Текст книги "Требуется дворник"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

На должность дворников принимаются граждане, достигшие 18 лет и не имеющие медицинских противопоказаний к работе в данной должности.

ПОЛОЖЕНИЕ О ДВОРНИКАХ

Костя на тротуаре из плотного, слежавшегося снега вырубил Профиль девушки. Бегавший трусцой мимо Кости пенсионер Овражки и остановился, сказал:

– Выразили убедительно, – и побежал дальше, остро двигая локтями.

На мотоцикле ехал участковый инспектор, притормозил, солидно и не спеша козырнул. Костя приставил к ноге стальной скребок:

– Салфет вашей милости.

– Ладно, ладно. – Участковый инспектор взглянул на произведение и поехал, подгазовывая старенький кашляющий мотоцикл и переваливаясь в седле, как спелая груша.

Подошла почтальон Аида, хмыкнула, покрутила ногой, зашнурованной в красивый замшевый сапог, еще раз хмыкнула и тоже отправилась дальше. У дверей в бойлерную Аиду караулил оператор-кочегар Толя Цупиков. Проходя вплотную около Толи, Аида царственно кивала ему. Толя долго и совершенно подчиненно смотрел Аиде вслед, потом спускался в бойлерную. Это повторялось каждое утро.

Костя, облокотившись о скребок, стоял, решал, какие бы внести добавления или уточнения в произведение на асфальте: он был взыскательным мастером – со снегом работал не первую зиму. Если тоже спуститься в бойлерную и принести оттуда воды, облить слегка произведение, то оно приобретет сверкающую янтарность. Можно в бойлерной нагреть скребок и потом оплавить только края произведения, засеребрить их.

Подошла группа ребят в лыжных костюмах и с лыжами. Один из ребят достал из кармана пятаки, наменянные для проезда в метро или в автобусе, и высыпал на снег со словами:

– Художник, воспитай ученика.

Костя ничего но сказал. Ребята ушли.

Неслышно приблизилась девушка с небольшой дорожной сумкой, затаилась за Костиной спиной, сумку поставила на землю. Молчала, потом не выдержала, осторожно спросила:

– Кто это?

Костя обернулся, взглянул на девушку:

– Ты.

– Всю жизнь мечтала.

– О чем?

Девушка подумала и ответила:

– О приключении.

– Я – тоже. И поэтому я здесь, на твоем пути.

– С лопатой?

– Скребком, – уточнил Костя.

Девушка была одета в темное расклешенное пальто с кожаным лакированным поясом, с крупными в два ряда пуговицами и в белую с черным плотным шнуром вокруг шапочку. В кольцо одной из ручек сумки были продернуты белые и тоже с черным перчатки. Она их, очевидно, недавно сняла и несла теперь таким способом. Конечно, фасон, потому что на пальто были карманы.

– Куда путь держишь?

– С юга на север.

– Багаж? – Костя кивнул на сумку.

– Да.

– Весь?

– Мне хватает.

– Что в нем выдающегося, если хватает?

– Термобигуди, солнечные очки, зубная щетка. – Девушка подумала и добавила: – Электрическая.

– Пешком дуешь? Деньги кончились? – Костя наклонился и поднял пятаки. Высыпал их девушке в карман пальто. – До вокзала хватит. – Потом разбил произведение и сбросил осколки на мостовую, и они заскользили далеко на проезжую часть.

– У меня ноги крепкие. – Девушка хотела вернуть деньги, но Костя удержал ее руку.

– Я преуспеваю.

– Давно? – Девушка улыбнулась. Передний зуб у нее был чуточку искривлен, но это но портило ее внешности, а делало даже в чем-то индивидуальной, привлекательной. Глаза – большие, спокойные под большими спокойными бровями, к которым почти вплотную приблизилась шапочка. Может быть, шапочку и не стоило так глубоко надевать, это делало лицо старше и строже. Но сейчас девушки носят шапочки именно так.

Костя закинул на плечо скребок, направился во двор к каморке, где у него был сложен инвентарь. Каморка была устроена под шахтой наружного лифта. Открыл дверцу, чтобы убрать в каморку скребок. Девушка не сдвинулась с места. Ее внимание привлекли фигуры, сделанные из льда и снега, она увидела их во дворе.

– Ну чего ты! – крикнул Костя. – Бери лопату и топай сюда, если ноги крепкие! – Лопата стояла у дальней стены дома.

