Текст книги "Сентябрь + сентябрь"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Тут заволновался Первыш: он самый маленький и вдруг его-то именно и не возьмут на каток, отправят домой.

А дома что?

Дома – Света, Алёнка, Юрик. В детском саду санитарный день, и детский cад закрыт. Значит, вся компания в полном сборе сидит и жужжит, чтокает и шипит проволочкой. А Юрик ещё пахнет рыбой.

Совсем недавно Свету опять пришлось уничтожать словами: она опять перелистывала языком «Родную речь». А язык был очень клейким, наверное, от конфет, и в школе Первыш еле-еле расклеил страницы «Родной речи».

Света чуть не склеила языком даже целую газету. Мама покупает в киоске на арабском языке газету, которая называется «Аль-Ахрам», что значит «Пирамиды».

Первыш уже выучил. Он ведь мыслящий человек. Пирамиды даже на газете нарисованы – три красные.

Мама эту газету читает. А Света эту газету разглядывает – всякие петельки, знаки бесконечности – и, конечно, перелистывает языком.

И вот чуть не склеила три красные пирамиды!

Когда Первыш заволновался, что он самый маленький и что его могут не взять на каток, Ревякин сказал:

– Ты мой друг, и ты пойдёшь обязательно.

Дружба Первыша и Ревякина началась с тех пор, когда Первыш догнал Ревякина и сунул в руку портфель. И ещё он не смеялся, что бабушка колотила Ревякина клюшкой ниже хлястика пальто. И тогда не смеялся, и потом, в школе.

Ревякин всё это запомнил.

Десятиклассники сказали, что они разрешают октябрятам идти на каток, смотреть тренировку. Но при условии – октябрята должны что-нибудь поесть в буфете, хотя бы ещё киселя с булочками.

Октябрята согласились на дополнительный кисель.

Раз надо – значит, надо.

И в Первыше никто не сомневался. Ну и что, если маленького роста, – он первоклассник, член звёздочки. Дополнительный кисель съест – и никаких сомнений быть не может.

Из школы вышли все вместе: 10-й «А» повёл 5-й «А», а 5-й «А» повёл 1-й «А».

Глава 7

Планетоход придумали Коля, Боря и Серёжа.

Так?

Так.

Планетоход потом построили в классе из кубиков. Ничего получился. Можно сказать, здорово получился. А потом коллективные вожатые нарисовали его на листе бумаги впереди ракеты. Тоже ничего получился. Можно сказать, здорово получился. Карманчик сделали.

Всё очень красиво.

А в первое путешествие на этом планетоходе поехала совсем не звёздочка, в которой Первыш.

Да.

Совсем другая звёздочка поехала.

От обиды не только мотором с лошадиными силами завоешь, а и просто тихо заплачешь. По-настоящему. Нервы могут не выдержать, сдать могут нервы.

А случилось вот что. Коллективные вожатые объявили «санитарную перемену».

Не «санитарный день», как в детском саду, а перемену. В школе народ трудится, и гулять целыми санитарными днями запрещается.

«Санитарная перемена» – это значит, что все ребята должны умыться от клякс и резинками стереть кляксы со своих пластиковых столов.

Кляксы – вещь бесконечная.

Утром санитары (должностные лица) проверят по рядам шею с ушами и как в отношении клякс, конечно.

Всё в порядке: ребята чистые, опрятные. И столы тоже чистые, опрятные.

А потом начинаются уроки и начинаются кляксы. А если кляксы начинаются, то под знаком бесконечности. Это уж точно.

Валентин Васильевич может подтвердить. Он в этом убедился.

Убеждался, убеждался и убедился до конца. Он так сказал.

Что только не делала на его глазах Тамара Григорьевна: посылала ребят умываться во время уроков, сама заправляла чернилами ручки, промокательную бумагу выдавала в неограниченном количестве, – ничего не помогает!

Кляксы бесконечны, как числовая ось, которая уходит из класса в коридор, в зал и по лестницам вниз, на улицу.

Наступила «санитарная перемена», и ребята взялись за себя и за свои пластиковые столы. Бегали, суетились, подпрыгивали – доставали в умывальной комнате полотенце. И, уж конечно, столы тоже были почищены резинками до полного блеска. Вот что значит химия: от других столов кляксы ни за что бы не оттёрлись, а от пластиковых оттираются.

