Текст книги "Язычник эры Водолея"

Автор книги: Михаил Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Когда дочка подросла и мультяшки не могли уже оставаться спасательным кругом от навалившихся на нее разочарований, мы, дабы она окончательно не разочаровалась в жизни, глядя на людей, взяли ее в путешествие по Африке поглядеть на зверей…

Из повести Михаила Задорнова «Мечты и планы»

Мы покидаем Африку. Прощальный взгляд на Килиманджаро. К сожалению, мой отец так и не узнал, что мне удалось воплотить его мечту вдоволь попутешествовать!

Последние месяцы отец сильно болел. Уходя из жизни – дочери тогда было два годика, – перекрестил ее, благословляя. Потом – говорить ему уже было трудно – посмотрел на меня внимательно, и я понял этот взгляд: «Не забудь ей прочитать то, что мы читали с тобой в детстве. Это ей когда-нибудь пригодится». Последние годы мы с отцом особенно много ссорились. Я не принимал его взглядов, верил в капитализм с человеческим лицом и никак не соглашался, что склока и демократия – одно и то же. Однажды он сказал мне: «Будешь воспитывать своих детей, тогда и поумнеешь!»

Я думаю, что, воспитывая меня, мой отец многое в жизни понял. Теперь пришла очередь умнеть мне!

Меня воспитывает моя дочь

Из интервью с Михаилом Задорновым, взятого журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной

– Михаил Николаевич, вы читали в детстве дочери, как вам отец, вслух какие-нибудь книжки?

– Да. Мне тоже удалось для Лены собрать неплохую библиотеку. Когда ей было всего восемь лет, я прочитал ей в этой библиотеке с выражением… нет, не прочитал. – сыграл гоголевского «Ревизора». Сам за всех бегал по комнате, махал руками! У нас после этого с ней месяц было хорошее настроение.

Кстати, благодаря дочери я понял неожиданно для себя, что порой отказ от какого-то интереса взрослых ради ребенка оживляет настроение. Однажды мне очень надо было посмотреть вечерние «Новости». В Чечне опять начиналась заваруха. Дочка подошла с резиновым мячиком и попросила меня поиграть с ней в баскетбол. В спортивной комнате я сделал для нее гимнастическую стенку – дети обожают забираться повыше и глядеть на родителей свысока – и прикрепил под потолком детское баскетбольное кольцо.

Мы всегда играли по честному: она в полный рост, а я на коленках. Мои несуразные корявые движения веселили ее больше, чем клоунские шлепанья о манеж в цирке.

Глаза у дочери были в тот момент, когда я только что по-мужски уселся у телевизора, такими просящими, что я не смог ей отказать. Конечно, когда мы с ней начали играть, я был расстроен из-за того, что не посмотрю «Новости». А когда закончили, я о них даже не вспоминал. Так что дочь научила меня вовремя отказываться от того, что мы считаем порой необходимым, а на самом деле это необходимое просто результат общепринятого «так надо». Ну, посмотрел бы я «Новости»? Расстроился бы на всю предстоящую ночь! У нас ведь хочешь выпить за упокой – смотри последние известия!

Я до сих пор, когда взгрустнется, вспоминаю тот наш матч, в котором она конечно же выиграла! Нет, в котором выиграли мы оба!

Из дневника Михаила Задорнова

В пятидесятые годы таких игрушек, как теперь, в детских магазинах не было. Не было даже машинок, на которых теперь дети, радостно давя на педали и воображая себя крутыми взрослыми, рулят по всем паркам. Впервые я увидел педальную машинку, когда мне было уже 14 лет. Смотрел на нее и думал: «Ну почему я уже такой старый?»

В то советское безыгрушечное детство отец мастерил для меня некоторые игрушки сам с нашей русской изобретательностью. Например, из простых пробок от бутылок делал солдатиков. Целые армии! Об оловянных солдатиках мы могли в то время только мечтать.

