут, – понимающе усмехнулся я и, похлопав его по щеке, добавил: – Да ты не бзди. Расслабься, я в курсе. Юрка мне обо всем рассказал, когда еще только планировал налет. Не повезло бедняге. Да очнись ты, все тип-топ. Сколько взяли и где бабки? Учти, что там и моя доля заложена.

– Так вот вы кто? – белея глазами, прошептал он и вдруг заорал так, что ушам сделалось больно: – Убирайтесь вон! Ничего я не знаю!

– Ой, какой страшный! – широко и вольготно рассмеялся я. – Мозги ты будешь канифолить соседскому петуху или прокурору. Юрка мне еще месяц назад сказал, что к этому делу хочет подключить тебя. А ты скотина неблагодарная. Мало того, что вы присвоили его долю, так ты еще и Юльку его трахаешь!

– Я тебя сейчас так трахну, что мама родная не узнает, – оправившись от шока, пообещал Густов и, перегнувшись через мои колени, распахнул дверцу. – Убирайся вон, козел вонючий, и во второй раз лучше на глаза мне не попадайся – ноги выдерну прямо из жопы. Ну, кому говорю, пошел на …

– Куда же я пойду? – резонно спросил я. – Кругом ночь и лес…

– А это меня не … – зло оборвал он и неожиданно вытолкнул меня ногами.

Медлить было нельзя, потому как то же самое он вознамерился сотворить и с тестем. Нужно было приступать ко второй части запасного плана. Вытащив мощное граненое шило, я старательно проткнул передний скат.

– Ты что там делаешь? – пораженный моей наглостью, ошарашенно заорал таксист.

– Колеса тебе прокалываю, – простодушно ответил я и пояснил: – Чтоб ты не мог от нас далеко уехать.

С ревом раненого медведя и матом похмельного прапорщика он вылетел из машины с единственной мыслью превратить меня в отбивную. Отбегая и уворачиваясь от ударов, я продержался не больше минуты, пока его нога не пришлась мне по уху. Падая, я твердо знал, что мои мозги, оставив дурную голову, сейчас находятся в свободном полете.

– Руки на затылок, не двигаться. Стреляю без предупреждения, – сквозь пелену забвения донесся до меня деловитый голос полковника. – Лечь на землю мордой вниз.

Видимо, Густов благоразумно подчинился приказу, потому как удовлетворенный Ефимов саркастично заметил:

– Вот так-то лучше, сынок! Костя, что с тобой?

– Все в порядке, – с трудом отклеиваясь от земли, заверил я и, подойдя к распростертому телу Густова, добросовестно пнул его по почкам. – Лось рогатый! Чуть меня не убил. У него не удар, а выстрел крупнокалиберной пушки. Что, отец, здесь его мочить будем или оттащим поглубже в лес?

– За что? – глухо, в землю, с надрывом спросил он. – Что я вам худого сделал?

– Во-первых, оскорбил достойного и почтенного гражданина, моего отца. Во-вторых, чуть не вышиб мне мозги, а в-третьих, не хочешь делиться награбленным.

– Да не грабил я никого, чего вы ко мне пристали?

– У тебя запаска-то есть? – вдруг встревожился я.

– В багажнике, – оживился он. – Да вы не беспокойтесь, я сам ее поставлю.

– Не надо. Мы это сделаем позже, после того как тебя кончим. Выбирай, красавец, или ты отдаешь нам треть той суммы, что вы забрали из банка, или через шесть секунд мы отправляем тебя в заоблачное путешествие к твоим пращурам.

– Да поймите же, русским языком вам говорю: никого и никогда я не грабил.

– Может быть, ты еще заявишь, что никогда не спал с Юркиной женой Юлькой?

– С Юлькой спал и даже сплю, тут врать не стану, но Юрка сам виноват, издевался над ней как хотел – и физически, и морально, а какой бабе это понравится?

– А ты, значит, великий дамский утешитель?! Тужур, тужур, авек плезир! Где деньги, сука? Говори, или я вышибу тебе мозги.

