Текст книги "Смерш (Год в стане врага)"
Автор книги: Михаил Мондич
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Подполковник поднял стакан и начал чокаться с офицерами, сидевшими поблизости.
Для меня слова подполковника не были новы. В процессе работы я давно почувствовал, что Советский Союз не признает ни за кем в мире правды. Диктатура пролетариата во всем мире – это не пустые слова. Иначе зачем столько убийств, зачем такая «жертвенная работа» и днем и ночью, зачем списки и списки? Зачем столько смершевцев?
В шесть часов вечера уезжаем в Прагу. Интересно, много ли нас поедет?
10-22 мая 1945 года
Вечером 9 мая наши студебеккеры тронулись в путь. Оперативную группу, насчитывающую около 100 офицеров (кроме бойцов и опознавателей), возглавлял полковник Козакевич. Он ехал впереди на американском «виллисе».
Наш студебеккер, был вторым в колонне. Рядом со мной сидел майор Гречин и майор Надворный.
Здесь же были капитан Шапиро, капитан Степанов, майор Попов, капитан Миллер, капитан Шибайлов и десять других, мне незнакомых офицеров.
У каждого из нас, кроме пистолетов, был автомат.
Тихий вечер, убаюкивающая идиллия весны, распускающиеся кусты и деревья, зеленая трава, – все это, как ни странно, ничуть не располагало к хорошему настроению. Наоборот, все раздражало своей красотой.
– Тебя, Костя, ожидает большая работа, – обратился майор Гречин к майору Надворному.
– Судьба улыбается и мне… Членов НТСНП в Праге много.
– И у меня много адресов, – вмешался в разговор майор Попов. – Я боюсь только одного, контрразведка Конева может обогнать нас.
– Верно. Они будут в Праге раньше нас, – согласился майор Надворный.
Капитан Миллер рассказывал про красоты Праги, где он был до войны.
– Это город, в котором вы найдете все виды архитектурных течений, начиная с готики и кончая небоскребами…
В Штернберге мы остановились. Полковник Козакевич распорядился относительно нашего ночлега.
– С рассветом выезжаем, а потому ложитесь сразу, чтобы успеть отдохнуть.
В пять часов утра мы выехали из Штернберга. Движение на дорогах было очень живое. Бесконечные потоки автомашин, обозов, пехоты, артиллерии и других видов войск с потрясающей быстротой устремлялись к Праге.
Все чаще мы встречали колонны военнопленных немцев.
– Куда? – спрашивал их капитан Шапиро.
– Wir wissen nicht, – отвечали пленные.
– Теперь вы, сволочи, увидите Москву! – ругался майор Попов.
Он был в исключительно плохом настроении, злой.
За Оломоуцем мы стали наталкиваться на пробки в движении. Козакевич съезжал с дороги и по ржи, пшенице и траве объезжал препятствия.
Чехи высыпали на дороги.
– Наздар! На-зда-а-ар! – взлетало до облаков.
Корпус генерал-лейтенанта Беккера сильно мешал нашему быстрому продвижению вперед. Двумя, а иногда и тремя потоками двигались автомашины. Все на Прагу. Немцы, вооруженные с ног до головы, хмуро смотрели на нас, но не решались нападать.
– Куда? – спрашивали мы их.
Ответ был один и тот же.
– К американцам.
Смершевцы злились и ругались, но должны были смириться. Немцев было больше, чем нас, и всякая попытка приостановить немецкие колонны кончилась бы безуспешно.
Порою из соседних лесов доносились выстрелы.
Вооруженные немцы выходили из лесов, стреляли в воздух, ругались, показывали нам кулаки, потом присоединившись к своим колоннам, тоже уезжали к американцам.
Пыль, расстилавшаяся на километры по обеим сторонам дороги, выедала глаза. К двенадцати часам дня вся шинель моя, фуражка и лицо были покрыты толстым слоем пыли.
В селах, местечках и городах продвижение было еще труднее.
– Наздар! На-а-азда-а-ар!
Радостному возбуждению чехов не было предела. Они нас встречали как освободителей, спасителей, долгожданных гостей.
Нет! Мы не несли им свободу. Мы несли с собой смерть, одну только смерть! Ведь мы – смершевцы! Какое нам дело до этих ликующих, улыбающихся девушек и юношей в праздничных одеждах? Нам нужно как можно скорее, добраться до Праги, арестовать там тысячи людей и потом допрашивать, мучить и, наконец, убить их. Убить!
