355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Найми » Книга Мирдада. Необыкновенная история монастыря, который когда-то назывался Ковчегом » Текст книги (страница 9)
Книга Мирдада. Необыкновенная история монастыря, который когда-то назывался Ковчегом
  • Текст добавлен: 30 октября 2016, 23:30

Текст книги "Книга Мирдада. Необыкновенная история монастыря, который когда-то назывался Ковчегом"


Автор книги: Михаил Найми


Жанр:

   

Эзотерика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 28
Принц Бетара вместе с Шамадамом появляется в «убежище». Беседа между принцем и Мирдадом о мире и войне. Шамадам заманивает Мирдада в западню

Любовь направит ваши руки, Пониманье дорогу вашу светом озарит.

Мастер закончил свою речь, и все мы погрузились в размышления. Вдруг у входа послышались тяжелые шаги и приглушенные голоса. Через минуту в пещере появились двое вооруженных до зубов солдат. Они встали по обеим сторонам от выхода. Их обнаженные сабли сверкали на солнце. Затем в пещеру вошел молодой человек в богатой одежде, за ним робко семенил Шамадам, а следом шли еще два солдата.

Молодой человек был принц, самый влиятельный и знаменитый властитель Молочных гор. На мгновение он остановился у входа и внимательно оглядел лица находившихся в пещере монахов. Затем, остановив свой лучезарный взгляд на Мастере, он низко и почтительно поклонился и произнес:

– Приветствую тебя, о святой человек! Мы пришли, чтобы выразить свое почтение Мирдаду, чья слава разнеслась далеко в этих горах и достигла нашей столицы.

МИРДАД: На колеснице огненной молва в далеких странах разъезжает. А дома она едва на костылях бредет. Старейшина тому свидетель. Не верь, о принц, капризам слухов.

Принц: Все же ласкает слух молва, сладко сознание того, что твое имя передается из уст в уста.

МИРДАД: Слышать свое имя на устах у всех – все то же, что на песке чертить его. Волной прибрежной смоет имя вскоре, так и с уст слетит оно при первом же чиханьи. И если ты не хочешь, чтоб чихали на тебя, не на устах ты должен быть, а в сердце человека.

Принц: Но семью замками заперты людские сердца

МИРДАД: Хоть сотня может быть замков, но ключ один.

Принц: У тебя есть ключ? Он крайне мне нужен.

МИРДАД: И у тебя он есть.

Принц: Увы! Ты ценишь меня больше, чем я стою на самом деле. Долго искал я ключ к сердцу моего соседа, но, к сожалению, так и не смог его отыскать. Могущественный повелитель – мой сосед, и он хочет идти на меня войной. Я тоже вынужден поднять армию на защиту своей родины, несмотря на мое миролюбивое рае-положенье. Пусть моя корона и разукрашенное платье не вводят тебя в заблуждение. Я так и не нашел того ключа в складках своей одежды, о Мастер.

МИРДАД: Они скрывают ключ, но не владеют им. Со следа твои ступни они сбивают и руки тормозят, и отвлекают взгляд, и поиск твой напрасен.

Принц: Что может Мастер иметь в виду, когда говорит это? Должен ли я снять корону и платье, дабы отыскать ключ к сердцу моего соседа?

МИРДАД: Чтоб сохранить их, ты должен потерять соседа. Чтобы соседа сохранить, ты должен отказаться от короны. А потерять соседа – то значит потерять себя.

Принц: Не стану я покупать дружбу по такой безумной цене.

МИРДАД: А себя ты стал бы покупать такой ценой?

Принц: Себя? Но ведь я не узник, чтоб выкупать свободу. Да и к тому же армия моя отлично вооружена и сможет меня защитить. Сосед мой вряд ли может похвастаться тем, что его армия лучше.

МИРДАД: Быть пленником у человека иль у вещи – заключенье слишком горькое, с трудом ты можешь вынести его, но быть заложником у целой армии людей или вещей – то высылка без права возвращенья. Ведь зависеть от кого-то – значит быть у него в плену. Поэтому уж лучше зависеть вам от Бога, ведь быть в плену у Бога, значит быть воистину Свободным.

