Текст книги "Однажды в XIII веке"

Автор книги: Михаил Лужский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Михаил Лужский
Однажды в XIII веке

Предисловие

Русское Средневековье – тема столь же романтическая, сколь и трудная для описания ее в художественной литературе. Огромное количество потрясающих своей глубиной увлекательнейших сюжетов, яркие персонажи, проявляющие себя во всем своем многообразии в бесчисленных конфликтах этой удивительной эпохи, широчайшая географическая палитра мест действия – от прожаренных южным солнцем древних стен Константинополя – Царьграда по-русски, до холодных неприветливых вод Балтийского и Белого морей – все это привлекало и будет привлекать писателей, художников, поэтов и прочий творческий люд. Эпические битвы, известные всем, отраженные в многочисленных летописях и хрониках, и мелкие стычки, забытые современниками и потому неизвестные потомкам, политические страсти, верность и измена, любовь и ненависть прорываются к нам из скупых летописных строк, будоража фантазию, рисуя в нашем воображении объемные и яркие картины.

Однако, автор, берущийся донести до зрителей или читателей те образы, что сложились у него после прочтения летописей, хроник иных текстов, после осмотра древней крепости, посещения старинного храма, музея или прогулки по местности, где произошли некие известные исторические события, сталкивается с огромными трудностями. Все меняется даже то, что кажется старинным и неизменным. Крепость Старой Ладоги выглядела совсем не так, как сейчас, когда на берег Волхова впервые поднялся приглашенный на княжение союзом славянских и финских племен Рюрик. Стены новгородского кремля выглядят сейчас совершенно иначе, чем они выглядели, когда в Новгород после победы в Невской битве возвращался князь Александр Ярославич Храбрый (а не Невский, это прозвище он получил не от современников, а от потомков), также, как и древняя цитадель Пскова, которая неоднократно перестраивалась, не похожа на то, что видел князь Довмонт, отправляясь в раковорский поход. Владимир Мономах никогда не носил шапку, которую мы называем его именем, а шлем, известный нам как шлем князя Ярослава Всеволодовича, возможно, никогда ему не принадлежал.

Изменилась и русская речь. Сейчас современный житель России, в совершенстве владеющий русским языком, вряд ли поймет беглую речь своего предка, жившего семьсот-восемьсот лет назад. Предки оперировали иными мерами длины и веса, по-другому определяли свои координаты в пространстве и времени и на вопрос «что такое хорошо и что такое плохо» отвечали совсем не так, как отвечает наш современник.

Это был суровый и грозный мир, мир молодых и энергичных людей, ибо взрослели в нем рано, а умирали быстро. Люди торопились жить, поскольку смерть поджидала их всюду – любая простуда, вросший в палец ноготь, пустяковый порез или заноза могли в одночасье свести в могилу сильного и здорового человека. Наши предки любили красиво и ярко одеваться, бурно отмечали праздники и другие радостные события и не шибко горевали из-за событий печальных – слишком мало в их жизни было радостей, чтобы ими пренебрегать, и слишком много печалей, чтобы уделять им сугубое внимание. Они не боялись никакого труда, проявляя в любой деятельности редкие для нашего времени упорство, настойчивость и последовательность, они не берегли себя ни в работе, ни на войне, сознательно отдавая все свои силы, а, в случае необходимости и саму жизнь, ради блага своей общины.

В те времена – эпоху Раннего и Высокого Средневековья – люди по-другому относились к многим понятиям, имеющим значение для нас сегодняшних, таким как жизнь, любовь, счастье. Они твердо знали, что их жизнь не принадлежит им самим, что она дана им взаймы богом, который в любой момент может ее забрать и это нормально, что любовь – это, в первую очередь, долг, а не желание, а счастье – это достаток в доме, в семье, это отсутствие пожаров и ратей, голода и моров. Ценность человеческой жизни для них определялась исключительно степенью полезности этой жизни для семьи, для общины, поэтому смерть ребенка воспринималась ими гораздо менее трагично, чем смерть взрослого мужчины-кормильца, или женщины-матери-домохозяйки.