Девушка подхватила лопату, вошла во двор. Фигур было много – на газонах, в детской песочнице и даже внутри старой автомобильной покрышки, выкрашенной зеленой краской; фигуры выстроились в шляпах из газет, в коробках из-под тортов, вместо глаз – электрические лампочки. На крыше беседки были сделаны из снега купола и кокошники, а на крыше навеса, под которым стояли бункеры с мусором, смешно вверх торчали сосульки.

– Кто это упражняется?

– Дед Мороз.

Костя позвал девушку, но так и не смог объяснить себе почему. Костя любил неожиданности. Собственная судьба была пока что неожиданностью на этом участке его жизни. Девушка всунулась в узенькую дверцу, потеснив Костю плечом, поставила лопату. Костя ощутил прохладный запах наклонившейся шерстяной шапочки. Подъехал лифт и опустился как будто бы на крышу каморки.

– Сюда не заедет, не пугайся.

– Ты заметил, я не из пугливых. Я из любопытных.

В окне прачечной вспыхнул свет – специально, чтобы осветить двор: приемщица белья Тетеркина рассматривала незнакомку. Одета строго, но при этом очень молода, такие в намерениях бывают самостоятельными.

Девушка спросила Костю:

– Ты дворник?

– Увы. Ты разочарована?

– Почему? Может быть, очарована. – И девушка позвенела в кармане пятаками.

– Есть хочешь?

Она в ответ неопределенно повела сумкой, которую подняла с земли и снова держала в руке.

– У меня фасолевый день.

– Никогда не бывала в гостях на фасолевом дне.

Из подъезда, рядом с лифтом, выбежал вначале мальчик с портфелем в школьной форменной курточке с эмблемой на рукаве и в облокотившейся на уши фуражке – как есть чиновник. За мальчиком выскочила могучая женщина в фланелевом капоте и в валенках. В руке сжимала красное яблоко – копилку. Могучая женщина – Соня Петровна, или тетя Слоня, а мальчик в облокотившейся на уши фуражке – ее племянник. Глеб Рожков.

– Повытаскал! – закричала вслед убегающему племяннику Соня Петровна и остановилась, чтобы вложить в ладонь глиняное яблоко, как спортсмен вкладывает ядро в секторе для толкания. Но быстро увеличивающееся до племянника расстояние заставило тетю Слоню отказаться от попытки удачно толкнуть яблоко. И вместо этого она опять крикнула:

– Только вернись домой, содранец!

Племянник продолжал убегать. Куда зимой убегать в куртке, он знал – в бойлерную: во-первых, там постоянно тепло, во-вторых, Толя Цупиков не выдаст, в-третьих, тетя Слоня в бойлерной ни за что не развернется и попросту даже застрянет. Все это уже проверено и доказано жизнью.

– Разрешите, – сказала девушка Соне Петровне, вынула из кармана пятаки и побросала в глиняное яблоко.

– Что вы! – приятно удивилась тетя Слоня. – Она кто такая? – тут же спросила у Кости, встряхивая яблоко и прислушиваясь к тому, как в нем позвякивало.

– Моя новая модель, – отвечал Костя.

Тетя Слоня, переполненная бесхитростным желанием добыть все-таки новость, зашла с фланга:

– Она к тебе приехала?

Из прачечной, гонимая тем же непреодолимым желанием добыть новость, выскочила и приемщица белья Тетеркина в белом мятом халате и в пушистом розовом берете. Но тут из бойлерной появился Глебка. Портфель пристроил на голове и нес его, придерживая за ручку, будто какой-нибудь кувшин. Тетя Слоня ахнула, и внимание двора переключилось на Рожкова, на его театральное выступление. Соня Петровна, вскинув свое могучее тело, ринулась продолжать погоню. Рожков немедленно убрал с головы «кувшин» и ринулся удирать.

***

Дворнику на время работы предоставляется служебная жилая площадь.

Костя помог Кате снять пальто, зацепил его за большой крюк, заменявший вешалку, и пальто повисло беспомощно, будто на подъемном кране.

– Когда крупные зодчие создавали интерьеры дворцов, они проектировали и мебель. – Костя зацепил теперь за крюк и свою куртку. – Да ты садись.

Катя кивнула, присела на стул. Куда же она попала? Что это?

В дворницкой было сочетание мебели, собранной по дворам и кое-как подремонтированной, и мебели, созданной буйной фантазией из обрезков труб, штакетника. К стенам прибито несколько держалок для флагов, в которые вставлены сухие цветы и раскрашенные прутики. Висели как живописные полотна дорожные знаки – обгон воспрещен, тупик, ведутся ремонтные работы, стоянка разрешена, стоянка запрещена.

