Текст книги "Язычник эры Водолея"

Автор книги: Михаил Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Как будто он знал тогда, что через пять лет я кардинально поменяю свое мнение об Америке.

* * *

Мне иногда кажется, что родители уходят из жизни для того, чтобы дети начали все-таки прислушиваться к их советам. Сколько моих знакомых и друзей вспоминают теперь советы своих родителей, уже после их смерти.

После ухода отца из жизни я стал его послушным сыном!

* * *

Сейчас, когда отца нет, я все чаще вспоминаю наши ссоры. Я благодарен ему прежде всего за то, что он не был обывателем. Ни коммунисты, ни «демократы», ни журналисты, ни политики, ни Запад, ни писательская тусовка не могли заставить его думать так, как принято. Он никогда не был коммунистом, но и не попадал под влияние диссидентов.

Только мы, его самые близкие, знали, что он верит в Бога. У него была в тайнике иконка, оставшаяся от его мамы. И ее крестик. Незадолго до смерти, понимая, что он скоро уйдет из жизни, он перекрестил меня, некрещеного, давая этим понять, что когда-нибудь мне тоже надо креститься.

А диссидентов он считал предателями. Убеждал меня, что скоро их всех забудут. Стоит только измениться обстановке в мире. Я «инакомыслящих» защищал со всей прытью молодости. Отец пытался переубедить меня:

– Как ты можешь попадаться на эти «фиги в кармане»? Все эти «революционеры», о которых так трезвонит сегодня Запад, корчат из себя смельчаков, а на самом деле они идут театрально, с открытой грудью, на амбразуру, в которой давно нет пулемета.

– Как ты можешь, папа, так говорить? Твой отец в 37 году умер в тюрьме, и даже неизвестно, где его могила. Мамины родители пострадали от советской власти, потому что были дворянского происхождения. Мама не смогла толком доучиться. После того как ты написал романы о Японии, за тобой ведется слежка. В КГБ тебя считают чуть ли не японским шпионом. А эти люди уехали из страны именно от подобного унижения!

Отец чаще всего не отвечал на мои пылкие выпады, словно не уверен был, что в сорок с лишним лет я дозрел до его понимания происходящего. Но однажды он решился:

– КГБ, НКВД… С одной стороны, ты, конечно, все правильно говоришь. Но все не так просто. Везде есть разные люди. И между прочим, если бы не КГБ, ты бы никогда не побывал в той же Америке. Ведь кто-то же из них разрешил тебе выехать, подписал бумаги. Я вообще думаю, что там у нас наверху есть кто-то очень умный и тебя специально выпустили в Америку, чтобы ты что-то заметил такое, чего другие заметить не могут. А насчет диссидентов и эмигрантов… имей в виду, большинство из них уехало не от КГБ, а от МВД! И не диссиденты они, а… жулики! И помяни мое слово, как только им будет выгодно вернуться, – они все побегут обратно. Америка от них еще вздрогнет. Сами не рады будут, что уговаривали советское правительство отпустить к ним этих «революционеров». Так что все не так просто, сын! Когда-нибудь ты это поймешь, – отец снова ненадолго задумался и как бы не добавил, а подчеркнул сказанное: – Скорее всего, поймешь. А если и не поймешь, ничего страшного. Дураком тоже можно прожить вполне порядочную жизнь. Тем более с такой популярностью, как у тебя! Ну, будешь популярным дураком. Тоже неплохо. За это, кстати, в любом обществе хорошо платят!

Естественно, что после такого разговора мы снова поссорились.

У папы не было технического образования. Он не мог с математической точностью определить формулу сегодняшнего дурака. Он был писателем.

Недавно мне довелось разговаривать с одним мудрым человеком. В прошлом ученым-математиком. Теперь он философ. Как модно говорить нынче – «продвинутый». Он объяснял мне свою философию: большинство людей в мире воспринимают жизнь как двухполярное измерение. На самом деле жизнь многополярна. Многополярное устройство мира лежит в основе всех восточных учений и религий. Жизнь человека не есть колебания электрического тока между плюсом и минусом. Плюс и минус, на которые опирается западно-голливудская философия, в конце концов приводят к короткому замыканию.