Подавляющее большинство людей искренне верили в Иисуса Христа, и столь же искренне верили в домовых, леших и прочую нечисть, оставшуюся им от их предков-язычников. Это даже нельзя назвать верой – они знали, именно знали, что всё это существует на самом деле, в их мире, они могли собственными глазами видеть и ангелов господних и водяного с кикиморой, колдовство, волхование и сопутствующие этим явлениям чудеса были неотъемлемой частью их жизни, и непосредственно на нее влияли. Они не были глупы, но были невежественны, не были наивны, но были суеверны, не были жестоки, но часто поступали жестоко.

И все-таки это были наши предки, жившие на нашей земле, говорившие на нашем языке, пусть и непохожем на современный, это были люди, в целом, такие же как мы, со своими проблемами, желаниями, или как говорили в древности «похотями», и нам всегда нужно помнить, что, если бы не было их, не было бы и нас.

Да, это был чистый, красивый и очень опасный мир, где требовалось постоянно быть настороже, где человеческие законы только-только начинали делать первые слабые попытки ограничить произвол сильного над слабым (поэтому нужно было быть сильным), где в любой момент каждый человек готов или бежать, или сражаться, чтобы выжить самому или дать возможность выжить другим ценой своей жизни.

Описать этот мир во всех его тонкостях и деталях сейчас не сможет никто. Профессиональные историки знают о нем намного больше остальных, но и они не смогут сделать это с полной достоверностью и точностью, в чем сами честно и признаются.

Следующий ниже текст является плодом попытки представить и восстановить мир, в котором жили наши русские предки восемьсот лет назад. Я, как автор, старался максимально приблизиться к возможной реальности того времени, о котором пишу, хотя и не пытался погрузиться в тот мир, в то время, полностью – это, во-первых, невозможно, а во-вторых, что гораздо важнее, этот мир, это время чуждо и непонятно нам, людям XXI века, и, если мои герои заговорят на древнерусском языке, о котором я сам имею весьма посредственное представление, это вряд ли спровоцирует у читателя дополнительный интерес к тексту, скорее наоборот. Тем не менее, я старался не отходить от общей канвы течения событий, известной нам по летописям и другим историческим источникам и в какой-то степени мне это удалось.

В представленной книге не будет умопомрачительных любовных интриг и чувственных сцен, поскольку понятия любви в том смысле, какой вкладываем мы в него сейчас, в то время просто не существовало. В ней также не будет героев с нетрадиционной сексуальной ориентацией, не будет и темнокожих героев просто потому, о наличии как тех, так и других на Руси в описываемый период у нас нет никаких сведений. Не будет даже женщин-воительниц или женщин-правительниц, опять же только и исключительно потому, что исторической науке о деятельности таковых в XIII в. на Руси ничего не известно, а придумывать с нуля и искусственно вживлять такие образы в ткань повествования мне не хотелось, да, собственно, и зачем я стал бы это делать?

Одной из основных целей моего повествования явилось желание показать мир наших предков таким, каким вижу его я сам. В этом мире каждый занимался своим делом – мужчины тяжким (в том числе и ратным) трудом добывали хлеб насущный, женщины вели домашнее хозяйство, рожали и воспитывали детей, обеспечивая и сохраняя, тем самым то, ради чего только и стоит трудиться и сражаться – дом и продолжение рода.

Мы попробуем взглянуть на мир наших предков не изнутри, как видели его они, а как-бы издали, с высоты, отстраненно, будем наблюдать за ними не как участники событий, а как сторонние наблюдатели, прибывшие в конкретное время и в конкретное место, чтобы удовлетворить свое любопытство и немного развлечься.

Итак, вперед! Нас ждет холодное лето 1228 года.

Часть первая. Тёсовские тати

– Шило, ты мне нужен. Пошли, боярин кличет.

Окинф обернулся. Он только что зашел в гридницу, так в новгородской земле называли дружинную избу, после городского обхода и хотел немного отдохнуть, но в дверях столкнулся со своим сотником Гаврилой Нежатичем.

– Пошли-пошли, потом отдохнешь. Вячеслав Гориславич зовет.

– Чего хочет?

– Там узнаешь. Сказал, чтобы я к нему шел и толкового десятника с собой взял. Ты же у нас толковый?

– Толковый, толковый – недовольно пробормотал Окинф.

– А раз толковый, то на всякий случай скажи своим, чтоб не расходились.