Ну, а самое удивительное – часть комнаты занимал уличный фонарь. Во всей этой своеобразной неорганизованности и неожиданности была своя особая привлекательность.

– Ты сидишь на резном стуле с обивкой из натурального штофа. Стул создан по рисунку Кимерона. Штоф ткали лионские мастера по моему эскизу.

Катя оторвала взгляд от уличного фонаря и теперь взглянула на стул, на котором сидела. Он был на двух ножках настоящих и на двух, сделанных из ящичных планок. Прикрыт махровым полотенцем, прикрепленным канцелярскими кнопками. Катя шевельнулась, стул издал угрожающее поскрипывание.

– Я знаю Бирона, – сказала Катя, стараясь больше не шевелиться.

– Кимерон – типичное не то. Кимерон – придворный архитектор.

– Извини, я темно-серая в архитектуре…

– Ничего, – разрешил Костя. – Объясню. В моем интерьере стоит софа с росписью, бронзой и накладной вышивкой. Обеденный стол на двенадцать персон, за которым я имею счастье принимать тебя. – Костя опустился в кресло и тут же у кресла отвалился подлокотник. Костя поймал его и вернул на место. – Дальше… Что там дальше? Элегантная ширма, и на ней парча с букетами и золотыми пчелами. Но так ли? (Ширма была затянута кумачевыми полотнищами со следами плакатных букв.)

Катя кивнула – так. Она сама умела забавлять и умела забавляться. Но уличный фонарь!..

– А в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого характерно параллельное развитие – ты следишь за моей мыслью? – парадных форм мебели и мебели интимной для жилых комнат. Ты спросишь, почему? Да потому, что уют начал высоко цениться.

– Ты работал в музее?

– В детстве рисовал красками. – Костя показал на скамейку на кухне. – Оттоманка. Сохранен натуральный цвет тополя. Не припомню, на каком из аукционов мною куплена… Пышный был аукцион.

– В Греции, – сказала Катя.

– Точно. Я плыл из варягов в греки. Простите, вы какое благородное заведение закончили?

– Простите, не начинала.

– Провалилась?

– Если я провалюсь, то сейчас – Стул под Катей покосился. Катя отвела назад плечи, чтобы максимально выпрямиться.

Костя поднялся с места и пошел на кухню.

В кухне была двухконфорочная плита, небольшая мойка и совсем небольшой холодильник «Морозко». На нем совершенно натурально сидела божья коровка – очевидно, раскрашенный кусочек магнита.

Вскоре на стол были поданы консервированная фасоль, подогретая прямо в банке, нарезанная свежая булка и на блюдце развернутая пачка масла.

– Вилки бы еще, – сказала Катя, – хотя я и живу в глубине России.

– Очень даже любопытно.

Костя принес вилки и вновь расположился напротив в кресле. Катя зачерпнула фасоли, отломила кусочек булки. Костя тоже зачерпнул из банки.

– Откуда ты пришла? Из какого такого Пешехонья?

– У меня в сумке термобигуди. Верно?

– И что из этого?

– Где-то я должна была быть красивой?

– Где же?

– На свадьбе у подруги.

– Угу. А солнечные очки?

– Подруга живет в том крае, где солнца восход.

– А работаешь ты в леспромхозе. На севере диком, на голой вершине. Пилишь сосны. Верно?

– И оказалась здесь, на Спасоналимовской. Верно? – Катя улыбнулась, и Костя еще раз отметил, что передний зуб у нее искривлен и что это совершенно не портит ее внешности. – Меня поразило название улицы.

– Две тысячи метров асфальта, булыги и щебенки, – сказал Костя. – Газоны и зеленые насаждения.

– Спасительный Налим. А мне надо немного успокоиться.

– После чего?

– После чужой свадьбы… Но не будем больше об этом.

– Не будем, – кивнул Костя. – Но ты красивее любой твоей подруги.

– Скажи лучше, где ты приобрел уличный фонарь?

– Как всегда, по случаю. Продается еще старинный неаполитанский балкон. Привезли, конечно, из Неаполя вместе с серенадами. Тебе не нужен? Мне он ни к чему на первом этаже.

В дворницкую, мешая друг другу, проталкиваются Соня Петровна и Глебка. На Глебке уже пальто, а на Соне Петровне, поверх капота, жакет, очень напоминающий мужской пиджак из магазина «Богатырь». На лацкане пристегнута брошь «Аленушка», ювелирное изделие.