Все, что мне объяснял современный философ, наверняка было точно с математической точки зрения, но мудрено для простого двухполярного обывателя. А главное, все это я знал давно от отца, который не употреблял в своей речи таких мудреных слов, как многополярные системы. Он пытался очень доходчиво мне объяснить, что «все не так просто». Не все делится на плюс и минус.

Как бы я хотел, чтобы сегодня отец слышал, что я все-таки начал прислушиваться к его словам, и еще… чтобы хоть разок спустился на землю и услышал: «Какие же они ту-пые!» – и аплодисменты согласного зала!

Я жалею, что он ушел из жизни хоть и с надеждой, что его дети поумнеют, но с неуверенностью за эту надежду!

Из выступления Михаила Задорнова на хабаровском телевидении. 2006

– Благодаря отцу я часто в жизни проявлял знания, которые неведомы были даже специалистам.

– Помню, как отец говорил мне, что китайцы живут по мудростям Конфуция, поэтому учителя у них во все времена получали больше, чем военные. В этом залог могущества их нации, которое в первую очередь подтверждается деторождаемостью.

– Недавно я был в Китае и очень удивил гида вопросом: «Сколько получает профессор и сколько – генерал?» Гид отметил, что никто из русских никогда такого не спрашивал. Я сказал, что читал Конфуция и мне очень интересно, как получилось, что за пять тысячелетий все империи развалились, а Китай сохранился. И гид ответил, что действительно до сих пор их учителя получают больше военных. Что и требовалось доказать. Потому-то страна и не развалилась, а еще весь мир завалила своей продукцией. И если так пойдет дальше, то и «Шатлы» для американцев будут скоро собираться по американским лекалам, но в Китае.

Из выступления Михаила Задорнова на хабаровском телевидении. 2006

Я часто думаю о родителях отца. Как они могли его таким воспитать? Ведь революция была, разруха… Его мать была учительница, отец – ветеринар из Читы. Мой прадед был священником. Говорят, что я даже на него похож. (Может, действительно мне от деда передалось желание проповедовать, только помноженное на чувство юмора? Вряд ли дед в церкви читал проповеди с репризами.) Более дальних корней отец не знал.

Из выступления Михаила Задорнова па хабаровском телевидении. 2006

– Я недавно задумался, почему мне так ненавистно слово «гламур». «Гламурные девушки», «гламурные передачи», «гламурные рестораны»… Понял я это после того, как одна из молодых светских москвичек спросила меня: не сын ли я того известного писателя, который написал любимый роман ее бабушки «Гламур-батюшка»?

Из биографии Николая Задорнова (Литературный словарь СССР)

После войны секретарь Союза писателей СССР А. Фадеев предложил молодому писателю Н. Задорнову поехать в Латвию для укрепления дружбы с латышскими писателями. Николай Задорнов согласился переехать на запад страны, где, по его словам, в архивах он мог изучать историю, дипломатию, морское дело… – все, что было необходимо для написания задуманных романов.

Из выступления Михаила Задорнова на рижском телевидении. 1993

– Латышские писатели уважали отца за то, что он не хотел вступать в партию, за то, что не стал секретарем Союза писателей, за то, что никогда не ввязывался в политические интриги. В свою очередь отец возил их на Дальний Восток, показывал им тайгу, Амур, задушевных сибиряков… Ему верилось, что в жизни люди такие же, как герои его романов, с. достоинством, и что у людей культурных национальной вражды быть не может. Он всегда хвастался своей дружбой с латышами.

* * *

Я часто думаю, почему отец так быстро и неожиданно ушел из жизни? Скорее всего, у него произошло полное крушение всех идеалов. Особенно тех, которые сформировались у него в Латвии. Едва поменялись времена, как латышские писатели от него отвернулись. Забыли и о том, кто их переводил на русский язык, благодаря чему они получали неплохие гонорары, и о том, какие экскурсии в заповедные края устраивал для них отец… В свое время он помогал журналу «Даугава», а как только Латвия стала независимой страной, редакция журнала объявила его сумасшедшим. Кроме того, объявился хозяин того дома, где была наша квартира. Отец понимал, что рано или поздно нас выселят. Для его достоинства это было слишком. Организм начал сдавать, не желая жить в унижении. Для отца не было большего унижения, чем невозможность защитить Россию, когда ее оскорбляли. Он предчувствовал, что жизнь сотворит с его идеалами, и не хотел этого видеть.

