Текст книги "Цитадель тамплиеров"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава XVII. Преемник

В свое время барон де Кренье, подвыпив, рассказывал Анаэлю историю, будто бы приключившуюся J! во Втором крестовом походе у крепости Градин. Ее осаждали сельджуки. Ее защитники-рыцари обессилели без еды и воды, которую выдавали по одной чашке в день. Голод, жара… Сарацины ждали, когда эта крепость сама упадет им в руки, как перезревший плод. И вот священник местной церкви, рывшийся постоянно в земле, набрел на мощи святого Бонифация. Им было лет шестьсот. Готовые умереть от истощения крестоносцы встали на ноги, взяли свое оружие, рыдая от счастья, бросились на сарацинов и обратили их в бегство.

Увидев мощи неведомого святоши, взятые разбойниками в ограбленной церкви Депрема, Анаэль вспомнил эту историю. Ему пришло в голову, что если отец Мельхиседек нежданно-негаданно вновь обретет эти затхлые кости, он взовьется от радости.

Под ногами похрустывал тонкий ночной ледок. Близился рассвет.

Подойдя к домику священника, Анаэль постучал кулаком в щелястую дверь. Неказистый домик был сложен из камня; никто оттуда не отозвался. Постучав еще, Анаэль приложил ухо к щели. Там было тихо. Может, хозяин отбыл? Навряд ли. Спит? Не мертвым ли сном?

Анаэль надавил на дверь. Поддалась. Вошел внутрь. Пришлось двигаться на ощупь. Нашел еще дверь и куда-то вошел. Долго присматривался, напряженный, как тетива. Здесь было светлее. Ленивый рассвет сочился в подслеповатое окно. Анаэль стоял посреди комнаты, в углу которой распластался, судя по всему, покойник: борода торчком, руки вдоль тела.

Мертвецов Анаэль не боялся. Теперь он задумался, как быть. Во всяком случае не стоило сломя голову мчаться в Иерусалим, к тайнику прокаженного Бодуэна.

Надо было стать рыцарем или священником, чтобы проникнуть в самое средоточие тамплиеров, в их капитул. Первой ступенькой было бы как-то устроиться в этой Богом забытой церкви.

– Кто ты? – раздался скрипучий голос.

Анаэль вздрогнул, но легкий испуг был недолог. Мельхиседек как бы ожил.

Вскоре уже мерцал светильник, и гудела печь, варилась похлебка. Серые косточки, принадлежавшие, якобы, ранее святому Никодиму, произвели настоящее чудо, подняв умиравшего старика со смертного ложа.

С удивлением, и немалым, бывший ассасин-убийца, бывший разбойник и прокаженный, друг иерусалимского короля, увидел счастливые слезы отца Мельхиседека, узревшего реликвию и оттого возвратившегося в земную юдоль.

Анаэль в одночасье стал настоятелю самым родным. Душераздирающая история, выдуманная о себе Анаэлем, принята была с сочувствием и доверием. Анаэль поведал, что сам он – священник, рукоположенный в сан Иерусалимским патриархом. Но сразу-де испытал гонения завистников…

А священную реликвию вырвал из грязных, кровавых разбойничьих лап. Эти люди глумились над ней!

– Мое сердце не вынесло. Улучив момент, я убил вожака и бежал, забрав мощи святого Никодима. Теперь прошу одного: дозвольте остаться при вас и замаливать тяжкий грех. Ибо не следует служителю Господню поднимать руку на Божье создание.

– Не казнись, брат Марк – так назвался Анаэль, – ты истребил созданье не Божье, но дьяволово.

– Вы позволите мне остаться? Идти мне некуда. Да и незачем.

Отец Мельхиседек всплеснул руками.

– Ведь эти следы, – продолжал брат Марк, коснувшись своего лица, – отпугивают людей, не наделенных даром духовного зрения. Не станешь каждому объяснять, что это – следы сарацинских пыток.

– К несчастью, ты прав, – вздохнул старик. – Ни один приход не примет пастыря с таким лицом.

Марк-Анаэль поцеловал тощую, жилистую руку Мельхиседека.

– Оставайся, брат Марк, обязательно. Я слабею, ты мне поможешь.

«Брат Марк» молитвенно сложил руки.

– Да воздастся вам за доброту.

Мельхиседек благословил урода.

Как и следовало ожидать, подъем духа отца Мельхиседека был кратковременным. Старик слег. «Брат Марк» волновался, что он отойдет, не выполнив все, что требовалось, и прислуживал с особым усердием.

