Текст книги "Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941"
Автор книги: Михаил Семиряга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
2. В особняке на Спиридоновке
Это было время, когда произошло новое резкое усиление военной угрозы в Европе. Германия захватила Чешские земли, а Словакии предоставила призрачную независимость. Агрессивные действия Германии вызвали озабоченность во многих странах, однако пути обеспечения своей собственной безопасности там видели неодинаково.
Политика западных держав, направленная на умиротворение Гитлера, закончилась тем, что Гитлер захватил Чехословакию. С марта 1939 г. Англия и Франция, не прекратив попыток сотрудничества с Гитлером и Муссолини, решили установить союзные отношения с СССР[1616
См.: Hofer W. 1939–1989: 50. Jahre Hitler-Stalin-Pakt//1.9.39. Europaer erinnern sich an den Zweiten Weltkrieg. Zurich, 1990. S. 128.
[Закрыть]].
Оккупация Чехословакии значительно активизировала деятельность противников Мюнхена в Англии и Франции. Общественность этих и других стран требовала принять решительные меры против усиливавшейся фашистской агрессии. Так, если осенью 1938 г. общественное мнение Франции одобрило Мюнхенское соглашение (за него высказалось 53% опрошенных, против – только 37%), то летом 1939 г. уже 76% опрошенных высказалось за применение силы в случае германской агрессии против Польши.
Об эволюции общественного мнения Великобритании в течение 1939 г. свидетельствуют следующие данные проведенных опросов: в апреле 83% опрошенных одобрили данные Англией гарантии некоторым странам. В мае 57% опрошенных считали, что опасность войны с осени прошлого года уменьшилась. В июне 61% считали, что созыв всемирной конференции за предотвращение войны был бы полезен, а в августе 76% опрошенных выступали за то, чтобы Великобритания вступила в войну, если Германия захватит Данциг[1717
См.: 1939. An der Schwelle zum Weltkrieg. Die Entfesselung des Zweiten Weltkrieges und das internationale System. B., N.Y., 1990. S. 197.
[Закрыть]]. Против Н. Чемберлена и его сторонников продолжали выступать У. Черчилль, А. Иден, Д. Ллойд Джордж и другие видные политические деятели страны, осуждавшие политику умиротворения агрессора.
15 апреля 1939 г. президент Рузвельт обратился с посланием к Гитлеру и Муссолини, в котором предлагал им дать заверения в том, что они не нападут на перечисленную в послании 31 страну в Европе, Азии и Африке, в том числе и на СССР. Взамен этого заверения американский президент соглашался помочь Германии и Италии в открытии путей для международной торговли. В письме председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР М. И. Калинину Рузвельт передал содержание этого обращения.
Какова же была реакция Гитлера? Выступая в рейхстаге 28 апреля, он заявил о расторжении Германией договора о ненападении с Польшей и морского соглашения с Англией. В беседе с Э. Бенешом в мае 1939 г. Рузвельт заявил, что аннексия чешских земель – крупнейшая ошибка Гитлера, ибо он «проглотил динамит», восстановил против себя всех честных людей в мире и нанес удар по Чемберлену, который до сих пор не может от него оправиться. Далее Рузвельт выразил надежду, что народы заставят Даладье и Чемберлена заключить соглашение с Советским Союзом[1818
Центральный государственный архив Советской Армии (далее – ЦГАСА), ф. 33987, оп. 3, д. 1234, л. 57; История дипломатии. М., Л., 1945. Т. 3. С. 664–665.
[Закрыть]].
Усиливавшаяся агрессивность Германии, которая уже непосредственно угрожала интересам Великобритании и Франции в Европе, и нараставшее недовольство общественности политикой умиротворения Гитлера в определенной мере оказали влияние не некоторую эволюцию внешнеполитической линии Н. Чемберлена и Э. Даладье. Правда, их позиция менялись непоследовательно, но все же это не был тактический прием, за которым могло скрываться сознательное продолжение прежнего курса.