Он и меня научил. Сначала из какого-нибудь цветного листочка бумаги мы вырезали полосочку шириной в высоту пробки, пробка в нее заворачивалась, и посередине туго ленточка перевязывалась ниткой. При хорошем воображении получался солдатик! В цветном мундире, перехваченном в талии солдатским ремнем-ниткой. Цветные нитки-пояса полагались офицерам. Сверху наклеивали на пробку вырезанные из той же бумаги блинчики-фуражки. Мы наделали с папой из своих и собранных со всех соседей пробок целые армии. У нас настоящие сражения происходили в его кабинете между шкафами, под столом и за креслами. Крепостями служили пустые обувные коробки. А наблюдательной вышкой – торшер.

После того случая, когда я пошел с дочкой играть в баскетбол, отказавшись от «Новостей», я понял, почему папа никогда мне не отказывал в просьбе поиграть вечером в пробки!

– А какие книги вы еще читали своей дочери?

– Шерлока Холмса, сказки Пушкина, стихи Есенина… Я понимал, что стихи Ахматовой, Мандельштама, Пастернака и других модных нынче, но лично для меня холодных поэтов ее заставят прочитать в школе. В школьной программе, на мой взгляд, неверно уделяют излишнее внимание стихам некоторых поэтов лишь потому, что они считались в наше время антисоветскими. Наперекор прошлому! Но дети-то тут при чем? В советское время было гораздо больше интересных писателей, чем антисоветских. Мне же казалось необходимым подключить дочь с детства к поэзии теплой. Не к той поэзии, которая «анти», а которая «за»!

Интересно, что Лена настолько полюбила пушкинские стихи и сказки, что когда во время одной из моих бесед с друзьями услышала о том, что душа человека перерождается, заявила мне, что в прошлой жизни она была Пушкиным!

Правда, было ей тогда пять лет.

– А Дюма вы ей читали? Например, «Три мушкетера»?

– Начинал. Но что-то не пошло.

– Почему? Это же настоящий "экшн" для детей!

– Видимо, роман, как вы говорите, «экшном» был для детей нашего поколения. После голливудских «экшнов» он уже смотрится как Пришвин по сравнению с «Приключениями майора Пронина». Она даже высказала мне интересную мысль, над которой я задумался, и мы бросили читать «Трех мушкетеров»: «Д'Артаньян противный. Его Бонасье приютил, а он совратил его жену и над ним же еще издевался. А его друзья – убийцы. Столько человек убили из-за подвесок неверной королевы. Не нравится мне эта книжка».

– Еще о ком-нибудь высказывала она свое мнение, которое вам запомнилось?

– О Маяковском. Но это было уже позже, когда они проходили его в школе. Такой вопрос, помню, задала, что я онемел: «Папа, а Маяковский что, прикалывался в стихах?» «Почему?» «Ну разве мог он написать всерьез: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза» – это явный прикол! Ты чего? Он классный поэт-приколист! Вспомни: «Он в черепе сотней губерний ворочал». Вообще страшилка!»

Я после ее слов впервые задумался. А вдруг она права? Может, Маяковский, будучи словесным эквилибристом, и правда ходил по лезвию бритвы, издеваясь во многих стихах над кондовой совдепостью? А совдепия за его яркими образами и сочными метафорами не распознала души поэта-пересмешника? Может, это и стало главным разочарованием поэта, что его памфлеты приняли за панегирики?

Иногда дети высказывают очень свежие мысли! У детей есть чему поучиться сегодняшним родителям. Их впечатления от жизни и те знания, которые они принесли с собой из Космоса, еще не замараны нашими «так надо» и «так положено».

– Она у вас хорошо учится? Отличница?