Он мечтал познакомиться с рыцарем, бывавшим в церкви Святого Никодима. Рыцарь же не ехал. Другие прихожане мало его интересовали. Тем более что им не нравился страшноватый малый с пронзительными глазами. И многие, поцеловав пятнистую лапу «отца Марка», решали сменить источник утоления духовной жажды. В Депреме еще были церкви. А храм Святого Никодима за городскими стенами на пустынной дороге был слишком уж беззащитным.

«Брата Марка» такое отношение людей устраивало. Ему не требовались свидетели задуманного. Он отказался от услуг женщины, которая прислуживала отцу Мельхиседеку. Она приходила из соседней церкви. Он ей сказал так, чтобы слышал умиравший настоятель, что ввиду бедности церкви станет вести все хозяйство сам.

– Ты на правильном пути, – сказал умиленный старик, – и дай тебе Бог превзойти меня в делах помощи людям.

И наконец свершилось.

После мессы, на которой присутствовало двое прихожан, «отец Марк», выйдя на паперть, увидел всадника. Тот был в легком рыцарском облачении, то есть в поясной кольчуге, но без наплечников и наколенников. Копье его было вставлено в стременную петлю, расшитый серебряными шнурами штандарт покачивался на ветру. Шлем был без забрала, парадный, не боевой и посверкивал на солнце. Рыцарь явно был молод и вырядился не в бой, а как для праздника.

Видя, что помочь ему не спешат, он легко спрыгнул с коня.

Доспехи, даже и облегченные, тянули фунтов на шестьдесят, но рыцаря вовсе не тяготили. Это был сильный и гибкий юноша лет двадцати.

Сдержанно поздоровавшись с незнакомым священником, он спросил, где отец Мельхиседек. По его речи «отец Марк» заключил, что молодой человек, вероятно, бургундец.

– Отец Мельхиседек при смерти. Он просил вас по прибытии подойти к его ложу.

– Вы говорите так, святой отец, будто со мной знакомы, – удивился рыцарь.

«Отец Марк» не смутился, а дал себе слово быть осторожнее с этим юношей.

– Думаю, – сказал он, – вы – прихожанин церкви Святого Никодима, а отец Мельхиседек желает перед кончиной напутствовать каждого из своих прихожан.

Они прошли в дом. Умирающий обрадовался при виде гостя. Рыцарь преклонил колена. Отец Мельхиседек процитировал текст из послания святого Павла к коринфянам. Говорил он тихо и умиленно.

– Вот и пришел мой час, – сказал он, когда рыцарь замедленно отпрянул.

– Вы оправитесь, святой отец.

– Не говори так. Пустые утешения хуже других пустых слов.

– Простите, святой отец.

Старик то ли закашлялся, то ли засмеялся.

– Ты решил меня ободрить, но вряд ли есть что-то, чего бы я меньше боялся, чем смерти. Исполняется порядок жизни. Господу желательно освободить меня от мирских обязанностей и призвать к себе. Так стану ли я грустить, получив Его настояние?

– Я понимаю, святой отец.

– И на Земле я оставляю после себя не пустыню. У меня здесь духовные дети, как ты, например. Есть продолжатели. Познакомься с отцом Марком. Теперь он будет здесь, слава Господу. Приход и реликвию оставляю ему. Он молод, немного старше тебя, но прошел тернистое поприще… Посмотри, рыцарь, следы сарацинского плена на челе этого христианского пастыря.

Рыцарь поклонился «отцу Марку» и как бы слегка неохотно поцеловал его руку. Старик тяжело дышал.

– Брат Марк, я тебе рекомендую шевалье де Труа. Он прибыл в Святую землю ради благого дела, но натолкнулся на некое препятствие, которое старается преодолеть. Когда сочтет нужным, он сам откроет тебе свое сердце.

Снаружи донеслись крики, заржали лошади. Рыцарь оглянулся.

– Иди посмотри, что там такое, – улыбнулся отец Мельхиседек. – Не бойся, я не умру без тебя.

Рыцарь вышел. Некоторое время умирающий, закрыв глаза, лежал молча. Дышал ли?.. Вдруг произнес, не открывая глаз:

– Хочу умереть на коленях. Ты проводи меня в церковь.

