Текст книги "Дети блокады"
Автор книги: Михаил Сухачев
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Михаил Павлович Сухачев
Дети блокады
© Сухачев М. П., 1989
© Сухачев М. П., изменения, 2012
© Алимов Г. В., иллюстрации, 1989
© Стуковнин В. В., рисунок на переплете, 2012
© Оформление серии, предисловие. ОАО «Издательство „Детская литература“», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
От автора
Желание написать книгу о детях блокадного Ленинграда возникло не вдруг. Занимаясь литературными разработками по темам, не связанным с Великой Отечественной войной, я следил за тем, как раскрывается в документально-художественной литературе правда о войне в целом и о блокадном Ленинграде в частности. О блокаде города на Неве писали много: и те, кто в нем тогда жил и работал, и те, кто в нем жил и не работал, и даже те, кто в нем никогда и не был. Но героями этих произведений были взрослые. О моем поколении упоминалось вскользь с налетом жалости к детям.
Самого меня написать о детях блокады сдерживал тот факт, что надо восстанавливать в памяти то пространство и время, от которого в моем сознании остался глубокий след – от потери родных и близких, от мук, обусловленных непреходящим чувством голода, которое не поддается привыканию и, как оказалось, страшнее, чем артобстрелы и бомбежки.
Я долго ждал, когда же наконец расскажут о детях, которые по хлебным карточкам были приравнены к нахлебникам возле скудного стола блокированного города, но которые, обуреваемые желанием помочь взрослым оборонять город, строили баррикады, сбрасывали «зажигалки», выслеживали вражеских сигнальщиков, проверяли светомаскировку и даже работали на заводах, подставляя под ноги ящики, чтобы дотянуться до станка.
В литературе о блокадном Ленинграде почти не писали об отрядах ребят, организованных в системе местной противовоздушной обороны, помогавших сандружинницам откапывать людей в разрушенных домах, оказывать медицинскую помощь раненым.
Да, я из города, который фашисты охватили обручами и закрыли на них замки, чтобы, как они говорили, не проскочила мышь ни туда, ни обратно (она и не могла проскочить, потому что все мыши были съедены). Нас, детей, в этом кольце осталось более 400 тысяч. Я из того времени, о котором поэт Юрий Воронов, также переживший в 12 лет блокаду Ленинграда, сказал: «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом – паспорта». В книге «Дети блокады» я рассказал о ребятах, которые воспринимали окружающий мир таким, каким он был, не хлюпиков, не ноющих, не изводящих взрослых просьбами о хлебе.
В книге нет вымысла. Все события имели место в действительности, изменены только имена (это сделано по этическим соображениям).
М. П. Сухачев
Об авторе
Михаил Павлович Сухачев, автор книги «Дети блокады», двенадцатилетним мальчиком пережил много месяцев в трагической и героической блокаде Ленинграда в 1941–1944 годах. Эта книга не просто литературное произведение, она рассказывает о тяжелых и страшных воспоминаниях, о борьбе ленинградцев и их детей, оставшихся в городе, об их невыносимых страданиях от голода и холода. У многих ребят в блокаде умерли все родные. Но это книга и о невероятном мужестве и стойкости ребят, не струсивших под бомбежками и обстрелами, а тушивших зажигательные бомбы на чердаках, помогавших женщинам и старикам и работавших на заводах наравне со взрослыми… Они быстро повзрослели и стремились сделать все, даже невозможное, для помощи городу, в котором ленинградцы умирали, но не сдавались. И в победе над фашистами была и их заслуга.
Родился Михаил Павлович в 1929 году в Орловской области, но затем его мать, трое братьев и четыре сестры переехали жить в Ленинград. Там он поступил в школу, начал заниматься в школьном авиамодельном кружке и построил модель самолета, пролетевшего на соревнованиях ленинградских школьников самое большое расстояние. Все Сухачевы играли в струнном оркестре Ленинградского клуба железнодорожников.
Война круто изменила мирную жизнь семьи. Трое братьев и сестра ушли на фронт. А двенадцатилетний Миша остался с матерью и тремя сестрами в Ленинграде, который уже в сентябре 1941 года оказался в блокаде. Об этом страшном и героическом времени и рассказывается в повести «Дети блокады» (первое издание книги – 1989 г.).