Принц: И что же, по-твоему, я должен оставить себя, мой трон, и подданных моих без какой-либо защиты?

МИРДАД: Не стоит оставаться без защиты.

Принц: Вот поэтому я и держу армию.

МИРДАД: Поэтому ты должен распустить ее.

Принц. Но тогда мой сосед захватит наше королевство.

МИРДАД: Да, королевство он может захватить. Тебя ж никто не может уничтожить. Две тюрьмы, соединенные в одну, не смогут дать приют Свободе. Возрадуйся, если хоть из одной тюрьмы тебя освободят, но не завидуй тому, кто заточит себя в твою тюрьму.

Принц: Я – потомок древнего рода, знаменитого доблестными победами на поле брани. Не было такого, чтобы мы первыми начали войну. Но когда враг идет на нас, мы не отступаем и не покидаем поле до тех пор, пока не установим знамя на его территории. Плохой совет ты даешь мне. Подумать только, позволить соседу делать то, что он пожелает!

МИРДАД: Разве не сказал ты, что миром хотел бы дело завершить?

Принц: Да, это так.

МИРДАД: Тогда и в битву не вступай.

Принц: Но когда угрожают войной, поневоле вынужден принять бой. Только так и можно добиться мира.

МИРДАД: Убьешь соседа, чтобы в мире жить с ним! Нет большой заслуги в том, чтоб с мертвецом жить в мире. Ты попробуй в мире жить с живым. И если должен ты вести войну с людьми, чьи интересы с твоими не совпадают, тогда веди войну ты с Богом, который породил весь этот мир и тех людей. Веди войну ты со Вселенной, ведь много в ней всего, что в замешательство приводит и смущает, расстраивает планы, хочешь иль не хочешь, входит в жизнь твою.

Принц: Что ж делать мне: я хочу мира, но сосед желает драться.

МИРДАД: Драться!

Принц: Ну, вот, теперь ты дельный дал совет.

МИРДАД: Да, драться! Но не с соседом, а со всем, что заставляет тебя и твоего соседа воевать.

Отчего сосед твой желает воевать с тобой? Не оттого ль, что ты голубоглаз, а у него зеленые глаза? Не оттого ль, что ты об ангелах мечтаешь, а он о демонах? Иль может оттого, что любишь ты его всем сердцем, как себя, и все готов ты разделить с ним?

Наряд твой, о мой принц, твой трон, твое богатство, твоя слава и все, что для тебя тюрьмою стало, соседа прельщает твоего, за это он готов бороться.

Сможешь ли ты разгромить его, копья не поднимая? Тогда опереди его и объяви войну всем тем вещам. Когда же их ты победишь и от когтей освободишься, когда ты выбросишь их прочь, как нечистоты, тогда, возможно, твой сосед откажется от притязаний и в ножны вложит меч, и скажет сам себе: «Будь вещи те достойны, чтоб за них бороться, не выбросил бы принц их столь небрежно».

Коль твой сосед упорствовать в безумстве начнет, коль груду нечистот он заберет себе, возрадуйся, что можешь вздохнуть свободно, и над участью его пролей слезу.

Принц: А как же быть с честью, которая дороже всего на свете.

МИРДАД: Единственная честь для человека – быть Человеком, что есть образ и подобье Бога. Вся остальная честь – то лишь бесчестье.

Честь, дарованную человеку человеком, легко забрать и уничтожить. Честь, что мечом в бою добыта, плечом же можно и отнять. Никакая честь, о принц мой, заржавленной стрелы не стоит, не стоит горьких слез и крови пролитой.

Принц: А свобода, моя свобода и моих людей, разве не стоит она великой жертвы?

МИРДАД: Свобода истинная требует, чтоб в жертву принес себя ты самого. И не во власти твоего соседа забрать твою свободу. Да и ты не можешь выиграть ее иль защитить. А поле битвы – для нее могила.

Свободу Истинную в сердце лишь возможно завоевать иль потерять.