Изменение проявилось в следующем. Во-первых, 31 марта 1939 г., т. е. через несколько дней после вступления германских войск в Прагу, Чемберлен заявил в парламенте, что в случае возникновения угрозы независимости Польши и если Польша окажет сопротивление агрессору, английское правительство «будет считать себя связанным немедленно оказать польскому правительству всю находящуюся в его силах помощь»[2020
См.: The Times. 6.4.1939.
[Закрыть]]. Эти односторонние гарантии вскоре приобрели взаимный характер, что было зафиксировано в англо-польском коммюнике от 6 апреля 1939 г.[2020
См.: The Times. 6.4.1939.
[Закрыть]]. Несколько позднее подобное заявление сделало и французское правительство. Летом того же года эти документы были оформлены в международно-правовые обязательства о гарантиях. Все эти факты были хорошо известны Сталину из донесений советских полпредов в Англии и Франции. «Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен, – телеграфировал в Москву И. М. Майский 20 марта 1939 г. – Между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко. Какие-либо переговоры между Лондоном и Берлином в ближайшем будущем невозможны»[2121
СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938–август 1939 г.). Документы и материалы. М., 1971. С. 258.
[Закрыть]].
26 марта полпред СССР во Франции Я. 3. Суриц также докладывал: «Акт 15 марта замыкает целую полосу германских захватов, но все предшествующие захваты имели в глазах обывателя все же некоторую видимость оправдания. Они либо касались областей, оторванных от Германии Версальским договором (Саарская область), либо касались областей, сплошь населенных немецким населением (Австрия, Судеты)… Если в согласии с расистской теорией Гитлер действительно хочет объединить под своим «скипетром» только одних немцев и заранее отвергает всех, которые принадлежат к иной расе, то французам беспокоиться нет особых оснований, особенно после того, как достигнуто соглашение относительно Эльзаса и Лотарингии. Не может быть никакого сомнения, что это соображение сыграло и значительную роль при разрешении судетского вопроса и облегчило Чемберлену и Даладье заключить Мюнхенское соглашение. Акт 15 марта убил и эти наивные иллюзии и дал новый и поучительный урок политической грамоты»[2222
Год кризиса 1938–1939. Т. 1. С. 331.
[Закрыть]].
Во-вторых, тогда же, в марте 1939 г., когда Чемберлена и Даладье постигло горькое разочарование, потому что Гитлер пошел дальше того предела, за которым лежали уже непосредственно их интересы, они предприняли шаги к началу переговоров с Советским Союзом как по политическим, так и по военным вопросам. Так, министр иностранных дел Франции Ж. Бонне 29 апреля 1939 г. передал следующий проект соглашения Франции, Великобритании и СССР, текст которого сильно отличался в лучшую сторону от предыдущих проектов: «В случае если бы Франция и Великобритания оказались в состоянии войны с Германией в результате действий, предпринятых ими с целью предупредить всякое насильственное изменение положения, существующего в Центральной или Восточной Европе, СССР оказал бы им немедленно помощь и поддержку.
В случае если бы СССР оказался в состоянии войны с Германией в результате действий, предпринятых им с целью предупредить всякое насильственное изменение положения, существующего в Центральной или Восточной Европе, Франция и Великобритания оказали бы ему немедленно помощь и поддержку.
Три правительства согласуют между собой без промедления формы оказания этой помощи в том и другом из предусматриваемых случаев и предпримут все меры к тому, чтобы обеспечить ей полную эффективность»[2323
Там же. С. 413–414.
[Закрыть]].
Это реалистичное и уравновешенное предложение Франции, к сожалению, не нашло поддержки в Лондоне. Английское правительство по-прежнему настаивало на том, чтобы СССР оказывал Англии помощь в случае ее вовлечения в войну, но не изъявляло готовности оказывать помощь Советскому Союзу, если он окажется в аналогичной ситуации. Важно при этом подчеркнуть, что в военных кругах Лондона настаивали на соглашении с Советским Союзом. Так, в меморандуме начальников штабов вооруженных сил, направленном правительству 16 мая 1939 г., отмечалось, что тройственный союз Англии, Франции и СССР «будет представлять собой солидный фронт внушительной силы против агрессии». Авторы меморандума одновременно предупреждали, что отсутствие Соглашения о взаимопомощи между этими странами явится «дипломатическим поражением, которое повлечет за собой серьезные военные последствия»[2424
Там же. С. 10.