Окончание войны совпало с завершением учебы Михаила в восьмом классе. Он поступает учиться во Вторую ленинградскую спецшколу военно-воздушных сил. После окончания учебы Михаил Сухачев стал курсантом Борисоглебского авиационного училища имени Валерия Павловича Чкалова. О тяготах учебы в авиационном училище в трудные послевоенные годы, о поколении летчиков, завершивших эпоху поршневой авиации и открывших страницу истории реактивной авиации, и о службе в частях истребительной авиации Михаил Павлович правдиво и очень интересно рассказал в своей книге «Исповедь летчика-истребителя», вышедшей в свет в Москве в 2011 году.
Закончив училище в 1951 году, молодой лейтенант Сухачев был направлен в город Винницу, где служил в 43-й воздушной армии дальней авиации. Он осваивал новую авиационную технику и летал на сверхзвуковых истребителях. В 1957 году командование армии направило капитана Сухачева на учебу в Военно-воздушную Академию имени Ю. А. Гагарина.
После завершения в 1961 году учебы в академии Михаил Павлович был оставлен там на преподавательскую работу и готовил кадры высшего командного состава авиации нашей страны. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию. Потом работал в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР.
Но постоянно М.П. Сухачева, полковника авиации, летчика-истребителя, сопровождала жажда литературного творчества. Еще в 1974 году он написал рассказ «Мохаммад». Тема была навеяна во время двухгодичной служебной командировки в Египет. Рассказ увидел свет в издательстве «Молодая гвардия». Затем Михаил Павлович занялся изучением личного архива советника командующего авиацией во время войны в Испании (1936–1939) Е. С. Птухина и на основе архива написал интереснейшую повесть «Небо для смелых». Она повествует о событиях войны и участии в ней советских летчиков (М., 1979). А в 1981 году появилась повесть М. П. Сухачева о Герое Советского Союза генерале Г. М. Прокофьеве – «Штурман воздушных трасс» (М., 1981). Эту книгу автор посвятил летчикам Великой Отечественной войны.
В 2008 году М.П. Сухачев издал документально-художественную повесть «Или Цезарь, или ничто» – о разработке ракетного оружия в фашистской Германии в 1933–1945 годах, основанную на исторических фактах. В ней действуют реальные участники событий. Автор 20 лет собирал материалы для написания этой повести.
Жизнь Михаила Павловича в настоящее время представляет собой образец потрясающего трудолюбия и интереса буквально ко всему на свете: он преподает в двух институтах, пишет книги, занимается экстремальными видами спорта. Встав на горные лыжи более 40 лет назад, он и его жена до сих пор катаются по горным трассам Альп. Ранее они исходили горными тропами Кавказ и Тянь-Шань.
В 2009 году, в день своего 80-летия, Михаил Павлович поднялся в небо на одном из подмосковных аэродромов, управляя самолетом ЯК-52. Полет прошел успешно, был выполнен весь пилотаж: виражи, «петли», «бочки» и боевые развороты.
Известно выражение: «бывших летчиков не бывает». Михаил Павлович замечательно подтверждает это на своем примере.
От редакции
ДЕТИ БЛОКАДЫ
Повесть
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ МАТЕРИ МОЕЙ,
АЛЕКСАНДРЫ АЛЕКСЕЕВНЫ ЕРОХИНОЙ,
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Глава 1
От сильного, недалеко прокатившегося взрыва Витька вздрогнул. Он оглянулся на Валерку. Тот был спокоен. Как будто знал, что так и должно быть, хотя по условиям военной игры только трещотки могли имитировать стрельбу. Вновь прокатился долгий, затянувшийся гул, как бывает, когда взрывы следуют один за другим.
– Во дают! – возбужденно прошептал Витька. – Может, наши пошли в атаку, а мы здесь с тобой все прозеваем!
– Тихо ты! – цыкнул Валерка. – Сказано: нам сидеть в дозоре.
Задача их была простая: следить за просекой и, если появятся ребята с синей повязкой на рукаве, одному бежать и сообщить об этом в штаб отряда.