Войну вести ты хочешь? Сердцу объяви ее. Разоружи его. Пусть оно сложит все свои напрасные надежды, все страхи и желанья, что мир твой в удушливый загон тебе же превратили. Освободив же сердце, станешь ты Вселенной шире, и сможешь странствовать ты в ней по доброй воле, ничто тебе уже не помешает.

То – война единственная, что борьбы достойна Вступи в нее, и времени не будет на другие войны, и станут для тебя они лишь зверством и происками дьявола, что силы иссушают, сознание твое мутят и заставляют тем самым проиграть великую войну с самим собой, священную войну. Ее ты выиграй, и обретешь бессмертную ты славу. Победа же в любой другой войне – все то же, что разгром полнейший. И в том есть ужас войн всех на земле, что оба – победитель, проигравший – потерпят пораженье.

Хочешь мира? Ищи его не в документах и бумагах. Да хоть на камне высечешь слова, напрасно все.

Перо, что пишет слово «Мир», с такой же легкостью напишет и «Война», а долото, что высекает в камне «давайте мирно жить», оно же может высечь «давайте воевать». И время камень превратит в песок, бумага истлеет, а перо источит червь, и долото насквозь все проржавеет. Но не властно время над сердцем человека, над престолом Святого Пониманья.

Как только Пониманье твое сердце озарит, тогда победа пребудет за тобой, и Мир в том сердце навеки воцарится. Понимающее сердце всегда в покое, даже среди мира, объятого войной.

В невежественном сердце раскол. Раздвоенное сердце подходит для раздвоенного мира. А мир, на части разделенный, – то почва для постоянных ссор и войн.

Тогда как понимающее сердце твое едино, мир создаст оно единый. А мир единый – он всегда в покое. Ведь только двое могут воевать.

И потому тебе я говорю, веди войну ты с сердцем, чтоб единым оно стало. В награду ты получишь вечный Мир с самим собой.

Когда же ты увидишь во всяком камне трон, в любой пещере – замок, тогда возрадуется Солнце и станет твоим троном, и звезды двери гостеприимно распахнут.

Когда же в маргаритке ты увидишь медаль иль орден, и всяк червяк тебя чему-нибудь научит, тогда звезда любая воссияет медалью на груди твоей, земля тебе трибуной станет.

Когда ты сердцем станешь управлять, какая разница тебе, кто телом будет твоим править? Когда Вселенная у ног твоих, какая разница тебе, кто тем или иным клочком земли владеет?

Принц: Слова твои заманчивы. Однако не кажется ль тебе, что война – закон природы? Ведь даже рыбы в море воюют между собой. А слабый всегда является добычей для сильного. Но я – я не желаю стать чьей-

нибудь добычей.

МИРДАД: То, что кажется тебе войною, – всего лишь способ Природы, чтоб кормиться и плодиться.

Сильный слабому становится едою не реже, чем слабый питает сильного. Кто же слаб тогда, а кто силен в Природе?

Природа – вот воистину силач. Все остальные – немощны, подчинены ее законам, смиренно кружатся они в потоке Смерти.

И лишь бессмертного причислить можем к рангу сильных. А Человек бессмертен, о мой принц, и он сильнее, чем Природа. И поедает сердце он ее из плоти для того лишь, чтобы бесплотное в себе освободить. И размножается он для того лишь, чтоб выйти за пределы размноженья.

Пусть люди, что нечистые желанья чистейшими инстинктами животных оправдывают, свиньями себя зовут, волками иль шакалами, иль кем-нибудь еще, но пусть не будут позорить имя Человека благороднейшее.

Поверь Мирдаду, принц, и пребывай в покое.

Принц: Старейшина сказал мне, что Мирдад посвящен в тайны магии, и я желал бы, чтобы он продемонстрировал свое искусство, чтобы я поверил в него.

МИРДАД: Если раскрытье Бога в Человеке – это магия, тогда Мирдад, конечно, чародей. Желаешь доказательство тому? Тогда смотри!

Я есть доказательство тому.

