Текст книги "Волшебный колодец (сборник)"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Ничего не попишешь, ребята, – сказал он, – есть миры, в которые надо входить с чистой совестью.

Поднял взгляд и посмотрел на добытчиков:

– А кто из нас видел, с чем ее едят, эту штуку, – совесть?..

МАША

Б. Р КЕЛЕРУ

1

– Борис! Да проснись ты, слышишь!

Спальный мешок заерзал на пихтовой подстилке, растянулся, как гигантский кокон.

– Ни одной собаки! – тряс Василий товарища. – Все исчезли.

Кокон опять зашевелился, показалась голова Бориса.

– А мне снилось… море, – сказал он. – Такое синее…

– Ты пойми – ни одной!.. – волновался Василий. – Как ветром унесло!

– Куда?

– Знал бы – не спрашивал!

Борис сел, извлек откуда-то шапку, нахлобучил из голову: мороз – двадцатиградусный.

– Сбежали? – спросил он, безучастно позевывая. – А море – ух, синее! – Потянулся так, что затрещали суставы.

Василий выругался с досады:

– Да придешь ты в себя?..

Утро разгоралось медленно. Розовый свет сочился на ладь заснеженной реки, трогал дальние вершины и терялся в низинах, в пучине уходящей ночи. Река поворачивала на север крутой излучиной, раздвигала тайгу. Все было чистым, нетронутым… Странно чернели на белизне двое нарт, пепел костра. И кругом – ни звука.

Это подействовало на Бориса больше, чем слова и голчки Василия. Вскочив на ноги, он закричал:

– Рустан, Рустан! Салка!..

Крик понесся над рекой, глухо отразился от обрывов берега.

– Куда же они девались? – спросил Борис, оглядываясь по сторонам.

Отпечатки лап, испятнав снег вокруг костра, устремлялись к берегу, к излучине. Геологи бросились по следу.

Это была неплохая разминка, вроде зарядки, да и мороз подхлестывал подходяще. Но главное – почему и как далеко ушли собаки?

Запыхавшись, друзья обогнули мыс, круто вдавшийся в реку, и остановились. Стая была здесь, в полном сборе.

Накануне вечером Борис и Василий взорвали на берегу сползший откос, тут же хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить к пробам, но глыба нависла так угрожающе, что друзья сочли более благоразумным найти для ночлега место небезопаснее. И сделали правильно: глыба отвалилась, и на высоте двух-трех метров открыла узкую щель, черневшую на белом известняке. Собаки ныряли в щель и появлялись оттуда с добычей. Здесь же, между камней, пожирали куски… Увидя Бориса и Василия, подхалимски завертели хвостами: мы-де никуда не сбежали, все здесь и, в-общем, не плохо позавтракали.

– Рустан! Салка! – позвал Борис. – Ко мне!

Вожаки отделились, пошли; за ними потянулись другие, зализывая окровавленные пасти.

– Что вы нашли? Какую мерзость? – с отвращением спрашивал Борис.

Сытые звери повизгивали, чувствуя, что в голосе людей нет угрозы, делали попытки потереться мордами об унты Бориса и Василия.

Те отступили: собачьи пасти были в крови до самых глаз, облеплены бурой шерстью; кругом валялись остатки ночного пиршества.

Одолевая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызанным куском.

– Борис!..

Тот рассматривал клочок кожи, и когда поднял глаза, в них было удивление и вопрос:

– Не пойму…

– Это непостижимо, Борис. Мамонт!

Оба, как по команде, подняли взгляд к зияющей щели. Остроухая лайка пробиралась туда, воровато оглядываясь.

– Румка! – заорал Борис. – Куш!

Собака повернула прочь, а все остальные шарахнулись от людей в недоумении.

Пока Борис отгонял собак, Василий карабкался по камням к отверстию. Товарищ нагнал его у самой дыры, и то, что предстало взорам, потрясло обоих до оторопи.

В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного. Бурая шерсть висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть кожи и мяса содрана, виднелось обглоданное ребро… В глубине угадывались очертания еще большего зверя. Но внимание друзей было приковано к рваной ране: из нее – невероятно! – крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!