Смерть шпионам! Смерть сотрудникам немцев! Но смерть и всем, кто, хотя и не сотрудничал с немцами, но не согласен с коммунизмом. Смерть им всем!
– Ты знаком с Волошиным? – обратился ко мне капитан Шибайлов.
– Нет.
– Познакомишься.
Я стараюсь отогнать так сильно волнующие меня мысли.
С Волошиным я не знаком, но знаю его в лицо. Знаю, что в 1939 году он был 18 часов президентом Закарпатской Украины.
Мое расстроенное воображение рисует одну за другой картины из времен украинского господства в 1939 году: Закарпатская Сичь в Бевковой школе. Хустский сейм. «Новая Сцена». Ревай, братья Бращайки, Клочурак, Клемпуш. Беженцы из Галиции. Потом бой за Хуст, Червона Скала и Красне Поле. Затем приход венгров, – аресты, расстрелы.
И еще не кончилась трагедия. Сегодня ночью или завтра днем мы арестуем Волошина и многих других украинских сепаратистов.
Майор Надворный – и НТСНП.
Я вспоминаю своих друзей… Да. При мне письмо. Его нужно передать во что бы то ни стало.
Если бы знал майор Надворный, как запутана жизнь. У него в сумке материалы против НТСНП, у меня же – письмо, разоблачающее все намерения майора. Кто из нас будет более быстрым и ловким, я или майор?
Мой ум бешено работает, как предупредить друзей об ожидающей их опасности. Ум майора, наверное, строит сотни планов, кого и как арестовать.
Между мной и смертью – один шаг. Пусть! Игра мне нравится. Разве не интересно? Сумка майора Надворного касается моей сумки.
– Товарищ майор, вы бы закрыли лицо платком.
– Верно. Эта проклятая пыль заполнила весь мир. Черт ее возьми! Мне кажется, у меня в желудке ее, по крайней мере, фунт.
Майор последовал моему примеру, завязал глаза платком.
В Чаславе чехи устроили нам организованную встречу. На площади оркестр играл чешские песни. Тысячи людей кричали «наздар». Девушки в пестрых национальных костюмах махали платками.
Наша колонна нигде не останавливалась. В Праге нас ожидала «крупная работа». Дорог был каждый час, каждая минута.
За Чаславом мы то и дело встречали препятствия. Колонны немцев, где-то и кем-то остановленные, двигались нам навстречу.
Шум, крик, гул моторов, ругань, выстрелы, пыль, пыль во всем мире.
Вперед! Вперед!
– Наздар! На-а-а-зда-а-а-ар!
– Мать вашу так… с вашим наздаром!
– Уходите в сторону, не то раздавим!
– Was ist los?
– Съезжай с дороги! Валяй по ржи!
– Назда-а-ар!
– Verfluchte Kommunisten!
– Стой! Держи правее! Там мины!
– Смотрите! Власовцы!
– Сволочи!
– Изменники!
– Расстрелять их надо, а они возятся с ними!
– Эй, стой!
Наш студебеккер остановился. Майор Надворный сошел.
– Слушай, фрицы! Вылезай из автомашины.
Из легковой автомашины марки BMW вылезли немецкие офицеры.
– Ты, шофер, оставайся!
– Молодец майор!
Через полчаса у каждого из нас была легковая автомашина. Я ехал с капитаном Шапиро в «Татре». Полковник Козакевич бросил «виллис» и отобрал у немцев «Опель-адмирал».
– Товарищи! Держитесь вместе!
Каждая минута приносила новые препятствия и новые трудности. Только в 8 часов вечера мы въехали в Прагу.
Трупы, баррикады, отсутствие света, торопливые пешеходы, солдаты, офицеры, «наздар».
– На-а-азда-а-ар!
В отеле «Алкрон» кипела жизнь. Не удивительно – штаб повстанцев.
Я с майором Поповым и майором Гречиным зашел в «Алкрон». Остальные смершевцы ждали на улице. Ковры, люстры, лакеи во фраках, американские солдаты, чешские генералы…
– Где штаб?
Портье проводил нас.
– Нам нужны квартиры для ста офицеров.
– Для какой части? – спросил чешский штабс-капитан.
– Это не ваше дело.
Чех нахмурил брови, но приказал барышне-секретарше выписать нам ордер на квартиры в отеле «Централь». Барышня украдкой смотрела на нас и покачивала головой. Еще бы! Мы были похожи на кого угодно, только не на людей. На лицах пыль, смешанная с потом. В волосах пыль, везде пыль, грязь.