Начинай же. Сделай то, за чем пришел.

Принц: Совершенно верно ты угадал, у меня есть и другое дело, кроме как выслушивать твои небылицы. Ведь принц Бетара тоже чародей, но только другого рода, и ты увидишь сейчас его умение.

(Своим солдатам) Принесите оковы для этого Бога-Человека или Человека-Бога, и наденьте их на его ноги и руки, покажите ему и всем присутствующим, как вы умеете колдовать.

Как стервятники на добычу, налетели солдаты на Мастера и принялись заковывать его в кандалы. Какое-то время Семеро сидели, не в силах пошевелиться, не зная, как воспринимать происходящее, в шутку или всерьез. Майкайон и Цамора быстрее остальных осознали, что происходит, и кинулись на солдат, как два разъяренных тигра. Они уже было выиграли сражение, но тут раздался спокойный голос Мастера.

МИРДАД: Пусть вершат они свое, стремительный Майкайон. Пусть будет, как они хотят, добрый Цамора. Эти кандалы Мирдаду не страшнее Черной пропасти. Пусть Шамадам возрадуется, что залатал он власть свою с помощью правителя Бетара. Со временем заплата оторвется вместе с ними.

Майкайон: Разве можем мы спокойно наблюдать, как нашего Мастера заковывают в кандалы, как будто он преступник?

МИРДАД: Не беспокойтесь обо мне и пребывайте в Мире и покое. Ведь однажды они и с вами поступят точно так же, но лишь себя поранят, а не вас.

Принц: Так будет с каждым жуликом и шарлатаном, который посмеет насмехаться над установленным порядком и властями.

Этот святой человек (указывая на Шамадама) – законный предводитель Братства, а слово его – закон для всех. Этот священный Ковчег, чьим изобилием вы наслаждаетесь, находится под моей защитой. Я наблюдаю за его судьбой, я охраняю его кров и имущество, мой меч отрубит ту руку, что дотронется до него со злым умыслом. Пусть все знают и помнят о том.

(Обращаясь к солдатам) Выведите этого негодяя вон. Его опасные идеи да не разрушат наш Ковчег. Если следовать его пагубным идеалам, вскоре разорится наше королевство, и наша земля падет. Пусть же отныне он вещает угрюмым стенам подземелья в Бетаре. Уберите его отсюда.

Солдаты вывели Мастера наружу, принц и Шамадам последовали за ними, раздувшись от гордости. Семеро шли позади этой зловещей процессии. Глазами они провожали Мастера, их губы пересохли от горя, а сердца разрывались от страданий.

Мастер шел уверенно, высоко подняв голову. Пройдя некоторое расстояние, он повернулся к нам и сказал:

– Не волнуйтесь за Мирдада. Я не покину вас, пока не выполню работу, пока я не спущу на воду Ковчег и вас не сделаю его командой.

Долго еще слова эти эхом отдавались в наших ушах вместе с металлическим лязгом цепей.

Глава 29
Шамадам тщетно пытается переманить монахов на свою сторону. Чудесное возвращение Мирдада. Мирдад дарит поцелуй веры всем, кроме Шамадама

Один день сменял другой, и каждый из них был короче предыдущего. Все отчетливей ощущалось в воздухе дыхание приближающейся зимы. И вот выпал первый снег.

Притихшие, стояли горы, с головой укрытые роскошным белым покрывалом. Лишь далеко внизу, в долине, виднелись островки сухой травы, между которых стлались серебряные ленты рек, неторопливо несущих свои воды к морю. Казалось, вся природа замерла в каком-то сладостном умиротворении, избавленная от хлопот и волнений.

Но в наших сердцах не было того покоя, который обычно приходит с наступлением холодов. Семеро пребывали в смятении. Стоило блеснуть лучу надежды, как тут же нас охватывали сомнения, и надежда сменялась отчаянием. Майкайон, Микастер и Цамора склонялись к тому, что Мастер обязательно вернется, как обещал. Беннун, Химбал и Абимар не разделяли их мнения. Но все ощущали мучительную пустоту и тщетность бытия.