Тётя Клава поглядела на умытых ребят, на чистые пластиковые столы и осталась довольной.

А вожатые не остались довольными, когда после предварительного звонка поглядели на ребят и на их столы. Поглядели именно на звёздочку Первыша. Начали проверять не только внешний вид столов, но и внутренний: начали выдвигать ящики.

Это было полной неожиданностью – такая проверка!..

Во всех других звёздочках в ящиках были порядок и чистота, а в звёздочке Первыша вскрылась куча всякого хлама. Коллективные вожатые так и сказали – «куча всякого хлама». И остались недовольными.

И работой местного санитара остались недовольными – это, значит, Тёмой. Он был санитаром в звёздочке Первыша. Его обвинили в халатности, а всю звёздочку обвинили в безответственности.

С ними нельзя было не согласиться: хлама вскрылось достаточно.

И ещё подвели ботинки Первыша: на одном ботинке оказалась клякса. Каким-то образом и когда-то ручка зацепила ботинок.

Первыш не увидел эту кляксу, Тёма не увидел эту кляксу, и тётя Клава не увидела, а коллективные вожатые увидели. На то они и коллективные.

Валентин Васильевич хотел замять случайную кляксу, но сегодня решался очень серьёзный вопрос: кто на чём поедет или полетит.

Вопрос решился, и звёздочка Первыша, Бори и Серёжи оказалась на стрекозе вместе с должностным лицом Тёмой Новиковым. И если бы не приличные отметки за всю неделю, то оказалась бы даже на улитке.

Вот как обернулась судьба!

Теперь Первыш каждое утро после предварительного звонка и после того, как сдаст Тёме «шею с ушами», выдвигает ящик стола и лично сам проверяет, что и как в нём лежит и вообще что в ящике находится на сегодняшний день.

Проверяет он и ботинки. Лично сам.

И Боря и Серёжа выдвигают ящики у своих столов и лично сами всё в них проверяют и аккуратно складывают.

Чтоб никакого хлама!

Не обрадуешься, что они такие большие, эти ящики.

В 5-м «А» тоже в конце недели подводились итоги и решался очень серьёзный вопрос: кому позволят дальше ходить на каток и тренироваться к соревнованиям, а кому не позволят и вместо катка им придётся сидеть в классе и заниматься дополнительно.

Решали этот вопрос коллективные вожатые из 10-го класса.

Ничего не поделаешь. Цепочка!

Так что нервными ходили не только Первыш, Боря и Серёжа, но и кое-кто из пятиклассников.

Ходил нервным и Ревякин. Но вовсе не из-за двоек, потому что двоек он не получал, а потому, что второй раз подряд его команда проигрывала в хоккей команде Самохина.

Играли они уже не перед школой «на простых ботинках», а на коньках и на большом настоящем катке.

Дома, когда Света узнала, что Колина звёздочка оказалась на стрекозе – и всё из-за хлама в ящиках и кляксы на ботинке,– она начала, конечно, удивляться.

Нарочно.

Нервы Первыша совсем не выдержали, и Первыш схватил линейку, у которой Света отъела ноль и ещё один сантиметр, и погнался за Светой, чтобы уничтожить её не только словами.

Света, как всегда, залезла под кровать и давай брыкаться оттуда.

Брыкается и говорит, что скоро дорастёт, а может быть, и перерастёт Колю и будет бегать за ним с линейкой.

Это уж слишком!

Первыш поймал Светку за ногу и потянул из-под кровати.

Тогда Света как заорёт:

– Ааааа!

Мама прибежала. Папа прибежал.

Первыш, конечно, бросил Светкину ногу. А Светка не успокаивается, орёт:

– Ааааа!

С ума сойдёшь. Одуреешь.

Мама давай Свету успокаивать, спрашивать, что случилось. И папа давай Свету успокаивать.

Первыш повернулся и пошёл в ванную комнату.

Сел на табурет и начал смотреть, как работает водоструйный насос.

В ванную комнату заглянул папа. Он, очевидно, уже разобрался, что Света орала просто так и что это хитрые проделки.

И тогда папа рассказал Первышу про один очень интересный пластик: колоти по нему молотком и не расколотишь. Он даже не треснет. Он крепче стали. Называется армированным. Коля, если хочет, может попробовать.