[Закрыть]].
Подобное развитие событий недооценивать нельзя, ибо оно свидетельствовало о том, что Англия и Франция понимали роль Советского Союза в европейской политике и вынуждены были считаться с ним как с важным политическим фактором в Европе. Об этом свидетельствуют и более поздние телеграммы Сурица – от 14 и 15 апреля, Майского от 14 апреля, а также беседы Литвинова с британским послом в СССР У. Сидсом 15, 16 и 17 апреля[2525
См. там же. С. 382–386.
[Закрыть]].
Изменившуюся международную обстановку отмечали в то время «Известия». В статье «К международному положению» (11 мая 1939 г.) отмечалось, что после выступления Гитлера в рейхстаге исчезли два серьезнейших договора, регулировавших отношения с Англией и Польшей. Был морской договор, заключенный между Германией и Англией, – сейчас его не стало. Был пакт о ненападении между Германией и Польшей – его тоже не стало. И далее газета констатирует, что все это внесло существенные изменения в международное положение. Поэтому, заключает газета, Советский Союз считал и считает, что для успешного противодействия агрессии нужно создать единый фронт взаимопомощи между четырьмя главными державами в Европе – Англией, Францией, СССР и Польшей – или по крайней мере между тремя – Англией, Францией и СССР.
Казалось, Сталину следовало бы воспользоваться сложившейся ситуацией для углубления контактов с Лондоном и Парижем на основе взаимных компромиссов в целях внешнеполитической изоляции Берлина. Осуществляя свою двойную игру, он в какой-то мере так и поступал, но от своего недоверия к политике Англии и Франции не избавился. Поэтому он счел возможным продолжать улучшать отношения и с Германией, игнорируя то, что Гитлер с помощью Советского Союза явно стремился разрушить наметившиеся англо-франко-советские переговоры. Одновременно германский диктатор заигрывал и с Великобританией.
Некоторое время Литвинову еще удавалось склонять чашу весов советской внешней политики в пользу более активного сотрудничества с Англией и Францией. После приема английского посла У. Сидса Литвинов 21 марта 1939 г. записал в служебном дневнике, что правительство Великобритании крайне озабочено агрессивной акцией Гитлера и разработало проект четырехсторонней декларации (Англия, СССР, Франция и Польша). В нем не отвергаются советские предложения, но, по мнению Галифакса, декларация произведет отрезвляющее впечатление на Германию[2626
ЦГАСА, ф. 33987, оп. 3, д. 1235, лл. 11–12.
[Закрыть]].
15 апреля 1939 г. в докладе Сталину Литвинов сообщал о предложении английского правительства об односторонней декларации с нашей стороны и более конкретном французском предложении о расширении советско-французского пакта о взаимной помощи. Далее он сформулировал четыре хорошо аргументированных пункта в качестве условий для сотрудничества с Англией и Францией[2727
Там же, лл. 27–29.
[Закрыть]].
Какова была реакция Сталина на эти предложения, неизвестно. Но ясно одно: 3 мая Литвинов внезапно был снят с поста наркома и на его место назначен председатель СНК В. М. Молотов. Об обстоятельствах и причинах опалы Литвинова Л. Д. Троцкий писал следующее: «Литвинов не был самостоятельной политической фигурой. Но он слишком мозолил глаза Сталину одним тем, что говорил на четырех языках, знал жизнь европейских столиц и во время докладов в Политбюро раздражал невежественных бюрократов ссылками на не доступные им источники. Все ухватились за счастливый повод, чтобы избавиться от слишком просвещенного министра»[2828
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 90.
[Закрыть]]. Как позже стало известно, Сталин прямо признавал, что он принудил Литвинова уйти в отставку потому, что концепция внешнеполитического курса наркома иностранных дел не совпадала с позицией сталинского руководства.
