Текст книги "Миф"

Автор книги: Михаил Стеблин-Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Нёр – ночи отец;

измыслили боги

луны измененья,

чтоб меру дать времени (Ст. Э., 32).

В «Младшей Эдде» рассказывается еще иначе: «Потом они [боги] взяли сверкающие искры, что летали кругом, вырвавшись из Муспелльсхейма, и прикрепили их в середине неба Мировой Бездны [буквально: в середине Мировой Бездны на небе сверху и снизу], дабы они освещали небо и землю. Они дали место всякой искорке: одни укрепили на небе, другие же пустили летать в поднебесье, но и этим назначили свое место и уготовили путь. И говорят в старинных преданиях, что с той поры и ведется счет дням и годам, как сказано о том в «Прорицании вёльвы»» (Мл. Э., 25) и дальше следует приведенная выше строфа из «Прорицания вёльвы».

Во всех этих рассказах время – циклическое чередование его, так сказать, природных единиц: частей суток, фаз лупы, лет. Следовательно, время непрерывно. Вместе с тем, однако, во всех этих рассказах возникновение такого чередования – это результат деятельности богов, т. е. того, что они упорядочили небесные светила в пространстве или создали фазы луны, а в первом из рассказов еще и того, что они дали названия природным единицам времени. Следовательно, время, хотя и непрерывно, но конечно, поскольку оно не существовало до тех пор, пока оно не было так сотворено. Но в противоречии с этим в эддических мифах рассказывается и о том, что происходило в более древние времена, т. е. до сотворения времени. Оказывается, следовательно, что время существовало и до того, как оно было сотворено. Но дело в том, что представление о времени как циклическом чередовании природных единиц проявляется в эддических мифах только в приведенных выше рассказах о сотворении времени. Вообще же время в них никогда не абстрагировано от его конкретного содержания и существует, только поскольку происходят какие–то события, т. е. что–то происходит с какими–то активными существами – великанами, богами и т. п. Если же не происходит никаких событий в оговоренном смысле слова, то время не существует. Следовательно, оно все же представлялось прерывным. Характерно, что в «Прорицании вёльвы» встречаются названия единиц времени, определяемые не их местом среди таких же единиц, а тем, что происходило в эти единицы времени («век мечей и секир», «век бурь и волков» – Ст. Э., 13; в оригинале это четыре, а не два названия: sceggöld «век секир», scalmöld «век мечей», vindöld «век бурь», vargöld«век преступников»).

Если время существует, только поскольку происходят какие–то события, то тем самым первое, т. е. древнейшее, событие – это начало времени. Согласно «Прорицанию вёльвы», древнейшее событие – это возникновение великана Имира. В русском переводе (Ст. Э., 9, строфа 3) упоминание Имира опущено, как оно опущено в «Младшей Эдде», где цитируется эта строфа, и слова «в начале времен» – неточный перевод. В оригинале стоит árvar alda, что значит скорее «некогда» (ár значит «рано», а alda – это родительный падеж множественного числа от öld, что значит «век», но также «люди», откуда и произошло значение «век», т. е. «людской век»). Согласно «Речам Вафтруднира», древнейшее событие – это тоже возникновение изначального великана (Ст. Э., 32). Но он там назван Аургельмиром. Так же и в «Младшей Эдде» древнейшее событие – это возникновение великана Имира, как рассказывается в ответ на вопрос Ганглери: «Что же было в начале? И откуда взялось? И что было еще раньше?» (Мл. Э., 20–22). Правда, рассказ этот подразумевает, что уже раньше существовали Нифльхейм, реки в нем, их ядовитая вода, Муспелльсхейм, искры из него и т. д. Но все это – не события (как уже было сказано, события – это только то, что происходит с тем или другим активным существом) и поэтому могло, вероятно, существовать вне времени или до времени.