– Смотри, какие надменные хари у янки!
– Капиталисты…
Через десять минут мы были в отеле «Централь» возле «Прашной браны».
Лысый метрдотель начал было записывать наши фамилии, но майор Попов прикрикнул на него, и старик решил предоставить нам полную свободу действий.
– Это кто такой? – спросил я капитана Шибайлова.
– Это барон Бергштейн.
– Глупости. Мне знакомо его лицо.
Капитан улыбнулся.
– Вполне возможно. Это Ворон, украинский сепаратист. Он приехал с нами как опознаватель.
Вот она, настоящая измена.
Припоминаю, Ворон играл значительную роль во время республики Волошина. Теперь же он барон Бергштейн. Он вместе со смершевцами будет ловить «братiв»-украинцев. Он будет смотреть в глаза Волошину и говорить: «Вы, Волошин, президент Закарпатской Украины. Я вас знаю. А вы…»
На этот раз «уновцы» сильно подкачали.
Осмотрев свою комнату, я спустился вниз.
В столовой было пусто. Кельнер подошел ко мне. Сплошное внимание и преданность.
– Слушай сюда, пан… Глупости… – Я заговорил дальше по-чешски. Кельнер удивился.
– Вы чех?
– Нет, я русский. У меня к вам просьба.
– Слушаю.
– Вот вам этот конверт, – я говорил с расстановкой, стараясь вложить в свои слова как можно больше твердости, – по этому адресу разыщите этого господина…
Кельнер внимательно слушал.
– Передайте ему это письмо. Но только ему лично в руки. Если его не будет дома, расспросите у соседей, где он. Никому ни слова, ни о письме, ни о поручении… Если вы хоть одним словом обмолвитесь, я расстреляю вас. Если же его не будет дома, возвращайтесь немедленно ко мне. Я буду ждать. Еще одно. Если бы на квартире оказались военные, не попадайтесь им в руки. Вот вам… Буду ждать. Помните, в случае чего – расстреляю.
Кельнер принял конверт и деньги. Немного побледнел, но обещал все в точности исполнить.
Час напряженного ожидания… Уже мог бы возвратиться. Это не так далеко отсюда. Что если квартира занята чекистами и кельнер арестован?
Еще десять минут. Кельнера нет… Еще пять минут…
Что за чертовщина? Я не могу никуда идти. Это может быть подозрительно. В дверь постучали.
– Да.
Это был кельнер.
– Господин убежал четыре дня назад к американцам.
– Кто сказал?
– Соседи.
– Ладно! Можете идти! Никому ни слова, не то – пуля в лоб…
Кельнер ушел.
Отель оказался благоустроенным. Ванная комната, теплая вода. Великолепно.
Я выкупался и лег спать. Усталость взяла свое, и я быстро уснул.
В 6 часов утра часовые разбудили меня.
– Торопитесь. Майор Попов уже оделся.
– Ладно.
Во время завтрака кельнер рассказывал нам самым добродушным образом:
– Прагу, фактически, спасли власовцы. Если бы не они, эсесовцы уничтожили бы все…
Смершевцы слушали внимательно. Майор Гречин попросил меня перевести слова кельнера.
– Смотри, как оно удачно выходит. Власов – спаситель Праги. Нет, брат, шутишь… Передайте ему, что это неправда. Прагу спасли танкисты Рыбалко.
Я перевел кельнеру слова майора.
– Пусть будет так, – согласился благоразумный кельнер.
Мне и раньше нравились пражские кельнеры. Правда, они большие плуты, но деловитости в них было всегда с излишком.
– Поехали.
Майор Попов взял с собой четырех бойцов, и студебеккер тронулся.
Моджаны. Там украинская гимназия, центр украинских сепаратистов.
Аресты…
В 12 часов дня мы возвратились. Наша опергруппа переехала в Стжешовице, на Делостжелецкую улицу. Узнаю тебя, чекистская застава. На улице шлагбаум. Пропускают только своих.
Красивые виллы, когда-то здесь помещалось Гестапо.
Майор сдал арестованных. Приехал Шапиро, тоже с арестованными… 40 легковых машин, студебеккеры, виллисы, шевролеты, зисы… даже эмочка одна. Непрерывный гул моторов.
Вот полковник Козакевич. Он в гражданском костюме. О, какой он красавчик!
Майор Гречин торопит меня.
– Идите быстро обедать. Работы много.
Дом № 11.
Смершевцы собрали все пишущие машинки. Пересчитали – 80 штук.