2

– Ехать надо сейчас же! – говорит Борис, стряхивая с одежды снег…

Они покинули пещеру, но еще не могут прийти в себя. Перед глазами – полутьма, и в ней, как гора, зверь, привалившийся боком к скале, с опущенным хоботом и закрытыми глазами. Казалось, животное дремлет, может вдруг свернуть и развернуть хобот. Туша была не тронута. Первому, попавшему собакам на завтрак, – не повезло. Этот же исполин стоял как живой, подойти к нему было жутко. Мертвый? Замороженный?.. Рука ощущала грубость и в то же время эластичность его кожи, холодной, как лед, но не мерзлой, – она подавалась под пальцами.

В пещере было теплее, чем снаружи. Воздух, проникая в отверстие, клубился легким белесым парком.

Прежде всего, надо было закрыть дыру. Животное сохранилось в постоянной температуре. Отверстие заделали снегом.

– Случай необычайный, – согласен Василий с Борисом. – Надо ехать немедля.

– До Средне-Колымска пять дней пути. Взять обе упряжки – четыре дня. Езжай, Вася, поднимай всех!

Завтрак друзья завершают молча, каждый обдумывает свое.

Так же молча запрягают в нарты обе упряжки – одну за другой. Нарты Василий берет одни: продукты, корм для собак, ружье, – ничего лишнего, – и через минуту видна лишь черная точка в вихревом снежном облаке.

Борис садится к костру. Находка, действительно, необычна. Встречались кости, бивни, останки с кожей и шерстью… Но такой удачи не знал никто. Если бы не собаки, – два целых, – так и сказал бы, – живых мамонта! Это странное ощущение, что они живые, овладело Борисом с первого взгляда, когда он увидел капли темной крови: животное в спячке, в анабиозе!

Память торопливо развертывает все, что известно об анабиозе: биологические процессы замедленны… Отсутствуют внешние признаки жизни… Наблюдается при вмерзании в лед небольших организмов-инфузорий, насекомых. П. И. Бахметьев открыл закономерность анабиоза – нет полного промерзания и тканевые жидкости остаются при низких температурах в переохлажденном, но жидком состоянии… Здесь то же самое! – Борис глубоко вздыхает, чувствуя, как подкатывает к горлу сердце. – То же самое?! – И смеется сам над собой: там – инфузории, здесь – гора, зверь!.. Куда не заведет фантазия!

И все-таки не фантазия! Он сам чувствовал, видел – живые!..

Порыв гаснет вновь: сколько могли быть во льду, в лабораторных условиях эти несчастные инфузории? Неделю, месяц?.. А тут – пятьдесят тысяч лет!.. Можно ли сравнивать?!

А перед глазами спокойная поза громадного зверя, опущенный хобот, закрытые глаза – спит!

3

Борис был человеком, у которого тесно переплелись мечта и практика, фантазия и дело. С детства он рвался в Арктику, к полярным сияниям, к подвигам. Окончил Арктический институт, уехал с геологами на Омолон, приток Колымы. Правда, не все оказалось здесь подвигом. Было много простой черновой работы, но не мало было и романтики в этих просторах, снегах. А главное, – люди! Какие сердца, характеры!.. Повстречался с Василием. Они сразу нашли друг друга. Василий тоже романтик, но только другого склада: трезвый, умеющий рассчитывать наперед, он удивительно гармонировал с порывистым фантазером Борисом, умел остановить товарища вовремя, но умел и поставить настоящую, увлекательную идею.