– Костя, меня приняли в институт, – задыхаясь, с ходу говорит тетя Слоня. Рукой хватается за грудь, как и положено в момент серьезного переживания.

Костя растерянно смотрит на Соню Петровну, на брошь «Аленушка».

– Открытка вот, – Соня Петровна достает из кармана жакета почтовую открытку, показывает ее Косте. – Аида принесла, только что.

– Извещение? По конкурсу прошли? Поздравляю. Сколько баллов набрали?

– Прошла, – доверчиво говорит Соня Петровна. – Сто двадцать кило набралось у меня.

– Институт питания зовет на похудание! – кричит Глебка и бухает на пол портфель, словно груженный булыгой и щебенкой.

– Высокий проходной балл, – говорит Костя. – В МГУ хватает двадцати.

– Куда Глебку девать?

– Сдайте в камеру хранения.

– Я серьезно, Костя.

– Возьмите с собой.

– Он и без того кожа да кости.

– Кожа для Кости! – радостно закричал Глебка.

– А вы его на другой факультет.

– Чего?

– Институт лечения зовет на утолщение! – говорит Костя.

Тетя Слоня страдальчески вздохнула:

– К пенсионеру Овражкину хотела, спортсмену…

Глебка отрицательно качает фуражкой.

– Ишь, не хочет, прынц сардынский. К Аиде думала, почтальону.

Глебка опять отрицательно покачал фуражкой.

– У Тетеркиной дите вредное, спасу нет. Куда ей еще этого налетчика, – продолжала шарить в памяти тетя Слоня.

– Может, к участковому инспектору? – предложил Костя. – Будет с ним службу нести.

– К милиционеру! – Глебка даже поперхнулся. – Я тут хочу! У тебя!

– Полгода института дожидалась. – Соня Петровна умоляюще смотрит на Костю. – Совсем здоровье потеряла.

– Очень вас понимаю, Леонелла Флоридовна. Пускай остается. Была не была.

– Правду говоришь, Константин? – счастливым голосом спросила Соня Петровна.

– Еще бы! Как абитуриент – абитуриенту.

– На тебя и рассчитывала, на твою положительность – Соня Петровна, без пауз, поехала: – Уроки-за-ним-надо-проверять-и-чтобы-зубы-чистил-ел-сырую-морковь-ему-витамины-нужны-прищепкой-чтобы-не-стрелял-взял-моду-в-прищепку-закладывать-пистоны-и-стрелять-ты-думаешь-деньги-он-для-чего-повытаскал? – на-пистоны-он-и-к-участковому-не-хочет-чтобы-стрелять-ему-вволю-стихотворение-выучил-«Скачет-сито-по-полям-а-корыто-по-лугам» – что же еще?..

Катя улыбалась. Определенно – это доставляло ей удовольствие. Кости молчал: он был обескуражен. Казалось, Соню Петровну ничто не остановит – не тетя, а каток: всех сомнет и все сомнет, утрамбует.

– Раздетым-на-улицу-чтобы-не-выбегал-руки-мыл-как-следует-с-мылом-руки-мыть-не-любит-басурман!

– Я аспект внимания, заявил Глебка, – а не басурман.

– Что такое! – возмутилась Соня Петровка. – Как ты со взрослыми разговариваешь?

– Макаронина говорит.

– Полюбуйтесь на него, люди добрые. – Соня Петровна уже обращалась и к Кате, взывала к сочувствию и с ее стороны. – Учительницу макаронами обзывает! Бессовестный! На уроках языком бренчит, нашел балалайку. Учительница жаловалась.

– Все в классе умеют, а я нет.

«В самом-то деле», – теперь посочувствовала Катя, но не вслух, конечно. С каждой минутой пребывания здесь Кате становилось вес забавнее и веселее.

– Побренчи, послушаем, – предложил Костя Глебке, чтобы как-то отвлечься от предстоящих проблем и от тяжести пережитого впечатления от монолога Сони Петровны.

Глебка зажал губами кончик языка и начал старательно играть на нем пальцами, как на струне.

– Плохо, – сказал Костя.

Глебка огорчился: он все-таки на что-то надеялся. Взглянул на Катю, Катя ему улыбнулась: Рожков определенно ей нравился.

– Плохо, – повторил Костя, зажал нос и медленно и серьезно, как большой исполнитель, побренчал: получилась гавайская гитара. Садись и слушай концерт.

– Костя! – воскликнула басом Леонелла Флоридовна. – Ты что! Ты воспитывать должен, морковь ему давать!