– Изрядно! – говорит капитан Шибайлов. Гестапо было не плохим учреждением.
– Вне всяких сомнений, – соглашается майор Гречин.
– Жаль, что все бумаги уничтожены…
Я ушел обедать.
Быстрее! Быстрее! Надо ехать в здание Гестапо в Бубенче. Майор Гречин, капитан Шапиро, капитан Наумов… Едем. Загудели моторы.
Здание Гестапо в Бубенче – своеобразный замок.
У входа чешский штабс-капитан с охраной.
– Вход воспрещен!
– Что-о? – протяжно спрашивает майор Гречин.
– Вход воспрещен.
– Мы – офицеры НКВД…
Штабс-капитан моментально сдается.
– Пожалуйста, пожалуйста…
– Кто-нибудь уже был здесь?
– Нет!
– Вы ничего не увозили отсюда?
– Нет!
Началась погоня за документами. Взламывались двери, шкафы… Немцы, видимо, пожалели нас – все сейфы были открыты. Но нигде ничего. Все полки – пустые.
– Черт их возьми! Быть не может, чтобы сожгли все бумаги.
– Сожгли или увезли.
Ни в подвалах, ни под паркетами… нигде никаких следов.
В одной комнате капитан Наумов нашел двадцать литров водки.
– Не отравлена? – с боязнью спросил майор Гречин. Он любил выпить, и его охватило беспокойство, – а вдруг водка была отравленной.
– Не бойся, майор! Не погибнешь.
Однако, майор не решился пробовать.
– Интересно, где документы?
На вопрос майора никто не отвечал.
Я смотрел на все эти пустые полки с непонятным чувством. Сколько людского горя когда-то лежало на этих полках. Если бы горе имело вес, то все здание Гестапо провалилось бы от его тяжести в преисподнюю…
– Поступили «честно», – промолвил капитан Шапиро.
– Плохо! Очень плохо. Сколько шпионов ускользает от нас.
В 11 часов вечера, после напрасных поисков, мы возвратились на Делостжелецкую улицу, в дом № 11.
– Товарищ Синевирский, зайдите к капитану Степанову.
– Есть, товарищ полковник!
Капитан Степанов жил на самом верхнем этаже.
– Садитесь… Интересные у меня люди…
В комнату ввели среднего роста господина. Таких я когда-то видел много в Праге. Они все похожи друг на друга, эти постоянные гости ночных баров.
– Ваша фамилия?
– …
– Занятие?
– Юрист.
– Итак! Нам некогда долго возиться с вами. – Я быстро переводил слова Степанова. – С каких пор вы работаете в Абвере?
– С 1942 года.
– Какое было ваше первое задание?
– Поездка в Константинополь.
– Зачем?
– Установить влияние Англии на Турцию.
– Ерунда. Более конкретно.
– Я там должен был связаться с одним англичанином.
– Фамилия?
– …
– Ваше второе задание?
– Поездка в Анкару.
– Так. Вы специалист по Турции?
– Нет.
– Третье задание?
– Поездка в Стокгольм.
– Зачем?
– …
– Власта Б. ваша жена?
– Нет, невеста.
– Любовница?
– Да.
– Она ездила с вами?
– Нет.
– Врешь, пан. Врешь! Мне известно, что она ездила с тобой в Стокгольм.
– Нет.
– Что?.. Дежурный! Приведите Власту.
Через пять минут втолкнули в комнату девушку лет двадцати. По правде сказать, я мало видел таких красавиц. Каштановые волосы, лучистые глаза, благородство в каждом движении.
– Власта, вы ездили с ним в Стокгольм?
– Да.
– Слышишь, пан?
Степанов ударил юриста по лицу кулаком. Очки юриста слетели на пол и разбились. Из носа потекла кровь.
Юрист посмотрел на Власту. В глазах его отразился ужас. Он начал всеми святыми, своей честью и совестью уверять капитана, что Власта не замешана в это дело, что она ничего не знала о его работе у немцев.
– Пожалейте хоть ее… – умолял он.
Власта начала дрожать.
– Уведите его.
Дежурные увели юриста.
– Зачем вы ездили в Стокгольм?
– Я люблю путешествовать…
– Что-о?
– Пан доктор хотел сделать мне удовольствие, поэтому взял меня с собой.
– Врешь, Власта?
– Честное слово.
– Врешь!
В глазах у Власты появились слезы. Возможно, что ей впервые говорили прямо в лицо такие грубые слова.
– Зачем ты ездила с доктором в Стокгольм?