В дозор их посадили на рассвете, едва стало возможным отличать человека от дерева. Немного спустя, от нечего делать, Валерка развернул свой пакет с пайком, выданный каждому участнику игры вместо завтрака. Вареное яйцо, две вафли и две печенинки привораживали взгляд. Но съесть все это было сказано не ранее чем через два часа.
– Ты как думаешь, сколько мы здесь сидим? – зашептал Валерка.
Виктор Стогов глянул на разложенные соблазнительные припасы «боевой обстановки». Ему тоже вдруг захотелось есть, и поэтому он решил подыграть другу.
– Да часа полтора. – Потом спохватился и добавил: – А может, и все два.
– Так, может, съедим? – Валерка Спичкин кивнул на пакеты.
– Давай. А то, если придется бежать, что мы их с собой таскать будем?
Паек был быстро «уничтожен», пакеты прикрыты травой.
Витьку потянуло на сон.
Вообще-то он любил военные игры. Но сегодня было неинтересно. Сидеть в дозоре – это не захватывать штаб «противника».
Виктор ездил в лагерь каждый год на две смены и заметил, что в последнее время все чаще заданием в военной игре было выслеживание и преследование «диверсанта». «Диверсантом» чаще всего оказывался пионервожатый из соседнего лагеря. Прошлым летом ребята гонялись за «диверсантом», который укрылся от них в Клюквенном болоте. Казалось, еще немного – и они его поймают. Но неожиданно появившиеся военные приказали ребятам прекратить преследование и немедленно вернуться в лагерь. Потом говорили, что это был настоящий диверсант, пробиравшийся к близлежащему аэродрому бомбардировщиков.
Теперь, когда грянули взрывы, у Витьки снова пробудился интерес к «войне».
На просеке, недалеко от них, появился парень из первого отряда, но без повязки.
– Дозорные! Выходи! – громко крикнул он.
Витька дотянулся рукой до Валерки и сделал знак прижаться к земле.
– Пацаны, конец игре! Выходите!
Витька крепче прижал Валеркину руку. Ему вспомнилось, как однажды был обманут их «разведчик», простодушно поверивший, что игра кончена. «Противники» привели его в свой штаб, по случаю окончания игры угостили конфетами и, между прочим, спросили, где располагается штаб его отряда. Тот все рассказал. А через полчаса «война» действительно закончилась внезапным захватом штаба. Бедняга «разведчик» часа два плакал от обиды.
– Давай в штаб, – шепнул Витька, – я за ним послежу.
Валерка и десяти шагов не успел сделать, как под ногой у него хрустнула ветка. Парень кинулся в его сторону. Еще мгновение – и Валерка завизжал, схваченный за плечо.
– Где второй? – требовательно спросил парень.
– Не скажу! Пусти! Витька, не вылезай! – заорал Валерка что есть мочи.
– Дурак! Конец «войне». Всех срочно собирают в лагерь!
– Не ври! Не обманешь! – уже ревел от обиды Валерка.
– Эй, Витька! Вылезай! – крикнул парень. – Всех собирают.
Виктор еще плотнее прижался к земле.
– Черт с вами, дураками! Сидите хоть до ночи. – Он отпустил Валерку и пошел в сторону, где был лагерь.
Валерка подскочил к другу:
– Бежим быстрее в штаб.
Штаба уже не было. На месте палатки остались пятна примятой травы, да кое-где валялись ветки.
– А чего так бабахало, если конец «войне»? – разочарованно сказал Витька. – Пойдем в лагерь: здесь больше нечего делать.
Ни Витька, ни Валерка не связывали окончание игры с войной, начавшейся полмесяца назад.
Тогда на вечерней линейке начальник лагеря, молодая энергичная женщина, которую все, от мала до велика, звали Аня, произнесла пламенную речь о том, что нам нечего беспокоиться: Красная армия всех сильней и немецко-фашистские захватчики в скором времени будут разгромлены на их же территории, как это было в войне с белофиннами. Потом ребята поотрядно отправились по дачам спать. Предстояли соревнования по авиамоделизму, а вслед за ними очередная военная игра. Забот и своих, лагерных, хватало.
В лагере что-то случилось. С бугра, возвышавшегося над стадионом, Витька с Валеркой смотрели на необычную суету взрослых, какая бывала, когда случалось ЧП.