Коля согласился. Ему хотелось колотить ну если не Светку, то хотя бы пластик. Неужели не расколотит?!

Молотком? И не расколотит?

Отправились в кухню. Пластик положили на папин верстак. Первыш взял молоток, примерился. Нет. Неудобно: верстак очень высокий. Первыш сбегал в ванную комнату и притащил табурет. Встал на табурет, примерился: теперь хорошо, удобно. Размахнулся молотком и ударил.

На пластике – ни трещины, ни царапины.

Первыш ещё ударил.

Ни трещины, ни царапины. Первыш как размахнулся – изо всех сил, даже с табурета чуть не упал – и как ударил молотком…

Бум!

Куда там Глеб Глебычу и его роялю!

Вздрогнули кастрюли, булькнуло в животе у чайника, съёжились от страха сковородки, и ещё где-то что-то произошло в квартире.

А пластик?

Ни трещины, ни царапины.

Пришёл снизу Боря. Услышал, что стучат. Интересно стало. Первыш дал Боре молоток, пускай и Боря попробует расколотить пластик.

Боря начал расколачивать и не расколотил.

– Может, за Серёжей сбегать? – предложил Боря. – Может, он расколотит?

– Сбегай, – сказал папа.

Боря сбегал за Серёжей, привёл его. Дали Серёже молоток, и Серёжа начал расколачивать пластик молотком.

– Ещё за кем-нибудь сбегаете? – спросил папа.

– Нет, – сказал Первыш.– Может, его в школу взять? Там все колотить будут!

– Возьмите,– сказал папа.– Пусть вся школа колотит.

А пока Первыш и его друзья занимались пластиком, Света подлизалась к маме, чтобы мама рассказала ей арабскую сказку про верблюдицу.

Света любит слушать эту сказку про верблюдицу. Да и Первыш тоже любит. Они часто слушают её вдвоём. А тут Света его обманула: пока Первыш стучал в кухне молотком, она давно уже перестала кричать и сидела на диване рядом с мамой и слушала, как далеко, где-то в Аравии, жила белая верблюдица.

По армированному пластику колотила вся школа. Колотила чем попало – и молотками, и камнями, и хоккейными клюшками, и просто каблуками ботинок.

Его подкладывали под столы и парты и давили изо всех сил, бросали в форточку с самого верхнего этажа.

Опыты с пластиком ещё бы продолжались, если бы Серафима Павловна не отобрала его наконец у ребят и не заперла у себя в кабинете.

А Валентин Васильевич поглядел на пластик и сказал, что, может быть, совсем скоро первоклассники будут изучать и химию.

Первыш тут же спросил:

– Большую химию?

Валентин Васильевич улыбнулся и ответил:

– Не совсем большую. Вы сами ещё не совсем большие.

– Ну какую? – начали допытываться ребята.

Галя развела руки, показала:

– Такую, да?

И Петя развёл руки, только ещё шире, показал:

– Такую, да?

Тамара Григорьевна вдруг сказала:

– Валентин Васильевич, давайте пригласим их к доске, Батрову и Амосова, и пусть они на числовой оси решат задачу про свои химии.

– Верно, – обрадовался Валентин Васильевич. – Узнаем, какая химия им под силу!

После уроков Серафима Павловна вернула пластик Первышу, чтобы отнёс домой.

На пластике – ни трещины, ни царапины. Хоть сейчас делай из него самолёт или ракету!

Первыш так и сказал отцу. И отец согласился: уж если вся школа испытывала пластик и он выдержал, значит, на самом деле крепче стали.

И ещё Первыш сказал, что они сегодня в школе решали задачи про две химии, про такую вот химию – и Первыш развёл руки, показал химию Гали Батровой, – и про такую – Первыш развёл руки и показал химию Пети Амосова.

Глава 8

Ну и повезло всем школьникам! В середине недели объявили свободный день. Никаких занятий. «День здоровья» называется. Не санитарный, а здоровья. Исключение из правил – трудиться не надо. Гуляй себе.

Об этом дне сказала Серафима Павловна всем учителям, а все учителя сказали ребятам.