После устранения Литвинова в аппарате наркомата была предпринята новая чистка: большинство из тех дипломатов, которые поддерживали наркома в его усилиях по нормализации отношений с Англией и Францией для создания единого антигитлеровского фронта, были репрессированы, многие погибли в тюрьмах и лагерях. Если в период с 1936 по 1938 г., по некоторым данным, было уволено 62% ответственных работников наркомата, то при Молотове – уже 90%. Многие освободившиеся места заняли работники НКВД[2929
См.: Pietrow B. Stalinismus, Sicherheit, Offensive. Das Dritte Reich in der Konzeption der sowjetischen Aussenpolitik 1933 bis 1941. Kassel., 1983. Band 2. S. 131.
[Закрыть]]. Как рассказал в своих воспоминаниях бывший начальник отдела печати наркомата Е. Гнедин, позднее арестованный, в тюрьме он узнал от своего следователя, что после заключения советско-германского договора о ненападении между органами НКВД и гестапо было установлено тесное сотрудничество для борьбы с противниками советско-германского сближения[3030
См.: Gnedin J. Das Labyrinth. Hafterinnerungen eines fuhrenden Sowjetdiplomalen. Vorwort von Andrej Sacharow, Freiburg, 1987. S. 115, 126.
[Закрыть]].
Из переписки Шуленбурга с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом явствует, что в германском посольстве и в Берлине были весьма обрадованы снятием Литвинова[3131
См.: ADAP. Serie D. Band VI. S. 346–347.
[Закрыть]].
Отвечая на вопрос Сидса, означает ли уход Литвинова какие-либо перемены во внешней политике СССР, Молотов сказал, что позиция СССР в переговорах с Англией остается прежней, если не произойдут изменения в международной обстановке и в позиции других держав[3232
ЦГАСА, ф. 33987, оп. 3, д. 1235, лл. 86–87.
[Закрыть]]. Но Молотов не был искренен с послом. Несколько дней спустя У. Сидс заявил заместителю наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкину, что, по его мнению, налицо факт несомненного сближения позиций английского и советского правительств в вопросе об основах предполагаемого соглашения о противодействии агрессии в Европе. Далее посол проинформировал, что Чемберлен, выступая в палате общин, заявил, что имеется надежда на соглашение с СССР по всем основным вопросам[3333
Там же, л. 43.
[Закрыть]]. Действительно, несмотря на трудности, стороны вели политические переговоры не только по дипломатическим каналам, но и с 15 июня продолжали их в Москве. Советскую сторону представлял Молотов. Его французский и британский коллеги отказались прибыть в Москву. Вести переговоры было поручено британскому послу У. Сидсу и французскому послу П. Наджиару.
В течение полутора месяцев (с 15 июня по 2 августа 1939 г.) состоялось 12 заседаний. Обращает на себя внимание засекреченность этих переговоров – на них не присутствовали ни стенографистки, ни переводчики. Роль переводчика выполнял сам В. П. Потемкин. Кстати, в беседе с главнокомандующим вооруженными силами Эстонии генералом И. Лайдонером 11–12 декабря 1939 г. Сталин заявил, что подлинный ход переговоров с англичанами и французами «нами полностью стенографирован и документирован»[3434
Восстановление Советской власти в Латвии и вхождение Латвийской ССР в состав СССР. Документы и материалы. Рига, 1987. С. 102.
[Закрыть]]. Тем более не ясно, почему же эти материалы до сих пор полностью не опубликованы, а советским ученым предлагается соглашаться с официальной точкой зрения на советско-французские переговоры только на основании отдельных выдержек из этой стенограммы.
Проект соглашения, представленный Англией и Францией в первый же день переговоров, в основном повторял их предыдущие предложения. Новым моментом, в частности, британского проекта соглашения было, во-первых, то, что взаимопомощь между тремя сторонами не должна действовать ни против получивших гарантии стран, ни против гарантов, и во-вторых, другие страны Центральной и Восточной Европы могут получить гарантии только добровольно. Такие условия ставили Советский Союз, по мнению Молотова, в унизительное положение, так как Эстония, Латвия и Финляндия отказывались от гарантии со стороны любого государства, в том числе и Советского Союза[3535
См.: Год кризиса 1938–1939. М., 1990. Т. 2. С. 31–35.
[Закрыть]].