Ковчег возвышался холодный и угрюмый, неприветливо взирая на спящую природу. Морозная тишина стояла в его залах, несмотря на неустанные попытки Шамадама привнести уют и тепло. С тех пор, как увели Мирдада, Шамадам старательно окружал нас заботой. Он предлагал нам лучшую еду и вино. Но пища не придавала нам сил, а вино не оживляло нас. Он без конца подбрасывал в очаг дрова, но огонь не согревал нас. Он был в высшей степени вежлив и выказывал явное расположение. Но его вежливость и обходительность лишь отдаляли нас от него все больше и больше. Долгое время он не вспоминал о Мастере. Но однажды он раскрыл нам свое сердце.

Шамадам. Братья, вы неверно понимаете меня, если полагаете, что я ненавижу Мирдада. Мне жаль его всем сердцем.

Возможно, Мирдад не злодей, но он опасный фантазер. Учение, которое он проповедует, абсолютно непрактично и ложно, его суть трудна для понимания. Оно не применимо к нашей жизни. И самому Мирдад у, и тем, кто последует за ним, не миновать беды, как только они столкнутся с жестокой реальностью. Я в этом убежден, поэтому и хочу спасти вас.

Вне всякого сомнения, язык Мирдада остер, поскольку его отточило безрассудство юности, но сердце его слепо, упрямо и нечестиво. Мое же сердце трепещет перед ликом Бога Истинного, а опыт прожитых лет придает моим словам силу.

Кто мог бы управлять Ковчегом лучше, чем я? Разве мы не живем долгие годы вместе, и разве я все это время не был вам отцом и братом? Разве наши мысли не осенены покоем, а руки не полны изобилием? Так зачем же разрушать все то, что так долго строили, и сеять недоверие и вражду там, где так долго царили вера и уважение?

Бессмысленно отказываться от одной птицы в руках ради десятка птиц, сидящих на дереве. Мирдад хотел бы, чтоб вы отреклись от Ковчега, который служил вам приютом и помогал быть ближе к Богу, давал вам все, что может пожелать смертный, и при этом охранял от мирской суеты. И что же он обещал взамен? Сердечную боль, разочарование, непрестанную борьбу и нищету!

Небесный Ковчег в безбрежной пустоте – это нелепые мечты. Только ребенок выдумывает себе такую манящую невероятность. Разве ваш Мирдад мудрее самого Ноя, основателя Ковчега? Мне больно сознавать, что вы приняли его бред так близко к сердцу.

Возможно, я согрешил перед Ковчегом, когда обошел его святые традиции и прибегнул к помощи правителя Бетара. Но я сделал это лишь затем, чтоб помешать Мирдаду совершить безумство. Лишь о вас печется мое сердце, и это служит оправданием моему поступку. Я хотел спасти вас и наш Ковчег пока не поздно. И Бог помог мне – вы спасены.

Возрадуйтесь же, о братья, и возблагодарите Бога за то, что вам не пришлось стать свидетелями бесславной гибели Ковчега. Я, например, не смог бы вынести такого позора.

Ныне я вновь посвящаю себя служению Богу Ноя, Ковчегу и вам, о мои возлюбленные братья. Будьте же счастливы, как раньше, ведь ваше счастье – мое счастье.

Произнеся все это, Шамадам разрыдался. Но его рыдания не нашли поддержки ни в глазах, ни в сердцах наших.

Однажды утром, когда по горным вершинам, после долгих мрачных дней, наконец, скользнули первые лучи солнца, Цамора взял в руки арфу и начал петь:

– Замерла песнь на замерзших устах

Моей арфы.

Скована льдами навеки мечта Моей арфы.

Где же дыханье, что песню вдохнет

В мою арфу? Где же ладонь, что согреет мечту

Моей арфы? В мрачной темнице томится она,

В мрачной темнице Бетара.

Будь же просителем, ветер, моим,

Выпроси песнь для меня

У цепей

В мрачной темнице Бетара.