– Воспоминания… на заре туманной юности.

– Нет уж, ты, это… без тумана. У него и так постоянно в руках баловство. Всех перещеголял.

Глебка раскрыл ладони, перевернул их туда-обратно, состроил удивленное лицо:

– Пусто.

Но зато теперь четко были видны на ладонях чернильные контуры материков, до которых не добралось мыло.

– Вы горох едите? – спросил Глебка.

– Фасоль едим.

– Люблю фасоль, горох не люблю.

– Все съели, тебе не осталось.

– Он фасоль не ест. Придуряется! – Соня Петровна воспылала гневом в отношении племянника.

– Не ем, но люблю.

– Сил у меня на него не хватает. Никакого почтения ко мне. Вчера упал с эскалатора при всем честном народе.

– Ты, Рожков, что-то запутался.

– Меня развивать надо предпод… предпод-ч-ти-тель-но в домашних условиях. Завуч контрошкой мне пригрозил.

– Чем? – удивилась Катя. Ее присутствие было сейчас совершенно необходимым в дворницкой. Явно требовалась хозяйка положения.

– Контрольной. Заставит десять раз переписать «Ученик должен выучить и научиться». Пфф!

– Костя, так как мне с ним быть? – спросила в нетерпении Соня Петровна. – Твое слово окончательное?

Костя умоляюще взглянул на Катю.

– Оставайся, а? Москву поглядишь. На такси покатаю. Новый год встретишь под натуральные куранты. У нас здесь иногда слышно. И с Глебкой поможешь. Прошу, как человека, потому что… недочеловек он еще.

Катя молчала. Ей было хорошо, свободно, весело. Такое бывает от ощущения неожиданного поворота судьбы. А любой счастливый поворот судьбы – редкий подарок по нынешним временам. Катя это знала.

Глебка с воплем: «Недочеловек!» – ринулся вокруг стола на четвереньках. Боднул Катю, зафыркал, зарычал. Катя поняла, что ей надо испугаться, и она испугалась.

Глебка был удовлетворен и продолжал свой путь на четвереньках.

Костя вздохнул:

– Рылкин.

Соня Петровна всплеснула руками и, чтобы не погибло ее дело, сказала:

– Я на него денег оставлю.

– Почем нынче дети школьного возраста?

– Не приценивалась, Костя, не знаю.

– Устроим пышную распродажу. – Костя смотрел на Катю. – Или тебе некогда? – Костя бил в одну точку, ему хотелось, чтобы Катя обязательно осталась. – Где-нибудь?.. Кто-нибудь?..

– Кого-нибудь… – продолжила Катя.

– Ждет.

– Пфф! – Катя это сделала совсем как Глебка. И Костя понял, что, пожалуй, выиграл, что она, пожалуй, останется. Пенсионер Овражкин, часто стоя за Костиной спиной, когда Костя работал со снегом, говорил: «Предначертания судьбы».

Тетя Слоня не подозревала о сложности только что произошедшего между Костей и Катей разговора. Тетю Слоню смущало только одно – с каких позиций рассматривать Катю? Кто она? Откуда? Но, чтобы не ломать голову и чтобы Костя не передумал в отношении племянника, сказала:

– Я быстренько поеду в питание.

– А я прямо у них и начну жить, – сказал Глебка.

– Ты еще успеешь мне кровь попортить. – Костя старался говорить и вести себя обычно, чтобы не спугнуть свое счастье: неужели Глебку он спокойненько передает с рук на руки!

– Успеет, – вздохнула Соня Петровна. – Бегаю за ним, сколько ноги могут. Извелась. Во сне вскакиваю…

Глебка пустился на отвлекающий маневр:

– У меня задача не получается. На пасеке имелось К штук ульев. С первой пасеки сняли А килограммов меда, со второй В. Сколько…

– Потом ей расскажешь, – Костя показал на Катю. – Ей тоже надо учиться, она из глубинки.

Соня Петровна направилась было к дверям, но спохватилась:

– Будильник у вас имеется?

– Имеется. Тикает, слышите?

Соня Петровна снова поехала:

– Чтобы-черный-карандаш-«Пионер»-имелся…

– Как? Глеб Недочеловечевич уже пионер?

– Нет еще. – Соня Петровна растерянно смолкла, потом продолжала: – Детская-точилка-«Рыбка»-нотная-разрезная-азбука-чтобы-с-эскалатора-не-падал-это-он-нарочно-падает-как-и-ноги-поджимает. – Соня Петровна глотнула воздуха. – На-физкультуру-чтобы-не-забывал-класть-в-портфель-черные-трусы-и-белую-майку-с-коротким-рукавом-я-дам-тапочки-да-обязательно-тапочки-а-то-физкультура-сердится.