– Слава Богу, нет! Моя мама когда-то просила учителей, чтобы они были ко мне строги и придирчивы. Так и мы попросили в школе ни! в коем случае не ставить дочери завышенных оценок. Более того, я сказал ей: «Меня не волнуют твои оценки, меня волнуют твои знания и еще твои жизненные интересы». Я понимаю, это, наверно, непедагогично, но я всегда опасался иметь дело в жизни с отличниками. Короче, я бы в разведку с отличником не пошел. Он за «пятерку» тут же все продаст. Пятерка может быть в детстве оценкой, в отрочестве – пятью тысячами долларов, а в старости – пятью миллионами. Большинство сегодняшних российских демократов, которые у власти, были в школах отличниками! А сколько я видел отличников – детей богатых родителей. Многим из них пятерки покупались ради того, чтобы хвастаться своими детьми. Вот он, мол, у нас отличник! А потом их детишки, закончив школу, подсаживались на наркотики. Потому что ни оценки, ни деньги родителей детей от наркотиков не уберегают. Только интересы! Если мою дочь будут и впредь интересовать вопросы типа «Почему Маяковский был таким прикольным поэтом, что написал «Я вынимаю из широких штанин свою пурпурную книжицу», ей уже будет не до наркотиков. Ведь таких вопросов на ее жизнь хватит с лихвой и с хвостиком.

Когда мы были с ней на Крите, в Кносском дворце она спросила у гида: «А мог Тесей всех обмануть?» «В каком смысле?» – спросил гид. «Ну, например, зайти в лабиринт, постоять в нем и выйти, не сразившись с чудовищем, а потом сказать всем, что он его убил. Ему поверили, есть Минотавру больше не давали, чудовище и сдохло!»

– И что гид?

– Гид очень удивился. Поразмыслил над этим вопросом и ничего лучше не нашел, как ответить: «Вообще-то, конечно, мог!» – и еще сильнее задумался.

Еще, помимо наших совместных чтений, мне было важно с ней поездить по миру. Теперь есть такая возможность. Это в нашем детстве я вынужден был путешествовать по книгам, сидя в папиной библиотеке. Конечно, мы выполнили с ней обязательную для современных детей зажиточных родителей программу: Вена, Париж, Израиль… Да, чуть не забыл, Арабские Эмираты! Эти маршруты для наших «крутых» теперь – как для фигуристов обязательная программа. Зато в произвольной программе побывали и в российских городах, о которых дети богатеньких даже не знают: во Владивостоке, в Хабаровске, в Новосибирске… Встречали Новый год в Академгородке, где я мечтал работать. После того как понял, что по состоянию здоровья не стану космонавтом, решил стать академиком – уж на академика у меня здоровья всегда хватит. Побывали на Урале на раскопках древнего города Аркаима, в котором люди жили более 2000 лет до нашей эры… Проехали на машине по Уссурийскому краю… Путешествовали по Африке, встречали Новый год на Килиманджаро, были в Коктебеле и на Кара-Даге, ходили тропой Боткина по склонам Ай-Петри… Я старался неназойливо вывезти ее куда-то, чтобы она почувствовала энергию России и чтобы ее «пробило» на любовь к природе! Чтобы она увидела то, что кроме отца ей никто даже не посоветует посмотреть.

В Магнитогорске я попросил показать нам самый большой в мире Магнитогорский металлургический комбинат, где один прокатный стан – полтора километра длиной, а в Челябинске – один из самых современных трубопрокатных цехов. Она была с подругой, и, как ни странно, им это было интересно, потому что они выросли в Прибалтике. Там уже, как на Западе, у детей нет никаких впечатлений, кроме как от ссор с родителями, которые не хотят их пускать на дискотеку. А тут глазенки у обеих заблестели, заневоленные западным образованием зрачки зашевелились. Шутка ли, они впервые увидели расплавленный металл! И как его помешивают большой «поварешкой» сталевары. А после посещения Аркаима, где ученый Зданович рассказал и показал, что в каждом доме древнейшего российского города была своя печь по выплавке бронзы, дочь залезла в энциклопедию, перепроверила ученого: действительно ли в Европе бронза появилась на пятьсот лет позже, чем у нас на Урале?