Из автобиографии Николая Задорнова

Почти все латышские писатели были солдатами и офицерами Латышской стрелковой дивизии во время войны. Их интерес к своей новой огромной Родине был велик. Они приняли меня как товарища, и за годы жизни в Латвии я видел от своих новых друзей много хорошего. Впоследствии я сдружился и с молодым поколением латышских писателей и даже организовал их месячное путешествие по Дальнему Востоку, взяв на себя роль гида, хотя и годился им в отцы.

* * *

Он тоже втайне верил в то, что Россия когда-нибудь оживет. Но когда понял, как она «оживает» под контролем диссидентов, эмигрантов и, как мы теперь говорим, «демократов», его организм просто не захотел в этом дальше существовать.

Из интервью Михаила Задорнова еженедельнику «АиФ». 1992

– Для меня Рига, Юрмала с ее пляжем всегда была той землей, которая давала мне силы. Сейчас я не люблю бывать в Латвии, и мечта моей мамы – уехать из Риги. Мой отец только что умер там. Несколько серьезнейших стрессов свели его в могилу. На нашу квартиру объявилось сразу трое хозяев, якобы живших там до сорокового года. Такое впечатление, что эти господа жили в коммунальной квартире. Но главное, мы как-то неожиданно стали чужими в этой стране и чужими друг другу.

* * *

В один из последних дней его жизни я прогуливал отца по его кабинету, где когда-то мы читали «Фрегат „Паллада"». Выходить на улицу у него уже не было сил. Он и гуляя в комнате держался за меня обеими руками. Я настежь открыл окна. Напротив зазеленел уже парк, в котором он любил гулять. В окно дышала наливающаяся полнокровием весна! Отец попросил подвести его к полке с его книгами. Долго смотрел на них, потом сказал мне: «Этих людей я любил!» Я понял, что он говорит о героях своих романов. Он попрощался с ними. Это были практически последние слова, которые я от него слышал.

Видимо, о реальных людях, окружавших его в жизни, ему вспоминать не хотелось…

Из автобиографии Николая Задорнова, написанной в последние годы жизни

Конечно, я мог бы принести больше пользы делу дружбы и с Китаем, и с Японией!

Из статьи писателя Г. В. Гузеико. 1999

За такие книги, которые написал Николай Задорнов, писателю необходимо на берегу Амура поставить памятник!

«От Амура до Даугавы»

Из статьи о писателе Н. П. Задорнове, напечатанной в одном из журналов на Дальнем Востоке

К 90-ЛЕТИЮ НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА ЗАДОРНОВА (1909–1992) В ХАБАРОВСКЕ НАД АМУРОМ-БАТЮШКОЙ УСТАНОВИЛИ ПАМЯТНИК ПИСАТЕЛЮ.

В память о писателе, который много сделал для Дальнего Востока, власти города Хабаровска выделили красивое место для памятника на берегу Амура, там, где Николай Задорнов любил бывать. Его сын Михаил – известный сатирик – рассказал, что именно в этом месте в 66 году он впервые со своим отцом вышел на берег Амура и искупался в нем. Теперь на этом месте будет памятник Задорнову-старшему. Автор проекта – скульптор Владимир Бабуров – признался, что поначалу памятник у него не получался, поскольку он старался вылепить Задорнова-старшего, имея на руках только его фотографии. Но потом, познакомившись с Михаилом Задорновым, понял, что сын очень похож на отца, и некоторые детали отца вылепил с сына. Памятник Николаю Задорнову будет стоять неподалеку от памятника Муравьеву-Амурскому. Великому сибирскому губернатору мы обязаны подписанием договора о границах с Китаем. При нем сбылась мечта великого русского мыслителя, и «Россия приросла Сибирью». Интересно, что деньги на памятник Муравьеву-Амурскому в начале 80-х годов перечислял не только Задорнов-отец, но по его просьбе и его сын – уже к тому времени популярный сатирик.