В школу надо было прийти к десяти утра, а не к девяти, как обычно. И ещё надо было взять еду. Это обязательно. А кто хочет, может взять и сани. Только небольшие. Ребята обрадовались и начали, конечно, кричать. Кто-то упал со стула, а кто-то взобрался на стул прямо ногами.

Когда ребята радуются, они всегда должны кричать, а то иначе радость будет неполной. Это всем ребятам известно, всем родным известно и всем учителям. Вообще каждому человеку.

Когда кричишь, уже набираешься здоровья. Вот почему Светка чуть что – ааааа! И никакого чувства меры при этом. Сплошной эгоизм. Забота о собственном здоровье, а на здоровье других наплевать. Правда, в школе тоже случается подобный эгоизм. Нечего греха таить. Увлечёшься – и орёшь.

Тамара Григорьевна в конце уроков ещё раз напомнила, чтобы приходили к десяти часам, и без малейшего опоздания. А то потом никто не отыщет, где класс. Ведь они даже не уйдут, а уедут на метро.

– А куда? – не выдержала и спросила Галя.

– Завтра узнаешь.

– А мы из города уедем? – хитро так спросила Зорина Лиля.

– Из города на метро не уедешь, – солидно ответил Боря. – Некуда.

– Не знаешь – и молчи.

– Некуда,– упрямо повторил Боря.

– Много ты ездил,– не сдавалась Лиля.

– Больше тебя.

– На метро можно уехать из города, – сказала Тамара Григорьевна. – Можно уехать в лес.

– В настоящий?

– Конечно.

– Я знаю,– сказал Петя. – Мы поедем в парк.

– Мы поедем в лес. В Измайлово, – не выдержала и проговорилась Тамара Григорьевна.

– Ага! – крикнула торжествующе Лиля.– Молчи теперь в тряпочку! – Это она Боре крикнула.

– Опять тряпочка! – строго покачала головой Тамара Григорьевна.

– Извините,– смутилась Лиля, – я с бабушкой ездила в этот лес. Можно, я её приглашу?

– Можно. Пригласи.

– И я приглашу, – сказал Серёжа.– А то у меня бабушка курит.

– И ты пригласи. Устроим и для твоей бабушки День здоровья.

– Она живёт рядом в доме, и я за ней схожу,– сказал Серёжа.

А Первыш подумал, что ему приглашать на День здоровья некого. Мама на работе, папа на работе (хотя он тоже курит и ему бы не мешало устроить День здоровья), а Светка надоела до смерти.

* * *

Утром все ребята собрались в школьном дворе раньше десяти часов.

У каждого был с собой завтрак. Принесли ребята и мячи. Это ничего, что зима, что снег,– всё равно можно играть в мяч. Глеб Глебыч сказал, что можно. Что даже необходимо играть.

А Тёма привёз свой завтрак прямо на санях. А Лиля сама приехала на санях. Её привезла бабушка. И завтрак с Лилей приехал. Была в сумке и маленькая куколка. Та самая, которая вместе с Лилей учится в первом классе.

Коля просто принёс завтрак. Саней у него не было: он давно подарил их Светке. И Боря принёс завтрак без саней. Но зато он принёс ещё большую бутылку с чаем.

А Серёжа привёл бабушку. Она была с виду строгой, вроде бабушки Ревякина. Но Коля очень хорошо её знал. Она добрая, весёлая и только с виду строгая, потому что курит. Она и сейчас достала папиросу, спички и закурила.

Но Серёжа сказал:

– Бабушка, ты забыла!..

И сказал он таким голосом, каким Тамара Григорьевна говорит о тряпочке.

– Фу ты господи… – испугалась бабушка и погасила папиросу.

Серёжа отнёс и бросил папиросу в урну.

Все другие младшие классы тоже были с сумками, с санями и с бабушками. Иногда с дедушками. Реже – с мамами. И совсем редко – с папами.

Никаких занятий, а полная свобода.

Пришла Тамара Григорьевна. Её сразу окружили: многим не терпелось поскорее отправиться в лес, в Измайлово.

А Петя спросил:

– Есть когда будем?

Даже Тамара Григорьевна, привыкшая ко всяким неожиданностям, слегка растерялась.

– Ну знаешь ли, Амосов… Надо хотя бы за ворота школы выйти, а потом думать о еде.