Казалось бы, зачем все это девочке? Да чтобы слышать в жизни не две ноты, а семь! Чтобы перед ней когда-нибудь, пускай даже когда меня уже не будет, открылся мир многополярных ощущений, а не двуполярных удовольствий!

– И какой город ей понравился больше всего?

– Владивосток!

– Почему? Архитектура, природа, река, набережная?

– Она не ожидала, что на краю света может быть такой красивый город, вокруг тайга, а внутри бухта с прикольным названием «Золотой рог».

– Ну а вам самому тоже интересно было побывать в таких местах, куда звезды вашего ранга не ходят?

– Еще как! Причем, показывая ей все это, я и сам сделал немаловажные выводы. На тех же уральских заводах, например, рабочие получают не более 300–400 долларов в месяц, а у хозяев заводов – местных олигархов – ружья с бриллиантовыми мушками. Они супермиллионеры! Мастер, который водил меня по одному из этих заводов, у него, кстати, оказалось два высших образования, пожаловался на полное неуважение хозяев к рабочему персоналу. Правда, предупредил, чтобы я об этом со сцены не упоминал, иначе его уволят.

Потом с одним из таких российских капиталистов с большим человеческим лицом у меня произошел спор. Он пытался доказать, что они много делают благотворительных дел для тех же рабочих. Например, под Магнитогорском построили горнолыжный курорт. Я рассмеялся: «Для каких это рабочих? Не смешите меня, у меня простуда на губе выскочила, стремно смеяться! Горнолыжный курорт под Магнитогорском нужен для того, чтобы завлечь президента и после того, как он красиво съедет с горы на глазах у фоторепортеров и телекамер, чего-нибудь у него выпросить». «Но мы еще построили аквапарк с гостиницей!» – продолжал настаивать на своей благотворительности олигарх. «А это вообще самый что ни на есть прямой заработок!»

Мы окончательно разругались с ним, споря о советском прошлом. Он утверждал, что только сейчас наступило по-настоящему благородное нравственное для России время. И что в этом заслуга сегодняшних демократов. Я напомнил ему, что тот же Магнитогорский комбинат, с которого он имеет свои бабки, между прочим, был построен советской властью, по распоряжению Сталина. И так построен, что до сих пор приносит прибыль. Не мне ему объяснять – какую! Возражение было обычным: мол, Сталин все это построил на крови, погубив тысячи людей. Тут я не вытерпел: «Но он с этого не имел бриллиантовых мушек на своем собственном ружье, не откладывал себе в оффшорных банках на счета ворованных денег. Да, эти заводы построены на крови. Но вы-то, сегодняшние «демократы», имеете свои деньги именно с этой крови. Вы еще страшнее Сталина!»

Вернувшись в Москву, я разговаривал с одним из здешних банкиров. Спросил его, неужели нельзя ввести в государстве такой закон, чтобы хозяева предприятий имели право брать себе только некий процент от прибыли? 10 или 20 процентов. А государству проследить за тем, чтобы они этот закон исполняли. Банкир мне ответил, почти не думая: «Конечно, все можно. Правда, все равно украдут. Но если государство правильно наладит контроль за финансовыми потоками, то украдут не более 10 процентов». Это будет, как в цивилизованных странах, что означает – в пределах евростандарта воровства.

Вот так, благодаря дочери, с которой мы побывали на этих гигантах-комбинатах, я практически для себя понял главный отправной момент для национальной идеи возрождения экономики России.

Сегодня нами правят торгаши. И во власти, и в политике, и в экономике! А должны править люди не торгующие, а создающие. Творец создал нас по своему подобию. То есть творцами! Слово «рабочий» состоит из слогов «ра» и «бо», что означает «свет» и «бог». Это божественное слово. С тех пор как миром стали управлять рабовладельцы, они сократили его до «раб» и постарались, чтобы к этому слову за тысячи лет люди поменяли свое отношение как к чему-то плебейскому. Я не говорю, что торговцев не должно быть. Они тоже нужны. Только они должны играть по законам РАбочего человека, а не мы по их законам. Если торговцы помогают творцам, то они тоже становятся творцами. А иначе они твари!