Власта молчала.
– Говори, проститутка…
Капитан подошел к ней и… погладил ее по голове.
– Не плачь, дорогая моя… Всему в мире приходит конец. Ты, вот б…ствовала с доктором, разъезжала по заграницам, а тысячи людей из-за тебя умирали. Теперь медаль повернулась другой стороной. Ты умрешь, а те, которые раньше страдали, будут жить и радоваться.
Власта молчала.
– Слушай! Хоть ты и красива, и благородства в тебе много, но если ты мне не будешь отвечать на вопросы, я выбью тебе зубы… Понимаешь? Выбью тебе вот эти белые красивые зубы. – При этих словах капитан дотронулся пальцами губ Власты.
– В последний раз предупреждают тебя… Зачем ты ездила с доктором в Стокгольм?
Власта молчала.
Капитан ударил ее кулаком по зубам. Она зашаталась, но устояла на ногах. Капитан ударил ее вторично. Власта упала на пол.
Началась оргия избиения. Капитан наступил сапогом на лицо девушки, потом стал топтаться в диком танце на ее груди.
Изо рта Власты потекла тоненькая струйка крови.
– Проститутка, мать твою так… Ты не прельстишь меня своими продажными глазами…
В три часа ночи капитан Степанов кончил предварительный допрос.
Я сходил с ума. Спускаясь вниз по ступенькам к себе в комнату, я испугался: вот-вот он набросится на меня. Кто же этот он? Да этот, кровавый, разве не видишь его?..
Я закрыл глаза и с минуту стоял на месте.
– А, это вы! Я как раз ищу вас! – вывел меня из оцепенения капитан Наумов.
– В чем дело?
– Нужно срочно перевести документы одного гестаповца.
– Пошли вы к черту со своими гестаповцами! Я устал, я смертельно устал и спать хочу…
– Я тоже устал. Но работа – прежде всего.
Наумов потащил меня к себе в комнату.
Я открыл окно. На улице стоял гул моторов. Кто-то привез новых арестованных. Зачем только их возят сотнями? Ведь все подвалы уже битком набиты. Больше нет места. То есть, я вру. Места еще много. Вечером отправили первую партию в Управление. Да. Места еще очень много. Хватит для всех. Смерть шпионам, смерть всему роду человеческому!
– Эй, ты, чего оглядываешься? – донесся с улицы голос.
– А ты его прикладом…
Я закрыл окно.
Наумов привел старика-немца, совершенно лысого.
– Он работал здесь, в этом доме.
– Интересно.
– Слушай, фриц. Ты нам скажи толком, где то золото, которое вы отобрали у евреев?
– Ich weiß nicht.
Капитан Наумов набросился на немца.
– Ich weiß nicht, ich weiß nicht, ich weiß nicht!
В четыре утра я ушел от Наумова.
Рядом со мной жил капитан Шапиро. За стенкой пьяные голоса.
– Выпей, Ваня. Черт с ним, с этим Волошиным, или как ты его называешь, – язык капитана заплетался.
– Выпью, Виктор, выпью за смерть Волошина… Мы же с тобой старые друзья. И ты чекист, и я чекист.
Я лег на постель.
«Возьми пистолет и застрелись», – нашептывал мне кто-то на ухо. Да, это он, кровавый, которого я видел на лестнице. Прочь от меня! Все к черту! И чекисты, и Власта… Боже! Если бы Власта даже была виновата… Нет, не могу. Эта маленькая струйка крови, вытекающая из ее рта. «Встань и возьми пистолет. Не будь трусом. Ведь это дело одной секунды. Раз, два, три, четыре, пять… Если боишься пистолета, выпей цианистый калий. Он есть у тебя. Трус! Жалкий трус! Ты же должен быть твердым, решительным человеком. Если не хочешь умирать зря, пойди и убей Козакевича. Это будет геройство…» Оставь, прошу тебя, оставь меня в покое. Я хочу спать. Я хочу забыть эту маленькую струйку крови… Да, вспомнил. Он наступил ей на грудь и танцевал… Какой это был танец? Смершевский? Нет! Дьявольский? Нет! Какой же?.. Оставь меня, кровавый. Я спать хочу. Я смертельно устал. Ну, если хочешь, чтоб я пустил себе пулю в лоб, я это сделаю… завтра. Сразу же утром, как проснусь… Оставь меня.