Делать нечего, Окинф огляделся, увидел Пешу, кметя из своего десятка, приказал ему собрать десяток и ждать его в гриднице, вздохнул и вместе с Гаврилой снова вышел на улицу.

Лето в этом году опять было холодным и дождливым, вот и сегодня промозглый северный ветер «из гнилого угла» сквозил по всему городу, то и дело нагоняя унылый дождь, больше похожий на осенний, чем на летний. Холодно.

Дом новгородского тысяцкого Вячеслава Гориславича находился недалеко от детинца на Прусской улице. Во дворе стояли оседланные кони под дорогими седлами, рядом прохаживались двое незнакомых Окинфу ратников в полной сряде и при мечах.

– Никак, гости у боярина – проговорил Гаврило.

У дверей горницы, где Вячеслав обычно принимал тех, кто пришел к нему по какому-либо делу, стоял слуга.

– Заходи, Гаврила. Боярин сказал, как придешь, сразу к нему – Это с тобой? – спросил, указывая на Окинфа.

– Со мной. Кто там у него?

– Князь Ярослав приехал.

– Ого. Сам князь. Может подождать?

– Заходи.

Боярин ждал их в горнице, сидя за небольшим столом у оконца, затянутого бычьим пузырем. Напротив него сидел князь преяславский и новгородский Ярослав Всеволодович, сын умершего пятнадцать лет назад великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича11
  Владимирский князь Всеволод Юрьевич (1154 – 1212) известен в современной историографии как Всеволод Большое Гнездо


[Закрыть]. Князя Окинф видал и раньше, ходил с ним в несколько походов, но там князя всегда окружали дружинники и так близко от Ярослава он оказался в первый раз.

Окинф поздоровался и поклонился. Князь на приветствие ответил легким кивком, коротко окинув Окинфа и Гаврилу тяжелым властным взглядом серых холодных глаз, в котором, однако, Окинфу почудилось некоторое любопытство. Вячеслав же, кивнул вошедшим дружинникам вполне дружески.

– Заходи, Гаврило. А, Окинфа привел? Добро. Присаживайтесь – боярин указал на лавку, стоявшую возле стены – Гаврилу, княже, ты знаешь, а это Окинф Шило, десятник. Его хочу по этому делу послать – и уже обращаясь непосредственно к Гавриле и Окинфу, продолжил – Значит, дело такое. Слыхали про тёсовских татей?

Гаврила и Окинф переглянулись.

– Не слыхали – ответил Окинф.

– Слыхали – в голос с ним проговорил Гаврила.

– На Водской дороге в дне пути от Тёсова22
  Современный посёлок Ям-Тёсово Лужского района Ленинградской области


[Закрыть] ватага завелась. Два купецких обоза уже разбили. Душегубы, живых не оставляют. Сегодня гонец от Степана Синкинича, тёсовского старшого, весть привез – нашли остатки обоза Вихоря – купца со Славны, неделю назад пропал. Сам Вихорь и четверо повозных убиты, в лесу брошены в стороне от дороги, вместе с возами. По запаху нашли. Хочу послать десяток молодцов в Тёсов, пусть разберутся, а то Внезд со своими славлянами нам всю душу вынет, и так удержу на них нет. Так что Окинф, бери свой десяток и в дорогу. Ты ж, вроде, сам со Славны33
  Средневековый Новгород делился на две стороны – Торговую и Софийскую и пять концов – Славенский и Плотницкий на Торговой стороне и Неревской, Загородский и Людин концы на Софийской стороне. Окинф – житель Славенского конца или Славны.


[Закрыть], так кому как не тебе с этим делом управиться. Гаврило, проследи, чтобы им харчей и чего там ещё выдали как положено из городских запасов. В самом Тёсове у Степана два десятка ратных, десяток, Окинф, у него возьмешь – вот, грамоту держи, ему передашь, в ней о том писано, и про кормы тоже – и чтобы ватагу эту мне за неделю выловил и там же на дубах перевешал, понятно? Подробности тоже у Степана узнаешь. Если ещё хоть один обоз разобьют, посадник с меня шкуру спустит, а я с вас, понятно?

– Дозволь, боярин, самому отправиться – попросил Гаврила – я те места знаю добро.

– Прогуляться захотел? У тебя здесь и своих дел достанет. А там Окинфа с его десятком вполне хватит. Справишься, Шило? За неделю?

– Справлюсь, боярин. Если они там ещё, а не ушли куда, справлюсь.

– Вот и ладно. Гаврила, изутра доложишь, как Шило отправится. А ты, Шило, если выяснится, что ватага большая и двумя десятками не одюжить, шли бересту, чай грамотный. Но лучше сам справляйся. Степану скажи, чтоб в городке сидел, а то увяжется еще с тобой за татями. У него своих дел полно, за татей ты отвечаешь.

Окинф кивнул. Он и сам понимал, что справиться лучше самому и без потерь.

– Поговорите с гонцом, он сейчас грамоты по городу разносит, кому что, ночевать будет в гриднице, узнайте подробности и с Богом. Да, Окинф, про дом свой Степан будет спрашивать, скажи все в порядке, я приглядываю. Всё, давайте, собирайтесь.

За весь разговор князь не проронил ни слова. Когда дружинники выходили, снова слегка кивнул на их поклон и только.

Сборы были недолги, летом в Новгороде ночи коротки, выехали с зарей. Гаврила успел поговорить с тёсовским гонцом и разузнал для Окинфа кое-какие подробности, которые поведал ему провожая у городских ворот.

– Смотри, Шило, это не люди, а живодеры какие-то. Тёсовский парень рассказал, что обоз Вихоря нашли девки – за морошкой пошли и по запаху у края болота вышли к полянке, где они все и лежали. Сам он там не был, но тела, которые в Тёсов привезли, видел. Ну, там, где-то зверьем потрачено, но все равно видно, что издевались перед смертью над ними люто – кому глаза вырезали, с иного кожу сняли с головы и лица, уды поотрезали. Не по-христиански это. Да и тела даже в болото не кинули, значит следы не заметают, так что не медли там. Скорее всего, пришлые какие-то, может из диких болотных ижор или води, так в любой момент могут в другое какое место перебраться. Найди их логово и выжги, а самих вдоль дороги развесь, чтоб другим неповадно было. В Новгород только главаря, если живьем возьмешь. А нет – так и не надо. И людей береги. Тела Вихоря и тех, кто с ним были, кстати, сейчас в Новгород везут, наверняка в дороге встретитесь, так можешь сам глянуть. Да и ещё – я там поспрошал, с каким товаром Вихорь ехал. Он из Русы только вернулся, вроде как соли привез четыре берковца, так с ними и поехал. Ну еще пушнины немного было. Может пригодится. А я пойду боярину докладывать, что вас отправил. На вот, серебра тебе Вячеслав просил передать. Мало ли пригодится. Нет – так своим раздашь, как закончите. Ну, с Богом, гладкого пути тебе.

– С Богом, Гаврила.

Окинф махнул рукой и его отряд начал движение. С женой и детьми Окинф попрощался еще дома, поэтому тоже, не оглядываясь, выехал из города.

К ночи следующего дня отряд Окинфа, состоящий из десятка опытных воинов, на уставших, изможденных за долгую дорогу лошадях, подъезжал к Тёсову. Из-за дождей дорога получилась тяжелой – несколько ручьев, обычно в это время и незаметных, пришлось преодолевать с трудом, вымокли все, уже перед самым Тёсовом выяснилось, что наплавной мостик через Тёсову – небольшую речку между двумя озерами снесло и речку эту пришлось переходить вброд – по грудь коню. Радости это уставшим и голодным кметям, да и самому Окинфу не доставило.

Тёсов – небольшой городок на мысу между озером, его так и называют – Тёсово – и речкой Оредеж. Невысокий вал, деревянная стена поверху, ворота. Внутри хозяйственные постройки, гридница да маленькая часовня. В этом месте новгородская дорога разветвляется на Ижорскую и Водскую, одна идет вверх по Оредежу в Ижорскую землю, вторая – вниз сначала по Оредежу, потом по другой реке – Луге до самого Копорья, и дальше до Ругодива и Колывани44
  Ругодив – древнее название современной Нарвы. Колыванью в древней Руси называли Таллин.


[Закрыть]. От Тёсова на три дня пути, справа, на полуночь вдоль этой дороги сплошь болота, дебри, где нет никакого человеческого жилья, да и на самой дороге деревеньки попадаются нечасто. Вот на ней-то и засела ватага татей, которых Окинфу надо было изловить.

Ворота городка были уже закрыты, но стражник, которому Окинф назвал себя и цель приезда, быстро позвал старшого.

Степан, появившись на забороле55
  Заборол – площадка на стене или над воротами крепости для размещения воинов.


[Закрыть], внимательно разглядел Окинфа и его отряд.

– Здрав будь Степан Синкинич. Я Окинф, люди зовут Шилом, десятник. Тысяцкий Вячеслав шлет тебе слово приветное и бересту.

– Здрав будь, Шило, слыхал о тебе. Заходи.

Слышно было, как изнутри с ворот убрали засов и ворота распахнулись.

Степана, тёсовского старшого, Окинф видел только пару раз мельком в дружинной избе в Новгороде, и разговаривать с ним ему не доводилось. По словам Гаврилы, мужик это был неглупый, смелый и деловой, службу свою знал и дела вел хорошо, поэтому Окинф, сойдя во дворе с лошади и разглядев Степана поближе, немного удивился, увидев перед собой молодого дружинника, лет на пять помладше его самого. На вид Степану, если приглядеться, было лет двадцать. Чем-то они даже были похожи друг на друга – оба невысокого роста, коренастые, темноволосые, что для новгородца редкость, и светлоглазые, каковые в Новгороде были почти все.

Уставших коней первым делом распределили на коновязь, а сами отправились располагаться в дружинную избу. Степан, уже прочитавший берестяную грамоту Вячеслава, подошел к Окинфу.

– Ты как закончишь обустраиваться, Шило, зайди ко мне. У тебя, верно, вопросы есть, да и посидим подумаем вместе, как и чего делать будем. Вон то – Степан показал рукой в противоположный от ворот конец двора – моя изба.

– Добро, зайду.

Разобравшись с делами и коротко перекусив со своими за общим столом, Окинф пошел к Степану. Пока сидели за столом, на улице уже окончательно стемнело, насколько вообще в это время в новгородской земле бывает темно. Снова зарядил дождь. Больше всего Окинф сейчас хотел завалиться на полок, на соломенный тюфяк и спать, но нужно было все-таки зайти к Степану, познакомиться получше. О делах-то можно и завтра поговорить, а вот честь хозяину отдать нужно было сейчас. Вздохнув, Окинф вышел из душной гридницы на улицу.

В избе у Степана было чисто, но как-то по-холостяцки неуютно, бедно. На небольшом столе уже стояла корчага с медом и какие-то заедки. На лавке у стены напротив красного угла сидел незнакомый Окинфу парнишка лет тринадцати-четырнадцати на вид, который при его появлении встал, поклонился и с интересом стал его разглядывать.

– Мой брат меньшой, Кирилл – представил его Степан – А это Окинф, дружинник из Нова Города, приехал к нам татей ловить.

Кирилл был такой же темноволосый и светлоглазый, как и брат, но его лицо было более узким и костистым, и волосы, как показалось Окинфу в полумраке избы, чуть темнее.

– Отец умер в позатом году, так я его – Степан кивнул на Кирилла – себе взял сюда в Тёсов. Хочет тоже дружинником быть, так пусть того, к службе привыкает. Ты при нем говорить не стесняйся, парень умный и неболтливый. Присаживайся.

– Сколь летов-то ему?

– Тринадцатый идёт. В год липицкой битвы народился, пока батюшка в походе с князем Мстиславом был.

Окинф присел за стол, Степан сел напротив, Кирилл вернулся на свою скамью.

– Значит на татей приехал охотиться? Да, давненько у нас такого не было. И то сказать, в прошлом году неурожай, и в этом смотри, что творится народ-то с голода и звереет. Если так дальше пойдет, то ли еще будет. Ладно, о делах можно и завтра поговорить, – Степан налил в чарки мед – Давай, за твой приезд. Расскажи, чего там в Новгороде творится, а потом и спать пойдем. Можешь у меня оставаться, место и тюфяк найдется.

– Спасибо на добром слове, я все-таки со своими привык. А в Новгороде, так чего? Дороговь на торгу. Хлеба на зиму не хватит, уже ясно, с Низа66
  Низом в Новгороде называли все русские земли, лежащие южнее новгородской земли. Вообще в это время Новгород не считал себя частью Руси. Новгородец, вернувшийся из Киева, Владимира или иного города, не принадлежащего Новгороду, мог сказать «вернулся из Руси».