Видите, какие иногда приходят на ум мысли, если всерьез занимаешься воспитанием детей!

Однако я бы не хотел, чтобы сложилось неверное впечатление, будто мы с дочерью в таких ангельских отношениях. К сожалению, как и все, ссоримся, и довольно жестко. И тяжело бывает, и печально. Сейчас она в самом тяжелом возрасте. Детей в годы созревания почему-то у нас в России стали называть противным словом «тинейджер». В то время как есть хорошее русское слово «подросток». Кто-то из детей в школьном сочинении даже написал, что Достоевский – автор романа «Тинейджер».

Однако я стараюсь себя сдерживать, не кричать на нее. Когда ей было двенадцать лет, мы однажды сильно поссорились. Вплоть до того, что я хотел наказать ее ремнем. У нее случилась истерика, она так плакала, что я дал ей слово никогда в жизни на нее больше не кричать. Трудно бывает, но сдерживать свое слово надо. Один или два раза только сказал ей: «Я помню, что я тебе обещал, но ты меня довела, поэтому сейчас прикрикну и больше не буду».

Я не уверен, что я прав. Во всяком случае, валокордин приходилось не раз принимать за последние годы.

Когда я думаю об извечной проблеме «отцов и детей», о том, как серчают родители, в том числе я сам, вместо успокоительной пилюли я иногда вспоминаю двустишье молодого поэта А. Алякина:

 
За ночные страданья, за душевные муки
Нашим детям за нас отомстят наши внуки!
 

Я уверен, что она подрастет и поймет меня, как я с опозданием понял своих родителей. Конечно, хотелось бы, чтобы она это сделала пораньше, пока я у нее еще есть.

Все врачи в один голос утверждают: все лучшее закладывается в ребенка до 12 лет. Потом те ощущения, которые в него вложены, просто форматируются обществом. Структурируются, приводятся в некую систему, зачастую заужая творческий потенциал ребенка. Мне этого делать не хочется. Да, она не дирижировала в пять лет большим симфоническим оркестром. И замечательно! Зато мы играли с ней в баскетбол. Читали книжки. Она, как и я, общеспособный ребенок. Поэтому долгое время будет человеком без определенных занятий. И пусть! Зато, я уверен, что наше с ней чтение в библиотеке, игра в баскетбол и путешествия еще не раз ее выручат в жизни!

У меня, между прочим, как утверждают многочисленные экстрасенсы, мозг вообще дремал до двадцати двух лет. Проснулся только после того, как я первый раз вылечился от пьянства. Этого я, конечно, дочери не желаю. Поэтому честно рассказываю ей о том, какой дурной у нее был отец в молодости. Зачем я это делаю? Да потому, что дети всегда не хотят быть похожими на своих родителей! И особенно не любят, когда родители врут.

Я собираюсь ей завещать, как и отец мне, чувство юмора, непримиримость к предательству, преданность друзьям и пытливость мозга. Вот это я понимаю – настоящее наследство! Не то что дом с озером и горой в Швейцарии, который любой ребенок может пропить или прокурить…

– Кстати, о чувстве юмора. Как вы считаете, оно передалось ей по наследству?

– Надеюсь. Правда, когда ей было годика четыре, она впервые попала за кулисы на мой концерт в Питере. Четырехтысячный зал. В таком зале зрители смеются особенно, как бы заводя собственной критической массой друг друга. Довольный успехом, я вышел со сцены, а она смотрит на меня и плачет:

– Что, – спрашиваю, – случилось?

– Папа, почему над тобой все смеются?

Но шли годы… Она не раз побывала с тех пор за кулисами и, я уверен, уже не представляет жизни без иронического к ней отношения. Недавно, например, наблюдала за тем, как подруги нашей мамы прощаются, когда уходят от нас:

– Папа, ты заметил? Это точно для тебя. Они целуются и при этом говорят: «целую». То есть как будто тот, которого поцеловали, совсем тупой и не понимает, что его поцеловали. Вставь в «Только наш человек!»