– Опять все сначала?! Клянусь мамой, не знаю я ни о каких деньгах. Я врать не стану, месяца два тому назад, когда я еще не трогал Юльку и мы с Кондратовым были в приятельских отношениях, он предложил мне бомбануть банк, но я сразу и наотрез отказался. Зачем мне это, когда я каждый день имею не меньше двух сотен. Он тогда на меня наорал и выгнал из дома, а ночью ко мне в квартиру пришла избитая Юлька и попросила защиты. Вот тогда-то я ее и трахнул, а наутро подловил Кондратова и предупредил, что если хоть один волос упадет с ее головы, то он может считать себя покойником. Ультиматум подействовал, и больше он не касался ее пальцем. Так что обратились вы не по адресу. В ту ночь, когда был ограблен банк, я не работал, был у приятеля в гостях, там и заночевал. Хотите – у него спросите.

– Ладно, Густов, можешь считать, что мы почти тебе поверили. Поднимайся, – милостиво разрешил я, – только без резких движений, а то отец у меня нервный, пальнет, а потом доказывай, что не верблюд.

– Зря вы мне колесо прокололи, – с сожалением осматривая просевшую резину, заметил он. – Как теперь работать? Запаска у меня на ладан дышит.

– Поговори еще мне! – строго прикрикнул я. – Ты лучше вот что скажи – кого, по твоему разумению, Кондратов мог взять себе в помощники?

– Это вы не по адресу, – возясь с колесом, потихоньку наглел Густов. – На банк я не подписался, но и козлить вы меня не заставите.

– А мы тебя и не заставляем. Просто я переброшу на тебя стрелку. Вроде как подставлю. Шепну одному товарищу, что бабки у тебя, только и всего, а что будет с тобой потом, ты, наверное, и сам догадываешься. Всего хорошего, езжай, Михаил Никифорович, а мы и пешочком доберемся, тут недалеко. Четыре астры на могилку за мной.

– Ну что вы от меня хотите? – потоптавшись на месте, вернулся он к разговору. – Достали вы меня. Не знаю я никого.

– Прощай, Мишутка Густов!

– Вы твари! У меня на руках мать больная, – садясь в машину, заскулил он.

– А у меня отец, – в тон ему заявил я.

– Вместе с нами воевал Илья Мамедов, – обреченно назвал он имя и, взревев двигателем, круто рванул с места.

– Нервный парень, – пряча «пушку», осуждающе заметил полковник. – Как ты думаешь, он нам дал верную наколку? Или подставил заведомо непричастного?

– Поживем – увидим, – нейтрально ответил я. – Одно ясно: он знал, что говорил. Завтра же, прямо с утра, уточните адрес этого Мамедова.

* * *

Илья Мамедов проживал в однокомнатной квартире вместе с сестрой Тамарой. Она-то и открыла мне дверь, потому как брата дома не оказалось. На мой вопрос, а где же он, Тамара только беспомощно развела руками:

– А кто его знает, он мне не докладывает. Считает, что не моего ума дело. Как ушел вчера перед обедом, так и нет его до сих пор.

– И часто он не ночует дома?

– Конечно. Он точно кот блудливый, вечно по ночам шастает. А что ему – ни семьи, ни забот. Гуляет себе.

– Когда мне лучше прийти, чтобы я мог его застать?

– Без понятия, может быть, ему что-то передать?

– Не нужно, просто скажите, что приходил его командир, и он все поймет. Я у вас проездом, всего на несколько дней, вот и решил заглянуть, посмотреть, как он тут живет? Все ли у него ладно?

– Живет не грустит, – уже по другому, с открытым уважением глядя на меня, доверительно сообщила Тамара. – Веселится! С пьянки на гулянку, а с гулянки на пьянку. Девочки, травка – так и живет в свое удовольствие.

– Он где-нибудь работает?

– Какое там работает, отвык он от этого занятия. Развлекается Илюша.

– А где же он на это деньги берет?

– Этот вопрос тоже не входит в область моей компетенции, но деньги у него всегда в наличии имеются, и даже изредка он выделяет на хозяйство. А мне иногда становится страшно. Чувствую, добром это не кончится. Может, вы, как бывший его командир, на него повлияете? Он много о вас рассказывал, и всегда с уважением. Вас ведь кэп Степ зовут?

Пробурчав что-то невразумительное, я поспешил распрощаться, заверив, что в самое ближайшее время навещу их вновь.

Что за кэп Степ? – гадал я всю дорогу вплоть до поворота на село Белое и, только когда показались золоченые купола церкви, решил, что самая вероятная расшифровка этого прозвища будет «капитан Степанов».