«Отец Марк» помог ему встать, что было не просто. Он страшно исхудал, а ноги его не держали. Он обнял «отца Марка» правой рукой, а тот обхватил его талию, они осторожно вышли на порог. Обоим требовалось передохнуть. В результате своих бесчисленных травм, хотя и залеченных, «отец Марк» не очень владел своим телом.

Шагах в тридцати, возле коновязи, шевалье де Труа беседовал с господами, по виду – дворянами. Беседа была неспокойной.

– Где твой крест? – раздался негромкий, дрожащий голос отца Мельхиседека.

Простая сутана вдруг так разошлась, что обнажилась грудь «отца Марка», исполосованная глубокими шрамами. Креста на ней не было.

– Где же твой крест?! – потрясенно повторил священник.

– Пообронил где-то, – неуверенно ответил «отец Марк». Он растерялся.

– Ты лжешь! – прохрипел старик, впиваясь острыми пальцами в его плечо.

– Пообронил, пообронил, – тупо повторял «отец Марк».

– Кто ты такой, отвечай?!

В голове «отца Марка» крутился бешеный вихрь. Если старик хоть слово скажет этому де Труа, все рухнуло.

– Кто ты, ирод?! – голос старика звучал уже громче, и «отец Марк» почти инстинктивно обнял его свободной рукой и изо всех сил сжал кадык.

Последнее, что прошептал умирающий, было «дьявол».

Сдавливая его горло, «отец Марк» смотрел на группу беседующих людей. Кто-то мог обернуться! «Отец Марк» вспотел так, что его руки сделались мокрыми.

Отец Мельхиседек дернулся и, сделавшись тяжелее, повис на плече убийцы. Тот, помедлив секунду, убрал руку с его горла. И в этот момент на них взглянул шевалье де Труа.

– Спасибо, Господи, – прошептал «отец Марк» и яростно махнул рукой рыцарю.

Тот, почуяв неладное, подбежал.

– Он попросил проводить его в церковь, но стал задыхаться, – потрясенно объяснил «отец Марк». – Сердце не выдержало. Он захотел умереть на коленях в молитве.

Голова отца Мельхиседека упала на грудь, и следов от пальцев убийцы не было видно…

– Отнесем его в дом, – прошептал «отец Марк».

– Но он, – щеки де Труа задрожали, – он хотел в церковь!

– В храм Божий можно вносить только омытое тело.

– Его душа омыта святым духом, – сказал рыцарь, и слезы застлали его глаза.

Глава XVIII. Духовник

Шевалье де Труа открылся не сразу. Но когда наконец решил исповедаться, остановить его горячую речь было немыслимо. «Отец Марк», впрочем, только того и ждал.

– Мой отец, – сообщил шевалье, – был родом из лангедокских Труа, а матушка – дочерью бедного рыцаря из свиты герцога Бургундского. Это был брак по любви, отцовская родня была против него и отнеслась ко мне, как к бастарду. В прошлом году мать и отец скончались. Родичи стали тут же хлопотать перед королем Филиппом-Августом, чтобы он лишил меня ленных прав. И сколь беззаконным ни было это ходатайство, они не оставляли своих намерений. Я отчаялся и уехал из Франции. Еще в Париже меня при дворе посвятили в рыцари. Узнав, что в Палестине требуются воины, добрался до Иерусалима… Но здесь с сарацинами воевал только орден Храма Соломонова. Я обратился туда. Капитул ордена предложил мне – по правилам для новичков – выдержать год послушания. А именно – удалиться в пустыню, молиться, поститься и совершенствовать боевое умение. Испытательный срок у храмовников – обязательный, от него избавлены только особы королевской крови.

И еще: для вступления в орден требуется внести немалые деньги. Родственники согласились прислать мне их из Лангедока только в обмен на мои тамошние владения. Переписка заняла немало времени. Теперь я жду денег.

«Отец Марк» слушал исповедь вроде бы безучастно, но внутри у него все пело от радости. Шесть недель ушло на приручение юноши. Визиты его были редки, исповеди – набор слов. «Отец Марк» его не торопил и не настаивал на своем, то есть не требовал откровенности, хотя и чувствовал, что сердце шевалье отягощают сомнения.

Зима окончилась, и раскисла земля. Взбунтовались ручьи, заворковали лесные голуби, раздулись почки плодовых деревьев.

Юноша изнывал от желания исповедаться.