Прерывность мифического времени сказывается всего отчетливей в том, что события, о которых рассказывается в эддических мифах, следуют друг за другом только в той мере, в какой одно из них – непосредственный результат другого, вытекает из него, обусловлено им, но никогда не потому, что одно из них произошло в какой–то отрезок времени, предшествовавший тому, в течение которого произошло другое. Если между событиями, о которых рассказывается в двух разных мифах, нет явной причинно–следственной связи, то обычно неясно, в каком из этих двух мифов рассказывается о более ранних событиях. Другими словами, события, о которых говорится в этих мифах, никак не локализованы во времени. Даже в том случае, когда содержание разных мифов – это события из жизни одного и того же персонажа, неясно, какова последовательность этих событий. Неясно, например, следовал ли поход Тора к великану Гейррёду за его (Тора) сражением с великаном Хрунгниром, или наоборот.

Характерно, что ни один из эддических мифов не представляет собой рассказа о всех событиях из жизни того или иного персонажа от его рождения до смерти. Характерно также, что, хотя в «Песни о Харбарде» и в конце «Речей Гримпира» упоминается много событий из жизни Одина, их последовательность никак не освещается. Эддические мифы – это, как правило, куски из жизни главных мифических персонажей, причем куски, нечетко ориентированные относительно друг друга. Иначе говоря, жизнь такого мифического персонажа – это не движение от рождения к смерти, а нечто постоянное, устойчивое. В ней никогда нет никакой эволюции, никакого развития. Магни, сын Тора, знаменит подвигом, который он совершил, когда ему было всего три ночи от роду (он спихнул с Тора ногу Хрунгнира, чего никто не в силах был сделать – Мл. Э., 117). Однако это было не его детским подвигом, а вообще его подвигом. Магни, таким образом, всегда ребенок. Напротив, Один, по–видимому, всегда старик.

Вероятно, всем этим объясняется, что даже в тех случаях, когда между событиями, о которых рассказывается в мифах, есть явная причинно–следственная связь, рассказы об этих событиях не обязательно следуют друг за другом. Так, например, возникновение великана Имира должно было, очевидно, предшествовать тому, что его тело превратилось в землю, небо, море, горы и т. д. Однако в «Речах Вафтруднира» рассказ о том, как тело Имира превратилось в землю, небо и т. д. (Ст. Э., 32), предшествует рассказу о возникновении самого Имира (Ст. Э., 32–33). Изготовление Мьёлльнира, молота Тора, должно было, очевидно, предшествовать подвигам Тора. Однако в «Младшей Эдде» рассказы о подвигах Тора, в которых он использует свой молот (Мл. Э., 64, 09 и т. д.), предшествуют рассказу о том, как его молот был изготовлен (Мл. Э., 128).

По мере того как вырабатывается понимание времени как абстрактного процесса, происходит и ориентация личности по отношению ко времени, так сказать, «субъективация времени». Воспринимающий субъект все больше центрирует себя по отношению к времени. Самосознание оказывается все более изолированным в настоящем. Развивается противопоставление настоящего как единственной реальности прошлому и будущему. Все усиливается осознание линейности, бесконечности, необратимости и быстротечности времени и нереальности прошлого и будущего. Чем меньше выработалось понимание времени как абстрагированного процесса, тем в большей мере время представляется таким же прочным, как пространство. Другими словами, тем в большей мере то, что удалено во времени от настоящего момента, представляется таким же реальным, как то, что удалено в пространстве от воспринимающего субъекта. Уже в силу всего этого прошлое в современном смысле этого слова – это нечто, гораздо более отсеченное от настоящего, гораздо менее реальное, чем мифическое прошлое.

С точки зрения тех, среди кого мифы бытовали, и сами мифические персонажи, и результаты деятельности этих персонажей были реальностью, т. е. не прошлым, а настоящим. Естественно поэтому, что в эддических мифах прошлое нечетко отграничено от настоящего, в известном смысле – вневременно. Мифическое прошлое как бы совпадает с настоящим. Не случайно в эддических пересказах мифов формы прошедшего времени часто чередуются с формами настоящего времени в значении настоящего или будущего. Такое чередование имеет место, например, когда рассказ о том, что произошло, – это в то же время рассказ об устройстве мира, т. е. о настоящем. Так, в «Младшей Эдде» говорится (в переводе всюду – то же время, что в оригинале, – курсив мой, – М. С. – К.): «Всего раньше была страна на юге, имя ей Муспелль. Это светлая и жаркая страна, все в ней горит и пылает. И нет туда доступа тем, кто там не живет и не ведет оттуда свой род. Суртом называют того, кто сидит на краю Муспелля и его защищает. В руке у него пылающий меч, и, когда настанет конец, мира, он пойдет войною на богов и всех их победит и сожжет в пламени весь мир» (Мл. Э., 20–21). Формы настоящего времени в значении настоящего (т. е. не «исторического» настоящего, или настоящего в значении прошедшего) появляются также в случаях этиологического толкования мифа, т. е. когда рассказываемое в мифе выдается за объяснение чего–то реально существующего в настоящем. Ниже приводятся два примера таких толкований из «Младшей Эдды»: «Но Тор поймал его [лосося], ухватив рукою. А тот стал выскальзывать, так что рука Тора сжала хвост, вот почему лосось сзади узкий» (Мл. Э., 88); «Асы тут же разослали гонцов по всему свету просить, чтобы все плакали и тем вызволили Бальдра из Хель. Все так и сделали: люди и звери, земля и камни, деревья и все металлы, и ты ведь видел, что все они плачут, попав с мороза в тепло» (Мл. Э., 86). Некоторые ученые считают этиологическую функцию мифа – его основной функцией, и это дает им возможность утверждать, что миф вообще возникает исключительно из потребности человека объяснить происхождение того, что его окружает, т. е. что миф – это примитивная наука. В эддических мифах этиологические объяснения очень редки (кроме приведенных выше, едва ли больше, чем еще два или три). Так что эддический материал никак не оправдывает сведéния сущности мифа к таким объяснениям. Наличие таких объяснений в эддических мифах, как и в мифах вообще – скорее результат того, что такие объяснения естественно вытекают из природы мифического прошлого, его вневременности.

На сущность мифического прошлого проливает свет сравнение трактовки времени в мифологических и героических песнях «Старшей Эдды». В героических песнях «Старшей Эдды» время, как правило, тоже не абстрагировано от своего конкретного содержания, существует, только поскольку происходят определенные события (в героической поэзии эти события – подвиги героев, т. е. то, что образует вершинные моменты в их жизни) и перестает существовать в промежутках между этими событиями. Отсюда, в частности, – отрывочность и скачкообразность повествования в героических песнях. Однако в отличие от мифологических песней героические песни «Старшей Эдды» обнаруживают явную тенденцию к тому, чтобы события, о которых в них рассказывается, вытянулись в одну цепочку в пределах жизни героя, а жизнь героя включилась бы в генеалогическую цепочку рода, к которому герой принадлежит.

Сигурду, главному герою героических песней «Старшей Эдды», посвящено несколько песней. Однако ни в одной из них не остается неясной последовательность событий его жизни (хотя некоторые из этих событий в разных песнях по–разному толкуются), а в «Пророчестве Грипира» представлена вся цепь событий его жизни в строгой последовательности. Поэтому, хотя в характере Сигурда (как и в характере других персонажей героических песней) невозможно усмотреть какого–либо развития (и в этом отношении персонажи героических песней аналогичны персонажам мифов), все же его жизнь – это вполне определенный отрезок времени, и она – развитие от рождения к смерти. Вместе с тем Сигурд и все другие основные персонажи героических песней включены в одну генеалогическую цепочку. Хельги, убийца Хундинга, – сын Сигмунда, сына Вёльсунга, но и Сигурд – сын Сигмунда, а Гудрун – жена Сигурда, Гуннар и Хёгни – братья Гудрун, Брюнхильд – жена Гуннара, Атли – второй муж Гудрун, Хамдир и Сёрли – сыновья Гудрун от третьего мужа. Тем самым, песни, основные герои которых – Хельги, Сигурд, Гудрун, Брюнхильд, Атли и Хамдир, оказалось возможным расположить в согласии с последовательностью событий, о которых в этих песнях рассказывается.