То, что они пустились в зимний рейс, в конце концов, мысль Василия. Лето на Колыме коротко. Со своей группой они прошли немало, но сделать обоим хотелось больше. Вот почему, испестрив карту значками, которые скрывали тысячи неожиданных возможностей, ояи решили вернуться к этим местам зимой. Выход лантанидов на Колыме, на который они наткнулись осенью, перед самыми снегопадами, взволновал друзей редкоземельными элементами – именно тем, в поисках чего они бродили по тайге и тундре все лето. Открытие под зиму! Не досада ли?.. С большим трудом удалось договориться об экспедиции с начальством георазведки – в этом больше заслуга Василия. А на складе Борис до хрипоты спорил с Гараниным, заместителем начальника базы: «Оборудование нужно самое лучшее, Павел Андреевич! Церий, рубидий – с плохими приборами за ними не угонишься, ускользнут, как вода между пальцев…» Гаранин, скуповатый, но технически грамотный человек, приборы давал. «Пиши расписку», – требовал, выдавая особенно ценные, с деталями из платины и иридия. Борис писал, заверял, что ничего не испортит. «Рацию – через десять дней, – обещал Гаранин. – Аккумуляторы на зарядке». Но кто согласится ждать, если начальство в любой момент может раздумать и отменить экспедицию?.. Согласовав маршрут и надавав обещаний, что в сторону не сойдут ни на шаг, – «В случае чего, где вас искать?..» – Борис и Василий вырвались из-под опеки начальства.

Это был хороший поход: костры, охота, дневник… Надежды друзей оправдались: они открыли торит. Да мало ли еще что открылд?! А сейчас за спиной – целый окоченевший мамонт. Его надо только оживить. Только!.. Что в этом слове – еще за пределами мысли, но само слово поражает, как удар грома.

– Оживить!.. – Борис встает, возбужденно ходит по берегу.

Опыты на рыбах, летучих мышах показали возможность оживления! Даже когда было поверхностное обмерзание. Борис вспоминает эластичную кожу мамонтов, холодную, как лед, но – не лед! Хочется еще потрогать, ощупать ее, оживить!..

– Как оживить? – Борис ударяет кулаком по ладони. – Как?.. – И снова садится на снег, упирая взгляд в пламя костра.

4

Ночь наползает неторопливо. Поднялась луна, огромная, оловянная. Мороз. Середина апреля, а холода жмут нещадно. Борис подбрасывает в огонь сучья. Пламя взмывает выше, пляшет, волнуется. Это помогает думать. О том же…

В тишине слышатся отчетливые шаги. Борис поднимает голову. За костром темнота, ночь и луна, – лишняя, как пуговица, пришитая к небосводу.

– Кто идет? – спрашивает Борис.

Шаги замедляются, слышно частое дыхание человека. Борис вскакивает и почти сталкивается с Василием.

– Борис… – тяжело опускается тот у огня.

Без рукавиц, в порванных заиндевелых унтах, Василий похож на призрак: одежда обледенела по пояс, по грудь.

– Там… полынья, – говорит он. – Влетели с разбегу. И сразу – под лед: собаки, нарты. И сам – тоже… если б не вмерзшее корневище… – Василий с отчаяньем смотрит в лицо Бориса. – Двести километров пути. Без ружья, без спичек…

– Ладно! – Борис понимает товарища, достает спальный мешок, белье. – Не пропадем.

Помогает Василию раздеться, трет ему посиневшие ноги. Потом они сидят у костра. У Василия в глазах дрожит, плещется ужас пережитого. А может, это блики пламени?.. Борису хочется поделиться с товарищем мыслями о мамонтах. Но до этого ли сейчас?!

Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает, каким сложным и трудным будет завтрашний день, «Оживить… – И опять тот же вопрос: – Как это сделать?..» На миг перед глазами море-синее, крымское. «Почему – море, – думает Борис, – когда кругом мамонты, мамонты… Один, – считает, – другой… третий…» – и проваливается в сон.

Разговор между друзьями произошел утром, за завтраком.

– Пешком по апрельскому снегу, – начал Борис, – десять-двенадцать дней. Наступит весна, – мамонта не убережешь.

Василий кивает, соглашается.

– Рисковать мы не вправе, – пойми. – Борис решительно поднимает глаза. – Мамонта надо оживить.

Василий не доносит кружку до рта: что он, Борис, сошел с ума? Оживить мамонта?

Но взгляд Бориса тверд, решителен, слово, очевидно, продумано. И первое, что срывается с губ Василия, – тот же вопрос:

– Как?

– Вот именно. А путь один – медленное, тщательное прогревание всего тела, каждой клетки.