При появлении своего духовного сына «отец Марк» оставлял мирские заботы и они приступали к очередной дежурной беседе, равно чувствуя ее ущербность. «Отец Марк» ощущал, что шевалье де Труа не видит в нем священника. Так женщине странно бывает раздеться при постороннем мужчине, пока ей не скажут, что это – врач.

Но однажды он высмотрел всадника с колокольни и сразу же облачился в давно приготовленные одежды: в льняную альбу до щиколоток и в гумерал, он же – амикт, – первое литургическое покрывало, надеваемое под альбу. За этим последовала длинная, узкая епитрахиль, шитая отцом Мельхиседеком под свою фигуру. Наконец, паллиум – закрывающий плечи и спину. С паллиума свисали длинные ленты. И, наконец, сама риза поверх альбы. На голову «отец Марк» надел черный пилсолус.

Все это он отыскал в сундуке бывшего настоятеля.

Де Труа, приблизившись, увидел необычную картину: в пустой церкви горели свечи и служил одинокий «отец Марк» в не богатом, но полном облачении.

Рыцарь вошел, встал на железные колени и отстоял всю службу, испытывая и душевный подъем. Можно довериться этому странному человеку с мозаичным лицом. Он несуетен!.. Вероятно, по силам ему открыто стоять против зла.

– Отчего вы хотя бы не сократили чина, отец Марк, ведь никого не было в церкви.

– Главное наше служение – не людям, но Господу, – скромно ответил священник.

Они сели на ствол поваленного дерева. Божий мир был прекрасен. «Отец Марк» положил руку на колено шевалье, юноша вздрогнул при виде его обезьяньей лапы, но это была последняя судорога недоверия. Теперь уродство нового духовного отца казалось де Труа лишним доказательством его святости…

И состоялась исповедь, которую столько времени ожидал «отец Марк». Доведя ее до момента своего приезда на послушание в эти края, шевалье призадумался… Затем его речь полилась быстрее, лицо разгорелось.

– Я увидел ее в портшезе, который несли ее слуги. Это лицо… эти… О, был бы я трубадуром, я бы воспел… Короче, я в тот же день выяснил, что она – дочь барона де Лош, имя ее – Розамунда. И он держит ее в строгости. Как в тюрьме. Из дома она выезжает лишь в церковь. Увидев ее на молитве в церкви Святой Агриппины, я осознал, что люблю ее больше жизни!

Но рыцари Храма Соломонова посвящают себя святой Деве Марии. И, вступив в орден, я должен вырвать из сердца любовь к Розамунде. Иначе – бесчестье… Срок моего послушания уже истекает, и я не знаю, что со мной будет!

«Отец Марк» изобразил задумчивость.

– Вы уже объяснились с Розамундой?

– В том-то и дело, святой отец. Это – грех, грех и еще раз грех, но дикая кровь начинает во мне стучать, когда вижу ее. Я подкупил слугу и послал ей письмо, потом и другое. Она не сразу ответила… Но… Не отвергла. И согласилась видеть меня. Немного денег – и камеристка ее провела меня ночью в сад. Была поздняя осень, но сад расцвел для нас, как сад Эдема. Я не сошел с ума от счастья лишь потому, что помнил обет. Розамунда увидела во мне рыцаря, я не мог поступить недостойно. Нет ничего ужаснее, чем нарушить обет, не правда ли?

– Н-да, – кивнул «отец Марк».

– Сколько раз я решался отправиться к ее отцу и попросить руку Розамунды. Он бы не отказал. Для провинциального барона было бы честью породниться с отпрыском лангедокских Труа. Но, уже облачившись для выхода, я отступал в отчаянии.

«Отец Марк» перебирал четки, глядя вдаль.

Юноша продолжал:

– Я полагал, что хуже не может быть. Да. До вчерашнего вечера.

Священник встрепенулся.

– Что случилось вчера?

Рыцарь вздохнул и сглотнул слюну.

– Вчера… отец Марк, смотрите, что делается в природе. Нетрудно сойти с ума и более стойкому, нежели я.

– Вы хотите сказать, что…

– Да, да, именно. Именно в этом желаю признаться. Не знаю, как оно случилось. Я не прилагал усилий, и Розамунда не завлекала меня. Наши одежды упали с нас… Я помню плохо. Дурман, опьянение. И – блаженство. И это еще не все!..

Де Труа запнулся.

«Отец Марк» подтолкнул его.

– Говорите же, сын мой! Облегчите душу, я слушаю.