– Какая еще физкультура? – возмутился Глебка. – Группа спортивного совершен-с-т… – забуксовал Глебка, – …ст-вования. Что я, пенсионер какой-нибудь!

– Перебил он меня. Боже мой… Около рта вертится, что еще должна сказать… – забуксовала теперь Соня Петровна.

– Ай, ду-ду, – смилостивился Глебка.

– Верно. «Ай, ду-ду». Надо выучить песню.

– Не переживайте. Подудим. – Костя теперь ничего не боялся: он надеялся на Катю.

Глебка изо всех сил начал болтать ногами, демонстрируя независимость.

– Он у меня запоет, – вдруг сказала Катя решительно. – Отпуск свой не пожалею.

«Ну вот, теперь все, – понял Костя. – Окончательно ударили по рукам».

– Век не забуду! – радостно встрепенулась тетя Слоня: она тоже теперь поняла, что сделка завершилась.

– Порядок в танковых войсках! – Костя ликовал.

– Пошли, соберу тебя, – сказала Соня Петровна племяннику. – Некогда мне. – Соня Петровна прекрасно соображала, что надо ковать железо, пока горячо…

– Скатерть у вас есть? – спросила Катя.

– Есть.

– Пришлите.

– И белье постельное пришлю.

– Зачем скатерть? – удивился Костя.

– На стол. Зачем еще.

– Скатерти у меня не было и не будет.

– Будет, потому что начал высоко цениться уют, ты следишь за моей мыслью? – Катя плодотворно отнеслась к Костиной лекции.

Тетя и племянник ушли. На полу остался портфель. Напоминал ладони хозяина: чернильные контуры материков. Была даже снежная вершина: в замок портфеля, по неизвестной причине, набился снег. Он таял и горным ручейком стекал на пол и создал небольшое водохранилище.

– Почему Глебка не в школе? Прогуливает? – Катя продолжала развертывать свое наступление.

– Откуда мне знать?

– Я тебя не пойму. Ты забыл? Ты воспитывать должен.

– Прямо сейчас? Я? – Костя попробовал удивиться.

– Прямо сейчас, ты! – Катя отыскала на кухне тряпку, пошла и вытерла портфель и пол вокруг портфеля. Отнесла назад на кухню тряпку, сполоснула руки.

И тут появляется Глеб Рожков. А точнее – узел и флакон с чернилами, который Рожков протянул из-под узла с долей ненависти. За Глебкой в двери проворно всунулась Тетеркина.

– Глеб по ошибке к тебе, Костя, с грязным бельем?

– С чистым. И не по ошибке.

Тетеркина в упор рассматривала Катю.

– Можно его и к вам, Франческа Иоахимовна. Не возражаю, – сказал Костя. – Муза и Рожков составят отличную упряжку. Наши, ваши…

Франческа Иоахимовна, она же Вера Ивановна, закрыла дверь.

– Я возражаю! – закричал из-под узла Глебка. – Ты чернила получил!

– Не велика взятка, но факт имеет место. Тем более, от такого мелкого чинуши, как Рожков.

– Я учусь во втором, а может быть, уже в третьем классе.

– Как тебе это удается?

– Очень быстро учусь.

Катя спросила:

– Ты почему но в школе в это время?

– В это время я перебираюсь.

Костя уже с опаской поинтересовался:

– На всю жизнь перебираешься?

– Я могу.

– Я не могу. Мне мое время дорого. Я на государственной службе. У меня государственные флаги.

– Надо снять с него узел. – И Катя подошла к Глебке.

– Ничего, узел потерпит. Узлу, я думаю, время не дорого.

С Глебки все-таки сняли узел. В узле были одеяло, простыни, наволочки, подушка, черные трусы, тапочки, завернутые в газету, белые майки и скатерть.

– Понаехали, натащили барахла, – ворчал Костя. – Но повернуться.

– Барахла, по-моему, натащил ты, – сказала Катя.

– Жалко, – сказал Глебка. – Мостов жалко.

– Не трамвай.

– Почему не поправишь? Он неверно произнес слово.

– Не развалится.

Кажется, угроза воспитания нависла и над Костей.

– Нас двое, ты одна. – Глебка достал из кармана бельевую прищепку, раскрыл ее, вложил в прищепку бумажный пистон и выстрелил.