И Тамара Григорьевна сказала, чтобы ребята построились в пары.

Тёма и Лиля стали в первую пару – они будут ведущими. Сани Лиля отдала Пете. Сумку с завтраком – бабушке.

Тёма свои сани хотел отдать Боре. Но Боря сказал, что у него бутылка с чаем. И тогда сани отдали Серёже.

– Пойдёте самостоятельно, – сказала Тамара Григорьевна. – По всем улицам до станции метро. А я и бабушки будем наблюдать, как вы знаете правила уличного движения и умеете пользоваться светофорами.

Ребята обрадовались, что пойдут самостоятельно. А то с коллективными вожатыми они ходили на каток по цепочке: 10-й класс вёл 5-й класс, 5-й класс вёл 1-й.

А тут сами.

Тамара Григорьевна и бабушки будут только наблюдать.

Колонна тронулась в путь. Дошла колонна до угла и остановилась у первого светофора.

Жёлтый свет, а потом зелёный.

Всё в порядке – можно переходить. И пошла колонна по кнопкам перехода на зелёный свет.

Тамара Григорьевна и бабушки действительно идут сзади и ничего не подсказывают.

Ребята шагают дальше.

Ещё светофор и ещё… Ещё переход и ещё… Полосатый, «зебра».

На улицах много было ребят, и все шли колоннами. У всех сегодня День здоровья. И милиция об этом, наверное, знала, потому что уж слишком быстро включала зелёный свет.

У одного из перекрёстков ведущие Тёма и Лиля остановились, а поэтому и вся колонна остановилась, весь 1-й «А».

Тамара Григорьевна подошла к ведущим, спросила:

– В чём дело?

– Мы думали, что вы потерялись,– сказала смущённо Лиля.

Тамара Григорьевна ответила, что на улице она ведёт себя внимательно и постарается не потеряться.

В метро купили сразу тридцать билетов и спустились по эскалатору на платформу.

Тамара Григорьевна велела разбиться на три группы, чтобы каждая группа успела войти в отдельные двери вагона без толкотни и паники.

Подошёл поезд. Две группы попали в один вагон с Тамарой Григорьевной, а другая группа, с бабушками,– в другой вагон. Но от этого даже веселее всё получилось: можно было смотреть друг на друга через стеклянные окна, размахивать руками и пытаться кричать. Потому что когда кричишь, уже набираешься здоровья.

Но Тамара Григорьевна сказала, чтобы не очень увлекались криком. Надо помнить и о взрослых пассажирах.

В вагоне были ещё ребята из других школ, которые тоже громко разговаривали и кричали.

Так что одним здоровья может прибавляться от крика, а у других оно может убавляться, у взрослых пассажиров. И будет сплошной эгоизм.

Петя достал из своего портфеля (завтрак он принёс в портфеле) бутерброд с сыром и потихоньку начал есть. Петя сидел в другом вагоне, и видно было через стекло, как он ест. Он даже почти не кричал, только ел. А ещё должностное лицо. На собрании его всё-таки выбрали ответственным за шкаф с классным имуществом.

Когда весь 1-й «А» сошёл с поезда в Измайлове и сошли с поезда все другие ребята из других школ, то взрослые пассажиры, которые поехали дальше, конечно, поехали выздоравливать. Выздоравливать после беготни ребят по вагонам, крика и громких разговоров, после вытаскивания из вагонов саней, лыж, рюкзаков (ребята постарше везли рюкзаки и лыжи).

Теперь всё это попало в лес – ребята, сани, лыжи, рюкзаки, бабушки, дедушки. А с кем были мамы, то и мамы попали. А с кем были папы, то и папы оказались в лесу.

Тёплый зимний день. Весна была где-то совсем недалеко. Небо было синим здесь, в лесу. И воздух синим.

Города не было видно. Только так, небольшие дома.

А когда вошли поглубже в лес, то и никаких домов не стало видно, а только берёзы и молодые дубки. И поляны с прошлогодней травой и листьями.

Тёма даже сразу жёлудь нашёл. Крепкий. Он всем его показал, потом достал свой кошелёк на верёвочке и спрятал.

Серёжа нашёл ягоду рябины, сухую, и Лиля нашла.