– Я вернулся домой. Я решил, что Розамунда дороже рыцарской чести. Завтра, сказал себе, ты пойдешь к барону и объяснишься. Но дома меня уже ждал посланец из Иерусалима. Я получил рескрипт, из коего следовало, что я должен прибыть в капитул тамплиеров для вступления в члены ордена.

«Отец Марк» пожевал губами.

– Отец Мельхиседек знал о вашем увлечении?

– Это не увлечение, это…

– Да, да, сын мой, прошу прощения за неловкое слово. Но, тем не менее, вы посвятили его во все обстоятельства.

– Конечно, полностью.

– Какими же средствами он укреплял ваш страждущий дух?

Де Труа призадумался.

– Сама беседа с ним была облегчением, – неуверенно сказал он. – И отец Мельхиседек говорил, что ежедневно молится за меня.

– Молить Господа о спасении души вашей я тоже, конечно, буду, – сказал «отец Марк», глядя в пространство. – Но вряд ли мои молитвы столь действенны.

Меж бровями де Труа образовалась складка.

– Должен признать, что ход мыслей ваш для меня туманен.

«Отец Марк» обнадеживающе улыбнулся.

– Не спешите, друг мой, – сказал он мягко, – я не хочу обнадеживать Или разочаровывать вас. Но думаю, как вас вызволить из тисков… О чем-то, кроме молитв.

Юноша поправил пряжку на своем плаще.

– Право, вы говорите немного не так, как отец Мельхиседек. Я имею в виду благочиние. Но не мне рассуждать об этих предметах.

– Да, по части святости и благочиния я не могу равняться с этим великодушнейшим из людей. Жизнь выковала меня другим. Думаю, что не стоит, надеясь на Господа, пренебрегать здравым смыслом.

Де Труа выглядел удивленным.

– Бог везде и во всем, и отец Мельхиседек…

«Отец Марк» вновь положил руку ему на колено.

– Вы правы, сын мой, вы правы. Не будем устраивать богословский диспут. Для уточнения планов, о коих я думаю, мне придется вас навестить в вашем жилище.

– Я буду рад.

– Причем секретно. Вы понимаете, почему?

– Нет.

– Сын мой! – укоризненно произнес «отец Марк».

– Хорошо, хорошо, святой отец. Я не знаю зачем это нужно, но делайте, как удобно. Вверяю себя вашей воле.

– Вы остановились у северных ворот?

Шевалье де Труа объяснил, где он живет и как к нему добраться, чтобы не попасть никому на глаза.

– Когда вы ждете денег из Франции?

– Забыл вам сказать. Их уже привезли. До письма из Иерусалима.

– Письмо вы, надеюсь, еще не сожгли?

– Нет, разумеется, без него не попасть на территорию капитула.

– Каждый день умножает ваши страдания…

– Воистину так, святой отец!

– Я буду молиться и думать… Если завтра не появлюсь у вас в полдень, то не взыщите, стало быть, кроме молитвы, я ничего не могу.

«Отец Марк» рассчитал появиться у рыцаря вовсе не в полдень, а к вечеру. К этому времени шевалье дойдет в нужный градус отчаяния, и можно с ним будет сделать все, что угодно.

Шевалье встал. Глаза его засияли. Так радуется больной, которому врач объявил, что болезнь – не смертельна. Человеку, в отчаянии выбиравшему из двух веревок одну, вдруг объявили, что можно не вешаться.

Вскочив на коня, де Труа ускакал.

На следующий день незадолго до часа вечерней молитвы из дома при церкви Святого Никодима вышел человек в одежде латинского горожанина. Сверх обычного платья на нем был барашковый башлык.

Он не хотел запомниться стражникам и вошел в город, минуя ворота возле депремских боен, что было самым разумным.

Расчет бывшего ассасина оказался верен во всем, кроме одной детали. Весной одичавшие за зиму городские псы стягивались туда на запах тухлятины. Свою ошибку он понял, увидев глаза собак, полагавших задворки боен своей территорией.

«Отец Марк» замер. Намерения раздувавших ноздри людоедов были ясны. А рядом ни дерева, ни валуна. Кинжал не поможет. Бежать нет смысла. Но на месте стоять нельзя. Собаки сужали круг, морща носы, обнажая белые клыки.

Но вдруг откуда-то прилетел булыжник и попал в переднюю лапу псу. Вслед за этим в распадочек у ручья с грозным криком сверзился вооруженный мечом незнакомец. Собаки, ворча, отступили. Спаситель схватил священника за рукав и потащил за собою.