– Какие у него понятия о жизни, – Катя поглядела, ровно ли постелила скатерть, поправила, одернула. Потом протянула руку: – Прищепку сюда!

Глебка не знал, как поступить – оказать сопротивление или не оказать.

– Сдай оружие, – посоветовал Костя. – Ты погорячился, задачу про К штук ульев ей решать. Я тебя, Рожков, предупреждал.

Глебка тихо сдал прищепку.

– И патроны, – сказала Катя.

Глебка сдал коробочку с патронами. Прищепку Катя зацепила за бельевую веревку, которая была натянута на кухне от газовой трубы к водопроводной, а коробочку с патронами убрала к себе в сумку.

– Он должен иметь определенное место, где будет заниматься ульями.

– Хочу с тобой решать задачи. – Глебка, несмотря на разоружение, немедленно переметнулся на сторону Кати. – Жить буду на кухне.

– На кухне жить буду я, – сказала Катя. – Ты будешь жить в комнате. Заниматься за столом на двенадцать персон.

– А я? – вмешался Костя. – Мне удалиться к метелкам и лопатам? В каморку?

– Зачем? Ты останешься на своей бронзовой софе с вышивкой. Глебке сдвинем два кресла. Себе куплю надувной матрац. И шкаф нам нужен, куда постельное белье складывать. – Катя легко, бескровно захватывала власть.

– Сундук нам нужен! – выпалил Глебка. – Сундук интереснее.

– Я согласна.

– Пошли, – сказал Костя.

– Куда? – обрадовался Глебка: ему лишь бы не в школу.

– К пиратам!

– Настоящим?

– Конечно. Ио-го-го, веселись как черт!

– Однако, – качнула головой и Катя.

Она надела пальто, шапочку, перчатки. Костя – свою защитного цвета куртку с воротником из цигейки – спецодежда дворника; поднял воротник. Глебка тотчас поднял воротник у своего пальто – Глебка снова принадлежал Косте.

Они обошли уже несколько бункеров с мусором, но безрезультатно – ни сундука, ни шкафа. В бункерах отсиживались коты и выражали неудовольствие, что их беспокоят: гудели тихо, но напряженно, как трансформаторы.

***

Дворник обязан постоянно держать на запоре двери чердаков и подвалов от безнадзорных кошек и собак.

– Одноглазый кот! – воскликнула Катя. – Вон, побежал!

– Пиратская шайка Джека Потрошителя.

– Одноглазого кота не боюсь, – заявил Глебка. – Он у нас в подъезде ночует.

– А Джека Потрошителя?

Глебка промолчал.

– Всех потрошит, – предупредил Костя. – Направо и налево.

Одноглазый кот, скрывшись за отдаленным бункером, сверлил Катю глазом, будто смотрел в подзорную трубу.

– Вызывает на драку, – опять предупредил Костя.

– Ты у меня прищепку забрала, – всполошился Глебка. – И патроны.

– Откуда я знала, что у вас тут процветает бандитизм, пират на пирате.

Вокруг бункеров бродили, словно монахи, вороны. Негромко переговаривались.

– Мне надоели помойки, – захныкал Глебка.

– Объясни ему, – попросил Костя. Ему хотелось, чтобы Катя вес время чувствовала, как она здесь нужна.

– Что объяснить?

– Называется – исследования и находки. Деревянная археология.

Возле дома, который давно поставили на капитальный ремонт, обнаружилась в раскопке половинка круглого стола.

– Ничего интересного, хотя и португальская береза. Полагаю, работа Юмуса, – сказал Костя и ковырнул столешницу. – Здесь были фигуры птиц и животных на фарфоровых вставках.

Глебка ринулся осматривать.

– Переплачивать не будем, вещь в запущенном состоянии. Погляди, что еще в раскопе.

– Вот! – закричал Глебка.

– Что там?

Глебка вытащил из-под снега табуретку. Табуретка явно перенесла несколько тяжелых ушибов и переломов.

– Это уже но Юмус.

– Без ножки, – сказал Глебка. – Юмус без ножки!

– Опять, – вздохнула Катя и поправила на Глебке фуражку. Без сомнения, Катя замучена аккуратностью.

– Берем табуретку и покинем раскоп, – распорядился Костя.