– Костром пещеру не прогреешь, – возражает Василий. – Солнца недостаточно. Высокочастотным током?.. Нужны заводские условия, электричество!.. – Но предложение Бориса увлекает и его, он видит спокойную позу животного, мирно опущенный хобот. – Что у нас есть? Снег, вода, камень, ветер… Впрочем, – делает резкий жест, – есть лед. Лед и вода! – В душе у него до сих пор стоит ужас вчерашнего купанья – как он цеплялся застывшими руками за ледяную кромку, – а в голове другое. – Вода и лед! – повторяет он. – Электричество будет!

Борис хватает за руку друга. Ему не все пока понятно, но он уже чувствует, что решение где-то близко.

Василий успокаивается немного.

– Слушай, – говорит он, – на днях, – вот, перед отъездом! – я читал об опытах бразильского ученого Рибейро или Ривейро, словом, – вода и лед могут работать как термопара…

– Василий!..

– Да, да, как термопара! Ток образуется при затвердевании или при расплавлении, безразлично! – лишь бы одна фаза вещества была твердая. Нужны электроды и постоянный процесс замерзания…

Опыт поставили тотчас.

Пока Василий разорял один из приборов, извлекая платиновые пластины, Борис делал прорубь, стараясь не вспоминать о расписках, оставленных на базе Гаранину.

Семь бед – один ответ, думал он, орудуя ломом. Мамонт дороже приборов…

Вода в проруби быстро подернулась ледком. Это и нужно было: одну пластину опустили в воду, другую положили на лед, подключили вольтметр. Стрелка прыгнула вправо: пятьдесят три вольта!

– Васька!.. – Борис обнял друга с таким жаром, что тот едва устоял на ногах.

5

План был прост. Впрочем, не потому, что авторы его отличались гениальностью, а потому, что в их распоряжении были простые средства: два электрода и моток кабеля, к счастью вольфрамированного, в тончайшей теплопроницаемой изоляции. Расплести кабель и завить нити в спираль – чисто техническая работа, занимался ею Борис. Василий мастерил многопластинчатый щит, каждая долька которого соберет и направит ток в нагревательную спираль. «Термодиэлектрический эффект, – пока выговоришь, – ворчал он. – В нем-то и штука! При замерзании воды на границе между твердой и жидкой фазами возникает разность потенциалов… Здорово подметил этот Рибейро. И названьице выдумал – термодиэлектрический… – пока выговоришь…»

Нелегко было обвить спиралью огромного зверя от конца хобота до пят, взять в металлическую сеть. Но и с этим справились в два дня. Мамонт возвышался горбатой горою, тускло отсвечивал металлом – самое удивительное сооружение, когда-либо виденное человеком, фантазия наяву! Борис ходил довольный.

– Начнем? – обратился к Василию.

– Шилом море греть? – не удержался от улыбки Василий.

– Не будь скептиком! В наш век делают не такое! – Борис опустил щит в воду.

Ток пошел.

– Теперь – ждать. И не давать проруби замерзнуть.

Установили трехчасовые вахты. Днем и ночью на краю проруби маячил кто-нибудь из друзей, бултыхая в воде самодельной клюшкой.

Система действовала безотказно, ток шел, но результатов не было. Гора, обвитая проволокой, стояла недвижно, и было не похоже, что она сдвинется.

– Ничего, – успокаивал Борис, – гору за час не расшевелишь…

На четвертый день бока животного увлажнились, вспотели. Это обнадежило, стали готовить выход из пещеры. В воздухе потеплело, на Колыму пришла весна.

Пористый известняк поддавался легко. Сколотые глыбы употребляли на стену – замуровать поврежденного мамонта, сохранить его для исследований. И когда стена была готова, до самой реки проложили покатый спуск.

К этому времени температура тела животного повысилась, тепло можно было ощутить рукой. Ребята ждали: что-то должно случиться.

Утром на седьмой день хобот животного подвернулся, будто сжатый в усилии. Может быть, то была спазма оттаявшего тела, но друзья приняли это за начало оживления и не спускали с животного глаз.

