Текст книги "Мы все во многом заблуждаемся"

Автор книги: Михаил Коверда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Я кинул свои вещи в тумбочку и отправился в тусклом свете лампочек, половина из которых в этом коридоре уже давно перегорела, искать палату номер двадцать семь и пациента номер один. В самом конце коридора, конечно же. Зачем они засунули его так далеко? В двери было зарешечённое окно для наблюдения за пациентами, но я не стал в него смотреть, а осторожно постучал.

– Войдите! – расслышал я слабый голос из-за двери.

Я открыл дверь и сразу с порога узнал того съёжившегося на снегу от холода парня. Двадцати пяти лет, судя по данным из папки. Он сидел на кровати, повернув голову к окну. Комната производила довольно унылое, нежилое, и какое-то заброшенное впечатление. И вот в таких местах люди должны восстанавливать своё душевное здоровье… Нигде не было особо никаких вещей, кроме одежды, повешенной на спинку стула, да валявшейся на тумбочке закрытой книжки из библиотеки. Я прищурился и разглядел название: «Стенография»55
   Искусство быстрой записи речи на бумаге. Стенография использовалась в эпоху отсутствия средств аудиозаписи для протоколирования различных собраний и заседаний.


[Закрыть]. А сменщик, оказывается, знает толк в извращениях.

– Доброе утро. Я тут старший санитар. Буду тебе помогать с нормальным пребыванием здесь, пока ты не выйдешь из нашего гостеприимного заведения. Как ты вообще себя чувствуешь? Есть какие-нибудь жалобы? Пожелания?

Парень перевёл бледное и какое-то истощённое лицо, словно бы его не кормили неделю, на меня и изобразил некоторое подобие улыбки.

– Доброе утро. Очень приятно, – речь у него была быстрая и какая-то нервная. Он словно проглатывал отдельные слоги, – только вряд ли мне тут особо нужна помощь. Я по большей части вполне неплохо себя чувствую, только поговорить не с кем особо. – Он снова слабо улыбнулся, одними только краями рта.

Нам всем тут будет очень скучно, конечно же. Но ничего не поделаешь.

– Ну да, есть такая штука. Не думаю, что у меня у самого тут будет много развлечений. Завтрак уже приносили?

– Был, но что-то аппетита нет, – он отвернулся и уставился в стену. – Есть одна просьба. Можешь принести нормальные книги? Тот санитар, который был до тебя, он тот ещё чудила. Я его попросил тут принести какую-нибудь книгу и сказал, что люблю читать, поэтому попросил, чтобы он выбрал книгу «посложнее, не совсем уж банальную», ну и он мне принёс вот это, – парень схватил томик «Стенографии» и раздражённо бросил его в нижнюю полку тумбочки, после чего захлопнул её ногой. – Я его спрашиваю: «Это что, по-твоему книга для развлекательного чтения»? А он говорит: «Ну слушай, она точно совсем не банальная, всё, как ты заказывал». Я ему даже говорить в ответ на это ничего не стал. А ещё так хочется выйти на улицу, осточертело здесь сидеть, ты бы знал.

Я его прекрасно понимал. Один раз в детстве меня закрыли в инфекционке с какой-то долгой болезнью. Я просидел в изоляторе две недели и за это время по полной хлебнул того, что такое одиночная тюремная камера. За время своей «отсидки» я до мельчайших подробностей изучил все мелкие детали палаты, все трещинки, потёки краски на стенах, как расположены ветви на деревьях, которые было видно из окна. Я научился прислушиваться ко всем звукам, шагам в коридоре, научился точно определять, сколько продлятся сумерки после того, как зайдёт солнце. В таких условиях растянувшегося времени начинаешь замечать каждую мелочь и видеть мельчайшие подробности. А ещё начинаешь раздумывать над многими вещами.

– Думаю, мы это сможем устроить. Так, подожди некоторое время, сейчас я схожу в библиотеку, потом вернусь, и пойдём на прогулку, – мне самому не особо хотелось сидеть в этом склепе для падших духом.

– Спасибо, – он лёг на кровать и накрылся с головой одеялом.