На церковных вратах, как и минувшим разом, висел пудовый старинный замок, но это меня мало смутило. Еще в прошлое посещение я заметил, что в правом углу пристроя на небольшом окне отсутствует решетка. Этой оплошностью строителей я и хотел воспользоваться. Оставив машину вблизи утеса, я еще раз проверил экипировку и скорым шагом отправился к намеченному объекту.

От земли окно отстояло не меньше как на три метра, и мне понадобилось подкатить пустую железную бочку, прежде чем я смог душевно с ним потолковать. Новые штапики легко и послушно отлетели прочь, едва я коснулся их отверткой. Само стекло препятствий мне тоже не чинило. Аккуратно отставив его в сторону, я воровато огляделся и, не заметив никакой опасности, кряхтя, подтянулся до уровня подоконника. Кажется, я попадал в ризницу. По крайней мере, так подумалось мне потому, что в небольшой комнате, открывшейся моему взору, стояли шкафы и висели многочисленные полки, уставленные современной церковной утварью.

– Господи, помоги, – попросил я Бога, мешком шлепаясь о пол поповской гримуборной. – Не алчности ради, но справедливости для решился я на сей вероломный шаг.

В ризнице находилось две двери. Одна вела в саму церковь и была не заперта, а другая, поменьше, но раза в три потолще, оказалась закрытой, и, что находилось за ней, мне оставалось только гадать. Повинуясь тому принципу, что самое интересное всегда скрыто от глаз, я вплотную занялся этой неказистой с виду дверцей, на деле оказавшейся прочной и капитальной. Чертовы ремонтники, они даже не удосужились сменить замок, и теперь мне пришлось ковыряться в системе вековой давности, о которой я не имел ни малейшего представления. Хитроумные бородки современных отмычек никак не хотели находить с ним контакт, потому что флажки попросту не доставали до механизма. Я провозился с ним не меньше получаса и был изрядно удивлен, когда вдруг замок отозвался хриплым щелчком. Видимо, устав бороться с моим ослиным упрямством, на третьем повороте он нехотя втянул свой железный зуб, и освобожденная дверь с неподражаемым ржавым скрипом открыла мне черную дыру хода с каменными ступенями, круто уходящими вниз.

С уважением посмотрев на кованый рилель толщиною в детскую ножку, я включил фонарь и, совершенно не заботясь о путях возможного отступления, легкомысленно пошел навстречу своим новым неприятностям.

Церковный подвал оказался довольно глубоким. До потолка, который поддерживали кирпичные своды, было не меньше трех метров, а по площади он значительно превосходил церковь. Сухой, но затхлый воздух подземелья сразу ударил в нос. Почему-то пахло гнилой картошкой, хотя ничего такого, что говорило бы о ее присутствии, не виделось. Здесь вообще ничего особенного не было. Только большая рассохшаяся бочка в углу смиренно доживала свой век, лежа на боку. Наверное, когда-то в ней хранилось вкусное церковное вино с забытым названием кагор.

На мощенном кирпичом полу лежал толстый, сантиметровый слой пыли, и на нем отчетливо, как на пластилине, отпечатались многочисленные следы. Не иначе как любопытный строитель в поисках сокровища недавно заглядывал сюда и, уж конечно, все основательно обследовал. Собственно говоря, и обследовать-то тут было нечего. Ровная кирпичная кладка стен не позволяла надеяться, что именно здесь поп Крюков заныкал церковное добро. Нет, видимо, нужно искать в другом месте. Наверное, в самой церкви, там укромных закоулков побольше.

Свист двери и скрежет замка невольно заставили меня обернуться. Световой квадрат, что падал из раскрытой двери, исчез. Мухой взлетев на верхнюю ступеньку, я понял, что закрыло ее не сквозняком. Кажется, я снова вляпался. Ну что ж, сам того хотел и методично добивался.

– Эй вы, прекратите свои дурацкие шутки, – стараясь, чтобы голос не дрожал, грозно крикнул я и отчаянно забарабанил в дверь: – Немедленно откройте!