[Закрыть] купцы везут, так за то серебром платить надо. Бояре грызутся, Внезд Несдинич подбивает народ Ярославу путь указать да Михайлу Черниговского вновь на стол зазвать. Иванко Дмитрович посадничает77
  Посадник – высшее должностное лицо в средневековом Новгороде.


[Закрыть], славляне воду мутят, всё как обычно. Да, Гаврила просил тебе сказать, что дом твой в Загородье в порядке стоит.

– То и ладно. Из Плескова88
  Плесков – Псков.


[Закрыть] слышно ли чего?

– Да как ярославовых людей оттуда повыгнали, так и ничего больше.

– Ярослав-то что думает о Плескове?

– Думает поход на немцев совершить большой. Говорит, на саму Ригу пойдем. К осени хочет полки собирать, из Переяславля дружину ждет. А только поговаривают в городе, что не на Ригу, а на сам Плесков он полки собирает.

– И чего люд новгородский думает?

– А кто чего. Рижан-то думают хорошо бы поунять немного, а паче того, с божьими рыцарями управиться. Юрьевскую дань уже год как не платят, на Водскую землю заглядываются. А так войны не хочет никто – торговля страдает. Так что как обычно всё: одни – туда, другие – обратно, а дела-то и нет никоторого.

– Пойдешь на Плесков, коли Ярослав поведет?

– Я человек служивый. Но на Плесков новгородцы не пойдут. На рижан еще не вдруг соберешь, а на Плесков так и не думай. Ни людей, ни кормов князю на Плесков Новгород не даст.

Поговорили еще о насущных делах, ценах на хлеб, пшено, овес, соль. Сошлись на том, что зима будет трудная, цены на соль и хлеб уже поползли вверх – верный признак наступления плохих времен. Плохо, что такой же недород как на новгородской земле был и во Владимире, и в Переяславле, и в Смоленске – хлеба оттуда везут мало и стоит он дорого.

– Ладно, вижу, устал ты с дороги. Быстро вы добрались. Я третьего дня боярину бересту отправил, а вы уже здесь. Когда выехали?

– С рассветом. Да вот уж, почитай, сутки прошли.

– Хорошо, что под ночь приехали – меньше народа вас видело, слухи не так быстро пойдут. Ну, давай, Шило, еще по чарке, а о делах заутра поговорим.

– Давай. Твое здоровье.

Ночевать Окинф ушел в гридницу.

Утро было ветреным и пасмурным. Окинф поспал всего часа три, но тело уже успело отдохнуть. По небу неслись рваные серые облака, из которых того и гляди посыплет холодный, совершенно осенний дождь. Зачерпнув воды из переполненной бочки под водостоком, Окинф ополоснул лицо, и, подумав немного, зачерпнул ещё и вылил ее себе на голову, взъерошил волосы. Сейчас бы немного с мечом поупражняться, для разминки, но не хотелось собирать зрителей. Сделав еще несколько глотков прямо из бочки, Окинф вернулся в гридницу, где один за другим просыпались, разлегшиеся на полоках его дружинники. Все на месте.

Степан, конечно, там, у себя, тоже уже проснулся. Нужно перекусить да за дело приниматься.

Как ловить татей Окинф знал, хотя сам таким делом был поставлен командовать в первый раз. Разбойничьи шайки – пришлые или сколоченные из местных мужиков появлялись то там, то здесь по новгородской земле не то, чтобы постоянно, но и не редко. Как правило, достаточно было расспросить местных мужиков кто что видел, кто что знает, неожиданно нагрянуть в разбойничье логово и перебить атаманов. Из рядовых татей если кто и уцелеет, то разбегаются и уже не опасны.

Но к этому делу нужно, как и ко всякому другому подходить с умом. Если начать по деревням без толку носиться с расспросами, тати непременно узнают, что по их души кого-то прислали и либо скроются в чащу, где их не достанешь, и будут отсиживаться, либо вообще уйдут в другие места. Действовать надо быстро и решительно. Степан вчера правильно сказал – хорошо, что в Тёсов они приехали к ночи – меньше слухов. Но сегодня все равно местные крестьяне все разузнают и, если у татей в Тёсове есть свой человек, уже, самое позднее, к вечеру весточка полетит к их атаману. И ещё один вопрос есть, который тоже надо бы решить.