– Может, кто-то из ребят утонул? – спросил Валерка.
– Ты что, опупел? – возразил Витька. – Сегодня же купания не было. Наверное, кто-то обожрался незрелой черемухой. Потому и игру сорвали, – рассудил он.
Они вошли на территорию лагеря.
– А вы чего шатаетесь? – накинулась на них пробегающая начальник лагеря. – Марш быстрее в свой отряд!
– Аня, – остановил ее завхоз, – как будем отправлять инвентарь?
– Какой инвентарь? – непонимающе уставилась она на завхоза.
– Ну там постели, кухонные принадлежности…
– К черту инвентарь! Главное, срочно отправить ребят на станцию. Мы в опасной близости от аэродрома. Его опять могут бомбить. – Аня отвернулась от завхоза и кинулась к машинам, въезжавшим в ворота: – Стой! Поворачивай к первой даче! Да осторожнее, не портите газоны! Их ведь ребята делали!
Витькин отряд грузили в трехтонку «ЗИС-5». Шофер сначала подкидывал в кузов пионера, потом бросал туда же его вещички.
Ребятам приказано было сесть на корточки и ни в коем случае не подниматься.
Набитые до отказа машины выехали на дорогу и, оставляя клубы пыли, прыгая на обнаженных корнях могучих сосен, по песчаной просеке помчались к станции Сиверская.
Раньше, едва ребята садились в кузов, начинались песни. Теперь все молчали. Нервозность, охватившая старших, передалась и ребятам.
По мере приближения к станции увеличивался поток спешащих туда людей. А перед станцией происходило что-то невообразимое. С обезумевшими взглядами, мокрые от пота, люди тащили на себе второпях упакованные вещи. Над рекой из панам, шляп, беретов, тюбетеек и испанок [1]1
И с п а́ н к а – пилотка с кисточкой.
[Закрыть]величественно, словно баркасы, покачивались фанерные и дерматиновые чемоданы, огромные узлы из простыней, одеял и скатертей. Мелькали клетки с птицами, блестели медными боками самовары. Из общего гомона выделялись громкие голоса:
– Кирилл, остановись! Сейчас выпадет посуда!
– Вика! Держись за папин кушак, а то отстанешь!
– Дедушка, осторожно! Не урони щеглов!
– Маша, брось, к черту, этот абажур, возьми патефон: у меня от него левая рука отсохла!..
Шофер головной машины сначала непрестанно сигналил, потом, остановившись, начал ругаться. Ему отвечали из толпы тем же. Поняв бесполезность перебранки, он повернулся к ребятам:
– А ну вылезайте! Будем грудью прокладывать дорогу. Держитесь крепко за руки! – Вдвоем, плечо к плечу с пионервожатым, они стали раздвигать толпу, покрикивая: – Дорогу! Осторожно! Дети! Пионерлагерь!
Так, двигаясь в толпе и с толпой, ребята почти добрались до станционной ограды.
Станция уже была занята: ее заполнило громадное стадо давно не доенных ревущих коров. Одичавшие, намотавшиеся за время долгого перехода из районов, где уже бушевала война, коровы устремились за помощью к людям. Но это были городские жители, многие из них не понимали беды животных, боялись приблизиться к ним, да было и не до них.
В раскаленном неподвижном воздухе к испарениям человеческого пота прибавилась смесь запахов навоза и брызгавшего из вымени молока.
Движение к станции прекратилось. Мелькали только разномастные бока коров. Шофер постучал по спине впереди стоящего крупного мужчины в белой панаме и полотняной толстовке:
– Эй, чего остановился? Коров испугался? Они не кусаются!
– Не толкайте! – нервно взвизгнул тот.
Тогда шофер вылез вперед, по-хозяйски спокойно взял из рук стоявшей рядом женщины зонтик и, легонько ударяя по коровьим мордам, пробрался к ветхому станционному заборчику, выворотил большой пролет и направил стадо в образовавшуюся брешь. Путь к станции освободился.