Таким образом, сущность эпического времени, как оно представлено в героических песнях «Старшей Эдды», заключается в том, что события, которые сами по себе, как и события в мифах, – только куски времени, как бы эшелонируются в прошлое. На прошлое как бы накладывается сетка, которая придает ему глубину, хотя ячейки этой сетки – не абстрактные единицы времени: годы, века, тысячелетия, – а звенья генеалогической цепи, т. е. человеческие жизни, куски времени, наполненные конкретным содержанием. Это эшелонирование событий в глубину прошлого еще значительно четче в «сагах об исландцах». В «сагах об исландцах» время тоже еще не абстрагировано от событий, которые составляют основное содержание этих произведений. Однако обильные генеалогии, восходящие, с одной стороны, далеко в глубину прошлого, а с другой стороны, нисходящие до времени написания этих саг, создают в них прочную и глубокую перспективу прошлого и максимальное приближение его к хронологическому толкованию, т. е. наложению на него сетки из абстрактных единиц времени.

В противоположность эпическому времени мифическое время подразумевает не эшелонирование событий в глубину прошлого, но, наоборот, их телескопирование в неопределенное «некогда», т. е. эпоху, в которой вообще нет «до» и «после». В мифологических песнях «Старшей Эдды» мифические события неоднократно относятся в это неопределенное «некогда» посредством выражения í árdaga, которое буквально значит «в ранние дни», а один раз – и просто словом ár, которое значит также «рано» или «ранее» (и это его более древнее значение). Бывает, однако, что миф начинается прямо с ввода in medias res, без всякого указания на то, когда произошли события, о которых рассказывается. Так начинаются, например, в «Старшей Эдде» рассказы о сватовстве Фрейра к Герд и о похищении молота Тора (Ст. Э., 41; 60), а в «Младшей Эдде» – рассказы о Хрунгнире, о Гейррёде, о смерти Бальдра, о Тьяцци, о меде поэзии, об изготовлении сокровищ богов (Мл. Э., 113; 118; 81; 98; 101; 127) и т. д.

На сущность мифического прошлого, как оно представлено в эддических мифах, проливает свет также его сравнение с прошлым в волшебной сказке. Дело в том, что вневременность прошлого характерна и для любой волшебной сказки. Однако вневременность мифического прошлого – это совсем не то, что вневременность прошлого в волшебной сказке. Миф переносит в эпоху, когда все приобретало свое естество, когда создавалось все то, что продолжает существовать, т. е. в максимально реальную эпоху. Сказка, наоборот, переносит в несуществующее, за пределы времени. Мифическое прошлое вневременно потому, что оно так же реально, как настоящее, т. е. максимально реально. Сказочное прошлое, наоборот, вневременно потому, что оно, как и весь сказочный мир, абсолютно оторвано от настоящего, т. е. максимально ирреально.