Коля, возьми себя в руки. Еще немного, и ты сойдешь с ума. Сделай последнее усилие. Напряги всю свою волю и прогони все эти кошмарные картины. Сделай это сразу, потом будет поздно, останешься на всю жизнь сумасшедшим.
Сколько вас во мне? Чего вы все вдруг пристали ко мне? Говорю же, что спать хочу, спать хочу, понимаете, чтобы не видеть этой маленькой струйки крови…
– Ваня, ты мой лучший друг. И… ты чеки…ст, и я… чекист… Выходит… мы оба чекисты… Га-га-га-га…
Раз, два, три, четыре… Вот он! Капитан! Стой! Ты же помнешь ей грудь! Смотри, какая маленькая струйка крови вытекает у нее изо рта. Капитан, какой это танец… Прочь все мысли! Убирайтесь к черту! Не хочу больше! Прочь! Прочь! Раз-два-три-четыре…
– Виктор, у… тебя… дома… красавица-жена. Она… изменяет тебе на каждом… шагу… Вот ты здесь пьешь со мной… а она обнимает… в постели другого… И у меня красавица… жена… так должно быть. Каждый чекист… и ты… и я… все мы чекисты… народ скромный…
– Хочешь, Ваня, я приведу тебе… красотку… настоящую, чешку…
– Не-ет! Не надо. Завтра… я пить хочу.
Раз-два-три-четыре… Господе, Иисусе Христе! Прости мне все прегрешения мои, избави мя от лукавого…
«Ха-ха-ха! Теперь молишься! Нет, ты не виляй душой. Ты точно такой же чекист, как и все остальные. Ты видел эту маленькую струйку крови и не заступился. Струсил. Если хочешь исправить свою вину, возьми пистолет и приставь его ко лбу. Ну, сделай же так, как делают настоящие мужчины. Ведь всего одна секунда…»
Утро. Светает. Смотри, через полчаса взойдет солнце. Солнце! Солнце! Где же оно? Когда оно взойдет? Через полчаса? Я не верю. Неужели так скоро? Через полчаса? Солнце… Зачем мне солнце? Зачем, вообще, солнце? Что оно в сравнении с этой маленькой струйкой крови? Ничего! Пустое место.
– Ваня… смотри, уже утро… спать надо… Не поедешь же ты пьяный… арестовыв…ать… этого, как его ну…
– Ах, да… сейчас вспомню… как его… ну… они в республи…ках… буржуйских… бывают… Да, вспомнил… ну-ка, ты вспомнил Виктор?
– Вспом…нил. Президента… Ты, Ваня, великий… человек. Арестовываешь… президентов… Ха-ха-ха… Но этот, которого ты… арестуешь… завтра, какой-то убогонький… он 18 часов… так, что ли, был этим… как его – президентом…
– Спать… надо, Виктор…
– Постой, президент… не убежит… Да. Спать надо. И я… великий человек. Вот завтра… нет, сегодня… арестую эсесовского… генерала… генерала… с крестами… строгого… хмурого…
В тумане виден генерал… в тумане… Нет, он здесь. Кто? Ветер? Трава!.. Зеленая… Луг… Галя…
*
В 8 часов утра дежурный боец разбудил меня.
– Пора вставать, товарищ младший лейтенант.
Я открыл глаза. Комната залита ярким солнечным светом. Радостная дрожь пробежала по моему телу. О том, что было ночью, не надо никогда думать! Никогда.
Чтобы действительно не думать о том, что было ночью, я быстро встал. Вот ерунда. Хотел было одеваться, а это лишнее – я одет.
Окатив голову холодной водой, я вернулся в комнату и закурил. Пора приучаться ни о чем не думать.
– Пожалуйте на завтрак.
Столовая находилась в вилле напротив.
У входа я встретил Козакевича. На его лице играла самодовольная радостная улыбка.
– Здравствуйте, тов. полковник!
– Здравствуйте… Ну, как выспались?
– Хорошо.
– Идите завтракать. Работы много.
В столовой я встретил Еву. Гадость! Мерзость! Действительно подлая душонка. Надела гражданское платье. Ведь видно же, что платье с чужого плеча. Так нет, это не важно. Главное, что платье настоящее шелковое.
– Здравствуйте, Коля.
Я кивнул головой и сел за стол подальше, в угол.
Вошел капитан Шапиро. Сел возле меня.
– Черт возьми! Я плохо выспался.
– Гуляли?
– Да.
После завтрака мы сели в нашу «Татру». Молодой шофер чех из Смихова, завел мотор.
– Куда?
– К Страговскому стадиону.