Стены небольшого станционного строения были уже отмечены клеймом войны. Пестрело множество рваных отверстий от осколков. Пол был покрыт слоем битого стекла, щепок, потолочной штукатурки, валялись вещи и продукты. Уцелевшим оказался только стоящий в углу большой оцинкованный бак с питьевой водой и железной кружкой, висевшей на длинной цепочке. От крана бака медленно отрывались капли воды – спокойно, как до войны…
Наверное, здесь были жертвы, потому что между опрокинутыми лавками виднелись чистые, еще влажные пятна подмытого пола. Входя сюда, люди замирали, как в помещении, в котором находится покойник. Даже дети безмолвно жались друг к другу, испуганно озираясь по сторонам.
– Ребята, проходите на перрон! – неестественно громко прозвучала команда пионервожатого.
Там, за стенами станции, картина была не менее удручающей. Деревянный настил платформы в двух местах ощетинился острыми обломками досок, вывороченных из пола. Медленно раскачивались на одной проволоке чудом уцелевшие станционные часы, на которых, как улика, было четко зафиксировано время фашистского преступления: девять часов восемь минут.
На втором пути еще дымились сваленные набок товарные вагоны, напоминающие скелеты громадных доисторических животных.
Это была война, настоящая, страшная, совсем не такая, какой виделась ранее в кино.
Поезд шел утомительно долго. Дважды он останавливался в поле, тревожно гудел паровоз, заставляя людей настороженно оглядывать небо.
Глава 2
В Ленинграде, уже на вокзале, чувствовались перемены. На перроне Варшавского вокзала не было, как обычно, ни щедрых шефских представителей Второй кондитерской фабрики с коробками сладостей, ни маршей фабричного оркестра, ни цветов в руках радостно-возбужденных родителей. Та небольшая группа, в основном мам, которая смогла приехать на вокзал в неурочное время, почти терялась среди военных, заполнивших перрон. Не раздавались, как ранее, радостные возгласы вдоль медленно проходящих вагонов: «Вовочка! Машенька!..» Не откликались им звучные детские голоса из полуоткрытых узких окон: «Мамочка! Я здесь! Вот я!»
Вслед за высадкой ребят вагоны тотчас стали заполняться красноармейцами. Некоторые из них, высунувшись в окно, громко выкрикивали:
– Ребята! Кто забыл свои вещички?
Как было приказано еще в дороге, все двинулись на привокзальную площадь и остановились слева от входа. Здесь «раздавали» детей родителям. Два фабричных автобуса ждали ребят, которых нужно было развозить по домам.
Выйдя на площадь, Виктор обратил внимание на то, что все окна домов заклеены крест-накрест белыми полосками бумаги. Зачем? Правда, он видел такие окна в домах на площади перед Московским вокзалом, где взрывали Знаменскую церковь для строительства на ее месте станции метро. Тогда взрыв был произведен так искусно, что ни одно стекло не треснуло.
Виктора и раньше, в добрые времена, никто не встречал. Поэтому, подойдя к пионервожатому, он сказал:
– Коля, так я поехал.
– Ты один?
– Нет, с Валеркой Спичкиным, мы с одного двора.
Витька отошел от пионервожатого, остановился и стал внимательно оглядываться.
– Ты кого высматриваешь? – спросил Валерка.
– Да так, – недовольный любопытством друга, ответил Витька.
– A-а, ясно, бабник! – глянув вперед, съязвил Спичкин.
– А ну повтори! – повернулся Витька, сжав кулаки. – Повтори, если хочешь без зубов остаться.
– Да ладно, видели мы таких! – огрызнулся Валерка, а сам стал пятиться ближе к толпе. – Валяй к ней. А еще друг называется. Нужен ты мне! Без тебя доберусь.
Витька и сам чувствовал, что нарушает мальчишечью солидарность, вроде предает дружбу, но ничего с собой поделать не мог. Стыдно подумать, не то что признаться, но в Эльзу он был влюблен.
– За тобой приехали? – дернул он девочку сзади за рукав, хотя прекрасно видел, что с ней стоит мама.
– A-а, Витя, здравствуй! – обратилась к нему высокая полноватая Мария Яковлевна – Эльзина мать.
– Здрассьте, – почти угрюмо из-за размолвки с другом ответил Виктор.
– Поедем с нами. Попьешь чаю, а потом отправишься домой, – предложила женщина.