Часом позже, когда вставшее солнце заглянуло в пещеру, у животного дернулось веко. К полудню мамонт вздохнул и открыл глаза. Борис потянул Василия за руку. Тот стоял, затаив дыхание. Если еейчас не обрушится свод пещеры, не дрогнет земля, думал Борис, – грош цена сказкам Шахерезады и всем чудесам мира. Ведь мамонт ожил!

Животное стояло неподвижно, лишь изредка с шумом засасывая воздух, будто кто вздувал и отпускал кузнечные мехи. Это был критический момент: зверь или выживет или упадет замертво… Время шло, дыхание выравнивалось. Ток ребята не выключали.

За полдень животное шевельнуло хоботом, медленно свернуло его, распрямило. И вдруг повернулся к ним.

Ребят обдало ознобом. Стояли, как загипнотизированные, не в силах опустить глаз, уклониться от страшного первобытного взгляда. Солнце заходило, в нише сгустились сумерки, и от этого было еще тревожнее и страшнее. Зверь все глядел, и друзьям казалось, что взгляду не будет конца, а они так и останутся прикованными к полу. Но животное отвернулось и опять стало недвижно.

Борис и Василий вышли из пещеры.

Обоим было не по себе. Раньше думали – какая радость, если зверь очнется, а теперь появилась тревога и растерянность. Борис разомкнул цепь.

В тот же миг они услышали звон: лопались провода, мамонт сделал шаг. Это был тяжелый каменный шаг, – громада тронулась к выходу. Методически поднимая и опуская ноги, прошла по откосу, – камни стонали под тяжкими шагами, – приблизилась к проруби и опустила хобот в воду.

– Что же теперь будем делать? – шепотом спросил Василий.

– А я почем знаю? – так же шепотом ответил Борис. – Эта гора сделает из нас мокрое место…

6

Животное утоляло жажду, со свистом втягивая воду в хобот и отправляя струю в пасть. Проходили минуты, час. Свистящие звуки не прекращались, будто у проруби работал насос.

– Обопьется, – тревожился Борис, – надо отпугнуть его от проруби!

– Попробуй, – усмехнулся Василий.

Видимо, жажда была велика, животное, – это была самка, – не могло оторваться от воды.

– Эй! – не выдержал Борис.

Животное повернуло голову, попятилось и… рухнуло на бок, на ветки, приготовленные для костра.

Друзья подбежали в страхе, думая, что все кончено. Но бока мамонта ровно вздымались, из хобота вырывалось сопение. Животное уснуло. Борис и Василий тихонько натянули на него парус: ночь все-таки холодная…

Наутро, задолго до рассвета, Борис взял топор и ушел в тайгу. Нарубив березовых прутьев с набухшими почками, – для мамонта, рассудил он, еда подходящая, – повернул обратно. Огибая мыс, услышал Василия, говорившего с кем-то вполголоса, повторявшего одно и то же слово. Борис удивился, опустил оберемок, осторожно глянул из-за скалы.

Громадный зверь стоял на ногах и чуть шевелил хоботом; Василий, – шагах в пяти от него, – что-то протягивал исполину и ласково, скороговоркой лепетал:

– Маша, Маша, Машуля, Маша!..

Маша двинула хоботом и, тоже видимо вполголоса, хрюкнула в сторону Василия так, что тот присел на месте – от неожиданности или от страха, – Борис не понял. Предмет выпал у него из рук и рассыпался по снегу. «Пачка галет!» – улыбнулся Борис и взвалил прутья на плечи.

Подкрепление пришло вовремя. И моральное и материальное. Маша, преспокойно сглотнув галеты, глядела на ребят, словно требовала еще. Борис бросил ей оберемок, она, осторожно выбирая по две-три веточки, стала закладывать их в пасть.

Тут только Василий пришел в себя окончательно и стал рассказывать, что произошло.

Он готовил завтрак, как вдруг услышал позади сопение. Обернувшись, – обмер: гора двигалась на него. «Раздавит! – подумал Василий. – Расплющит, как котлету!..» Чтобы задержать зверя, швырнул ему первый предмет, попавшийся под руку, – алюминиевую тарелку. Тарелка шлепнулась дном кверху. Мамонт остановился, стал переворачивать, исследуя, что такое. Эго дало Василию время опомниться. Он схватил пачку с галетами и попробовал заговорить с животным, которое, оставив тарелку, пожелало, видимо, познакомиться с ним поближе. Разговор занял зверя, он прислушивался, наверное, соображая, что тон дружелюбный, и даже счел необходимым ответить. Что из этого вышло, – Борис видел и слышал.