10 июля 1939 г. Великобритания решила отклонить предложения Советского Союза об одновременном подписании политического и военного соглашений. 24 июля 1939 г. в телеграмме в НКИД И. М. Майский высказал мнение, что через своих неофициальных эмиссаров Чемберлен зондирует возможность «урегулировать» с Гитлером данцигскую проблему. «Если ему это удастся, – считает полпред, – отпадет необходимость в быстром завершении англо-советских переговоров». Далее Майский сообщает, что если месяца два назад коллеги Чемберлена по консервативной партии не рекомендовали ему идти на очередные выборы без «русского пакта», то теперь они считают, что для победы достаточно «соглашения о Данциге»[3636
См. там же. С. 119.
[Закрыть]].
Действительно, в конце июля 1939 г. кабинет Чемберлена вырабатывал позицию британской делегации на предстоящих военных переговорах в Москве, сводившуюся к принципу: тянуть время. Чемберлен находил, что в тот период военное сотрудничество с СССР было невозможным[3737
См.: Кертман Л.Е. Джозеф Чемберлен и сыновья. М., 1990. С. 511.
[Закрыть]]. Это означает, что переговоры были нужны Великобритании для того, чтобы помешать возможному советско-германскому сближению и не допустить, чтобы СССР оставался в стороне от возможного конфликта на Западе[3838
Подробно см.: К истории заключения советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 г. (документальный обзор)//Новая и новейшая история. 1989. №6. С. 9–13.
[Закрыть]].
Несговорчивым оказалось и правительство Польши. Несмотря на неоднократные предложения Англии и Франции, оно отвергало возможность сотрудничества с Советским Союзом. Поэтому военное руководство СССР считало, что советские войска в случае войны с Германией не могли бы войти в боевое соприкосновение с фашистским вермахтом.
Что же касается позиции советского правительства, то, испытав первые затруднения во время политических переговоров с западными державами, оно стало терять веру и в возможность серьезного военного сотрудничества с ними. Задолго до начала военных переговоров депутат Верховного Совета СССР А. А. Жданов в статье «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР» поспешил заявить, что затягивание переговоров вызывает сомнение в искренности их подлинных намерений[3939
См.: Правда. 1939. 29 июня.
[Закрыть]].
На Западе это заявление вызвало озабоченность. 4 июля 1939 г. Рузвельт попросил советского полпреда в США К. А. Уманского предупредить Сталина, что если он заключит союз с Гитлером, тот нападет на Россию, как только завоюет Францию[4040
См.: Whaley B. Codeword «Barbarossa»: L., 1973. P. 228.
[Закрыть]].
Но в сложившейся ситуации переговоры с Англией и Францией уже не имели столь важного, как прежде, значения, так как Сталин и Молотов с мая 1939 г. все более склонялись к тому, чтобы делать ставку преимущественно на германскую карту: с одной стороны, политические переговоры с Англией и Францией шли медленно, а с другой – из Берлина настойчиво предлагали Советскому Союзу всевозможные блага, если всестороннее улучшение советско-германских отношений будет продолжаться.
В эти дни в советской печати можно было встретить заявления, из которых вытекало, что советское руководство без энтузиазма относилось к переговорам с Англией и Францией. Так, в июне 1939 г. в передовой «Известий», резко критиковавшей Англию и Францию за срыв создания системы коллективной безопасности в Европе, содержалась фраза: «У нас нет договоров о взаимной помощи ни с Францией, ни с Англией», хотя в действительности советско-французский договор, заключенный в 1935 г., не был денонсирован. Бывший сотрудник НКИД СССР А. А. Рощин вспоминает, что «такая формулировка в статье могла преследовать определенные цели и была выбрана специально, по неизвестным мне тогда соображениям»[4141
Международная жизнь. 1987. №11. С. 150.
[Закрыть]].
В свете последующих событий можно более определенно высказать предположение, что статья была своеобразным маневром. Она как бы приглашала Гитлера к более активным действиям с определенной гарантией успеха. Ссылаясь на непоследовательность позиции Англии и Франции, Сталин и Молотов склонялись к мысли, что сотрудничество с Германией было бы для СССР более выгодным, если бы в Берлине отказались от антисоветской политики. По мнению некоторых дипломатов, это была игра дилетантов в области внешней политики. В мае 1939 г. английский посол Сидс после первой встречи с новым наркомом иностранных дел Молотовым сообщал в Лондон: «…судьбе было угодно, чтобы я имел дело с человеком, который по внешнеполитическим вопросам не имеет никакого понятия»[4242
Jakobson M. Diplomatie im Finnischen Winterkrieg 1939–40. Wien, Dusseldorf, 1970. S. 106.
[Закрыть]].
Анализируя сложные взаимоотношения ведущих европейских держав летом 1939 г., нельзя согласиться с мнением о том, что переговоры между ними шли по трем равноценным направлениям: продолжались советско-германские контакты, велись активные британско-немецкие переговоры и шли переговоры между СССР, Англией и Францией. Эти переговоры не были равнозначны. На наш взгляд, британско-немецкий зондаж все же не имел реальных шансов на успех.
В течение июня–июля отношения между СССР и Германией носили характер выжидания с обеих сторон[4343
Ahmann R. Nichtangrifspakte: Entwickung und operative Nutzung in Europa, 1922–1939. Baden-Baden., 1988. S. 625.
[Закрыть]]. Сталин готов был их углублять, но он опасался, что Англия и Франция перехватят инициативу и совместно с Германией создадут единый антисоветский фронт. Вместе с тем Гитлер был крайне заинтересован в скорейшем выяснении позиции Советского Союза, ибо начало агрессии против Польши в принципе было определено. 3 апреля 1939 г. начальник штаба верховного командования вермахта В. Кейтель подписал распоряжение об изготовке войск к нападению на Польшу по плану «Вайс» в любое время начиная с 1 сентября 1939 г. Через несколько дней, 11 апреля, Гитлер утвердил оперативный план «польской кампании» – «план Вайс»[4444
См.: ADAP. Serie D. Band VI. S. 154.
[Закрыть]].
В дальнейшем сроки нападения на Польшу менялись неоднократно. Так, 23 мая 1939 г. на одном из совещаний Гитлер объявил о своем решении напасть на Польшу при первом удобном случае. В середине августа он сообщил министру иностранных дел Италии графу Г. Чиано, что война против Польши начнется не позднее конца этого месяца. 23 августа после подписания советско-германского пакта наступление на Польшу было назначено на утро 26 августа. Затем 25 августа оно было отложено, потому что стало известно о подписании англо-польского договора. Лишь 31 августа Гитлер принял окончательное решение – выступить утром следующего дня[4545
См.: Батлер Дж. Большая стратегия. М., 1959. С. 70.
[Закрыть]].
В своих попытках ускорить сближение Германии с Советским Союзом по широкому фронту немцы с конца июля 1939 г. зашли так далеко, что поставили вопрос о возможности контактов не только по государственной, но и по партийной линии. Как сообщал 27 июля 1939 г. временный поверенный в делах СССР в Германии Г. А. Астахов, через одну-полторы недели будет получено приглашение на очередной партийный съезд нацистов в Нюрнберге. В связи с этим Астахов напомнил, что раньше посольство отказывалось от подобных приглашений. «Будем ли мы продолжать эту тактику теперь, когда выступлений против нас и травли ожидать не приходится (если, конечно, обстановка к тому времени не изменится)?» Затем Астахов привел аргументы в пользу принятия такого приглашения. Вместе с тем он предупредил, что «наше появление впервые за все время существования режима вызовет, конечно, немало толков в англо-французской печати»[4646
Год кризиса 1938–1939. Т. 2. С. 140.
[Закрыть]].
Через два дня Молотов ответил, что при улучшении экономических отношений могут улучшаться и политические. Советское правительство будет приветствовать такое развитие событий, но в чем оно конкретно должно выразиться, пусть решают сами немцы, рекомендовал советский нарком[4747
См. там же. С. 145.
[Закрыть]]. Вскоре Астахов присутствовал на мюнхенском празднике немецкого искусства, а советская сторона, в свою очередь, пригласила германских специалистов на открытие сельскохозяйственной выставки в Москве[4848
См.: ADAP. Serie D. Band VI. S. 845.
[Закрыть]].