– Не-е, я сам, то есть за мной приехали.
– Врет он, мама, за ним никогда никто не приезжает! – хмыкнула девочка.
– Много ты знаешь! – Виктор повернулся и пошел.
– А у нас папа ушел на фронт! – с каким-то отчаянием выкрикнула Эльза.
Это было ошеломляющее известие, и Виктор быстро обернулся:
– Как это – на фронт? Почему? Он же не военный.
– Да, Виктор, – печально подтвердила Мария Яковлевна. – Добровольцем! – торжественно добавила она.
– Как же вы теперь?
– Не знаем. Сергей Яковлевич сказал: «Немного потерпите. Война скоро кончится». Ну, так ты едешь с нами?
– Не, спасибо. Я домой. До свидания. В школе увидимся.
Он направился к тому месту, где оставил Валерку, и по дороге думал об Эльзе и ее отце, Пожарове Сергее Яковлевиче, главном инженере крупного ленинградского завода.
Витька проникся к нему уважением с первой встречи в прошлом году. Сергей Яковлевич приехал в лагерь после ЧП, которое произошло с его дочерью.
Отряд, в котором была Эльза, по свистку дежурного пионервожатого приготовился зайти в реку. По этому же свистку отряд, в котором был Витька, выходил из воды. Мальчик успел подняться по крутому песчаному берегу коварной реки Оредежь и едва растянулся на траве, как услышал сначала испуганный возглас: «Помогите!», а потом многоголосый девчоночий визг.
Виктор не разобрал, кто кричал, но что-то заставило его подумать о несчастье именно с Эльзой. Он взвился пружиной и, обдирая тело, ринулся с обрыва к реке. Упав на песок, кубарем докатился до воды и поплыл к мелькавшим в быстром течении реки черным косичкам.
Сильно жгло грудь, и боль отдавала при каждом взмахе руками. Сбилось дыхание. В какой-то момент появился страх, что он не спасет Эльзу и сам следом за ней начнет тонуть. Но решил, что тонуть будет молча, потому что звать на помощь стыдно.
Собрав последние силы, он поплыл по-собачьи – так презрительно среди ребят назывался стиль, которым плавали девчонки. В другое время он бы себе такое не позволил, но сейчас было не до форса. Так меньше расходовались силы.
…Когда подбежал дежурный пионервожатый, Витька уже выбрался на мелководье и, пятясь, тащил под мышки бездыханную Эльзу. По берегу подбежали люди, подхватили девочку, быстро вынесли на песок, стали откачивать.
Витьку трясло от нервного напряжения и усталости. Он едва доковылял до берега. Все тело было в ссадинах, чувствовалась сильная боль в левой ноге. Он сел на мелководье и стал смывать кровь.
Все суетились возле Эльзы. На него никто не обращал внимания. В душе у Витьки появилась обида. Вот сидит он, весь в ссадинах, в крови, и никто не смотрит даже в его сторону, как будто ему не больно и вообще как будто его и нет. Крупные слезы покатились по щекам. Вопреки желанию, мальчик несколько раз громко всхлипнул.
Наверное, это услышала пионервожатая. Она подскочила к Вите и, увидев обильно выступающую кровь, закричала громко и испуганно: «Помогите!», словно больно было ей, а не ему. Потом наклонилась над ним и запричитала:
– Не плачь, Витенька, милый, герой ты наш. Больно, да? Потерпи. Сейчас тебя отнесут в лазарет, перевяжут…
Вот такого внимания он не ожидал и не хотел. Стыд какой!
– Я и не плачу, чего вы выдумали! Ни капли не больно! Песок попал в глаза! И нести меня не надо – сам дойду!
Витя встал. Кровь потекла еще сильнее. Не успел он сделать и двух шагов, как крепкие мужские руки старшего пионервожатого подхватили его.
– Не трогайте, я сам! – задергался мальчуган.
– Не валяй дурака! Посмотри на себя, как поросенок недорезанный! Сиди смирно! – успокаивал его пионервожатый.
Когда приехали Эльзины родители, Витька и Эльза лежали в смежных палатах лазарета. Девочка чувствовала слабость и немного температурила. Врач сказал, что это от испуга. Однако вскоре Эльза выздоровела.