– Значит, Маша? – спросил он смеясь.

– А черт знает, как ее назвать!

– Пусть так и будет, Маша, – согласился Борис.

Животное было занято кормом и не обращало на людей внимания.

– Этого не хватит, – сказал Борис, – пойдем еще!

Ходили дважды, принесли гору ветвей. Маша ела так же деликатно – отправляла в пасть по две-три веточки.

7

Через несколько дней первобытный зверь и люди освоились друг с другом. Маша оказалась вполне приятной особой: отсутствие страшных бивней придавало ее физиономии добродушие, даже кротость, маленькие глазки посматривали насмешливо, с хитрецой. И хотя она любила галеты и мучные лепешки, – выклянчивать их, досаждать людям считала ниже своего достоинства.

Тысячелетняя спячка сказалась на ней странным образом: она будто забыла прошлое, а новое действительно открывала заново; остались только главные побуждения: голод, жажда и чувство стадности. Она тянулась к живому, а так как живыми были Борис и Василий, – она не отходила от них и от лагеря, тем более, что друзья заботились о ней, и она это чувствовала. Конечно, со временем в ней должно было проснуться прошлое, но сейчас это был добрейший зверь: подходить, правда, к ней страшновато: четыре метра высоты, с двухметровым хоботом, – и ребята старались не докучать животному. Так между ними установилось дружеское взаимопонимание. Когда шли в лес за кормом, она следовала за ними, обламывала ветки, питалась, но стоило повернуть к стоянке, – возвращалась за ребятами, как тень.

Между тем, надо было думать о перегоне ее на базу.

– Вдруг не пойдет? – тревожно спрашивал Василий.

– Пойдет! – уверял Борис.

И Маша пошла.

Двигались медленно. Утром, в обед и вечером рубили ветки, кормили животное. Маша привыкла к уходу и ни за что не хотела переходить на подножный корм. На ветвях показались листочки, Маша с наслаждением чавкала, лакомясь молодняком. При этом заставила уважать себя и свою солидность: ребята не могли тронуться, пока она полностью не насытится. Если пробовали идти, становилась в позу и начинала трубить с такой настойчивостью, что на ближних березах дрожала листва. А так как Маша ела по-прежнему с расстановкой, с чувством, отбирая прутик к прутику, то процесс насыщения затягивался в общей сложности, считай, на полдня.

Решили перехитрить животное: днем не останавливались на обед, и Маша, привыкшая, что кормежка наступает на привалах, терпеливо шагала следом, обрывая на ходу ветки с деревьев.

Ребята шутили:

– Приспосабливается!..

На базу, в девяти километрах от Средне-Колымска, пришли в конце мая, когда там уже проглядели в ожидании их все глаза. Решили, что сначала пойдет Василий предварить о наступающем чуде. Но стоило ему отдалиться, Маша стала призывно дудеть вслед: она привыкла видеть ребят вдвоем и не хотела, чтобы кто-то покидал ее. А может, чувствовала себя царицей, а их верными слугами и не хотела лишаться никого из них.

Пришлось прибегнуть к обману: навалили гору веток, и, пока она поедала их, Василий сбегал в поселок, предупредил, чтобы не пугались: идет мамонт.

С Василием пришел заместитель начальника базы Гаранин. Маша, увидя его, застыла от удивления, но, видимо, решив, что штат ее слуг увеличился и от этого хуже не будет, пошла за троими в поселок. Гаранин, чувствуя за спиной тяжелое дыхание, поминутно оглядывался, семенил впереди ребят.

У околицы процессию встретили собаки, накинулись с лаем, держась, однако, в почтительном отдалении, но Маша, опустив хобот к земле, дала такой устрашающий трубный звук, что все шарики и лайки разлетелись, как сухие листья, и больше подходить к мамонту не решались.