МАМА

Из очерка Михаила Задорнова «Мамы и войны». 2000

Когда я приезжаю в Ригу, мы с мамой часто смотрим вместе телевизор. Маме уже за девяносто. Она никогда не была ни в одной партии, не состояла в профсоюзе, комсомоле, не пела хором патриотических песен. Ни с кем не шагала в ногу, не меняла взглядов в зависимости от смены портретов на стенах, не сжигала партбилетов и наглядно не раскаивалась в преданности предыдущим портретам. Поэтому, несмотря на возраст, до сих пор рассуждает трезвее многих наших политиков. Посмотрев однажды репортаж из Севастополя, она сказала: «Теперь турки могут потребовать у Украины Крым. Ведь по договору с Россией они не имели на него права, пока он был российским». Но больше всего из новостей ее волнует Чечня. Мой дедушка, ее отец, царский офицер, служил в начале века на Кавказе. Мама родилась в Майкопе, потом жила в Краснодаре.

– Не будет в Чечне ничего хорошего, – настойчиво повторяет она, слушая даже самые оптимистические прогнозы и заверения доверенных правительству лиц. – Они не знают кавказцев, не знают истории.

Мама наивно полагает, что политики и генералы, так же как она, беспокоятся о Родине, но все время ошибаются, потому что получили неаристократическое образование.

Иногда, очень мягко, я пытаюсь доказать маме, в чем ее главная ошибка. Она оценивает наших руководителей, помещая их в свою систему координат. Они же существуют в совершенно другом измерении.

Как это ни глупо, я начинаю рассказывать ей об олигархах, о ценах на нефть, о войне как сверхприбыльном бизнесе. Что еще глупее, от таких разговоров я часто завожусь, забывая о своей маске циника, и фантазирую пылко на разные исторические темы.

Как правило, от моих фантазий мама, сидя в кресле, начинает дремать, при этом продолжает кивать головой, словно в знак согласия со мной. На самом деле это ее неиспорченный излишней политизированностью мозг находчиво отгораживается дремой от того мусора, которым переполнены сегодня головы среднестатистических россиян. И моя в том числе.

Елена, дочь Мельхиора

Интервью с Еленой Мельхиоровной Задорновой, взятое журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной

СТРАНИЦЫ УШЕДШЕГО ВЕКА ГЛАЗАМИ СТОЛБОВОЙ ДВОРЯНКИ. ДОЧЕРИ ЦАРСКОГО ОФИЦЕРА. ЖЕНЫ ИЗВЕСТНОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ И МАТЕРИ ПОПУЛЯРНОГО САТИРИКА ЕЛЕНЫ МЕЛЬХИОРОВНЫ ЗАДОРНОВОЙ

Такие встречи случаются не часто, их принято называть подарком судьбы, а значит – повезло. Не в романах и не в кино – в обычной рижской квартире меня с головой окунули в события революции 17-го и Первой мировой, сталинских пятилеток и Великой Отечественной. Их свидетельница и непосредственная участница, в свои без малого 90 лет помнила мельчайшие детали минувшего века. Она хранила дома фамильный герб «Белый лебедь» и целый портфель документов древнего рода, корнями уходящего в эпоху польского короля Стефана Батория. И это было самым ценным достоянием Елены Мельхиоровны, урожденной дворянки старинной семьи Покорно-Матусевичей, в замужестве – Задорновой.

…В девять лет ее вели на расстрел. Вместе с мамой и отцом. Стоял шальной 18 год. Август. Жара. Шли по высохшей траве. Она думала: «Вот трава вырастет, а меня не будет…» Вся вина девочки состояла в том, что родиться ей довелось в семье царского офицера Мельхиора Иустиновича Покорно-Матусевича… И до, и после этого дня судьба подкидывала много бурных событий. Впрочем, обо всем по порядку…

1914-й Детство

Маленькую Лилю воспитывали, как было принято в дворянских семьях: наряжали, баловали; до трех лет с ней занимались няньки, с шести лет девочку начали учить музыке. Способности к фортепиано и вокалу у нее были замечательные. Сложись жизнь иначе, она могла бы стать певицей… Но когда ей исполнилось пять лет, началась Первая мировая война.

– День был жаркий, – вспоминала Елена Мельхиоровна. – Мороженщики, как всегда, возили по улицам свои тележки и громко кричали: «Мороженое! Мороженое!» Мама обычно давала мне деньги, я подбегала и покупала эти «лизунчики», как мы тогда их называли…

В этот день ее маме прислали посылку с особо модным легким пальто – одежду она выписывала из Варшавы. Там же было и красивое пальто для маленькой Лили. В пять вечера, как обычно, пошли на прогулку, а поскольку стало прохладнее, надели новые пальто. Но особенно ей запомнился день потому, что вскоре мороженщики исчезли с улиц. Таким было начало Первой мировой войны – глазами пятилетней девочки.

Из воспоминаний Михаила Задорнова

Я помню это серое бабушкино пальто, которое она очень любила. Бабушка часто в нем ходила, как бы вспоминая последние счастливые годы перед войной и революцией. Ее даже хоронили в этом пальто…

Батум.

Отца, который закончил военное училище в Динабурге и с 1903 года был царским офицером, мобилизовали и отправили в Батум, на турецкий фронт, комендантом одной из крепостей. Лиля с мамой поехали к нему.

– Окна комнаты, которую мы снимали в Вотуме, выходили на улицу, по которой проезжал с вокзала новый главнокомандующий русской армией – великий князь Николай Николаевич, дядя Николая II… Потом, сидя в фаэтоне, мы с мамой наблюдали парад, устроенный в его честь.

А после парада на бульваре был торжественный обед, и Лиле здорово досталось от мамы за то, что она макала хлеб в тарелку с борщом…

Первое, что приказал главнокомандующий, – за сто верст от города выселить семьи офицеров. В Батум понаехали более сотни знатных девиц – сестер милосердия, у офицеров кружились головы, возникали ссоры, дуэли… Отец снял под Батумом дачу Чайковского с большим красивым фонтаном. Однажды в фонтане утонул любимый Лилин котенок. Она горько плакала, пока отец не привез ей письмо от утонувшего котенка. В своем послании пушистый страдалец объяснил девочке причину своей гибели: он плохо себя вел, гонялся за птичками, за что и был наказан. Так ненавязчиво отец успокоил дочь, а заодно преподал урок: нельзя творить зло…

Зимой Лиля ходила в детский сад, которым руководили сестры-баронессы. Один день говорили по-французски, другой – по-немецки, много читали и рисовали.

«Вывести в расход!»

…На турецком фронте шли бои. Когда отец вместе с войсками отправился на взятие Трапезунда, мама с дочерью уехали обратно – в Майкоп… В 17-м Лиля пошла в первый класс гимназии. В день, когда царь отрекся от престола, девочка, воспитанная в строгих традициях дворянского этикета, наслушавшись старшеклассниц, вернулась домой со словами: «Все. Больше никаких мне замечаний: царя нет, что хочу, то и делаю».

Пришел 18-й. Фронты разваливались. Вскоре домой вернулся отец. Наступило страшное время. Майкоп переходил из рук в руки… Накануне в городе большевики разбросали листовки. Ожидали погромов. В 8 утра всех разбудили первые залпы. Мама Лили, выглянув в окно, увидела толпы бегущих людей. Схватив маленькую дочку и не набросив даже кофточки, кинулась на улицу. Отец помчался вслед, на ходу хватая шаль, – прикрыть ей плечи.

Кто на линейках и фаэтонах, кто пешком – люди бежали к мосту, по которому уже двигались отступавшие белогвардейцы. Гражданских не пропускали. Чтобы укрыться от свистевших вокруг пуль, спустились на самый берег. Но успели дойти лишь до мельницы – навстречу бежали офицеры с криками: «Дальше не ходите, там красные!» – и бросались вплавь.