Будь похитителем, солнечный луч,

Мечту для меня укради

У цепей В мрачной темнице Бетара.

В небе царил я могучим орлом,

Был королем я. Правит сова нынче небом моим,

И сирота я,

Крылья обрезали птице моей

В мрачной темнице Бетара.

Слеза выкатилась из глаз Цаморы, руки его бессильно опустились, голова задрожала и склонилась низко-низко над арфой. Его слезы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.

Майкайон вскочил и с криком «Я задыхаюсь!» бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к большим воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон одним рывком отодвинул тяжелый засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.

Яркое солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до самого горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Все сияло и искрилось, над всем миром висела оглушительная, звенящая тишина, и только скрип снега под ногами нарушал ее очарованье. Холодный воздух обжигал легкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы вдруг почувствовали себя обновленными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому никаких усилий.

Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: «До чего же прекрасно дышать!

Да, просто дышать!» И. действительно, впервые мы по-настоящему наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.

Мы прошли еще немного вперед, и тут Микастер заметил темный силуэт на отдаленной возвышенности. Кто-то сказал, что это волк, другие решили, что это обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчетливее вырисовывалась фигура человека. Вдруг Майкайон подпрыгнул и закричал: «Это он! Это он!»

И это, действительно, был он – мы узнали его легкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Веселый ветерок играл складками одеяния Мастера и беззаботно развевал его темные волосы. Горное солнце тронуло его лицо легким загаром, и оно светилось, как драгоценный янтарь. Глаза его, темные и полные грез, смотрели на нас ласково, как и прежде, излучая спокойную уверенность и всепобеждающую любовь. Его изящные ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.

Майкайон первым подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь одновременно и, как безумный, повторяя одни и те же слова: «Наконец-то моя душа вернулась ко мне!»

Остальные трое проделали то же самое, но Мастер поднял нас одного за другим, обнял каждого с бесконечной нежностью и сказал:

– Примите веры поцелуй. Отныне с нею вы будете ложиться спать и просыпаться с верой в сердце, и никаким Сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.

Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это призрак, и страшно перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к своему креслу. Мастер обнял их, как и нас за воротами храма.

Шамадам глянул на Мастера и затрясся всем телом, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки тщетно пытались за что-нибудь ухватиться. Неожиданно он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, судорожно произнес: «Я тоже верю». Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему с такими словами:

– Могучий Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: «Я тоже верю».

Шамадам дрожит и преклоняется пред «волшебством», что помогло Мирдаду из Черной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится тамадам. На этот счет пусть будет он спокоен и сердце Вере Истинной откроет.

Вера, что рождена волнами страха, – всего лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветет, а Понимание – прекрасный плод ее. И если Бога ты боишься, тогда не верь в него.

Шамадам (отползая назад и неотрывно смотря в пол): В своем собственном доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замерз.

МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?

Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.

И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придет весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернет свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.

Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях всегда зима. И не увидели они еще примет Весны. Мирдад – примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать еще намерен ты?

Поверь мне, Шамадам, что жизнь людей и смерть – не что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришел, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, Шамадам, себя же ради.

Шамадам стоял, не двигаясь, и молча слушал. Беннун шепотом напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но язык мой не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер сам догадался на него ответить.

МИРДАД: Бетарская тюрьма уж больше не темница. Отныне в храм превращена она. А принц Бетара боле уж не принц. Сегодня он такой же пилигрим, как вы.

И мрачная тюрьма, Беннун, способна превратиться в сияющий маяк. И способ есть уговорить любого принца обнажить главу, перед короной Истины венец свой снять. И даже грохочущие цепи заставить можно небесную мелодию сыграть. Нет чуда удивительней на свете, чем чудо Понимания Святого.

Слова Мастера о том, что принц Бетара отрекся от престола, оглушили Шамадама, точно громом, и, к нашему ужасу, у него начались судороги, такие сильные, что мы не на шутку испугались за его жизнь. Вскоре он перестал корчиться, пораженный обмороком, и нам пришлось долго приводить его в чувство.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю