Текст книги "Человек-луч (илл. Г. Шевякова)"

Автор книги: Михаил Ляшенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Имеете сведения об эскадре?

– Она держится менее чем в пятидесяти километрах от границы квартала.

И в Биссе, и особенно в Майске лихорадка ожидания нарастала с каждым часом.

Фотонная площадка, с которой должен будет производиться запуск Юры, была воздвигнута на этот раз в центре старого аэродрома, примерно на том месте, где Сергеев оказался после первого испытания. Академический городок располагал самой мощной во всем мире атомной электростанцией. Почти весь чудовищный поток энергии в момент опыта должен быть подан на фотонную площадку. Вход на территорию аэродрома был строжайше воспрещен и в ночь накануне десятого апреля закрыт полностью.

В эту ночь они сидели сначала впятером: Андрюхин, Ван Лан-ши, Анна Михеев-па, Юра и Женя, – трое пожилых людей и двое молодых. Они остались после диспетчерского часа, в последний раз проведенного Андрюхиным. Опрос всех служб шел по телеселектору.

И вот уже все выяснено, все проверено, а разойтись они не могли…

– Давайте споем! Что, в самом деле!… – заявила вдруг Анна Михеевна и с такой лихостью махнула рукой, повела плечами и так вскинула голову, будто она всю жизнь только и делала, что распевала развеселые песенки.

– Идея! – оживился Андрюхин.

Ван Лан-ши только тихо улыбнулся, но был безусловно готов поддержать.

Они исполнили «Подмосковные вечера», «Тачанку», «Москва моя», «По долинам и по взгорьям» и решили, что если когда-нибудь натворят в науке такое, за что их выгонят, то смогут организовать ансамбль.

– Десять часов, – сказал Андрюхин, вставая. – Помни, Человек-луч, тебе надо хорошо выспаться. Ну, завтра некогда будет прощаться, да на людях оно как-то не так…

Он крепко обнял Юру и несколько раз поцеловал его, щекоча своей замечательной бородой.

– Вот сына хотел, – сказал он ни с того ни с сего Жене. – Дочка есть, внучка есть, а ни сына, ни внука…

Но, когда и другие, расчувствовавшись, принялись целоваться с Юрой, который, смущенно улыбаясь, ласково отвечал на прощальные приветствия, Андрюхин, рассердившись, начал всех выгонять из комнаты.

Погода была мерзкая. Всю ночь мокрые хлопья снега, расползавшегося у земли в капли дождя, беззвучно кропили все вокруг. Безжизненное, темно-серое небо упрятало куда-то и звезды и луну и вместе со снегом все ниже спускалось на землю. Сырой ветер размазывал по стеклу капли дождя. А Юра с Женей, стараясь не думать о том, что ждет их завтра, сидели и хохотали, захлебываясь до слез…

– Юрка, перестань! – тоненько визжала Женя, обессилев от смеха. – Я больше не могу!

Юра, едва выговаривая слова сквозь хохот, пытался рассказать, как он захватит с собой удочку и, вися над океаном, будет ловить акул, а потом пойдет по воде, яко по суху…

Но Женя уже не смеялась; разглаживая ладонями лицо Юры, она старалась стереть улыбку с его губ.

– Мне страшно, – сказала она. – А тебе бывает страшно? – Она вплотную приблизила свои глаза к его глазам, как будто хотела заглянуть в какую-то неведомую глубину. – Наверно, нет, никогда! Ты странный человек, Юрка! Когда ты стоял тогда, в первый раз, на этой проклятой решетке, у тебя был такой вид, словно ты просто слушаешь что-то интересное. Ты даже улыбался, а через секунду – исчез… – Она зябко передернула плечами.

– Улыбаться… легче, – заметил он задумчиво. – А то вокруг люди. Не знаешь, куда руки девать. Я ведь не артист.

– Ты герой! Неужели ты герой? – Она недоверчиво подняла на него свои яркие даже в полутьме глаза. – Конечно, герой… Как Корчагин или Матросов… Это очень страшно, Юрка?

– Ну, какой я герой, Женя! Брось ты это… Лучше дай я тебя поцелую!

Когда он уснул, Женя, поджав колени и положив на них голову так, чтобы были видны его нос картошечкой, просторный лоб, плотно сжатые губы, невольно начала вспоминать, как это все случилось, где они встретились. Неужели она знает его всего четыре месяца? Она решила высчитать точно, сколько дней они знакомы. Получилось сто десять дней. Сто десять дней – и целая жизнь!…

Она не помнила, как заснула и сколько спала, сидя вот так же, на стуле, и не спуская с Юры глаз. Ей показалось, что она тотчас проснулась. Было восемь часов. Андрюхин собирался заехать в половине одиннадцатого. Занимаясь приготовлением завтрака, меню которого было тщательно продумано заранее, она непрерывно смотрела то на часы, то в окно поверх занавески и прислушивалась, не проснулся ли Юра…

С шести утра радиостанции Советского Союза и всех социалистических стран передавали через каждые полчаса:

– Всем! Всем! Всем! Обеспечьте прохождение луча! Контролируйте квадрат «М»! Помните, что с одиннадцати до тринадцати часов по Гринвичу квадрат «М» должен быть свободен!…

Десятки тысяч людей, запрудивших Майск, вместе с сотнями миллионов жителей всего земного шара с рассвета десятого апреля ждали сообщения из академического городка. Те, кто имел пропуска в район аэродрома, с восьми часов стояли под мокрым снегом, подняв воротники и безропотно переступая по лужам замерзшими ногами.

В одиннадцать часов на аэродром въехали машины. Митинг открыл президент Академии наук СССР, могучий человек с гривой седых волос, на которых незаметны были тающие снежинки.

Глядя на море голов перед ним, слушая взволнованные слова руководителей советской науки, Юра ощутил такой огромный прилив гордости и радостного торжества, что совсем забыл о себе и о своей роли. «Эх, – думал он про себя: – Собрать бы оружие всего мира на эту медную решетку, на пусковую площадку и запустить его в небеса! И не надо такой луч восстанавливать, пусть растает… Сейчас мне идти. Ну, Юрка!»

И со смущенной улыбкой, которая невольно возникала у него всегда, когда ему приходилось стоять перед людьми, он двинулся было к сияющей белизной лестнице, ведущей на площадку, но растерянно остановился. «Что же такое происходит?» – с ужасом подумал он.

Было без четверти двенадцать, время подниматься на площадку. Но лестница была занята!… По ней неторопливо шел, неловко улыбаясь окружающим… Юра Сергеев! Не он, а другой Юра Сергеев, удивительно похожий на настоящего…

Он, этот другой Сергеев, был также одет в легкий комбинезон из золотистого майлона специальной выработки. Красивый, с набором серебряных пластин, широкий пояс крепко перехватывал комбинезон. На голове у него была такая же шапочка, похожая на те, которые надевают пловцы, а на ногах – светло-фиолетовые спортивные туфли… Юре долго пришлось привыкать к этому костюму, созданному лучшими мастерами московского Дома моделей; раньше костюм казался ему нелепым, пригодным разве что для балета… Но этот парень, взобравшийся уже на фотонную площадку, легко и спокойно нес свой изящный костюм… Что же это такое? Решили посылать не его, а кого-то подменного? Почему? Дикая обида, словно крючьями, рвала на части сердце Юры. Он ловил на себе недоумевающие взгляды окружающих и, побурев от стыда, готов был сорвать с себя золотистый майлон или включить пояс и взмыть в небо.

По лестнице быстро взбежал академик Андрюхин и стал рядом с тем, двойником, положив ему на плечо руку. На стадионе стало так тихо, что Юра ясно услышал быстрые удары своего сердца.

– Перед вами, – громко заявил Андрюхин, – кибернетический двойник Сергеева!

Он распахнул комбинезон, обнажив живот и грудь, удивительно похожие на настоящие, человечьи, нажал на одно из ребер. И на глазах невольно ахнувшей толпы то, что изображало кожу груди и живота, распахнулось, и вместо кровоточащих внутренностей все увидели яркое и сложное переплетение электронной аппаратуры.

– Закройся! – небрежно бросил Андрюхин. И, когда легким, совершенно человеческим движением машина подняла руку, опустила на место кожу и застегнула комбинезон, Андрюхин продолжал: – В целях максимальной безопасности он пойдет первым. За ним – настоящий Юра Сергеев!

Иван Дмитриевич сделал Юре знак подняться на лестницу.

Толпа, приветствуя его радостными криками, поднимая стиснутые в рукопожатии руки, невольно хлынула к фотонной площадке, но, отделенная широким и глубоким рвом, остановилась не менее чем в пятидесяти метрах.

Через ров были пропущены только сто человек – восемьдесят делегатов всех стран, входящих в Организацию Объединенных Наций, и двадцать наиболее крупных ученых, всемирно известных общественных деятелей и представители советского правительства.

Они перешли ров и уже подходили к лестнице, где стоял Сергеев, когда Андрюхин, взглянув на свой хронометр, предостерегающе поднял руку.

Огромный бетонный постамент, высотой около десяти метров, светился фиолетово-желтыми искрами и вибрировал, как туго натянутая струна.

Репродукторы, отсчитывающие последние секунды, молчали. Все замерли, не спуская глаз с меланхолически улыбавшегося двойника Сергеева. Вдруг лицо его дрогнуло, улыбка исчезла; он поднял руку; певуче прозвучал удар гонга. Фигура на площадке окуталась светящимся туманом. И тотчас яркий луч, мгновенно вспыхнув, исчез, прорезав сочившееся мокрым снегом небо… На фотонной площадке никого не было.

Андрюхин, сверкнув глазами вслед лучу, тотчас повернулся к массивному мраморному столику, установленному внизу лестницы. Два аппарата радиотелефона связывали площадку запуска непосредственно с Москвой и с Биссой.

Никто не шелохнулся, пока тонко не пропел аппарат, заставив всех вздрогнуть.

Андрюхин схватил трубку.

– Паверман?… Слушаю! – И голосом, загремевшим по всему полю, он начал повторять то, что с другого конца света говорил ему Борис Миронович Паверман. – Полная удача! Локаторы зарегистрировали появление двойника в назначенном квадрате над океаном! Двойник уже установил телефонную связь с Фароо-Маро! Всё! – Он радостно гаркнул последнее слово. И, тут же бросив трубку, Андрюхин повернулся к плакавшей, обнимавшейся, радостно вопящей толпе. Тряхнув головой, он вскинул вверх руки, задрав в небо бороду, и заорал так, что все невольно подхватили его крик.

– Ура!… Ура!… Ура!…

Когда прошел первый порыв восторга, взгляды всех обратились к Юре. С ним уже прощались представители делегаций, ученые и общественные деятели.

Юра был до предела растроган всей этой церемонией; пожилые, уже давно знакомые всему человечеству люди, портреты которых он с детства привык встречать в газетах и журналах, один за другим подходили к нему, многие с заплаканными лицами, но с сияющими молодыми глазами, и протягивали дрожащие, уже старые руки… Юра судорожно вздохнул, не замечая, что слезы уже давно катятся по щекам.

Огромный негр ухватил Юрину руку и, раскачивая ее, что-то громко и быстро говорил. Юра, широко распахнув объятия, крепко, по-мужски сжал далекого товарища и сам ощутил его сильные руки.

Чешский профессор, поглаживая Юрии рукав, что-то рассказывал, даже, кажется, пел, радостно улыбаясь. Вокруг теснились еще десятки лиц. Юра их уже плохо различал, поднимаясь все выше по лестнице, туда, где на площадке стоял последний человек, с кем ему надлежало проститься, – Иван Дмитриевич Андрюхин.

Они молча, тяжело дыша, троекратно расцеловались.

Андрюхин вопросительно и требовательно вскинул вверх голову.

Юра кивнул головой и стал на фотонную площадку Словно посылая всем последний привет, он скользил глазами по лицам… Эти лица, черные, белые, желтые, были его опорой, тем, что было выше страха, выше ужаса исчезновения. Кто-то, стоя на толстой, черной ветке голого дуба, отчаянно размахивал пестрым шарфом. «Женя!» Он даже хотел приподняться на цыпочки, чтобы лучше ее разглядеть… Но не успел.

Необыкновенно яркий луч скользнул над мокрым лесом и скрылся в серой мгле облаков… Сергеев исчез.

И тотчас тоненько зажурчал телефон.

– Паверман?… – срывающимся голосом крикнул Андрюхин над затаившими дыхание людьми.

Не сразу они поняли, что голос его упал, как падает подрезанный стебель.

– Что?… Что?… В районе «М» локаторы обнаружили самолет? Самолет обстреливает двойника? А Сергеев?… От Сергеева известий нет?…

Иван Дмитриевич медленно положил трубку, и таким тяжелым взглядом обвел присутствующих, что ближние невольно посторонились, когда он взял трубку московского телефона.

– Правительственный комитет?… Говорит Андрюхин. Двойник Сергеева обстрелян в квадрате «М» неизвестным самолетом. Сведения поступили в момент запуска самого Сергеева… Да, от него известий пока нет…

Глава тринадцатая
НАД ОКЕАНОМ

Декретом его величества короля Биссы десятое апреля было объявлено праздничным днем на всей территории королевства. Так как невозможно было толком объяснить островитянам, что произойдет, ограничились сообщением: «Белые люди будут летать над океаном». Жители Фароо-Маро видели самолеты и раньше; познакомились с ними жители и других островов, когда на спешно созданные аэродромы одна за другой прибывали машины из Сиднея, Гонконга, Джакарты, Сингапура, даже Токио и Манилы…

От одиннадцати до тринадцати часов в квадрате «М», граница которого проходила в двадцати километрах от Фароо-Маро, разрешено было находиться только туземным лодкам, и тот, кто не позаботился о лодке заранее, платил теперь колоссальные деньги даже не за лодку, а за место в ней.

В знак уважения к советскому консулу староста деревни Вангуну прислал ему свою ладью.

– Пожалуй, это единственное судно, на котором Хеджес не заработал ни гроша, – сказал консул, передавая Василию Ивановичу, своему помощнику, ковчег Вангуну. – Хеджес за гроши, за пачку-другую табака зафрахтовал весь, так сказать, туземный флот, а теперь берет по сто долларов за место…

Каноэ деревни Вангуну было похоже на гондолу с высоким носом и кормой, украшенными множеством ярких флажков, чтобы отгонять злых духов. Тридцать темно-коричневых гребцов под руководством Тобуку вели его в океан, радостно сверкал ослепительными зубами при каждом ударе весел, а на подушках, благоразумно захваченных из дома консула, подпрыгивали, не в силах удержать восторженный хохот, Нинка и Бубырь, которых Василий Иванович безуспешно уговаривал вести себя солиднее…

Ни одна из сотен лодок, скользивших в это утро по лагуне к выходу в океан, не шла ни в какое сравнение с каноэ деревни Вангуну. Все больше и больше отрываясь от своих соперников, разбрасывая веслами груды алмазов, Тобука и гребцы радостно улыбались и скоро промчались мимо какого-то островка, откуда Фароо-Маро уже едва виднелось на горизонте.

А в следующую минуту произошло непонятное: каноэ деревни Вангуну вдруг потеряло ход, а гребцы мгновенно издали звук, похожий и на шипение и на свист, и замерли в напряженной тишине. Все это показалось Василию Ивановичу странным, даже подозрительным; он уже повернулся к Тобуке, чтобы выяснить, что произошло, но тут заметил, как десятки других лодок точно так же затормозили ход, едва оказались вблизи их каноэ.

Поняв волнение пассажиров, Тобука молча протянул руку вперед. Там плавало что-то вроде коричневого острова в несколько гектаров величиной.

Только когда, повинуясь беззвучным указаниям Тобуки, лодка приблизилась к загадочному острову, Василий Иванович понял, что это такое.

– Черепахи! – шепнул он. – Морские черепахи!

– Это черепахи мистера Крэгса? – Нинка тотчас вскочила на ноги. – У нас есть одна знакомая, ее зовут мистер Хеджес, но задачи она решать не умеет…

– Нет, это настоящие морские черепахи, – заявил Василий Иванович, с любопытством следя за огромным стадом.

Как только лодки окружили его, гребцы скользнули в воду и бесшумно, без единого всплеска, подплыли к черепахам. У многих черепах панцирь достигал в поперечнике без малого метр; такие черепахи весили по семьдесят – восемьдесят килограммов. Все это были спящие самки; теплая вода медленно несла их к берегу, где они должны были отложить яйца… Охотники, действуя по двое, одновременными ловкими движениями переворачивали черепаху за черепахой брюхом кверху. Беспомощно болтая в воздухе лапами, вытягивая над водой змеиные шеи и раскрывая клювы, схожие с клювами попугаев, черепахи уже не могли скрыться. А «остров», казалось, даже не уменьшился. И Тобука заметил, что очень редко встречается такое большое стадо… Перевернутых черепах охотники отбуксировали каждый к своей лодке, где добычу привязали к веревке, чтобы тащить в лагуну.

Невозможно было заставить лодки идти дальше в океан. Как ни ругались корреспонденты и кинематографисты, как ни умоляли, какие деньги ни сулили, гребцы неумолимо держали к берегу, весело отвечая на все вопли белых людей:

– Иес, мистер! Иес, сэр!

Мясо черепах попадается не каждый день! На берегу их ждали восторженные вопли женщин и детей родной деревни, пир и праздник на всю ночь. Можно ли это было променять на бесцельный поход!

Только лодка деревни Вангуну продолжала двигаться вперед. Гребцы и Тобука знали, что староста велел им выполнять все распоряжения белого человека, а Василий

Иванович, имея строгое указание консула, твердо держал курс на квадрат «М».

Нинка и Бубырь перебрались на нос лодки и, жмурясь от нестерпимо острого сверкания воды, спорили, кто первый увидит Юру Сергеева и как это будет.

Василий Иванович то и дело прикладывал мощный морской бинокль к глазам, но, кроме бесконечных вспышек на гребнях волн и легкого марева вдалеке, не видел ничего. Вначале его несколько обеспокоило, что все лодки вернулись к острову, а он с ребятами уходит все дальше. Но потом Василий Иванович рассудил, что нетерпеливые журналисты и операторы, после того как черепахи будут доставлены на берег, найдут способ уговорить туземцев все же дойти до квадрата «М»; не пройдет и трех часов, как все они, вероятно, снова встретятся в океане.

– Сколько я ни думаю, – вздохнул Бубырь, доставая из-за пазухи лепешку и делясь ею с Тобукой, – никак не могу придумать, как это они делают!

– Что ты опять не понимаешь, Колобок? – насмешливо покосилась Нинка, развлекавшаяся попытками увидеть свое изображение в зеркальных струях океана.

– Как это они делают? – хрустя сухой лепешкой, взволнованно таращил глаза Бубырь. – Ты помнишь, сколько мы сюда ехали? Даже самолет, самый сверхскоростной, «ТУ– 150», долетает сюда за шесть, ну, пусть, за пять часов. А Юра Сергеев в Двенадцать часов еще будет в Майске, в академическом городке. Раз! – на часах все еще двенадцать, а он уже здесь!

– Самолет! – вскрикнул вдруг Василий Иванович и, не веря себе, быстро протер бинокль и снова поднял его, закрыв им чуть не половину лица. – Идет прямиком в квадрат «М»… – Он подрегулировал линзы. – А может, выскочил из квадрата… Непонятно…

Он оглянулся на гребцов, явно сожалея, что их каноэ не может развить такую же скорость, как самолет.

– Уходит! Откуда он взялся, черт возьми?

Выяснить это было невозможно. Бубырь, забыв о лепешке, молча смотрел на Василия Ивановича, а у Нинки дрогнули губы.

– Может, чего с Юрой?… Может, что случилось?

Коралловый островок, торчавший над водой, давно исчез позади… Они плыли между двумя океанами: голубым, струившим горячее солнце, наверху, и то голубым, то синим, то зеленоватым, брызгающим белой пеной, под ними. Василий Иванович посмотрел на часы: было без четверти одиннадцать. Он проклинал себя последними словами за то, что не взял передатчик и не мог сейчас связаться с берегом.

«Вернуться? Но до берега не меньше двух часов, все так или иначе кончится… Кроме того, какие, собственно, основания утверждать, что самолет был в квадрате «М» или направляется туда? Наконец, локаторы прощупывают непрерывно весь квадрат, и, если самолет был там, они должны были его давно обнаружить. А что еще я могу сообщить?»

И Василий Иванович решил двигаться дальше. Он не знал, что случайно обнаруженный им самолет, гидроплан неизвестной национальности, намеренно держится пока в стороне от квадрата «М» и что именно потому локаторы не смогли его обнаружить.

– Что же может случиться с Юрой? – сказал он, подтаскивая к себе Нинку за лямки цветастого сарафанчика. – Юра пока только едет на аэродром академического городка…

Еще целый час их лодка шла в океан, и казалось, что она не то двигается вперед, не то стоит на месте, не то кружится, взлетая вверх и вниз среди соленых брызг, летучих рыб и голубого неба. Утомленная водой и качкой, Нинка прикорнула на коленях Василия Ивановича, но Бубырь, напуганный бескрайностью океана и тревожимый смутным ощущением грозящей беды, почти лежал на носу, неотступно глядя вперед или молча проверяя, не увидел ли еще чего-нибудь Василий Иванович в бинокль.

Неожиданно Бубырь приподнялся.

– Что это? – спросил он, протягивая руку в небо.

Василий Иванович моментально вскинул бинокль к глазам: там ничего не было.

– Да нет! Слышите? – взволнованно выговорил Бубырь. – Вот опять…

Теперь услышал и Василий Иванович. Бледнея, он медленно опустил бинокль. Казалось, тень легла на его лицо.

– Это, брат, пулеметная очередь… – медленно сказал он, сжимая кулаки.

Было ровно двенадцать часов. По вычислениям, которые Василий Иванович непрерывно вел, они пересекли границу квадрата «М» несколько минут назад. Квадрат образовался сторонами, каждая в пятьдесят километров длиной. Успеть попасть туда, где сейчас шла стрельба, они не могли. Да и что бы они сделали без всякого оружия?… Тем не менее, определив по звуку наиболее вероятное место выстрелов, Василий Иванович, не колеблясь, направил туда каноэ.

– Пусть спит! – торопливо сморщился взволнованный Бубырь, когда Василий Иванович покосился на Нинку.

«Не заснуть бы нам всем тут!» – подумал Василий Иванович.

Что там произошло? Юра уже над океаном. Он мог бы уже связаться с берегом. В небе с минуты на минуту должны были показаться гидропланы экспедиции, чтобы подобрать Сергеева… Что же случилось?

Это были как раз те секунды, когда Паверман, окруженный всем составом экспедиции, принимал в радиорубке «Ильича» от взволнованной радистки первые сообщения двойника Сергеева.

– Прибыл на место. Высота над уровнем океана четыреста шестьдесят восемь метров. Жду указаний…

Еще не прошел пронесшийся по «Ильичу» шквал восторженных восклицаний, когда радистка, не отходившая от аппарата, требовательно подняла руку. Двойник Сергеева вел передачу.

Автомат невозмутимо сообщил:

– Внимание! В зоне появился самолет. Идет на меня.

– Немедленно вызывайте Андрюхина! – крикнул, дрожа, как от озноба, Паверман. – Живее!

Его сотрудники бросились к радиотелефону и замерли: двойник возобновил передачу. Так же размеренно он сообщил:

– Самолет в двухстах метрах. Проходит мимо, требуя, по-английски и по-русски, чтобы я опустился на воду…

Паверман, подняв жилистые кулаки, бросился к радистке:

– Передавайте Андрюхину…

Но опять заговорил автоматический радиопередатчик двойника:

– Самолет начал обстрел… Дал очередь над головой. Второй очередью перебиты ноги…

– Передавайте Андрюхину! – страшным голосом крикнул Паверман, хватаясь за стойку. – Самолет в квадрате «М». Обстрелян двойник! Задержать главный запуск!…

– Он спрашивает, что с Сергеевым… – бледный, как воротник рубашки, негромко выговорил сотрудник, связавшийся с Андрюхиным.

– Как? Разве Сергеев?… – Паверман бессильно прислонился к стене, глядя прямо перед собой на огромные часы в радиорубке. – Сообщите: от Сергеева пока сведений нет.

Было принято решение: немедленно, на большой высоте, выслать дежурные гидропланы.

В это время самолет, атаковавший двойника Сергеева, делал второй заход. На самолете не было никаких опознавательных знаков. Его экипаж состоял из пяти человек. Все они были в одинаковых белых рубашках, коротких белых штанишках и теннисных туфлях; даже стрелки, сидевшие у пулеметов, носили тот же костюм.

Разговаривали они между собой по-английски, но это, конечно, еще не определяло национальности, тем более что двое говорили с явным акцентом. Небольшая черная такса в наморднике непрерывно скулила у ног одного из них.

У этих людей были головы, лица, руки, ноги, даже глаза. И, хотя, вне всякого сомнения, все эти детали принадлежали именно людям, а не электронным машинам, у всякого, кто взглянул бы на членов экипажа неизвестного самолета, невольно возникло бы естественное чувство гадливости, отвращения. Их глаза были разного цвета и формы, но это были одинаковые глаза убийц. И даже эти беспардонные убийцы были потрясены появлением двойника. Их била дрожь, чувство ужаса все сильнее скребло душу.

– Он продолжает вести передачу? – спросил старший, отшвыривая ногой черную таксу.

– Да, мистер Френк. – Радист самолета с трудом шевелил губами. – Он сообщает обо всех наших движениях.

– Сбей его! – приказал Френк левому стрелку. – Тысяча долларов за хороший выстрел!

Стрелок не промахнулся и на этот раз. Очередь прошила грудь и шею двойника.

– Замолчал! – глухо проговорил радист.

– Отлично, но почему он висит в воздухе? Что за дьявольщина? – Человек, которого называли мистер Френк, в кровь искусал губы. Ему было до тошноты жутко, его била дрожь, но он не мог уйти отсюда, пока не собьет этого красного.

– Босс! – крикнул один из стрелков. – Второй появился!

В сияющей голубизне неба, примерно на той же высоте, что и двойник, но метров на триста в глубь квадрата, возник Юра Сергеев.

– Бросьте в ад эту дьявольскую таксу! Швырните ее в океан! – заорал мистер Френк, не в силах терпеть дольше отчаянный скулеж забившейся под сиденье черной собачонки. – Пусть хоть она выкупается, раз эти фокусники не хотят идти в воду!… Дай им еще, стрелок!

Радист нервно сообщил:

– Вторая радиограмма от какого-то короля Биссы. Предупреждает самолет неизвестной национальности, преступно вторгшийся в пределы квадрата «М», что с ним будет поступлено, как с бандитом и убийцей.

– Вздор! – сплюнул Френк. – Стреляй!

– Под нами туземная лодка, сэр, в ней белые… – нерешительно выговорил летчик.

– Второй пулемет, очередь по лодке! – Мистер Френк в бешенстве колотил кулаками по подлокотникам кресла.

– Босс, – доложил штурман, – к нам приближаются три гидроплана…

Сжав зубы, Френк тихо застонал.

– Надо удирать, – нехотя выговорил он. – Но раньше сбить этих акробатов…

– Не буду я стрелять в этих парней! – пробурчал стрелок. – Это расстрел. Я не палач… Они сделали чудо.

– Бунт?! – Мистер Френк выхватил браунинг. (Стрелок, хмуро поглядев на него, выразительно сплюнул.) – Бунт?! – почти шепотом выдохнул мистер Френк и с двух шагов разрядил всю обойму в разом обмякшее тело стрелка.

– Сэр, – пролепетал радист, – второй… парашютист ведет передачу…

Это был тот момент, когда и осунувшийся Паверман, лишь потом обнаруживший широкую седую прядь в своих огненных кудрях, услышал вновь характерное потрескивание радиоаппарата.

– Сергеев! – звонко крикнула радистка «Ильича». – Передает: «Вышел на заданную точку. Самочувствие хорошее. В квадрате самолет. Двойник расстрелян. Самолет атакует меня…»

– Ну? – Паверман, до боли скривив заострившееся лицо, впился костлявыми пальцами в ее плечо. – Ну?

– Замолчал… – едва выговорила девушка.

В это время Юра Сергеев проделывал примерно то же, чем он занимался, демонстрируя Крэгсу и Хеджесу антигравитационный костюм. Он то стремительно взмывал вверх, оказываясь над самолетом, то камнем падал вниз, лишь у поверхности воды застывая в воздухе. В момент одного из таких падений он заметил в пестрой, переливающейся самоцветами воде что-то барахтающееся, что-то маленькое, черное, старательно колотившее по воде черными лапками. Блестящий клеенчатый нос упрямо торчал кверху…

– Детка! – крикнул Юра.

Подхватив таксу, он снова взмыл в струящееся жарой небо, на ходу запихивая визжащего пса в широкий карман комбинезона. Самолета не было видно. Юра оглянулся, ища его, и тотчас острая судорога рванула плечо и левый бок. Свесив голову на грудь и уронив тяжелую руку на Деткины лапы, торчащие из кармана, Юра бессильно повис в воздухе, неподалеку от своего двойника… Напрасно песик пытался через намордник лизнуть руку Юры, напрасно скулил так, как не скулил и в самолете, – Юра не шевелился. Его тяжелое тело висело на заданной высоте, ничем не управляя, ничего не сообщая товарищам…

К этому моменту сложилось следующее положение. Неизвестный самолет стремительно уходил на юг, в район, где крейсировала эскадра седьмого флота. Три гидроплана экспедиции на высоте примерно пяти тысяч метров на малой скорости входили с востока в квадрат «М», еще не обнаружив ни Юру, ни его двойника.

Каноэ деревни Вангуну ближе всех находилось к месту катастрофы, и Василии Иванович в марской бинокль уже смутно различал в струящихся потоках раскаленного воздуха тело Юры и фигуру его двойника. Лодки, на которых все же плыли к квадрату «М» неугомонные корреспонденты и операторы, были еще далеко, но тоже приближались к месту, где разыгралась трагедия…

Радисты на гидропланах, ни на что, собственно, не надеясь, упорно вызывали Юру и его двойника. Никто не отвечал на вызов…

Пока пытались выяснить национальную принадлежность самолета, совершившего гнусное преступление, профессор Паверман, члены экспедиции и весь личный состав «Ильича» думали лишь о том, жив ли Юра и как при создавшихся условиях его найти. Предполагалось, что и он и его двойник, прибыв на место и несколько освоившись, дадут о себе знать по радио и при подходе судна или гидропланов спустятся на воду, откуда и будут подобраны. Теперь было ясно, что ни Юра, ни его двойник спуститься на воду не могут. Положение осложнялось еще тем, что метеосводки предупредили о приближении урагана. Обнаружив наконец Юру, гидропланы вызвали вертолет.

Никто не знал еще размеров катастрофы, не знали, убит или только ранен Сергеев, и каждая новость из района Биссы жадно ловилась миллионами людей, не отходивших от своих приемников или уличных репродукторов. Новости были неясные и путаные, но сам факт огромной удачи великого эксперимента и чудовищное злодеяние неизвестного самолета потрясли сердца людей. Всюду возникали стихийные митинги; в воздух взлетали сжатые кулаки; полиция растерялась. В наэлектризованных толпах людей все чаще раздавались требовательные возгласы:

– Мир! Мир! Руку Советам! К черту бомбы! Да здравствуют русские храбрецы! Виват советской науке!

Между тем драма у острова Фароо-Маро продолжала развиваться.

Моряки, спустившиеся по лестнице из остановившегося над Юрой вертолета, с трудом подхватили его грузное безжизненное тело. В тот момент, когда Юру поднимали по лестнице, какой-то черный, визжащий комок, раньше никем не замеченный, выпал у него из кармана и полетел в воду. Моряки растерялись, однако нельзя было терять ни мгновения, и они поторопились доставить Юру в вертолет.

Прибывший на вертолете врач экспедиции, понимая, как ждут его сообщения во всем мире, осмотрев Юру и хмуро глядя перед собой, негромко сказал:

– Жив. Но может умереть ежеминутно. Пробита сердечная сумка, вторая пуля застряла в легком… Даже на «Ильиче» нет условий для проведения такой сложной операции…

Захватив и двойника Юры, храбро принявшего на себя первый удар, вертолет, словно траурная колесница, грузно полетел к «Ильичу».