Тревожное, натянутое молчание было мне ответом. Видимо, шутить, а тем более вести со мной переговоры не входило в их планы. А это хреново. Значит, они хотят либо сдать меня властям, либо похоронить заживо уже во второй раз в этом чертовом вымирающем селе. Скоро батарейки сядут, и я окажусь в кромешной темноте замкнутого пространства. Самое неприятное то, что сумка с инструментами, вторым фонариком и прочими нужными вещами осталась в ризнице.

Постепенно, исподволь мною овладевал страх и паника. Чтобы как-то отвлечься и не дать паническому ужасу полностью блокировать мою психику, я закурил и принялся выкладывать содержимое своих карманов. Шариковая ручка, ключи от машины, деньги, сигареты и зажигалка да еще записная книжка и солнцезащитные очки. Вещи безусловно полезные, но в данной ситуации абсолютно никчемушные, за исключением, пожалуй, зажигалки. В самом крайнем случае я смогу развести под дверью костер и сжечь ее к чертовой матери, благо дров для костра у меня предостаточно. Рассохшаяся бочка, во всяком случае, должна вспыхнуть как порох. Правда, сам я при этом сильно рискую, потому как могу задохнуться, но другого выхода у меня просто нет. Однако всем этим я смогу заняться только глубокой ночью, когда мои губители, уверовав в то, что я смирился со своей юдолью, удовлетворенные совершенным злодеянием, удалятся спать. А пока еще, как минимум, шесть часов мне предстоит однообразное пребывание в пыльном церковном подвале. Это отличная возможность еще раз все досконально проверить.

Метр за метром, в свой рост, скрупулезно ощупывая каждую пядь кирпичной кладки, я обошел весь периметр подвала, но ничего, что вызывало хотя бы подозрение, обнаружить мне не удалось. Потом, перекатывая шаткую бочку, я с ее помощью обследовал оставшуюся верхнюю часть стен, но с прежним отрицательным результатом. Или попяра был хитер, или я глуп. Наверное, не здесь он похоронил свои сокровища. Ничего не поделаешь, проигрывать тоже нужно уметь.

До полуночи оставалось три часа, и пора было приступать к заготовке дров для костра. Три обруча, что скрепляли бочку, особых хлопот мне не доставили. Пружинисто отлетел четвертый, и вековые выпуклые доски дробно посыпались на пыльный пол подземелья. Теперь мне следовало поднять их по ступеням и выложить аккуратный и рациональный костер под дверью, за что я и принялся. Оттащив первую охапку, я вернулся за второй, и тут, подгребая доски, я наткнулся на странную неровность пола. Суетно и торопливо, прямо руками я начал отгребать пыль, постепенно обнажая выступающий над полом квадрат размером примерно метр на метр. Он тоже состоял из кирпича, но выложен был гораздо позднее и не с таким тщанием, как остальной, окружающий его пол. Можно было подумать, что мастер, трудившийся здесь, в этом деле совсем не искушен. Выпирающие неровности чередовались с глубокими щелями и пустотами. Очевидно, вход замуровывали второпях, мало заботясь об общем интерьере и дизайне, а это дает основание предположить, что трудился здесь перед смертушкой не кто иной, как спешащий упрятать свои реликвии Алексей Михайлович Крюков. Неужели мне удалось найти то, что до меня безуспешно пытались сделать многие? Неужели я обнаружил то, что многие десятилетия было скрыто от людских глаз?

Переломив бочоночный обруч, я принялся его острым краем выцарапывать окаменевший раствор, и по тому, как он легко и податливо крошился, я лишний раз мог убедиться, что орудовал здесь человек, далекий от строительства. Первый вынутый кирпич заставил меня попотеть, зато дальше дело пошло легко и непринужденно, и вскоре я оказался перед металлическим люком – платформой, на которой держалась кладка. Внушительное кованое кольцо, прикрепленное к крышке люка, вызвало во мне целую гамму чувств. Подобно прелюдии Шопена, зловеще запели потревоженные петли, и под моими ногами открылась черная пасть церковной преисподней.

Щербатые ступени, уходящие вниз, падали почти отвесно, и мне стоило большого труда сделать первый шаг. Лаз, который начинался от последней ступени, оказался узким и низким, так что идти по нему я мог, только пригнув голову. Прорублен он был в осадочных породах типа известняка, и теперь мне становилась понятна белесая ряса священника. Дно было неровным, и его корявые наросты хищно цеплялись за подошвы. Оно периодически то поднималось, то круто падало вниз, совершенно мешая передвижению. Как это ни странно, но дышалось здесь нормально и можно было предположить, что лаз имеет второй выход. По времени я прошел уже более пятнадцати минут, когда лаз, неожиданно расширившись, привел меня в карстовую пустоту размером с комнату, украшенную причудливыми сталактитами. Воздух здесь вообще был выше всяческих похвал, и я остановился передохнуть, а заодно и осмотреться.