Я запер блок и отправился в нашу маленькую больничную библиотеку. Предмет моей гордости и место отдыха от всей ненавистной мне жизни. Я сам очень любил читать с юности, поэтому немало поспособствовал тому, чтобы в ней всегда находились довольно интересные и приличные экземпляры печатных изданий. Впрочем, интересность и приличность в таких делах это всегда вкусовщина и я прекрасно это понимал. Что-то могло нравиться мне, но не нравиться другим и наоборот. Поэтому сформулирую это всё несколько иначе. Скажем так, с начала моей работы здесь я просто старался пополнять книжные полки самыми разнообразными образцами всех направлений и жанров. В тот момент, когда я взялся за неё, библиотека представляла из себя жалкое зрелище истерзанной и засаленной макулатуры. Вначале я попросил шефа закупить пару новых книг, хотя он и отнёсся к этому довольно скептически. Затем же, увидев, что они приобрели огромную популярность среди пациентов, он согласился на закупку ещё парочки. Потом, на оставшиеся от какого-то бюджета деньги, мы сделали в библиотеке ремонт, купили новые книжные шкафы, починили или выбросили изорванные книги, навели порядок с каталогом. Со временем, наша библиотека стала даже в некотором роде объектом престижа и нашей отличительной особенностью, поскольку другие больницы не могли похвастать таким ухоженным и образцовым литературным уголком. А престиж и красивый вид наш шеф всегда очень любил. Он даже заказал бронзовую табличку «Библиотека», которую мы повесили на новую дверь, и при приезде каких-либо важных гостей это место было одним из обязательных пунктов для демонстрации. А я же просто любил книги, которые там были. У меня был свой собственный ключ, как привилегия одного из основателей, и я часто проводил там многие часы из положенного мне ночного времени отдыха за чтением очередного интереснейшего романа с лихо закрученным сюжетом. Сегодня же я не стал в ней надолго задерживаться. Недолго думая, я взял подвернувшиеся с полки «Осмотр на месте» Станислава Лема и «Иудейскую войну» Лиона Фейхтвангера и вернулся обратно в блок. Пациент номер один уже как ни в чём ни бывало снова сидел на кровати, уставившись в стену. Я протянул ему книги.

– О, спасибо огромное, наконец-то что-то стоящее, – парень заметно повеселел. Можно теперь выйти на улицу?

– Конечно, пойдём. А то ты тут уже наслаждаешься «Стенографией» слишком продолжительное время. Одежда есть?

– Да, мне выдали, – он указал на висящий на крючке для одежды ватник. Ну, хоть что-то.

Я отпёр служебную лестницу, которой никто никогда не пользовался, и мы спустились вниз тёмными пролётами, толкнули старую деревянную дверь и вышли в молочно-белый день. Здесь, в этой части парка было почти не чищено, потому что с этой стороны здания обычно никого не выводили на прогулку. Солнца не было, однако уже была ранняя весна и света в дневные часы уже было довольно много. На скамейке, стоящей возле старого, раскидистого ясеня лежало сантиметров тридцать снега. Я смахнул его рукавицей, потоптался ботинками, приминая снег вокруг, и мы сели. Парень закрыл глаза на своём бледном-бледном лице и глубоко дышал свежим морозным воздухом. Я прекрасно понимал его состояние. В палате грязные зарешечённые окна были наглухо заколочены и открывать их не разрешалось. Нормально мыть окна с решётками тоже не представлялось возможным, поэтому смотреть через них тоже было не очень. Оставив человека в покое, я просто молча сидел, думая о чём-то своём. Далеко за забором было слышно проезжающие изредка по дороге машины – медленные тяжёлые грузовики и лёгкие, быстрые автомобили. Огромные снежинки медленно и беззвучно падали на всё вокруг, смешиваясь с миллионами таких же снежинок, уже завершивших своё падение. Я задумался о том, что каждая из них сохраняет свою индивидуальность только пока она обособлена от остальных. Я попытался проследить взглядом судьбу отдельных снежинок после того, как они падали на снег, но понял, что не могу их потом даже отыскать, стоит мне лишь на мгновение отвезти взгляд.

И всё-таки, я не мог понять, что же в этом молодом человеке было такого странного? Почему это какой-то особенный пациент? Как по мне, самый обычный парень, вполне нормальный, хоть и немного нервный, и словно бы уставший. Про какие там галлюцинации рассказывал шеф, непонятно, он даже на обычного пациента нашего штатного отделения не тянул. Совершенно адекватен. Галлюцинации у людей на моей памяти случались в совсем уж запущенных случаях – у допившихся до белой горячки мужиков, шизофреников, которые совсем теряли связь с этим миром, в ноль угашенных героиновых, псилоцибиновых66
   Псилоцибин – алкалоид со сложным действием на человека, содержащийся в некоторых грибах. В больших дозах способен вызывать галлюцинации.