Мне нравится, что она влюблена в КВН. Причем в КВН в целом и во всех его участников поименно. Вообще, я считаю, это очень здорово, что у нас в стране возродился КВН, да еще и так мощно. А у нас играют повсюду: в институтах, школах, детских садах, яслях и… даже на зонах! Это ли не спасительный задаток Всея Руси. Ни в одной стране мира такой молодежной игры не существует. КВН объединил всех быстромыслящих молодых людей. Практически заменил ВЛКСМ в лучшем смысле этого слова. У нее, кстати, много друзей среди КВНщиков. Она и меня познакомила со многими КВНщиками. Большинство из них очень способные. Им только немножко не хватает профессионализма, зато они умеют «зажигать». Нашему поколению надо этому у них учиться. А им тоже есть чему поучиться у нас! Вот так, собственно, легко и решается проблема «отцов и детей».

– В чем еще ваша дочь старалась быть на вас похожей?

– Особенно она меня зауважала лет в пять-шесть, когда увидела, что я, несмотря на возраст, умею ходить на руках. Вскоре тоже научилась делать стойку вверх ногами. Кувыркалась целыми днями, везде: на пляже, на газонах, дома, в гостях. Видимо, ей, как и мне, нравится видеть мир не перевернутым, как мы привыкли, а таким, как он должен быть. Потом, увидев, как я сел на сцене на шпагат, научилась и этому. Только в отличие от меня ей при этом не больно.

– Ей, наверное, нелегко быть дочерью Задорнова среди своих друзей? Вас же все знают. К ней должно быть повышенное внимание.

– С одной стороны, моя фамилия придает ей некоей гордости. С другой – она ей, конечно, в тягость. Слишком часто в подростковом возрасте дети бывают жестокими, стараются сказать какую-нибудь гадость про маму или папу, тем более если это люди известные.

Но по-моему, она весьма достойно переносит эту «беду». Кстати, сама просит меня нигде ее не показывать, не вовлекать ни в какие действия или телешоу, как часто это делают известные родители со своими детьми. В этом смысле, я считаю, она права. Я никогда ее, извините за избитое слово, не пиарил! Сейчас, впервые, в разговоре с вами рассказываю о ней так подробно. И то потому, что она уже выросла. Так что пускай и впредь стремится к самостоятельности. Пытается стать личностью, без учета папиной фамилии. Я как-то ей сказал: «Дочь, есть побежденные в бою, а есть сдавшиеся без боя». По-моему, она не собирается сдаваться. Недавно я ее спросил:

– Может быть, хочешь поменять фамилию?

Надо отдать ей должное, она сначала подумала, потом ответила довольно уверенно:

– Нет, не хочу!

Для меня дорого то, что она все-таки сначала подумала. Значит, моя фамилия порой ее действительно угнетает. Обязывает. Как теперь говорят, грузит.

– Вы когда-нибудь за столом выпивали с гостями за нее? Какие-нибудь тосты в честь нее произносили? Если «да», то какой из них вам запомнился особенно?

– В последнюю встречу Нового года я сказал ей буквально следующее: «Решая твои проблемы, я здорово поумнел! Наверное, правы древние, когда утверждали, что дети приходят к родителям, чтобы совершенствовать их. Благодаря тебе, дочь, занимаясь твоими проблемами, я точно изменился в лучшую сторону. Короче, ты свою задачу уже выполнила. Нас с мамой воспитала. Теперь должна помочь нам выполнить нашу задачу – воспитать тебя! А значит, хоть иногда надо слушаться».

– Ее звать Леной. Она была так названа вами в честь вашей мамы?

– Да, и мою маму звали Еленой, и дочь звать Леной, и мама моей дочери тоже Лена. Поэтому вы меня можете называть просто – Ленин! Мне бы такой псевдоним подошел больше, чем некоторым! Но к сожалению, он уже был использован в истории.