Есть и другое отличие сказочного времени от времени мифического. Оно – в характере связи всякого события с тем, что ему предшествует. В волшебной сказке всякое событие предопределено как возможное развитие всем, что предшествовало данному событию, т. е. тем, какие персонажи были введены, что с ними произошло и т. д. Эта предопределенность всякого события в сказке обусловлена, очевидно, не законами объективной действительности (ведь сказка не претендует на правдивость), а только интересами повествования, только самой формой сказки. Другими словами, предопределенность эта чисто формальная. В мифе, как правило, такой формальной предопределенности нет. Напротив, в мифе всякое событие вытекает, как правило, не из всего предшествующего, а только из того, что непосредственно предшествует данному событию. В мифе, таким образом, настолько же больше возможностей развития, насколько эти возможности меньше предопределены. Отсюда характерное для мифа развитие действия: резкие повороты, неожиданные превращения, нанизывание событий, непредсказуемых из предшествующего. Такое развитие действия может иллюстрировать, например, эддический миф о мёде поэзии (Мл. Э., 101–105). Большая часть событий в этом мифе и, в частности, все убийства – убийства Квасира карликами Фьяларом и Галаром, убийство ими Гиллинга и его жены, убийство девяти косцов Одином – никак не предопределены тем, что предшествовало этим убийствам.

Однако связь последующего с предшествующим, характерная для волшебных сказок, встречается иногда и в эддических мифах. Так, она, по–видимому, налицо в рассказе о походе Тора к Утгарда – Локи (Мл. Э., 07–78). Каждая из неудач, которую в этом рассказе терпят Тор и его спутники, предопределена всем предшествующим, поскольку весь рассказ – осуществление повествовательного приема, заключающегося в многократном повторении того же самого с его усугублением: сначала Тор терпит неудачи, которые остаются незамеченными его противником (попытки Тора сокрушить Скрюмира молотом), затем Тор и его спутники терпят неудачи в открытых состязаниях, причем сначала терпят неудачи его спутники и, наконец, он сам (Локи не может съесть корыта с мясом быстрее Логи, Тьяльви не может победить Хуги в беге, Тор не может осушить рога, поднять с земли кошку и, самая позорная из неудач, побороть дряхлую старушонку). Характерно, что во всем этом рассказе (а он самый длинный в «Младшей Эдде») не упоминается ни одного персонажа и ни одного события, которые не способствовали бы осуществлению основного повествовательного приема (повторения с усугублением). Характерно также, что и развязка (признание Утгарда – Локи в том, что Тор был все время жертвой иллюзионистских трюков) предопределена неудачами Тора: не могло не оказаться, что они обусловлены не тем, что Тор слабее своего противника, а чем–то другим.

Различие, аналогичное тому, которое есть между мифической и сказочной связью событий, можно обнаружить и между мифической и эпической связью событий. Из сравнения мифологических и героических песней «Старшей Эдды» очевидно, что в последних события в гораздо большей степени предопределены предшествующим, чем в первых. Однако в отличие от событий в волшебных сказках в героических песнях они предопределены, как правило, не интересами повествования, а тем, что герою было суждено при его рождении, т. е. его судьбой, и тем, что всякий герой должен выполнить, т. е. героической этикой. Таким образом, это не формальная, а, так сказать, этическая предопределенность. С характером этой предопределенности событий в героических песнях «Старшей Эдды» связано, вероятно, и то, что герой в этих песнях, в противоположность мифическому герою, всегда идеальный герой (ср. ниже). Однако, по–видимому, этическая предопределенность событий возможна иногда и в мифах. Так, ее можно обнаружить в мифе о смерти Бальдра (Мл. Э., 81–86). Сны Бальдра, предвещавшие опасность для его жизни, предопределили и все последующее: и то, что Фригг не взяла клятвы с побега омелы, и то, что Локи сумел этим воспользоваться, и то, что Бальдр был сражен побегом омелы на смерть, и то, что не удалось вернуть его из Хель. Возможно, что не случайно Бальдр – единственный идеальный персонаж в эддических мифах (ср. ниже).

То, что мифическое будущее принималось за реальность, всего очевиднее в эддическом мифе о конце мира.