Купцы с серебром-то редко путешествуют, всё с товаром стараются. Вот разбил ты обоз купеческий взял там сукна, или воска, или пушнину – что с ними делать? Как на серебро поменять? Нужен какой-то ушлый купчишка, который ворованный товар согласится купить за полцены, а потом перепродавать будет. Вот его тоже хорошо бы вызнать да на княжий суд привести – тот же тать, по сути, разве что не душегубствует. А без него и вся затея с татьбой смысл теряет. Понятно, что не сейчас он на торг поедет, даст ворованному товару отлежаться, но ведь где-то этот товар хранится…

Первым делом нужно все-таки поговорить со Степаном, узнать точно, где и когда нападали на купцов, да и вообще последние новости. Вчера правильно сделали, что не стали по делу говорить, утро вечера мудренее.

Степана в избе не было, но Кирилл сказал, что тот ненадолго уехал в соседнюю деревеньку и должен скоро вернуться. Окинф сказал, что будет в гриднице и пошел собираться в дорогу. Он твердо решил сегодня же начать разведку по окрестным деревням.

Прошло совсем немного времени, в гридницу зашел Кирилл, позвал Окинфа к Степану.

– Не ожидал, что ты так рано встанешь – поприветствовал Окинфа Степан, разнуздывая лошадь у коновязи – думал успею в деревеньку туда-обратно.

– По делу ездил?

– По нашему делу. После того, как пришла весть о том, что обоз этого, как его… ульфоря – разбит, послал я одного человечка в те места разузнать чего там да как. Не так как ты сделал бы – конно при оружии, а тихонько среди мужиков чтоб разузнал. Он сам тут местный охотник, бродяга, летом бортничает99
  Бортничать – собирать лесной мёд. От слова «борть» – пчелиный улей.


[Закрыть] по лесам, зимой пушниной промышляет, так, понятно, всех в округе знает и его все тоже. Я его вчера ждал с новостями, не пришел, так из утра решил сам его навестить. Застал и новости интересные принес. Пошли в избу.

В избе у Степана с вечера ничего не поменялось. Даже корчага с медом на столе стояла та же на том же месте.

– Садись и слушай. Значит так, вот что мне рассказали. Смотри – Степан передвинул корчагу ближе к краю стола, достал из печки, стоявшей посреди избы, небольшой уголёк и прямо на столе начал чертить – вот здесь мы. Там – он махнул рукой в сторону печки – Новгород, чтоб ты понимал. Это – Оредеж, течет сначала на полудень, а в Тёсове поворачивает к закату. Здесь вот он таким ильменем1010
  Ильмень – место постоянного, не сезонного разлива реки.


[Закрыть] разливается, а потом сливается с Лугой и дальше вместе текут в Водскую землю и далее в море. Вот здесь, здесь и здесь, а еще здесь деревни – Горыня, Счупоголово, Овиновицы, Турковицы, а вот здесь – Баньково и Перечицы. Вот между Турковицами и Баньково и были оба разбоя. Вот сюда, на полуночь – одни болота, там не живет никто, но только и в болотах тропки-то есть и сухие места найдутся, только знать надо как к ним пройти. Вот там я и думал их искать.

– А теперь не думаешь?

– А теперь знаю – Степан торжествующе и гордо, как-то совсем по-мальчишески посмотрел на Окинфа.

– И что же ты знаешь? – Окинф, видя мальчишескую горячность Степана не удержался от улыбки.

– А всё. И кто такие и сколько их и где у них логово.

– А также кто у них разбойный товар скупает и где они этот товар хранят?

– Ну-у-у… Нет, этого не знаю… Ну так поймаем, да и спросим.

– Да уж. На суку висеть, так тот товар ничем не пригодится. Ну, рассказывай, чего узнал.