[Закрыть] или мескалиновых77
   Мескалин – вещество, оказывающее сильное влияние на сознание и вызывающее галлюцинации. Содержится в некоторых видах кактусов, произрастающих в Америке.


[Закрыть] наркоманов. Наконец, я решился на прямой вопрос, который шеф запретил мне задавать.

– Как тебя угораздило то попасть сюда?

Парень открыл глаза и глубоко вздохнул. На меня он предпочитал не смотреть. У него вообще была своеобразная манера не глядеть прямо на собеседника, а поворачивать голову при разговоре куда-то вбок, осматривая тебя периферическим зрением. Словно он разговаривал с кем-то ещё, а не с тобой, или просто воспринимал тебя как какой-то голос в своём сознании. Впрочем, повторюсь, за исключением этой довольно странной манеры, за всё время, проведённое вместе с ним, он показался мне совершенно нормальным. Разве что немного на взводе. Он не спешил отвечать мне, будто бы ответ был для него довольно неприятен. Хотя, возможно, так оно и было.

– Хороший вопрос… Знаешь, если бы я сам понимал, что происходит, то думаю никогда бы не допустил такой ситуации. И вообще, люди предпочитают молчать о своих проблемах, если они никому не мешают. Хотят разобраться с ними самостоятельно. Сам же понимаешь, как люди негативно относятся к тому, что кто-то отличается от них самих, и уж точно никого не интересуют чужие проблемы, если только их решение не является их служебными обязанностями.

А он оказался совсем не дурак.

– Это верно. Не буду настаивать, но если ты что-то натворил, то поверь, мне совершенно всё равно. Кого я тут только не видел за всё время работы, ты даже не представляешь… Думаю, меня уже ничего на этом свете не может удивить. Хотя мастер лечения у нас шеф. Я в этом ничего не понимаю. Но, скажу по секрету, он считает тебя весьма важным пациентом. Для меня же в силу специфики моей работы все пациенты важные. Потому что мы все люди. Не переживай и не бойся за своё будущее, я думаю, что на самом деле всё поправимо. Что бы у тебя там ни было, тебе просто немного помогут лекарствами оправиться от этого состояния, и через пару недель выйдешь, как огурчик. И будешь жить дальше. Спокойно и нормально жить, как все нормальные люди.

Он, казалось, немного приободрился. Я всегда отлично понимал, чего нам на самом деле не хватает в таких ситуациях – не уважения, не лечения, и даже не выписки. Людям не хватает обычной человеческой поддержки и понимания. Ключ к успеху в выздоровлении многих был именно в том, чтобы человек почувствовал это понимание и понял, что всё можно исправить, и он вовсе не над пропастью. И он не один.

– Да нет, особо ничего не натворил. Просто был один случай… В общем, после него я совсем перестал спать. Просто не могу заснуть и всё. И так уже несколько недель. Очень сильно измучился. Потом, когда меня от усталости совсем вырубает насильно, я в бреду вижу разные кошмары и просыпаюсь совсем измотанным, словно и не спал вовсе. Потом со временем совсем не смог уже работать. Нормально жить, конечно, тоже… Ну и оказался здесь.

История стара, как мир.

– Понятно… – Это было, судя по всему, какое-то нервное расстройство. – А снотворные как, не помогают?

– Засыпаю, и это гораздо лучше, чем ничего, однако силы при таком сне не восстанавливаются. Сейчас врач отменил мне седативные88
   Вещества, вызывающие успокоение или уменьшение эмоционального напряжения без снотворного эффекта.


[Закрыть], и я пока снова не могу заснуть. Он смотрит на моё состояние, похоже, изучает, как я впадаю в эту бессонницу… Вчера энцефалограмму делали и ещё что-то. Короче, как-то так.

В карте действительно не было ни седативных препаратов, ни снотворных.

Мы ещё посидели немного, а потом вернулись обратно на наш этаж. В два часа дня, после обеда, я отвёл его к шефу на короткий приём. Разговор проходил при закрытых дверях. После этого парень вернулся в палату, уткнулся в книгу и пролежал так до вечера. Я же взял часть бумажной работы из основного отделения, которую за меня, конечно же, никто делать не будет, и сидел, не спеша сверяя все документы и делая расчёты. В десять часов я по графику выключил свет в блоке, оставив только дежурный и решил ещё разок навестить своего подопечного. Он снова сидел на кровати и смотрел в стену. Прямо, его любимая поза. Моё появление снова вырвало его из тяжёлых раздумий.

– Спокойной ночи. Надо постараться выкинуть всё из головы и поспать, – я подошёл к окошку и стал смотреть на падающий снег, который было видно только непосредственно под лампой фонаря. Интересно, как много всего происходит на самом деле, снег идёт везде и за границей этого света, ветер качает ветки деревьев, происходят и другие события, но увидеть мы можем только те снежинки, которые находятся в области, видимой для нашего понимания – в пространстве, освещённом лампой. Вокруг же мы не видим ничего, но это вовсе не означает, что там ничего нет. Однако, мы в своём сознании выкинем все эти переменные из нашего уравнения, как неизвестные.

Парень криво усмехнулся и посмотрел на меня, словно бы с жалостью.

– Боюсь, тут без шансов.

Я, разумеется, не стал запирать его палату, а просто запер весь блок на ключ, который положил во внутренний карман и около полуночи, закончив с составлением отчёта, отправился в комнату отдыха вздремнуть на кушетке. Мне, однако же, не спалось. «Похоже, это заразно», – думал я, уткнувшись лицом в стенку. Хотя нет, я знаю в чем причина лично моей бессонницы. Просто я обычно привык спать на работе, когда вокруг шум, гам, безобразие, и ночные звуки больницы. Спят в клинике только пациенты, сама больница никогда не спит, а только примолкает на пару часов примерно с часу до четырёх ночи. Сейчас же я лежал в абсолютной тишине в совсем пустом блоке, и это было дико и непривычно. И сна ни в одном глазу. Ну хорошо, пойду тогда снова дойду до пациента номер один.

Заглянув в палату через смотровое окно, я увидел, что он лежит на кровати на спине, не укрывшись одеялом. Во даёт, холодрыга то какая. Луна и ночные фонари со двора освещали комнату, и я увидел в этом отражённом от пола свете на его лице отблески глаз. Не спит. Тогда я, аккуратно постучав, зашёл внутрь.

– Эй, ты как? – тихо спросил я его.

Он не ответил мне, а просто продолжал молча смотреть в потолок, даже не пошевелившись. Я даже немного испугался, начав подозревать худшее, однако, когда я подошёл к кровати, он повернул ко мне голову.

– Всё, как всегда. Я вижу только кошмары и тени на стене… Заснуть невозможно, – его речь вдруг оказалась спокойной и не такой быстрой и нервной, как днём, так что я даже несколько удивился, увидев его таким. Может быть, он сумел немного успокоиться.

– Если хочешь, могу включить свет. Почитаешь немного, потом опять попробуешь уснуть.

– Нет, спасибо. Я думаю, это не поможет.

– Ну хорошо. Есть и другие варианты. На худой конец, у меня есть в заначке немного валокордина99
   Комбинированный лекарственный препарат, содержащий фенобарбитал. Обладает снотворным действием.


[Закрыть]. Если совсем захочешь отключиться, можно употребить без рецепта, так сказать. Шефу говорить не будем, – я видел, что он мучается, но действительно не знал, как ему помочь.

– Нет. Дело тут вообще не в препаратах. Они могут помочь мне заснуть сегодня или завтра, но главная причина бессонницы всё равно останется. Понимаешь, это всё на уровне страха. Страха быть в бессознательном состоянии, когда мы не можем управлять собой. Я боюсь, что если я усну, то мои кошмары станут явью, и я не смогу отличить их от нормального мира, как это уже бывало со мной когда-то. Проблема не в том, что я не могу уснуть, я могу и хочу спать, проблема в том, что я боюсь не проснуться по-настоящему. Пока я бодрствую, я осознаю, что реально, а что нет, я вижу этот мир так, как привык. Галлюцинации не спрашивают меня, когда им появляться, они просто становятся частью моего мира и хуже всего то, что они приносят мне реальный вред, взаимодействуют со мной и я не могу найти доказательств даже для самого себя, что всё это нереально. Так и врач считает то, что со мной произошло, просто бредом сумасшедшего, оправданием своего страха, но если бы ты видел это всё, как видел я, то ты бы поверил мне. Когда кошмары оживают, ты ни в чём не можешь быть уверен, и это самое страшное, что может произойти с твоим сознанием. Врачи мне не верят, родственники и знакомые не верят, мне никто не верит, а я теперь не могу даже заснуть. Я боюсь, что они снова придут за мной.