Информируя далее о предложении заведующего восточноевропейской рефентурой МИД Германии К. Ю. Шнурре коренным образом улучшить советско-германские отношения, Астахов все же напоминал, что политические переговоры между СССР и Германией, по мнению германской стороны, будут возможны только при условии, если не будет подписано англо-франко-советское военно-политическое соглашение. Астахов высказал сомнение, будут ли немцы соблюдать свои эвентуальные обязательства, так как они намерены «этой ценой нейтрализовать нас в случае своей войны с Польшей».
Астахов хорошо уловил коварный характер предложений германской стороны и в донесении в Москву предупреждал об их возможных опасных последствиях для СССР. Однако Сталин и Молотов это предупреждение не приняли во внимание. Их привлекли щедрые обещания Берлина предоставить свободу рук Советскому Союзу в зоне Восточной Европы, особенно в Прибалтике, т. е. то, чего не обещали, да и не могли обещать Англия и Франция.
Несмотря на неверие в успех переговоров с Англией и Францией, которое существовало в высшем политическом эшелоне Советского Союза, военные круги еще не потеряли надежды на успех. Об этом свидетельствует документ под названием «Соображения советской стороны по переговорам с военными миссиями Великобритании и Франции», разработанный 4 августа 1939 г. начальником советского генштаба командармом 1 ранга Б. М. Шапошниковым. В нем детально давался расчет сил и средств и освещались несколько вариантов возможного вооруженного выступления Красной Армии[4949
См.: Год кризиса 1938–1939. Т. 2. С. 168–174.
[Закрыть]].
Ворошилов на протяжении нескольких дней переговоров добивался того, чтобы представители Англии и Франции в максимально полной мере раскрыли свой военный потенциал, и только в последний день переговоров были доложены данные о возможностях и планах Советского Союза.
Подобная тактика, разумеется, была бы допустима, если бы речь шла только о выявлении союзоспособности своего партнера и серьезности его намерений. Но дело в том, что на основании этих данных Сталин через несколько дней в ночной беседе с Риббентропом сообщил ему свои выводы о военной слабости Англии и Франции[5050
См.: ADAP. Serie D. Band VII. S. 190.
[Закрыть]].
Представители Англии и Франции с интересом восприняли выступление Шапошникова с изложением стратегических планов советского верховного командования. Поэтому странным выглядит ответ Ворошилова на вопрос корреспондента газеты «Дейли геральд», готов ли был СССР «немедленно после начала войны оккупировать Вильно и Новогрудек на северо-востоке, а также Львовское, Тернопольское и Станиславское воеводства на юго-востоке», чтобы из этих районов «оказать полякам военную помощь».
«Это заявление, – подчеркнул советский нарком, – является от начала до конца лживым, автор его – наглым лжецом, а газета, поместившая это лживое заявление своего дипломатического обозревателя, – клеветнической газетой»[5151
Известия. 1939. 27 августа.
[Закрыть]]. Трудно понять подобную тональность ответа советского представителя на вполне обоснованный вопрос корреспондента.
Несмотря на трудности в отношениях между СССР и Англией и Францией, все же удалось договориться о начале военных переговоров. Для участия в них были назначены соответствующие делегации. Советскую возглавлял нарком обороны маршал Ворошилов. Во главе британской делегации был главный адъютант короля по морским делам адмирал П. Дракс, во главе французской – член высшего военного совета армии генерал Ж. Думенк. Как позже вспоминал Дракс, 2 августа он получил от лорда Галифакса инструкцию затягивать переговоры до осенней распутицы, когда Гитлер не сможет начать военные действия против Польши[5252
См.: Naval Review. 1952. No 3. P. 252–254; Год кризиса 1938–1939. Т. 1. С. 15.
[Закрыть]]. Французская делегация получила такие же указания, но с тем обоснованием, что сам факт военных переговоров может произвести соответствующий психологический эффект на Гитлера.
Начавшиеся 12 августа в особняке НКИД на Спиридоновке переговоры к 17 августа зашли в тупик, а еще через неделю и вовсе были прекращены. Ответственность за это несли обе стороны: Советский Союз, имея альтернативу в виде секретных переговоров с германскими представителями, не проявлял готовности к компромиссу; Англия и Франция не верили в способность Красной Армии выполнить возложенные на нее задачи по ведению боевых действий против вермахта. К тому же Польша по-прежнему категорически отказывала советским войскам в проходе через свою территорию для боевого соприкосновения с немецкими войсками.