Обследовав первую половину и не обнаружив ничего интересного, я шагнул за сталактитовый занавес. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, где священник оборудовал свой тайник. В известковой естественной нише он устроил что-то похожее на дощатый стеллаж, полки которого в настоящее время украшали только гнилые мешки и три пустых, наспех сколоченных ящика. Это был удар ниже пояса. Несколько минут я тупо разглядывал черные доски с недавними следами пребывания человека.

Ну что, господин Гончаров, получил?

Получил, Константин Иванович, но какая же сволочь обошла меня на кривой?

Я так думаю, та самая, что хотела закопать тебя в старом крюковском сортире, а недавно замкнула дверь ризницы.

Неужели бандюги завладели старинным церковным серебром?

По всей видимости, так.

Что же теперь делать?

Странный вопрос. Я бы на твоем месте поторопился найти выход, а уж потом решал, что делать. Да и кушать очень хочется.

Несолоно хлебавши, в самых расстроенных чувствах я покинул пещеру и двинулся дальше по широкому теперь проходу. Наверное, через него кладограбители и проникли вовнутрь сокровищницы. Впрочем, это легко проверить. Встав на колени, я осветил ровный теперь пол и был буквально поражен. Следов чьих бы то ни было ног мне обнаружить не удалось, и это было страшнее, чем пропавшее добро. С трудом поборов охвативший меня озноб, я ускоренным шагом продолжил свой путь и через несколько десятков метров почувствовал ночную прохладу. Продравшись через цепкий, намертво сплетенный кустарник, я с удивлением обнаружил, что очутился неподалеку от того места, где несколько дней назад предавался созерцанию спящей реки в отблесках затухающего солнца. До машины было рукой подать, и потому уже через полчаса я подъехал к дому. Оставив без внимания каверзные Милкины вопросы, я молча принял душ, дополз до кровати и, рухнув на нее, тотчас уснул.

* * *

Полковник посчитал своим долгом рано утром, перед тем как уйти на работу, меня разбудить, чтобы задать совершенно дурацкий вопрос.

– Ну как твои успехи? – спросил он, стягивая с нас одеяло. – Ты давно дома?

– Он давно дома, – вместо меня злобно ответила жена. – А у тебя точно не все дома. Какого черта ты будишь нас ни свет ни заря!

– Это не твоего ума дело, – правильно ответил тесть. – Костя, задания на сегодняшний день для меня есть?

– Есть, – не разжимая век, ответил я.

– Говори какие?

– Оставить меня в покое. Все остальное несущественно. Расскажу вечером.

Обиженно засопев, он вернул нам одеяло и, бормоча ругательства, удалился.

Утренний сон особенно сладок, но досыпать мне не пришлось, потому что через несколько минут на кухне муторно запищал будильник, оставленный подлой ефимовской рукой.

– Костя, выключи его, – закапризничала сонная Милка.

– Вот иди и выключи, – зарываясь глубже в подушку, упорно не желая просыпаться, посоветовал я. – Мне он не мешает.

– Зато ты мне мешаешь! – объявила супруга и артистично выпихнула меня из постели. – Раз в жизни тебя как человека попросила!

Ударившись локтем о пол, я вскрикнул от боли, окончательно проснулся и, основательно выругавшись, перешел к водным процедурам, после чего быстро оделся и, игнорируя завтрак, отправился к Мамедовым, надеясь в столь ранний час застать его дома.

Двери мне, как и вчера, открыла Тамара. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: ночь она провела бессонную.

– Привет, Тамара, – фамильярно, как со старой знакомой, поздоровался я. – Как жизнь молодая? А Илюша-то дома?

– Дома, – как-то странно ответила она. – Проходите в комнату.