Бедный шофер. Его определили к нам из «народного Вибора». Мы же ему приказали ни на минуту не отлучаться от нас. Даже спать он должен с нами.
Из Стжешовиц на Страгов несколько минут езды.
Чешский капитан, начальник караула, встретил нас словами:
– Мне приказано в лагерь никого не пускать…
Шапиро вынул свою легитимацию.
– НКВД.
Слова протеста замерли на устах капитана.
– Да, да! Пожалуйте.
На огромном стадионе творилось что-то невиданное. Нет, это был не слет соколов. Это были десятки тысяч немцев, только что выгнанных из квартир. С грудными детьми, босые, грязные…
В центре находились солдаты.
– Кто начальник лагеря?
– Ich…
– Пойдемте с нами.
Шапиро сел на одно из лежащих в стороне бревен.
– Вы кто такой? Вернее, кем были в армии?
– Я – полковник фельджандармерии.
– Вот как! Отлично. Что за люди у вас в лагере?
– Самые разные.
– Соберите всех офицеров, начиная с чина майора.
– Jawohl.
В течение трех часов мы «проверили» весь высший офицерский состав.
– Надо ехать. Полковника фельджандармерии и майора СД возьмем с собой, – решил капитан. – По мелочам нельзя разбазариваться.
На Делостжелецкой нас встретил майор Гречин.
– Слыхали новость?
– Что такое?
– Интересный факт. Сегодня утром я встретился с одним моим бывшим сослуживцем, совершенно случайно. Он работает в контрразведке Конева… Так вот. Он рассказывал мне, как нашли труп Геббельса. Вообразите. Опергруппа Конева первая разыскала мертвое тело Геббельса. Известное дело, – находка крупная. Надо составить подробный акт. Нужны разные специалисты. Коневцы решили доложить высшему начальству. Для верности оставили караул. Через час возвращаются с начальством, с разными фотографами, врачами и т. д. Открывают дверь… пусто! Трупа нет. В чем дело? Опрашивают караульных. Те ничего не знают. Повертелись, поискали и решили, что или Геббельс не был мертвым и убежал, или те, кто нашли его труп, страдают галлюцинациями. На этом и разошлись. К вечеру выяснилось: жуковцы были хитрее, – влезли в окно и украли труп Геббельса. Сообщили в Главное Управление…
– Молодцы! – восторженно заговорил Шапиро. – Это мне нравится. Настоящее соцсоревнование.
Я решил, что Шапиро глубоко прав: социалистическое соревнование наиболее необходимо между смершевцами.
После обеда – отдых. Это единственное время, когда никто не работает. Оно неприкосновенно и в пражских условиях. Я тоже решил отдохнуть.
Не прошло и десяти минут, как необычный шум заставил меня выйти во двор.
На бетонированном дворе лежал человек. Господи! Ведь это Рафальский! Это он! Нет никаких сомнений. Сколько раз я видел его в Николаевской церкви. Я всегда любовался его благообразием: белыми волосами, белой бородой, умным и выразительным лицом.
– Умирает, – проговорил майор Надворный.
– Ну и черт с ним, – отозвался майор Попов. – Одним белобандитом меньше.
Я смотрел на залитое кровью лицо, на мозги, смешанные с пылью.
Лубянка! Зачем ездить в Москву смотреть на Лубянку? Она здесь.
Бедный старик! Коварное время обмануло его, вернее, примирило с большевизмом. У времени есть это неприятное свойство. И вот, Лубянка нашла этого благообразного старичка в Праге.
Лубянка в Праге, в Стжешовицах, на Делостжелецкой улице, в доме № 11.
Какое проклятье довлеет над нашим народом? Неужели он больше виновен перед Богом, чем другие народы? Почему русский народ страдает больше, чем все остальные? Ведь любой другой народ грешит перед лицом Господним не меньше, а наказаний несет меньше! Пути Твои, Господи, неисповедимы…
Мозги, смешанные с пылью, на этом холодном бетоне! За что? За то, что этот старик когда-то родился дворянином? А может быть, за то, что любил свободу и во имя этой свободы предпочел жить вне Советского Союза. Во имя свободы он и бросился со второго этажа…
Кровь! Кровь! Кровь!
Она у нас в подвалах, она у нас по комнатам, она у нас на дворе. Мы – чекисты! Без крови нам жить нельзя. Это наша стихия.
Иоанн Грозный выкорчевывал измену. Для этого ему нужны были опричники! Но что опричники по сравнению с чекистами? Маленькая и невинная свора собак, не больше.