– Значит так. О прошлом годе завелась тут у нас шайка небольшая, слышал, поди. На купецкие обозы не нападали, мало их было, а одиноких путников грабили и… ну, душегубы настоящие. И вот по осени как-то выслал я двоих своих кметей встречать купчишку невеликого – тестя одного из них, опасу ради, тот с Копорья, с торга ехал один почему-то. Ну и торопились они побыстрее вперед, а то мало ли… А Гавша, ну, короче, по нужде ему приспичило. И Пяток, тот, тестя которого встречали вперед поскакал, чтоб быстрее. Гавша управился и стал догонять, выезжает из-за поворота, а там трое обломов уже у Пятка на руках висят, с коня стащили. Ну, Гавша коня в галоп, одному голову разрубил, второго сбил конем, а третий в лес утек. Гнались за ним, загнали в болото, но он в топь ушел, догнать не смогли, ловок больно. Так на полуночь и ушел. Так вот, того, которого живым взяли мы тут долго расспрашивали кто такие да откуда. Главаря, который сбежал, он назвал Сипат, говорит, из корелов, и логово их показал. Есть тут у нас такое место – Гора называется. Так раньше, говорят, волхв какой-то жил, в общем место нехорошее. Кругом лес да болото, а сама гора – место голое, бурьян один и растет. Вот там они и устроили себе логово – вырыли землянку и жили. Зимой хотели в Ладогу податься, али еще куда. С горы этой и дорогу, и реку хорошо видать, да и вообще округа с нее добро просматривается… Так вот слушай. Мой человек, ну этот бортник, которого я в те места посылал, пошел это место проверить третьего дня и нашел там следы свежие. Ну он поближе подошел и услышал, как двое мужиков что-то про Сипата говорят, мол, скоро придет. А потом увидел, как отряд человек в десять с другой стороны на Гору поднимался. Они и есть!

– А где эта Гора?

– Вот здесь – Степан поставил на столе точку углем.

– Человека твоего не приметили тати?

– Говорит, нет.

– Сколько туда ехать?

– Полдня.

Окинф задумался. В любом случае нужно эту Гору проверить – кто там прячется и зачем. Даже если это и не те тати, что ему нужны, все равно что-то там не так. В плохом месте хорошие люди жить не будут. И прозвище это – Сипат… Корел… Как раз о прошлом годе князь Ярослав ходил на емь походом, а потом крестил корелов. Ну, у еми-то зуб на Новгород вырос после того похода большой, а что корел, что сумь, что емь1111
  Сумь, емь – русские названия финно-угорских племен суоми и яами, проживавших на территории современной Финляндии


[Закрыть], суть едина…

Окинф вспомнил этот зимний лыжный поход, и как возвращаясь обратно в лютый мороз новгородское войско, тяжело нагруженное трофеями и полоном, вынуждено было часть пленных отпустить, а часть просто перебили там же на берегу замерзшего моря. Тогда домой вернулись все целые и хвастались трофеями. Может и правда, кто из еми, потерявших в том новгородском набеге семью так мстит Новгороду. Обычные-то тати редко гостей торговых до смерти убивают – всех перебьешь некого и грабить будет, а тут убивали, и как сказал ему Гаврила, еще и мучали, кожу стягивали с живых…

Сипат, если решил вернуться, мог и не знать, что второй тать уцелел и привел Степана в их логово, а логово, судя по описанию, очень удобное. Очень может быть, что прав Степан.

Значит, дюжина татей, не меньше. Двух десятков дружинников должно хватить, чтобы и окружить и никого не выпустить. Сейчас, днем, они, конечно, где-то промышляют, в логово вернутся к ночи, так что особо торопиться со сборами не нужно – есть время еще подумать.

– Ну что, Шило, надо что-то делать.

– Погодь. Сейчас если сразу собраться, будем там уж после полудня. А брать их надо поздно вечером, когда соберутся все с атаманом, а ещё лучше ночью, когда уже спать завалятся. Какие там деревеньки рядом?

– Турковицы ближе всего.

– Турковицы, значит… Вот что сделаем. Тебе Вячеслав запретил в деле участвовать, ты тут останешься – при этих словах Степан вздохнул, но промолчал. Видно, в грамоте Вячеслава Гориславича о том сказано было твердо, а ослушиваться боярина не хотелось, – поэтому отбери мне из своих десяток кметей, что попроворнее в лесу, могут тихо подойти, спрятаться… У меня двое таких есть, остальные для этого не годятся – пыхтят, бронями бренчат, как вепри в лесу топают, прятаться не привыкли. Да я и сам такой. В Турковицах сколько дворов?