Предвидя такую позицию поляков, советский генштаб предусмотрел действия Красной Армии не в центре Польши, а через Виленский коридор на севере и через Галицию – на юге. Такое решение: не усложнять отношения с Польшей из-за прохода советских войск через ее территорию – вызвало одобрение военной миссии Франции. Генерал Ж. Думенк сообщал 15 августа 1939 г. своему военному министерству: «Отмечаю большое значение, которое с точки зрения устранения опасения поляков имеет тот факт, что русские очень строго ограничивают зоны вступления [советских войск], становясь исключительно на стратегическую точку зрения»[5353
Год кризиса 1938–1939. Т. 2. С. 228–229.
[Закрыть]].
Непоследовательность позиции советской военной делегации заключалась в том, что если в начале переговоров она была готова к компромиссу, то в последующие дни не проявила подобной готовности. Позиция Польши стала для Ворошилова удобным поводом к тому, чтобы, сославшись на нее, прервать переговоры. Именно поводом, потому что раньше, когда германская опасность нависла над Чехословакией, советское правительство столкнулось с той же польской проблемой. Однако тогда оно заявило, что позиция Польши и Румынии не будет помехой для оказания непосредственной военной помощи Чехословакии. Странно, что год спустя эта позиция стала непреодолимым препятствием для заключения военной конвенции против агрессора. Не потому ли, что появилась германская альтернатива, отсутствовавшая в 1938 г.? Маловероятно, чтобы польское руководство настаивало бы на своей прежней позиции, если бы переговоры с его участием после 22 августа были продолжены и оно было бы информировано, что советское верховное командование не направит свои основные силы в центральные районы Польши.
Таким образом, всем участникам тройственных переговоров недоставало должной ответственности перед своими народами и в целом народами Европы, недоставало такой государственной мудрости, которая позволила бы объединиться, чтобы преградить путь к войне или хотя бы отодвинуть ее и изменить соотношение сил в свою пользу. Между тем существовало несколько вариантов решения проблемы. Одним из таких вариантов при должной выдержке и настойчивости могло бы все же быть заключение военного соглашения с западными державами. Но тут сработали по крайней мере два фактора: во-первых, убежденность западных держав в том, что после массовых репрессий Сталина против политических, хозяйственно-технических и военных кадров Советский Союз потерял союзоспособность, т. е. способность взаимодействовать с другими государствами; во-вторых, закостенелый антифранко-английский синдром Сталина, которым умело воспользовался другой диктатор – Гитлер. Поведение обоих диктаторов в сложившейся ситуации было похоже на действия азартных игроков, идущих на обман народов и своего же партнера, на любой риск развязать или содействовать развязыванию мирового пожара ради достижения поставленной эгоистической великодержавной цели. Цена этого риска не принималась в расчет.
Как следствие подобной государственно-эгоистической логики «каждый за себя» подписание тройственного англо-франко-советского договора было сорвано. Черчилль уже в качестве премьер-министра Великобритании в своем первом послании Сталину 25 июня 1940 г. с горечью констатировал: «…Германия стала Вашим другом почти в тот самый момент, когда она стала нашим врагом»[5454
Churchill W.S. The second world war. V. 2. P. 119.
[Закрыть]]. Хотя правительство его величества тоже было небезгрешным, но в адрес советского руководства это был, увы, справедливый упрек.
Не зная о планах советского руководства, в Берлине с тревогой ждали вестей из Москвы о ходе советско-англо-французских переговоров. 2 августа 1939 г. Астахов докладывал Молотову, что его вызвал Риббентроп и в течение часа с лишним развивал свою точку зрения на советско-германские взаимоотношения. Он заявил, что основной предпосылкой для их нормализации должно стать обязательство не вмешиваться во внутренние дела другой стороны. «В остальном, – сказал Риббентроп, – мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского»[5555
См.: Год кризиса 1938–1939. Т. 2. С. 158; ADAP. Serie D. Band VI. S. 882.
[Закрыть]], – докладывал Астахов.