А Первыш нашёл большой пень и сел на него, как на табуретку. А Петя разогнался на санях да прямо в этот пень врезался. А Боря ни с того ни с сего поскользнулся и уронил бутылку с чаем.

Хорошо, что Боря и бутылка упали в мягкий снег: и Боря не разбился, и бутылка целой осталась. И Петя, между прочим, тоже целым остался, и сани целыми остались – Петя дальше на них поехал.

Лилина бабушка и Серёжина бабушка метались между ребятами и волновались за них.

И так они волновались до тех пор, пока Тамара Григорьевна их не успокоила, сказала: пускай ребята привыкают к самостоятельности и потом пускай они как следует набегаются.

Тогда бабушки, которые уже набегались, начали отдыхать и успокаиваться.

Серёжина бабушка даже закурила то ли от волнения, то ли от успокоения.

На одной из полян ребята затеяли игру в мяч. Удобно, как летом. Только вот приходится играть в пальто, потому что Тамара Григорьевна запретила раздеваться – всякой самостоятельности есть всё-таки предел.

Играли во что-то наподобие футбола в одни ворота, в которых стоял наподобие вратаря Серёжа. Защитниками были, конечно, ближайшие друзья – Коля и Боря. А все остальные – нападающими. Силовую борьбу применяли, как в игре в шайбу.

Серёжина бабушка очень за Серёжу переживала, когда он пропускал мячи. Подбадривала его, что-то кричала, набиралась здоровья.

Тамара Григорьевна тоже что-то кричала и веселилась.

Она совсем молодая, Тамара Григорьевна. В классе почему-то не было видно этого, а здесь, в лесу, видно. И красивая она, когда смеётся. Варежкой машет и смеётся. А из-под варежки сверкает на тоненькой руке жёлтый браслетик часов.

И девочки кричали, переживали и набирались здоровья. Лес – это не вагон метро. Здесь можно. Здесь все свои, без пассажиров.

А потом игроки захотели пить. Просто ужасно захотели.

Боря достал бутылку с чаем и начал угощать. Чай остыл и получился в самый раз.

А потом достали сумки и принялись за еду. Всё было удивительно вкусным, то ли потому, что ели в лесу, то ли потому, что всё это не было киселём.

Мимо привала проехали на лыжах ребята постарше. Засмеялись и сказали:

– Детский сад.

Первой возмутилась Галя. Она крикнула:

– Это школа, а не детский сад! Тогда и Первыш крикнул:

– Это школа!

Он подумал, что, может быть, из-за него всех остальных назвали детским садом: он самый маленький.

И Лиля крикнула:

– Школа!

Она тоже испугалась: у неё в сумке лежала кукла.

А Петя даже перестал жевать свои нескончаемые бутерброды с сыром, которые он всё доставал и доставал из портфеля. Побежал вслед за лыжниками и крикнул:

– Не знаете – не говорите! И Серёжа побежал, и Боря.

И тоже кричали, что это школа! А никакой не детский сад!

Потом все вернулись, кто бегал, и выпили ещё чаю. Это от волнения.

И надо же – так оскорбить и уехать!

Лилина бабушка, Серёжина бабушка и Тамара Григорьевна долго успокаивали ребят. Но тут неожиданно Галя увидела человека, который сидел на складном стуле среди деревьев. Совсем недалеко.

Как они раньше его не заметили!..

Перед человеком на металлическом треножнике был укреплён лист картона. И, конечно, человек этот был художником. И он что-то рисовал.

Ребята отправились поглядеть. Окружили художника.

Он рисовал зимний лес, синее небо, поляны с прошлогодней травой и листьями. Он рисовал всё то, что ребята видели. И что им сегодня очень нравилось. Рисовал он короткими и толстыми цветными карандашами. Тёма сказал:

– Карандаши бьются, как тарелки. Внутри бьются.

– Эти карандаши называются пастельными,– ответил художник.– И они не бьются, как тарелки.

– Можно потрогать? – спросил недоверчиво Тёма.

– Конечно.

Тёма взял из коробки один короткий толстый карандаш. Он был весь мягким и без дерева. Он был вроде из цветного пластилина.

– А мы тоже чертим всякое в тетрадях для эскизов, – сказал Первыш.

– Ну? – удивился художник и поглядел на Колю.