У Виктора же оказалась порванной связка в ступне, и теперь нога его покоилась в гипсе, тело все было вымазано йодом, а левое плечо еще и забинтовано.
Пожаровы пришли навестить его все вместе. Виктор не знал, как себя вести, и прикрывал свое смущение грубоватостью.
– Ты прямо герой, Витя! – ласково сказала Мария Яковлевна. – Твоему подвигу в лагерной стенгазете посвящена большая статья «Равняйтесь на мужество!».
– Да ерунда это все, – ответил он.
– Нога еще, наверное, будет долго болеть, – продолжала она.
– Ну и наплевать.
После такого ответа Сергей Яковлевич расхохотался, чем привел в замешательство жену больше, чем мальчика.
Потом, когда Пожаровы вышли из лазарета и остановились на крыльце (как раз рядом с окном его палаты), Виктор хорошо слышал продолжавшийся между ними разговор.
– Возможно, он и хороший мальчик, но грубый… – громко говорила женщина.
– Вот такой и бросится спасать не задумываясь, – перебил ее муж.
– Сережа, я тебя не понимаю. Это же недостаток воспитания, что ты оправдываешь? Наверное, еще не знаешь, что неделю назад он побил Эльзу.
– Знаю, знаю, мне рассказали. Больше того, когда его хотели выгнать за это из пионерского лагеря, то твоя воспитанная дочь устроила кошмарную истерику начальнику лагеря.
– Эльза, доченька, неужели это правда? – удивилась Мария Яковлевна.
– Да, мама. – В голосе дочери не было не только тени смущения, но даже слышалась незнакомая доселе твердость.
– Какой ужас! – запричитала Мария Яковлевна. – Я ничего не понимаю!
– Эх, Маша, чтобы это понять, нужно вспомнить свои одиннадцать-двенадцать лет, – улыбнулся Сергей Яковлевич, потом обратился к дочери: – Эльза, пригласи его к нам, когда вернетесь из лагеря.
– А как? Он ведь к девчонке в дом не пойдет.
– Скажи, что приглашает отец, мол, у него есть авиамодель и он хочет ее показать.
– Но ведь у тебя никакой модели нет. Что же ты покажешь?
– Ну, модель к тому моменту может появиться или, наоборот, пропасть, а показать есть что, он ведь технику любит.
Но Виктор от приглашения отказался, хотя ему очень хотелось узнать, как живет Эльза, встретиться с ее добрым отцом, ведь своего отца он совсем не помнил. Отказался, потому что был невольным свидетелем этого разговора.
Валерки нигде не было. Виктор потолкался в толпе, громко и бесцеремонно окрикнул несколько раз друга и оглушительно свистнул, пока не получил увесистый подзатыльник от пожилого мужчины.
«Не стал дожидаться. Ну ладно. Еще придет подлизываться», – подумал он и направился к трамвайной остановке.
На остановке было много народу, но своего друга Витька приметил тотчас. Да и Валерка как будто ждал его: помахал издали рукой.
– Чинарик хочешь? – Валерка раскрыл ладонь, на которой лежали окурки самых дешевых папирос «Звездочка».
– Нет, дома сразу учуют – выдерут.
– На, потом покуришь, – совал Валерка окурок, пытаясь загладить размолвку.
– И потом не буду.
Витька не забыл, как перед отъездом в лагерь оба они получили хорошую выволочку от его старшего брата Андрея – студента Института связи. Во дворе, за сараями, друзья играли в маялку [2]2
М а́ я л к а – игра, в которой каждый по очереди подкидывает ногой небольшой груз, завернутый в тряпицу.
[Закрыть]. Оба курили и, увлеченные игрой, не заметили, как подошел Андрей. Он сгреб Витьку за шиворот, повернул к себе, вырвал окурок изо рта и перчатками отхлестал по щекам.
«Еще раз увижу – оторву башку. Это касается и тебя», – повернулся он к Валерке.
«Ха! Не имеешь права распускать руки!» – огрызнулся Валерка, бросив на всякий случай окурок и отступив назад.
«Ах ты, сопляк паршивый!» – Андрей в два прыжка настиг Валерку и повторил воспитательный прием в той же последовательности.