Табуретку взял Глебка, прижал к груди: ценная находка. Про помойки Глебка уже забыл. Когда проходили мимо гастронома, где были свалены пустые ящики, Костя выбрал три новеньких и, сложив их горкой, тоже понес. Балансируя ящиками, смешно выгибал шею, морщился, надувал щеки – делал вид, что вот-вот уронит. По пути встретились с почтальоном Аидой – она шла с дневной почтой. Лида в удивлении уставилась на процессию.

– Костя, переезжаешь, что ли?

– Обновляю мебель.

– А вы кто ж такая будете? – спросила Аида Катю. Взгляд ее темных глаз нельзя было назвать дружественным.

– Плод фантазии, – ответила Катя.

– Он слепил тебя из снега? – не успокаивалась Аида.

– Час тому назад.

Аида ушла, вызывающе подкинув бедром сумку. Никто не любит проигрывать, тем более такие девушки, как Лида.

***

Вечером под фонарным столбом Костя по собственной Рожкова просьбе рассказывает ему о Джеке Потрошителе и Дике Победителе, пиратских капитанах. Дик – с пистолетами, в красной косынке, завязанной на затылке узлом, и в огромных, как лодки, сапогах – влюблен в прекрасную донну Марселину, гордую испанку. Ее преследует Джек Потрошитель с кривым ножом и на кривых ногах. Гоняется по всем морям и океанам, скрежещет зубами.

– Хочет потрошить? – испуганно спрашивал Глебка.

– Не исключено.

– Дик Победитель заступится?

– Конечно. Он ее любит. Плавает на синем корабле «Геликон». Имеет пять центнеров пороха и по двадцать ядер на пушку.

– А у них дети есть?

Костя несколько растерялся.

– Детей нет. А что?

– Детей надо любить тоже.

– Конечно, надо, – согласился Костя.

– Потрошитель на каком корабле плавает?

– У него черный «Геликон». Сгорел. Вся шайка здесь и прячется. В бункерах с мусором.

При этом Костя и Глебка опасливо глядели в сторону кухни, где за ширмой «с букетами и золотыми пчелами» стелила себе постель Катя: если услышит разговор о пиратах на ночь – немедленно пресечет.

…Утром Глебку еле поднимали: он ни за что не хотел вставать. Его стаскивали на пол, но он и на полу умудрялся вновь заснуть. Костя однажды принес лопату снега и высыпал на Глебку. И теперь Глебка более-менее поднимается, но все равно жалуется, что ему надоело ходить в школу.

– Прекращай спячку, – говорил Костя. – Я в этом департаменте от звонка до звонка отслужил.

Катя начинала готовить завтрак – варить очередную кашу – и одновременно следила за тем, чтобы Глебка почистил зубы и умылся, и обязательно с мылом. Глебка считал, что мыло мешает умываться: мылом надо измазаться и нудно от него отмываться. Какой в этом смысл? Еще глаза кусает и в носу муравьями ползает – чихать хочется. Но Катя была непреклонной и требовала измазывать мылом не только руки и лицо, но и шею, иногда уши и за ушами. Измазала даже портфель. С портфеля сошло несколько слоев грязи, и на нем открылась первоначальная живопись: А+В.

– Вода холодная, – ныл Глебка. – Я замерз.

– Согреешься.

– Кашу не хочу, – начинал следующую тему Глебка.

– Тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь, а чего ты не хочешь.

– Ты спроси. Тетя Соня всегда спрашивала.

– Ешь без спроса, будет интереснее.

– Я и блеманже ел. И суфле. У тети Сони.

– В лоб получишь, – грозил Костя, если при этом присутствовал, и напружинивал палец.

Катя понимала, что воспитание Недочеловека полностью на ней и неважно, какими методами оно будет осуществляться, может быть, и с применением малых телесных наказаний. Как известно, секли даже царских детей.

Пока Катя занималась приготовлением завтрака и кормлением Глебки, Костя шел в каморку, доставал лом, совок с песком и отправлялся к особо опасным местам, чтобы сколоть лед, если он за ночь образовался, подчистить, присыпать песком, а может быть, и позаниматься скульптурой или архитектурой, что-то подновить, что разрушило время или варвары. В особенности приходилось следить за глазами в скульптурах. Глаза варвары разрушали чаще всего: легкая добыча – электрические лампочки. Но жильцы знали о налетах варваров, и поэтому собирали для Кости перегоревшие лампочки. Участковый привозил их даже на мотоцикле из соседних жэков. Костя лампочки иногда раскрашивал в активный цвет, и тогда глаза у скульптур приобретали свирепый вид, но и это не останавливало варваров. Да что удивляться – так был когда-то разграблен весь Египет. И не только Египет.