И в «Прорицании вёльвы» (Ст. Э., 13–15), и в «Младшей Эдде» (Мл. Э., 88–95) рассказ о конце мира не отчленен от рассказа о том, что некогда произошло или искони существует. В русском переводе это уже существующее будущее описывается либо с помощью формы будущего времени (например: «И тогда свершится великое событие: Волк поглотит солнце и люди почтут это за великую пагубу. Другой же волк похитит месяц, сотворив тем не меньшее зло. Звезды скроются с неба. И вслед за тем свершится вот что: задрожит вся земля и горы так, что деревья повалятся на землю, горы рухнут, и все цепи и оковы будут разорваны и разбиты» – Мл. Э., 89), либо с помощью форм настоящего пли даже прошедшего времени (например: «И вот Фенрир Волк на свободе, и вот море хлынуло на сушу, ибо Мировой Змей поворотился в великанском гневе и лезет на берег. И вот поплыл корабль, что зовется Нагльфар» – Мл. Э., 89; курсив всюду мой, – М. С. – К.). Между тем в оригинале и «Прорицания вёльвы» и «Младшей Эдды» в рассказе о конце мира только изредка появляется модальное будущее, тогда как господствует форма настоящего времени (в исландском языке она – обычный способ выражения как настоящего, так и будущего). В частности, все глаголы, выделенные выше курсивом, в исландском оригинале стоят в настоящем времени.

В «Младшей Эдде» рассказ о конце мира предвосхищается еще в рассказе о сотворении мира: «Суртом называют того, кто сидит на краю Муспелля и его защищает. В руке у него пылающий меч, и, когда настанет конец мира, он пойдет войною на богов и всех их победит и сожжет в пламени весь мир» (Мл. Э., 20–21). Конец мира несколько раз упоминается в «Младшей Эдде» и позднее (Мл. Э., 29, 30, 37, 52, 58). Но подробный рассказ о конце мира следует только за вопросом Ганглери: «Что можно поведать о гибели богов?» (Мл. Э., 88). В «Прорицании вёльвы» рассказ о конце мира начинается с внезапного скачка из прошлого в будущее:

Сидела старуха

в Железном Лесу

и породила там

Фенрира род;

из этого рода

станет один

мерзостный тролль

похитителем солнца (Ст. Э., 13).

Однако поскольку прошлое и будущее представлялись одинаково реальными, то вряд ли этот переход из прошлого в будущее казался скачком. Следование будущего и прошлого друг за другом в рассказе, вероятно, было таким же естественным способом передачи временной перспективы, как соположение сцен из жизни одного святого на средневековой иконе.

Представление о будущем как реально существующем в настоящем предполагается верой в судьбу. Обычно, однако, такое представление проявляется только косвенно. Например, в «сагах об исландцах» оно проявляется в многочисленных рассказах о вещих снах, сбывшихся предсказаниях и т. п. Такие рассказы есть и в героических песнях «Старшей Эдды». Так, вся «Песнь о Грипире» – рассказ о сбывшихся предсказаниях. Но, по–видимому, только в мифе возможно соположение событий в прошлом и будущем в одном повествовании. Мифическое будущее представлялось гораздо более реальным, чем то «уже существующее» будущее, которое предполагается верой в судьбу.