Илья Мамедов, накрывшись легкой простынкой, скрестив на груди руки, безмятежно спал посередине комнаты, и все было бы ничего, но прилег он в гробу, и, похоже, надолго. У его изголовья перед занавешенным зеркалом сидели две старухи и, откусывая конфетки, набирались сил для предстоящего воя. Кроме них, меня и Тамары, в доме не было никого. Виновника торжества уже успели обрядить в новый костюм, и такая оперативность показалась мне чрезмерной и странной. Всего-то десять часов утра, а на нем уже новый костюм, добротный гроб и заказные плакальщицы. А ведь еще вчера в обед к этому не было никаких предпосылок.

– Как это случилось? – тихо и скорбно спросил я измученную Тамару.

– Я не знаю, – облизав пересохшие губы, так же тихо ответила она. – Когда я после обеда пришла на работу, он уже лежал на столе.

– На каком столе? – всерьез боясь за ее рассудок, ошарашенно спросил я. – Что вы такое говорите? Я вас не понимаю. Как он попал к вам на работу?

– Привезли, – в свою очередь удивляясь моей непонятливости, с досадой пояснила Тамара. – У нас только один холодильник работает, а он забит трупами под потолок.

– Вы работаете в морге? – наконец понимая, в чем дело, с трудом сдержал я улыбку.

– Да, я медицинская сестра. Он прибыл к нам как неустановленная личность, но я-то сразу его узнала и хлопнулась в обморок.

– Где его подобрали?

– Его тело вчера рано утром обнаружили отдыхающие профилактория «Ласточка». Илья висел на дубовом суку. Они сразу же вызвали милицию, а те, узнав, в чем дело, в свою очередь потребовали труповозку. Вот так он и оказался в морге. Когда врачи узнали, что он мой брат, то немедленно его вскрыли и дали осторожное заключение, что это суицид, потому что следов насилия, кроме поломанных пальцев, на теле Ильи не обнаружено. Правда, они не могли объяснить причину исковерканной кисти, и я склонна думать, что это никакой не суицид, а убийство или принуждение к убийству. Совсем недавно к нам поступал какой-то банкир, и у него точно так же, как и у Ильи, были сломаны пальцы. Я думаю, что это работа одних и тех же преступников. Но меня никто не слушает, да оно и понятно: зачем нагружать себя лишними делами, когда можно легко и просто все свалить на самоубийство.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– А кого я могу подозревать, если он в свои дела меня не допускал?

– Но вы, может быть, знаете его друзей, тех, с кем он преимущественно проводил свое время, у кого бывал, с кем в основном разговаривал по телефону.

– Нет, ничего такого я не знаю, а по телефону он разговаривал намеками.

– Когда вы привезли тело домой?

– Сегодня утром, часа два тому назад. Привезли его прямо в гробу, спасибо, мне на работе выделили. Привезли, а тут такое творится…

– Что именно?

– Дверь не заперта, все кругом перевернуто, из шифоньера выкинуты вещи…

– Что-нибудь пропало?

– Не знаю, до того ли мне сейчас. Но кажется, все цело, ничего не взяли.

– В милицию заявляли?

– Господи, ну о чем вы говорите! Только милиции мне сейчас не хватает.

– Когда состоятся похороны?

– Завтра в двенадцать. Вы придете?

– Да, только не подходите ко мне. Вроде как мы с вами незнакомы. Хочу понаблюдать издали за поведением тех, кто явится на кладбище. Наверняка среди них будут друзья Ильи. А сейчас, если вам не нужна моя помощь, то я бы хотел уйти.

– Да, конечно, идите, мои коллеги уже помогают мне в достаточной мере.

* * *

Что же получается? – садясь в машину, задал я себе риторический вопрос. А получается, что с каждым днем дело запутывается все больше и больше. Четкая версия полковника о том, что Голубева убили грабители, теперь выглядит несостоятельной. Но кто же тогда? Кто замучил старую учительницу, кто повесил Голубева и Мамедова? И наконец, кто дважды чуть было не похоронил меня заживо? Нет, дорогой мой Гончаров, на сей раз вам придется признать свое полное поражение, потому что в этой тьме вопросов нет даже лучика надежды за что-то зацепиться. Ограбление и цепь следующих за ним преступлений как будто специально противоречат друг другу. А тут еще странное убийство Кондратова. Кто мог это сделать, если врачи отвергают секундное воскрешение охранника Демина? А может, было какое-то третье лицо? Вероятнее всего, было, но и этот вариант не дает мне ключей к пониманию происходящего. Ладно, посмотрим, что нам принесет день завтрашний.