Он замолчал, сильно сжав рот и закрыв глаза. Были видно, что ему по-настоящему противно. Я стоял, несколько ошарашенный и растерянный. Действительно, всё оказалось гораздо сложнее, чем я думал. И шеф действительно был прав, это не совсем обычный случай, такие пациенты мне ещё никогда не попадались – со столь ясным сознанием и развитым критическим мышлением, логикой, но искренне верящие, что с ними произошло что-то необъяснимое, но по-настоящему реальное. У меня был некоторый опыт, касающийся общения с заболевшими, с которыми я имел дело, и вот сейчас это начало выходить за рамки этого опыта. И тогда я сказал:

– Ты можешь рассказать мне всё. Если хочешь, я внимательно выслушаю твою историю. Обещаю, что отнесусь к этому со всей серьёзностью.

Парень с удивлением посмотрел на меня, словно не верил, что я способен воспринимать слова о его проблемах нормально. Но все же спросил:

– Ты действительно можешь выслушать мою историю непредвзято?

А правда, нужно ли мне это всё? Что тогда владело мной, я и в последствии не смог бы объяснить. Любопытство? Желание узнать чужую тайну, или показаться важнее, чем я есть на самом деле? Я не знал. Звоночек неприятностей снова стал звонить, не унимавшийся ангел-хранитель или чувство самосохранения в его лице, по сообщениям моего подсознания пыталось отговорить меня от того, чтобы лезть во всё это, но в тот момент, проклиная свой характер, я принял решение.

– Да, я хочу тебе помочь.

Я подошёл к стулу, а парень улёгся на кровать, подставив лунному свету половину своего лица, помолчал с минуту и, наконец, сказал:

– Хорошо, тогда садись и слушай…

Весы

Существует два типа рыбалки. Первый тип – это когда тебе совершенно всё равно, что удастся выловить – ты используешь универсальные снасти и тащишь всё, что попадётся, выбрасывая, пожалуй, только мелочь. В этом типе решающее значение играет именно количество выловленного. Эта стратегия не сделает из тебя трофейного чемпиона, но зато точно будет что покушать, накормить родных и продать скупщикам рыбы в некоторые магазины, выручив за это вполне неплохие деньги. Я бы назвал это в некотором роде промысловым ловом, потому что ты работаешь на результат. Снасти в этом типе используются неразборчивые, не учитывающие поведение и нравы конкретных видов рыб и «гребущие» всё подряд. Из всей ловли этого рода я предпочитал ночную ловлю «на резинку»1010
   Вид ловли рыбы, когда в водоём закидывается груз с привязанной к нему резиновой нитью, к которой в свою очередь привязывается леска с некоторым количеством поводков с крючками и наживкой. Пойманную рыбу рыбак вытаскивает, выбирая леску с берега, а затем, пользуясь упругостью нити, вытравливает её обратно на прежнее место.


[Закрыть], ловлю «с кормушкой»1111
   В этих видах ловли на леску вешается кормушка, в которую кладётся приманка для рыбы.


[Закрыть] и, конечно же, ловлю сетями (будь они неладны). Последний способ был столь же незаконен, сколь эффективен и я, боясь праведного гнева полиции и рыбнадзора, с большой осторожностью промышлял сетями в удалённой речке подальше от города.

Ловля совсем иного рода – это когда ты точно знаешь, что является твоей целью и соответствующим образом готовишься – специфичные снасти, наживка, поиск необходимого места. В этом случае нужно полностью знать и учитывать особенности повадок и поведения конкретной рыбы, которую ты рассчитываешь поймать. Это были, например, ловля окуня на мормышку1212
   Небольшие блёсна, имитирующие движение рачка мормыша и использующиеся для зимнего подлёдного лова.