– Пойдем скорей, эти твари вернутся…

«Отец Марк» дал себя спасти.

– Я ловил рыбу вон там с камней… Ваше счастье, что я увидел.

– Как тебя зовут?

– Анжет.

– Ей-богу, ты спас мне жизнь.

Юноша смутился. Он был одет, как оруженосец латинского рыцаря, и вел себя соответственно. «Отец Марк» предложил ему золотую монету, но он отказался, гордо заметив, что его господин не одобрил бы это – взять деньги за доброе дело.

– Спасибо тебе, – улыбнулся «отец Марк», – когда-нибудь я отплачу.

Дом шевалье де Труа «отец Марк» отыскал легко, но войти туда не спешил, а обошел площадь и добрался до лавки оружейника. Хозяин лавки, толстый седой эльзасец, сразу почувствовал, что имеет дело со знатоком. Угодить покупателю оказалось непросто.

– Вот, – говорил хозяин, показывая очередной кинжал, – толедская работа. Говорят, их закаляют там в бычьей крови.

Чтобы не обидеть хозяина, «отец Марк» подержал в руке толедское произведение.

– Возможно, и в крови, но от того металл быстрее ржавеет. И это – не столько кинжал, сколько короткий меч, согласитесь.

– Что верно, то верно, – сказал эльзасец, но тогда вам, уважаемый, вряд ли что-нибудь подойдет из работ европейских мастеров. Лучшее оружие все-таки делают на Востоке. Говорят, меч – продолжение чести, кинжал – продолжение хитрости.

«Отец Марк» улыбнулся.

– Не могу не согласиться.

– Тогда взгляните на этот старинный эламский нож, его лезвие до сих пор – зеркало.

– Если бы я был прекрасною дамой, я приобрел бы такое зеркало.

Хозяин потупился, намек гостя на свою внешность его смутил.

– Такие ножи обожают ночные разбойники, один вид лезвия заставляет путника вынимать кошелек. А я, надеюсь, не слишком похож на рыцаря неблагородной наживы.

Седовласый торговец учтивым полупоклоном ответил на замечание.

– Рискну предложить столь искушенному покупателю обыкновенный сельджукский рисант. С виду он не отделан, но…

– Поделом, ибо годится для неблагородной работы – вспарывает брюхо барана или перерезает горло христианина, не так ли?

– Воистину так! – кивнул хозяин, – но тогда… вкус господина таков, что я затрудняюсь что-либо предложить.

– Не расстраивайтесь, – сказал «отец Марк». – Лавка ваша – из лучших, какие мне приходилось видеть. Но мне нужно нечто, чего, может быть, нет в подлунном мире.

Глаза хозяина округлились.

– Может быть, – заговорил он неуверенно, – вам следует посетить лавки других оружейников? Правда, клянусь крестными муками Спасителя, они не утешат вас. Все равно вернетесь ко мне.

– Нужда в оружии у меня есть, – сказал «отец Марк».

Кинжал, скрывавшийся у него под одеждой, никак не годился для задуманного дела.

Оружейник оказался прав. «Отец Марк» побывал еще в нескольких заведениях, зашел и к старьевщику, но вернулся к седому эльзасцу. После раздумий он здесь купил небольшой хорасанский кривой кинжал после того, как приладил его к ладони.

Когда «отец Марк» вошел в жилище де Труа, тот пребывал в полнейшем отчаянии.

– Ну?! – спросил он с надеждой, когда «отец Марк» снял башлык.

– Вы хотите спросить, не придумал ли я, как вам помочь, сын мой?

– Конечно! Именно! Вы спокойны?!

«Отец Марк» огляделся.

– Где у вас можно кое-что написать?

– Вот стол, – юноша кинулся в угол комнаты со сводчатым потолком и решетками на окнах.

Там на столике византийской работы горела толстая свеча в дорогом подсвечнике. Шевалье присоединил к ней другую, взятую с подоконника.

– Теперь светлее. Садитесь, святой отец, и пишите.

«Отец Марк» покачал головой.

– Писать придемся вам.

– Мне? Писать?!

– Да.

Юноша достал из своего сундука квадратную бронзовую чернильницу и целую связку больших, очинённых перьев.

– Садитесь, – «отец Марк» придвинул к столу грубый табурет.

Де Труа уселся и распрямил лист пергамента.

– Я не писал Розамунде уже два дня.