Заночевали в сарае на сене. Рядом бегали большие крысы. Ночь была лунная. Утром красноармейцы пришли осматривать мельницу, кто-то из жителей стоящих по соседству домов указал им, где прячется семья офицера… В этот момент Покорно-Матусевичи стояли на аллее. Увидев их, красные с шашками наголо бросились на отца. Не раздумывая ни секунды, Лилина мать обняла его и закрыла собой. Это остановило солдат.

Затем всех троих повели в полк. На расстрел. Упоенные победой и алкоголем, красноармейцы кричали: «Вывести их в расход!» Но исполнять приговор никто не взялся: все были пьяны. Повели в другой полк. И тут вмешалась судьба. Командиром полка оказался человек, в свое время вместе с Мельхиором Иустиновичем воевавший на турецком фронте. Он уважал отца Лили за то, что тот, в отличие от других офицеров, никогда не бил солдат, считая это унижением своего достоинства. Считая Покорно-Матусевича человеком исключительно благородным, командир приказал отпустить семью… Толпы Елена Мельхи-оровна боялась до конца жизни.

В город возвращались по разграбленным улицам. Вокруг богатых особняков повсюду валялись карты: накануне погрома интеллигенция развлекалась преферансом и пасьянсами… В доме фабриканта Терзиева, где они снимали квартиру, шел обыск. Но никого не тронули, дочери хозяина успели переодеться в горничных и таким образом спаслись…

В одном доме с ними жила семья дворянина Саватеева, марксиста по убеждениям. При большевиках он занимал высокий пост – председателя горисполкома. При белых Саватеев сидел в тюрьме. Когда пришли красные, его освободили. Саватеев вернулся домой. На следующий день белогвардейцы снова отбили город. Уже в пять вечера Саватеева приехали арестовывать. В ту же ночь его повесили на площади.

«Помни свою фамилию!»

В марте 20-го Деникин отступил, и в Майкоп снова пришли большевики. 20 мая бывших царских офицеров вызвали на регистрацию на станцию Кавказская (теперь город Кропоткин). Прощаясь, отец обнял дочь со словами: «Маленькая, помни свою настоящую фамилию – Покорно-Матусевич». Все уехавшие с ним офицеры были расстреляны. Отец спасся чудом. Дав денег охраннику, он попросил купить хлеба, а когда тот отошел, взял со стола свои документы и съел их вперемешку с черным хлебом. Вместо расстрела его отправили на три года в трудовые колонии типа ГУЛАГа.

– Мы жили у знакомых. Обносились страшно, мама ходила в папиных башмаках. Она хваталась за любую работу. Два года я не посещала гимназии, так как зимой не во что было обуться. Семейный сапожник Зюзюкин предложил маме подработать: из чайных полотенец грубого полотна она выкраивала заготовки для модных белых ботинок. Кое-как сводили концы с концами.

Вираж судьбы.

– В 23 году из лагерей вернулся совершенно больной отец. Каждый месяц он ходил отмечаться в ГПУ, а мама ждала его на углу. В 60 лет отец попал под чистку соваппарата, остался без работы и пошел учиться на курсы счетоводов.

После школы в 28 году Елену приняли в Краснодарский музыкальный техникум – сразу на второй курс. Но возможностей учиться не было – за учебу нужно было платить. Так она не стала пианисткой. Через месяц она вышла замуж за давно влюбленного в нее молодого человека. В 30-м родился сын, назвали его Лоллий. Елена мечтала, чтобы он стал скрипачом или дипломатом…

Муж числился в Москве – в Минтяжпроме, а работал на разных стройках: под Каширой, в Сталинграде, Севастополе, Илсевске, Краснодаре, Уфе… Вместе с ним по стране колесила семья. В Ижевске и Краснодаре Елена работала корректором в издательствах. А когда переехали в Уфу, на строительство крупного завода, ее взяли в заводскую газету. И однажды…

…однажды в редакции появился журналист из городской газеты – Николай Задорнов. Его очерк Елена раскритиковала в пух и прах. С этого и началась любовь.