Вместе с тем, однако, представление о будущем, проявляющееся в эддических мифах, очень противоречиво. Противоречиво уже само по себе представление, что будущее реально: практическая деятельность человека должна была на каждом шагу быть опровержением этого представления. Противоречиво и то, что в мифе о конце мира находят выражение и представление о времени, как чем–то конечном, и представление о его обратимости или цикличности, т. е. своего рода бесконечности. С одной стороны, как рассказывается в «Прорицании вёльвы» (Ст. Э., 14–15) и примерно так же, но подробнее в «Младшей Эдде» (Мл. Э., 89–91), рухнут горы, расколется небо, боги погибнут в схватке со своими противниками, которые при этом тоже погибнут, солнце померкнет, земля погрузится в море, звезды скроются с неба, и огонь взовьется до неба, пожирая всё, т. е. погибнет весь мир. А гибель мира – это конец и времени, раз время не абстрагировано от его конкретного содержания и существует, только поскольку существует это содержание. Но, с другой стороны, как рассказывается в «Прорицании вёльвы» (Ст. Э., 15; ср. Мл. Э., 94–95), земля подымется из моря, снова зеленая, орел полетит над ней ловить рыбу, незасеянные поля покроются всходами, асы снова встретятся, живыми будут Бальдр и Хёд и Хёнир, и, как рассказывается в «Речах Вафтруднира» (Ст. Э., 34; ср. Мл. Э., 94–95), останутся живыми Видар и Вали и сыновья Тора Моди и Магни, дочь солнца заменит свою мать, а Лив и Ливтрасир, человеческая чета, пережившая гибель мира, породят людей. Таким образом, мир возродится снова после его гибели, и, следовательно, время оказывается не конечным, а обратимым, или цикличным.

По–видимому, представление об обратимости времени не менее архаично, чем представление о том, что оно конечно. Представление об обратимости времени несомненно имеет в конечном счете биологическую основу. Чем теснее связь человека с природой, чем меньше он выделен из нее, тем в большей мере протекание времени должно восприниматься им как регулярное чередование таких явлений как день и ночь, зима и лето, произрастание и увядание, рождение и смерть. И тем в большей мере представление человека о времени должно совпадать с представлением о природном или жизненном цикле, образующем материальное наполнение времени. Представление об обратимости времени – это вместе с тем отсутствие четкого противопоставления прошлого и настоящего будущему, и, таким образом, это представление подразумевает внутреннюю точку зрения на время. Однако, по–видимому, в применении к истории мира обратимость времени – это своего рода бесконечность времени и, следовательно, приближение к пониманию времени как абстрактного процесса и тем самым к преодолению внутренней точки зрения на время.

Противоречивость представлений о времени, отраженных в эддических мифах, находит выражение также в том, как в этих мифах трактуются временные рамки, в которых протекает жизнь так называемых богов, т, е. главных мифических персонажей. Все эти персонажи не существовали искони. Все они родились от кого–то. Один – сын Бора и Бестлы, Тор – сын Одина и Земли, Локи – сын Фарбаути и Лаувейи, Фрейр и Фрея – дети Ньёрда и Скади, Бальдр – сын Одина и Фригг, и т. д. Таким образом, жизнь каждого из главных мифических персонажей имеет начало, как оно есть и у времени, поскольку оно есть у мира. Но пока существует мир, а следовательно, и время, существуют и эти персонажи. И хотя они все же подвержены старению – даже Тор упал на одно колено, когда он в палатах Утгарда – Локи схватился со старухой Элли, т. е. со старостью (Мл. Э., 75–76), – благодаря яблокам Идунн, материализованному времени, они могут противостоять старению (Мл. Э., 45–46). Таким образом, они как бы бессмертны. Только Бальдр умирает, но и то потому, что мера, которая позволила бы ему противостоять смерти, не была принята (Фригг не взяла с побега омелы клятвы, что она не тронет Бальдра, и Локи воспользовался оплошностью Фригг – Мл. Э., 81–82). Умирает, по–видимому, и Хёд, которого убивает Вали, мстя за Бальдра (Мл. Э., 112). Однако, как окажется в конце мира, все главные персонажи эддических мифов все же смертны. Не случайно конец мира в эддических мифах обычно называется «Гибелью богов» (ragna rök). В противоречии с этим в конце мира погибают, по–видимому, не все боги. Некоторые из них переживут конец мира (Видар и Вали, Моди и Магии), а некоторые возродятся после него (Бальдр и Хёд), как возродится и мир, а следовательно, и время. Таким образом, оказывается, что главные персонажи эддических мифов – и смертны и бессмертны, как мифическое время – и конечно (у мира есть начало и конец), и бесконечно (мир возродится после своего конца).