[Закрыть], щуки на блесну или сома при помощи квока1313
   Деревянное устройство, издающее специфические звуки при ударе о воду, привлекающие сомов.


[Закрыть]. В такой рыбалке почти никогда не удаётся получить туго забитый рюкзак добычи, но у тебя есть шанс вытащить настоящих трофейных красавцев, предмет истинной гордости любого рыбака. Если вы спросите у человека со стажем о том, что же он считает своим лучшим успехом в ловле, никто и никогда не будет рассказывать о том, как наловил сетями полтонны рыбы. Нет, человек всегда будет вспоминать именно интересные, уникальные экземпляры, ловля которых превращалась в настоящее противостояние природной живучести и человеческой хитрости. И такой способ ловли я считал больше сродни охоте, нежели самой рыбалке. Ловля сетями была для меня успехом артиста, собирающего гонорары на своих многочисленных гастролях, а ловля действительно сложного соперника – сродни выступлению в стенах лучших и легендарных сцен мира.

А ещё я обожал зимний лов налима, о, как же я его обожал. Это та самая рыба, которая нерестится1414
   Нерест – время, когда рыба мечет икру.


[Закрыть] и активнее всего ведёт себя зимой и водится, как правило, в ямах на больших глубинах. Ещё рано утром я бежал в подвал нашего дома, от которого у меня был припрятан ключ, доставшийся мне ещё от бабушки, и накапывал там червей, которые собирались в тёплом подвальном грунте домов со всей округи. Затем я бежал на реку и прямо возле берега сверлил несколько лунок, в которых быстро и помногу ловил на червя маленьких, всего сантиметров семь, ершей. Ерши нужны были для наживки и ждали своей участи до вечера, когда я, одетый в три слоя тёплых вещей и похожий издали на космонавта, отправлялся в заветное место на лёд – налимью яму возле моста. Там я сверлил лунок двадцать и в каждую опускал на мотовиле по крючку с наживкой. Ну и конечно, одну лунку я сверлил для ловли «на стук» – специального грузила призматической формы, которым я стучал об песчаное дно, привлекая добычу. Самое главное было при этом прочувствовать момент и не переборщить, вспугнув рыбу, когда она подплывала и пробовала схватить крючок. Нельзя было дёргать и пугать рыбу слишком рано. И обычно, испуганная рыба не возвращалась, а пыталась спрятаться, забившись в какую-нибудь нору…

Судьба была не очень щедра ко мне – вырасти мне довелось в бедной семье и без отца, да и какими-то выдающимися способностями в учёбе похвастать я тоже не мог. Поэтому жили мы сначала впроголодь, а затем, когда я стал способен сам зарабатывать себе на хлеб, дела пошли понемногу в гору. Мать очень рассчитывала на то, что я поступлю в военное училище и стану кадровым военным, в этом случае проблема с обеспечением нашей семьи была бы решена. Но здоровье у меня тоже было так себе, поэтому меня не то, что в училище, меня даже в армию не взяли, растоптав надежду хотя бы на службу по контракту. Высшего образования у меня тоже никакого не было, потому что я не мог позволить себе учёбу, которая отнимала бы у меня время от обычной работы, без которой мы не смогли бы прожить. Работал я там, где придётся – то на стройке, то разнорабочим. Жизнью моей не интересовался решительно никто, за исключением, может быть, пары редких родственников, да и те делали это исключительно по большим праздникам и ради приличия. Ни настоящих друзей, ни жены у меня, конечно, не было и перспектив на них тоже, очевидно, не было. Впрочем, я и сам понимал, что трудно было кого-то в этом винить. Людям нужно что-то большее, чем просто общество – им необходима поддержка и помощь, а также важно то, как их друзья выглядят в глазах окружающих. Поэтому выбор друзей и супруга для нас имеет тоже, в некотором роде, статусный аспект. Ни на какое поднятие статуса и весёлое времяпрепровождение со мной рассчитывать было решительно невозможно, к алкоголю я тоже был равнодушен, и поэтому, в конечном итоге, совсем не стал душой компании и героем весёлых вечеринок. Поэтому в свободное от работы время я ловил рыбу, чтобы выручить за неё некоторые деньги или бродил по лесам и берегам рек, собирая грибы и ягоды, или просто гуляя, предпочитая одиночество задорным и шумным компаниям.