– Его отец был арестован, обвинен во вредительстве и умер в тюрьме. Это пятно всю жизнь оставалось на Николае Павловиче. Как на мне – дворянское происхождение. Общность судеб нас очень сроднила.

Когда муж уехал на месяц в санаторий, Елена ушла из дому. Вскоре поднялся страшный скандал: как так – журналист у инженера увел жену! Муж прислал письмо с угрозами. С этим письмом она отправилась в загс, и там без всякого суда выписали развод. А секретарь обкома, башкир, встретив Задорнова, похлопал его по плечу: «Молодец!» Тем не менее решили уехать в Москву – подальше от неприятностей.

В Москве Николай Павлович, с юности увлекавшийся театром, на актерской бирже труда встретил знакомого режиссера Вознесенского, который в 30-е годы прошел сталинские лагеря. Тот уговорил его отправиться в Комсомольск-на-Амуре, где отбывавшие срок актеры своими руками построили театр. Так Елена попала на край света.

«Я подам тебе знак»

На Дальний Восток война пришла в понедельник – все-таки семь часов разницы с Москвой. Началась мобилизация. 9 июля они решили зарегистрировать брак. В очереди в загс простояли с утра до пяти вечера. Проводила мужа со слезами. А ночью стук в окно – вернулся. Комиссия завернула из-за сильной близорукости.

Всю войну Николай Павлович проработал на хабаровском радио, прошел спецкором и японский фронт. В августе 42-го родилась дочка Мила. А через месяц в оккупированном немцами Краснодаре умер отец Елены. Тогда она о смерти отца еще не знала: связи с Краснодаром не было никакой. Но маленькая дочка в этот день так сильно плакала, что она записала дату. Когда-то Мельхиор Иустинович, увлекавшийся астрологией и оккультными науками, говорил ей: «Если я умру без тебя, подам тебе знак». Так и получилось. Духовная связь отца и дочери была очень сильной.

Из воспоминаний Михаила Задорнова. 2005

В последние годы жизни мама попросила меня найти могилу ее отца. И я специально поехал в Краснодар на гастроли. Но могилы не нашел, так как кладбище оказалось очень запущенным и никаких регистрационных записей не сохранилось. Примерно через год мама попросила заказать камень и написать на нем фамилию ее отца, чтобы у него был надгробный камень… Мы с сестрой сделали это, и мама осталась очень довольна. Сейчас этот камень с фамилией ее отца установлен на Лесном кладбище – там, где похоронены мои мама и бабушка. Так они снова собрались вместе…

По сей день неизвестно место, где похоронен отец: немцы не вели регистрации. Может быть, поэтому кажется, что он не уходил. А ведь и в самом деле рядом: в пожелтевших листах родословной, в письмах, на снимках – и в памяти…

Из газетной публикации. Рига. 2003

До последних дней Елена Мельхиоровна Задорнова сохраняла ясный ум, хорошую память и доброту по-настоящему интеллигентного, много знающего о жизни человека. В 2003 году Елены Мельхиоровны не стало. «Только с этого момента, – признался Михаил Задорнов, – я понял, что мое детство закончилось».

Литовская родня

Из интервью с Михаилом Задорновым, взятого журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной. 2005

По маминой линии у Михаила Задорнова – дворянские корни, по отцовской – были в роду священники, учителя, доктора и крестьяне.

– Михаил Николаевич, вы вместе с сестрой Людмилой упорно пытаетесь восстановить родословную семьи. И вроде бы даже обнаружили родственные связи в Литве?

– Мой дед по материнской линии был царским офицером, его братья жили в Литве. Когда после революции Литва отделилась (не понимаю, почему страны Балтии не любят Ленина, ведь они благодаря ему получили независимость впервые за 200 лет), дедушка потерял все связи со своими братьями. Уже в наши дни моя сестра занялась изучением семейных корней, отправляла запросы повсюду. И однажды нам прислали из Литвы наше генеалогическое древо. Это было так интересно – читать, рассматривать.

А потом я поехал в Литву на концерты. И на местном радио меня полушутя спросили: «Почему вы так часто к нам приезжаете?» Я ответил: «Потому что я свой, здесь жили мои предки». И назвал фамилию Матусевич из Зарасая. В Зарасай наши родственники, видимо, пришли из Польши, когда строилась дорога Варшава – Петербург.