Мы не носим ни собачьих голов, ни метел. Нам хватает наганов. Управляет нами не Грозный Иоанн, а «мудрый» Сталин.
Бойцы завернули тело Рафальского в одеяло и куда-то унесли.
– Пойдем, Коля!
– Куда?
– В лагерь на Смихов.
– Зачем?
– Как зачем? Там полно шпионов.
Шпионы! Кто же из нас не шпион? Если считать шпионом каждого, кто не коммунист, тогда капитан Шапиро, бесспорно, прав.
– Поедем, капитан.
Лагерь военнопленных находился в здании какой-то школы, около смиховского пивоваренного завода.
Снова проверка документов, допросы, вербовка агентуры.
В шесть часов вечера мы возвратились в Стжешовице с арестованным эсесовским генералом.
Я вышел из машины. Бойцы увели эсесовца.
Подъехала автомашина капитана Шибайлова.
– Здорово, Коля! – Шибайлов улыбался. Его пухлое розовое лицо выражало удовлетворение только что исполненной работой.
– Узнаешь?
Я посмотрел в сторону грузного монсиньора, выходящего из машины.
– Волошин?
– Да, он самый. Ваш бывший президент.
Старик Волошин как-то растерянно посмотрел в мою сторону. Навряд ли он даже видел меня. Взор его блуждал…
Я знаю, что он всегда был лишь игрушкой в руках более хитрых и сильных. Эти более хитрые и сильные ускользают от чекистов, но Волошина они оставили рассчитываться.
– Куда смотришь, поп? На небо? Поздно, поздно! Нужно было раньше Богу молиться, а не политикой заниматься.
Волошин слушал Шибайлова как-то безучастно.
– Ну, валяй, валяй вот с этим бойцом в подвал. Живее!
Волошин заторопился. Он как будто еще не верил, что его арестовали.
– Садись, Коля. Поедем на квартиру к эсесовскому генералу.
– Да, да. Поедем.
Шофер завел машину.
– Куда?
– Под Градчаны.
Я взглянул в сторону удаляющегося Волошина. Боец толкнул его в спину прикладом.
Эсесовский генерал жил богато. Ковры, великолепная мебель, картины, библиотека.
Два часа мы рылись в вещах генерала. Нигде никаких документов.
Шапиро взял флакон одеколона.
– Пригодится! Пошли!
– Куда? – спросил шофер. Это было единственное известное ему русское слово.
– На Бендову улицу.
Я вспомнил про Бендову улицу. Там наша конспиративная квартира. Какой-то русский эмигрант будет передавать нам секретные сведения.
В 11 часов ночи мы возвратились в дом № 11 на Делостжелецкой улице. Быстро поужинали и принялись за работу.
– Товарищ младший лейтенант! К майору Надворному.
Я медленно поднимался по ступенькам. Конец… Наверное, майор поймал кого-нибудь из моих друзей. Иначе быть не может. Зачем я нужен майору Надворному?… Засыпали меня…
– Садитесь!
Отлегло. Майор был приветлив, улыбался.
– Я вам прочту акт о самоубийстве Рафальского. Вы подпишете в качестве свидетеля…
Выяснилось следующее: по поручению полковника Козакевича майор Надворный должен был допросить Рафальского. Во время допроса майор вышел в коридор приказать дежурному принести воды.
Арестованный Рафальский воспользовался случаем: открыл окно и прыгнул вниз, на бетонированный двор. Арестованный Рафальский разбил себе голову, сломал правую руку. Через десять минут после случившегося – умер…
Я подписал.
– Спасибо! До свидания!..
Капитан Шапиро допрашивал эсесовского генерала. Я переводил его личные документы.
– Товарищ младший лейтенант! К капитану Степанову, – доложил связной.
– Передайте капитану Степанову, что я занят.
– Есть. Передать, что вы заняты.
Связной ушел.
На улице гудели моторы. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Я бросил удостоверение генерала и зашагал по комнате.
Если все затянется надолго, я сойду с ума. Бежать? Можно. Но я должен непременно заехать в Мукачево. Там у меня целый ряд документов.
В комнату вошел капитан Шибайлов.
– Коля, на минутку… Я арестовал одного чеха, очень подозрительного. Его жена живет на другой квартире. Нужно узнать адрес.
Я спустился с капитаном в подвал.
– Дежурный, вызовите Скживанека.
Открылась дверь. В темном подвале жались друг к другу арестованные. Их было так много, что не было места сидеть. Они стояли.