Вынос тела должен был состояться в двенадцать. К тому времени я, оставив машину невдалеке, обосновался на удобной скамейке в нескольких метрах от подъезда и внимательно просеивал всех пришедших на похороны. Сделать это было несложно, потому что народу собралось немного. От силы человек тридцать, из которых половина были людьми солидного возраста и во внимание мною не принимались. Они в основном осуждали непутевую жизнь покойника и жалели его несчастную сестру.

– Догулялся! – как-то удовлетворенно констатировала брюзгливая бабка в засаленном халате и с такой же прической. – Я ему еще год назад говорила – прибьют тебя, Илюха, если не перестанешь так себя вести, а он меня матом. А на деле так оно и получилось. Бог – он все видит.

– Это уж точно, – согласился с ней дед с орденскими планками. – Сколь веревочка ни вейся! И себя угробил, и Томку довел – смотреть страшно.

Аналогичные разговоры происходили и между другими стариками, а вот молодежь, в основном парни и молодые мужики, высказывалась несколько в ином ключе.

– …ага, мочканули Илюху, – уважительно отвечал накачанный, коротко стриженный брюнет парню с кожаными ремешками на запястьях. – Вроде бы вчерашней ночью. Они замучили его, а потом повесили.

– Козлы, – однозначно осудил вешателей парень. – За что они его?

– Не знаю, наверное, не поделился…

– Ты, Славик, ситуацию не сечешь, а тарахтишь! – перебил рассказчика плотный и рыжий мужик. – У них базар по другому делу вышел. Они место на мини-рынке не поделили, вот и устроили разборку.

– Не повезло Илюхе, – проходя мимо, сожалеюще заметил долговязый очкарик.

– Вообще нормальный был пацан! – перекатывая жвачку, официально заявила девица сомнительного поведения. – Всегда при бабках, всегда упакованный.

– Он нас со Светкой два раза в кабак водил, – подтвердила правоту ее слов сидящая на корточках школьница в шортах.

– А потом вас обеих тарабанил, – язвительно заметила первая и презрительно выплюнула резину. – Светка мне про вас все настучала.

Немного погодя мое внимание привлек невысокий худощавый парень с усами, державшийся в некотором отдалении. Скорчив безразличную рожу, он настороженно стоял возле клена и периодически посматривал по сторонам. Напряженная его статика говорила о том, что он в любой момент, в случае замеченной опасности, готов дать деру.

– Выносят! – сообщила стоящая у дверей пожилая женщина, и нестройный гвалт сменился молчаливым ожиданием встречи с покойным.

Забыв об осторожности, усач подошел ближе и с каким-то нетерпеливым и болезненным любопытством смотрел на показавшийся гроб. Чтобы лучше разглядеть безмятежное лицо Мамедова, он вытянул шею и даже привстал на цыпочки.

Но похоже, что не меня одного интересовало его поведение. Светловолосый парень в неброском спортивном костюме и больших солнцезащитных очках наблюдал за ним так же пристально и неотрывно. Шестым чувством усатый почувствовал слежку, а может быть, и потенциальную опасность. Вздрогнув, он обернулся, наткнулся глазами на очкастого и сразу скис, сделался ниже ростом и, опустив голову, начал поспешно выбираться из толпы. Губы рыжего растянулись в тонкую улыбку. Повернувшись, он кивком подал кому-то знак и подбородком указал на уходящего в арку усача. Почти тотчас от середины двора отъехала белая «Нива». Притормозив возле очкастого, она взяла его на борт и, газанув, полетела в арку.

Это я заметил, уже сидя в своей машине. Трогаясь вслед за «Нивой», я старательно повторял ее госномер, потому как времени его записать у меня просто не было. Усатого они ущучили в десяти метрах от автобусной остановки. «Нива» с открытой дверцей и работающим двигателем стояла на краю тротуара, а ее пассажиры – очкастый и еще два мордоворота, тоже в солнцезащитных очках и спортивных костюмах, взяв парня в кольцо, что-то горячо ему объясняли, мягко подталкивая при этом в сторону автомобиля. Белый от страха, усач отрицательно тряс головой и садиться в машину очень не хотел. Терпение насильников было на исходе, и их притязания становились жестче и агрессивнее.