– Да, – сказал Первыш. – Конструируем.

– Приставим угольник к линейке и конструируем, – подтвердил Сережа. – На уроках графики.

– И рисуем тоже,– сказал Боря.

– Только не такими карандашами,– не успокаивался Тёма.

– Бьются, как тарелки,– повторил художник и засмеялся.

– Да, – вздохнул Тёма и вернул художнику его карандаш, который был весь мягким, вроде из пластилина.

– Мы – школа,– сказала на всякий случай Лиля.

– Я слышал, – опять засмеялся художник. – Вы кричали об этом в лесу.

– А почему у вас снег не белый? – спросила Галя. Она долго и молча рассматривала рисунок. – И берёзы серые?

– А ты погляди внимательно на снег,– ответил художник.

Галя начала внимательно глядеть на снег, и ребята начали глядеть внимательно на снег и на берёзы.

– Снег уже весенний,– сказал художник.– И берёзы потемнели от влаги. А вон там, на поляне, видите, как освещена старая трава?

– И сухой цветок. Он совсем коричневый,– сказал Боря.

– Верно.

– И трава коричневая,– сказал Первыш.

– Не совсем коричневая. Она сохранила в себе лето. Далёкое, прошлогоднее. Она чуть зелёная. А стебель коричневый. Он высокий, и ему не удалось как следует спрятаться от зимы. Он совсем погиб, хотя он ещё и стоит. Он не сохранил лето.

И вдруг ребята увидели зимний лес, синее небо, поляны с травой и листьями совсем по-другому.

Синее небо тоже было немного как бы влажноватым, а листья были все в капельках воды. Это пригрело солнце, и льдинки на листьях растаяли. Листья заблестели.

И под карандашами художника они блестели. И небо было влажноватым. И берёзы. И снег. Были весенними, потемневшими от влаги.

– Видеть природу тоже искусство,– сказал художник.– И этому искусству надо учиться. Тоже графика. Графика природы, графика прекрасного.

С художником познакомились Тамара Григорьевна и бабушки. Постояли, посмотрели на картину, какая она получается.

Ребята позвали художника пойти с ними дальше в лес, погулять. Но художник сказал, что он должен закончить картину. Что нельзя начать дело и, не закончив его, бросить. Тем более, его картина называется «этюд», который выполняют сразу.

Ребята согласились с художником, хотя многие из них начинали за день десятки всяких дел и ни одного не заканчивали. Признаться в этом было стыдно.

Кое-кто даже уроки толком не делал – начнёт и бросит. А потом и вовсе забудет. А уж что-что, а уроки – самые настоящие этюды, которые надо выполнять сразу.

Но лучше про это сейчас умолчать. И без того оскорбили: назвали детским садом.

Тамара Григорьевна взглянула на жёлтый браслетик часов и объявила, что пора отправляться в путь.

Все попрощались с художником и двинулись дальше в лес.

Глава 9

Сколько было потом в школе разговоров среди первоклассников. Ну, а как же – совершили поход! Настоящий. Длинный.

Глеб Глебыч даже сказал, что такой поход называется однодневным. И что ребята после похода очень поздоровели и возмужали: совсем редко кто-нибудь зевает на уроках.

Тамара Григорьевна прежде записывала на доске фамилии тех, кто зевал. И это было очень стыдно: зайдёт любой грамотный человек в класс и всё поймёт.

А Серафима Павловна предлагала фамилии тех, кто зевает, сообщать на радио, в «Пионерскую зорьку», чтобы про таких ребят объявляли на весь мир.

И вообще сказала, чтобы готовились к директорскому диктанту на тему «Часы». Директорский диктант – это значит, будет диктовать сама Серафима Павловна. И проверять диктант будет сама, и отметки выставлять.

Тут уж не зевай.

Петя нарисовал картину про поход. И на этой картине были нарисованы ребята, художник. Были нарисованы парники, которые ребята обнаружили потом в лесу. А в парниках – зелёный лук и огурцы. Спелые.

Была нарисована гора, с которой ребята катались на санях. И две бабушки катались. И Тамара Григорьевна каталась.

Были нарисованы лес, поляны, небо. Пустая бутылка из-под чая. Лилина маленькая куколка в сумке. А лыжники нарисованы не были – те, которые оскорбили и уехали.