Вдруг в комнату влетает редактор и говорит, что звонит Матусевич из Зарасая и спрашивает, почему в эфире упоминают его фамилию? На следующий день я поехал к нему в гости и увидел симпатичного человека… с профилем моей мамы. Оказалось, это мой троюродный брат!

Он показал мне семейный альбом, который при советской власти хранил в огороде и только недавно откопал. «Я нашел почти всех родственников, кроме двух ветвей, – сказал он. – Может, вы узнаете кого-нибудь?» Смотрю – а там свадебная фотография моих дедушки с бабушкой – та же, что и у моей мамы.

Троюродный литовский брат показал мне памятник роду Матусевичей на кладбище Зарасая. Так я нашел родственников по маминой линии и даже наше фамильное кладбище.

Мой троюродный брат похвастался:

– Мы ухаживаем за этим кладбищем! -

– Молодцы! Впечатляет!

– Нравится?

– Да, но мне сюда еще рановато! К тому же я – российский гражданин. Меня ваши власти сюда не допустят.

Из очерка Михаила Задорнова «Мамы и войны». 2000

Если во время «Новостей» мама задремлет, то ненадолго, к концу просыпается. На десерт в «Новостях» всегда рассказывают о чем-то, как это принято говорить, «позитивном». Суровый, с горчинкой в начале новостей голос диктора к финалу передачи добреет. Он становится похожим на голос советского диктора, который рассказывает нам о наших индустриальных успехах, о том, сколько выплавили стали и чугуна и произвели соды на душу населения. Поскольку нынче о душе забыли, то диктор тем же голосом сказочника рассказывает нам о родившемся в Московском зоопарке бегемотике или свадьбе цыганского барона. Однажды мама открыла глаза, когда показывали Московский бал шляп.

Да! В далеких российских городах похороны десантников, голод, радиация, повышенный градус ненависти, беспросветное будущее, нелогичная жизнь, а на экране бал шляп! Каких только шляп здесь нет! Похожих и на колеса, и на тлеющие на голове костры, и на клумбы, и на кимоно, и на ветки каких-то диковинных растений, и на соломенные крыши. После того, что мы слышали в начале «Новостей», такой бал шляп представляется некой фиестой в сумасшедшем доме.

Увидав священника на бале шляп, мама встрепенулась. «Уладить все конфликты в мире могут только главы конфессий, – говорит она мне. – Ты подай эту идею кому-нибудь, когда у тебя будут брать интервью».

Я соглашаюсь: «Действительно, война между народами невозможна, навоевались! Теперь если и будет мировая война, то между паствами. Ты права. Надо об этом упомянуть в каком-нибудь интервью».

Кто-то из жен бизнесменов хвастается своей шляпкой, похожей на лист-лопуха с гнездом для ворон наверху! Она с гордостью рассказывает телезрителям о том, что ее шляпку освятил ее личный друг – владыка, который эксклюзивно отпускает ее эксклюзивные грехи в своем эксклюзивном бутике-храме, и она рассчитывает поэтому на балу на один из эксклюзивных призов.

– Слава Богу, что на этом балу хоть нет нашего президента, – говорит мама.

Она верит нашему президенту, она постоянно приводит мне доказательства его преданности России. Мне тоже хочется ему верить, но я пока боюсь. Мне надо, чтобы сначала кончилась война в Чечне!

Дочь

…Она с детства любила всех зверей без разбора. Словно придя к нам из космоса, еще ведала, что звери добрее людей. Когда дочке было десять лет, она упросила дворника в детском лагере отдать ей котенка, которого тот нес топить. Котенка, правда, потом подкинула мне. Из трусливого взъерошенного комочка он превратился в самодовольного разжиревшего садового кота. До сих пор живет у меня во дворе. На калитке я написал: «Осторожно, злой кот». На самом деле спасенный оказался таким добряком, что боится пролетающих мимо него бабочек, от вида ворон бледнеет и прячется под кустами от стрекоз…