«Отец Марк» положил руку на его плечо.

– Вы будете писать не ей. Покажите мне извещение капитула.

– Ах, да, – юноша вскочил и кинулся к сундуку. – Вот оно.

От его резких передвижений пламя свечи задергалось и по стенам заплясали тени.

«Отец Марк» глянул на текст. Внизу красовалась печать с рисунком – два всадника на одном коне.

– Прекрасно, пока отложите документ. Вы говорили еще о деньгах. Могу поклясться мощами святого Никодима, что вы не удосужились пересчитать их. Таковы все влюбленные.

Шевалье де Труа с изумлением взглянул на «отца Марка».

– Вы правы, святой отец. Вы думаете, это необходимо?

– Надо знать точно, чем вы располагаете.

– А-а, – в глазах юноши блеснуло понимание. Он снял голову с большой прикроватной статуи и заглянул внутрь. – Они здесь. Это – четыре кошеля, в каждом две тысячи флоринов. На каждом печать марсельского банковского дома.

– Слава богу. Тогда не будем отвлекаться. Садитесь к столу.

Юноша рад был повиноваться. Только бы ни о чем не думать и ничего не решать.

Усевшись на табурет, он снова расправил лист, придавил один край тяжелой чернильницей и приготовил перо.

«Отец Марк» отогнул полу кафтана и достал купленный кинжал. Де Труа резко обернулся к нему и увидел блеснувшее лезвие. «Отец Марк» сказал:

– Дайте мне ваше перо, сын мой, его надо как следует очинить.

Через несколько мгновений он вернул перо рыцарю.

– Что писать?

– Там знают вашу руку?

– Вероятно. Я отправлял свои послания.

– Понятно, – «отец Марк» острием кинжала почесал переносицу.

– Первый пункт моего плана: отложите отъезд в Иерусалим.

– Каким образом это сделать?

– Пишите, что тяжелая лихорадка покрыла нарывами ваше тело и вы не можете двинуться без смертельного риска для жизни. Чувствуя свою вину за нарушение планов высокого капитула, вы считаете своим долгом увеличить вступительный взнос. Сколько они требуют?

– Две с половиной тысячи флоринов.

– Увеличить взнос с двух с половиной тысяч до четырех. И просите дать вам возможность привести себя в состояние, в коем, по уставу достославного ордена, должен пребывать рыцарь, ищущий приема в число полноправных членов… Готово?

– Сколько просить мне времени для отсрочки, святой отец?

– Нисколько.

– Не понимаю.

– Не указывайте срока, сын мой, чтобы не связывать себя обещаниями. Если Господь приведет вас в чертоги ордена, вы явитесь туда как преодолевший жестокую болезнь. А не явитесь, так четыре тысячи флоринов вас достойно заменят. Понятно?

Шевалье де Труа засиял.

– Я спасен, – прошептал он. – Но я не думал, что все так просто.

– На самом деле проще, чем кажется, сын мой, – сказал «отец Марк».

– Вы опять говорите загадками.

– Вы поставили подпись?

– Я спасен, я спасен, – шептал шевалье.

– Подпишитесь.

– Пожалуйста.

– А теперь я ставлю печать. – «Отец Марк» вонзил кинжал в основание черепа шевалье де Труа по самую рукоятку. Тот умер мгновенно, не дернувшись, только с пера на краешек письма упала капля чернил.

«Отец Марк» протянул было руку к письму, но заметил, что пламя свечей на столе колебнулось. Кто-то бесшумно вошел в комнату.

«Отец Марк» обернулся, придерживая бедром тело де Труа, готовое рухнуть с табурета.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он у своего недавнего спасителя Анжета, глаза которого неотрывно смотрели не шевалье.

– Что ты здесь делаешь? – повторил «отец Марк».

– Господин! – тихо позвал оруженосец, шагнув вперед и чуть влево, чтобы увидеть, что происходит с его рыцарем.

– Господин! – почти пропел юноша, делая еще шаг.

– Господин! – ужаснулся он.

«Отец Марк» изготовился. Мгновение, и мальчишка поднимет шум на весь дом. Он уже потянул из ножен свой меч. Он завопит. Отставной ассасин неуловимым движением вырвал кинжал из затылка шевалье и воткнул его в горло слуги.

Он успел отскочить, чтобы кровь, хлынувшая из головы де Труа, его не испачкала.

Оба тела рухнули на пол одновременно.