Петина картина всем в классе понравилась. Это была настоящая графика природы, графика прекрасного.

Коллективные вожатые провели сбор октябрятских звёздочек на тему «Наши впечатления о первом походе».

Каждый рассказывал самое яркое впечатление из всех впечатлений. Потому что про все впечатления рассказать было невозможно, так их много у каждого.

Галя рассказала про берёзы. Такие берёзы, которые им показал художник. Галя прикладывала ухо к берёзам, слушала, как внутри берёз уже переливались, бродили весенние соки.

Боря рассказал о настоящей белке, которую он видел. Она прыгала с дерева на дерево. Боря за ней бежал, но так и не догнал.

Тёма рассказал о зелёном луке. Он его съел тогда немного. Тему угостили девушки. Они поливали лук из больших леек.

Потом Тёма рассказал про белку, которую он не видел, но о которой слышал. Хотел рассказать и про пастельные карандаши, о которых не слышал, но видел. Ведь Тёма как начнёт говорить – его не остановишь. Говорит он сразу про всякое. Нудно и долго.

Лучше бы картину нарисовал, как Петя, и помолчал.

А Серёжа рассказал про бабушку (она у Пети на картине нарисована). Бабушка здоровья набралась. Он может пригласить её на сбор, и бабушка сама подтвердит про здоровье, если надо.

Лиля сказала, что в такой поход она согласна ходить каждый день. Вот прямо с самого утра и прямо до самого вечера.

Ишь чего захотела!

Это коллективные вожатые сказали – «ишь чего захотела!». У них выскочили нечаянно такие слова. Они потом объяснили. И когда выскакивают такие нечаянные слова, это называется оговоркой.

С каждым может произойти подобное. Каждый человек может оговориться. Это опять всё сказали коллективные вожатые.

Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что, когда выступал, он, видите ли, оговорился – про зелёный лук сказал, что его угощали, а про огурец не сказал. А огурцом его тоже угощали.

Коллективные вожатые ответили, что это не называется «оговорился», а называется «недосказал».

Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что он тогда не будет оговариваться, а будет досказывать. Но Тёме никакого слова больше не дали.

Терпение лопнуло у всех!

А когда выступал Первыш, он сказал, что попробует сделать копию с Петиной картины. Для себя. На память.

Боря сказал, что можно будет и другие картины нарисовать. И вовсе не обязательно делать копию. А потом картины отнести к художнику, чтобы он посмотрел.

– А где мы его найдём, художника? – спросила Галя.

– В лесу.

– Конечно, – подтвердила Лиля. – Пойдём снова в лес и отыщем художника.

– Тогда я нарисую картину прямо в лесу,– сказал Первыш. – Свою собственную.

Глава 10

Вроде ты мыслящий человек, а тебя иногда опять превращают в самого обыкновенного ученика-первоклассника: заставляют пересчитывать, сколько прямых углов в классе, спрашивают, кто такая муха (это у него-то, Мухина), или напоминают, что нельзя говорить «мост с перелазами», а надо говорить «мост с перилами», потому что нельзя называть перила перелазами.

Или вот ты читал уже нормально и разговаривал нормально, а оказывается, нет, не нормально: ты читал и разговаривал и не следил, в каком месте в это время находился твой язык. А надо следить. Беспрерывно. Кто придумал – неизвестно.

Или учись говорить звук «тр».

Ходишь трыкаешь.

А если сел и сидишь, то следи за локтями, ногами и спиной. Где они у тебя и что с ними.

Совсем уже возвращаешься к временам детского сада. И тогда впадаешь в отчаяние и примитивно объедаешься сладким. Это папа говорит в отношении примитивного объедания сладким и что ведёт это к расслаблению воли, а иногда и к потере человеческого облика.

Ещё бы!

Какой может быть человеческий облик у человека, измазанного по самую шею с ушами вареньем или каким-нибудь джемом. Подобный человек не в состоянии языком даже трыкнуть.

Такое положение ещё называется «дальше ехать некуда».

Это сказала Серёжина бабушка, когда застала Серёжу в таком вот печальном виде. Пришла из своего дома к ним в дом, в гости, и застала. Серёжа не ожидал, что бабушка придёт: волю расслабил и потерял человеческий облик.