На Виктора это подействовало. Наверное, еще и потому, что курил он без всякого желания, а так, для форса, и только в своем «обществе».
– Чо, бросить, что ли? – Валерка держал на вытянутой ладони окурки.
– Ага.
Валерка без сожаления высыпал под ноги чинарики и придавил их ногой.
– Как поедем, на подножке или на «колбасе»? – спросил он.
– На подножке и без нас много.
Они выждали, пока тронулся с места трамвай, на подножках которого, как гроздья винограда, висели люди, и вскочили на сцепку заднего вагона, держась одной рукой за резиновый шланг тормозной системы, а другой – за карниз оконного стекла. Это был их любимый способ езды на общественном транспорте. Ребята не торопились цепляться прямо на остановке. Это и рискованно: взрослые могут согнать, да и никакого шика. А вот если дать трамваю набрать скорость, это совсем другое дело. Рано прыгнуть – недостойно. Еще хуже – не догнать. От стыда можно провалиться, ведь с задней площадки вагона наблюдают. Спрыгнуть тоже надо умеючи: на большой скорости и, по возможности, быстро остановиться. Нет ничего позорнее после соскока бежать вприпрыжку или еще хуже – шлепнуться.
Витька Стогов с Валеркой Спичкиным слыли мастерами такой езды. В последних «соревнованиях» на Лиговке среди дворовых сверстников они победили не только по скорости заскакивания и спрыгивания, но и по «почерку», что тоже оценивается ребятами по достоинству.
Теперь они ехали на «колбасе» вдвоем. Это удавалось немногим, потому что стоять на узкой сцепке можно было только на одной ноге.
– Гляди! – крикнул Валерка.
Витька поднял глаза и встретился взглядом с Эльзой и ее матерью, пробиравшимися ближе к заднему окну. Ему стало стыдно. Но прыгать с «колбасы» было рискованно: трамвай ехал слишком быстро, отчего сцепка сильно моталась из стороны в сторону.
Эльза прильнула к стеклу и зло посмотрела на ребят, потом выразительно зашевелила губами, произнеся безошибочно понятное слово «дураки».
Витька отвернулся и, едва трамвай сбавил ход, спрыгнул. Он выждал, когда 15-й номер, на котором ехали Эльза, ее мать и Валерка, скрылся, потом догнал 19-й и вдоль Обводного канала добрался до Новокаменного моста на Лиговской улице.
Сошел он возле своего любимого кинотеатра «Гудок». Здесь работали давно знакомые, добрые билетерши, тетя Даша и тетя Катя, пропускавшие ребят без билетов. Места можно было занимать любые, но только на полу перед первым рядом. Правда, за это надо было вынести корзину с мусором или собрать в фойе обрывки билетов, обертки от конфет и эскимо. Помнится, когда шел фильм «Чапаев», приходилось убирать фойе по пять раз в день, чтобы увидеть, когда же Чапаев в конце концов спасется. Ведь от сеанса к сеансу он, казалось, был все ближе и ближе к берегу, подбадриваемый оглушительными криками ребят: «Давай, давай, Чапай! Еще немного!»
Виктор подошел к витрине кинотеатра. Из-за стекла на него смотрели радостные, счастливые актеры фильма «Антон Иванович сердится» – Кадочников и Целиковская, но он больше сочувствовал Керосин-Бензин-Мартинсону [3]3
Актер С. А. Мартинсон играл в фильме роль композитора Керосинова. Мальчишки прозвали этот персонаж Керосин-Бензин.
[Закрыть]. Витька сморщился: это был фильм про любовь, не то что «Чапаев», и второй раз он на него не пойдет.
Он снова вернулся на остановку, догнал первый попавшийся трамвай и доехал до своей остановки – Курская.
Прямо на углу, рядом с аптекой, сколько Витька себя помнил, стоял тесный круглый киоск, в котором чудом вмещался толстый продавец-китаец, всегда одетый в черный, наглухо застегнутый балахон и черную шапочку. Из всех товаров, которыми был забит его киоск, Витьке нравились только черные маковые ириски. Китайца и взрослые, и ребята прозвали Ходя, исказив слово «уходи», которым он пытался прогнать назойливых мальчишек.
