Текст книги "Следы ведут дальше"

Автор книги: Михаил Демиденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Неудачи продолжаются

Но мы ещё не догадывались, что изобрели на самом деле. Мы узнали о нашем изобретении после, на другой день.

Когда я пришёл домой, наши ужинали. Отец ел окрошку. Он ест её утром, на обед, на ужин. Любит очень. Моя сестрёнка Женька тоже сидела за столом, вся перемазанная вишнями по уши, и брала ягоды прямо из тарелки руками.

– Добрый вечер! – сказал я с порога и на всякий случай дальше не пошёл.

– Что это? Кто это?.. Это ты? – спросил папа и перестал есть окрошку.

– Ага! – не отпирался я.

– Чем это от тебя?

– Я больше не буду, – сказал я. – Это я нечаянно.

– Он всегда! – вставила Женька. – Потом: «Нечаянно!»

– Я работаю… У меня свои неприятности, автоматическую линию налаживаю. А ты? Каждый день сюрпризы, – сказал папа.

– Это не сюрприз… Это философский камень, – сказал я.

– Он опять! – заныла на всю комнату Женька. – Без меня.

– Ещё тебя не хватало, – зажала мама нос пальцами.

– Камень нашли, – хныкала Женька. – А меня не позвали.

– Какой ещё камень! – разозлился отец. – Выйди! Дай поесть! Мать, открой окна! Проветрить надо. Не дом, а хлев!

Я вышел во двор. Больше меня в дом не пустили… Ужинал я один. Под навесом. И спать тоже лёг один. На раскладушке во дворе.

На небе светились звёзды. Я лежал… Теперь я знал, за что пытали алхимиков. И вовсе не за секрет! За запах. Мне и то трудно было дышать. Особенно с головой под одеялом… Где уж там рыцарям! Этого никто не выдержит.

Так я думал ночью, а утром оказалось, что совсем и не так. Об этом я узнал, когда проснулся.

Ещё во сне я почувствовал, что кто-то сопит у меня над ухом. Я открыл глаза – рядом на моей подушке лежала лохматая собачья голова. Собака сидела на земле, она была большая, но почему-то свою морду положила ко мне на подушку. Пёс смотрел на меня… Ласково смотрел, точно я был его лучшим другом.

– Чего тебе? Пошёл! – крикнул я на пса и замахнулся.

Пёс завилял хвостом. Тут я заметил ещё собаку. Уши у неё нависли на глаза, и она смотрела из-под ушей, как из-за занавески. Смешная такая собака, ноги короткие, кривые. Она тоже завиляла хвостом. Тоже обрадовалась, что я проснулся.

Я посмотрел на двор… И обалдел! Штук сорок собак. Не меньше. Наверное, с половины посёлка сбежались. Большие, маленькие, белые, чёрные, всякие. Они сидели, лежали, стояли… Они увидели, что я проснулся, и обрадовались, и запрыгали, и залаяли, заскулили, начали играть, и почему-то все меня обнюхивали.

Тут на крыльцо выбежал отец в одних трусах. Он за голову схватился, закричал на весь двор:

– Я на работу опаздываю! Мы сегодня автоматическую линию испытываем! Откуда столько собак? Кто их звал? Вот почему нам денег никогда не хватает.

Мама прибежала, Женька… Схватили метлы, веники, палки, стали размахивать вениками… Гнать собак. Поднялась суматоха. А собаки никуда не хотели уходить, разбегались, опять сбегались. Мы вышвыривали их за ворота, в сад, выгоняли через калитку, обливали водой, кричали на них, грозились, – они всё равно через минуту возвращались назад неизвестно откуда, лезли из-под раскладушки, из чулана, из-под крыльца, даже одна в комнату забежала и спряталась под кровать. Никто не мог догадаться, откуда столько собак взялось. Еле-еле выпроводили эту ораву на улицу.

Перед нашим домом получилась собачья выставка. Больше всего было дворняжек. Были и овчарки, таксы, пинчеры, фоксики… Собаки расселись на тротуаре, на дороге… Машины гудели, прохожие возмущались. Пришёл милиционер.

– Безобразие! – возмущались все.

Мама стала объяснять, что собаки не наши, чужие, что они просто пришли в гости, поиграть, что мы их не кормили. Что они скоро разойдутся и что её сын очень любит животных…

– Всё равно безобразие! – возмущались прохожие. – Приучили собак ходить в гости, так нечего выгонять их на улицу. Здесь транспорт… Дети…

– Знаешь что? – сказал отец. – Иди-ка отсюда со своими четвероногими друзьями. Иди, иди куда хочешь, только подальше от дома. Давай, давай! И с ними не возвращайся.

И я пошёл… И вся орава собак побежала за мной. Первым бежал огромный лохматый пёс, за ним вислоухий, потом всякие с хвостами, без хвостов… Самым последним бежал щенок. Он был совсем маленький, едва поспевал за нами, с трудом перебирался через канавы, повизгивал, но не отставал, точно без него было скучно. Когда я подошёл к дому Медведева, то увидел вторую половину поселковых собак. Ромка, соседи, бабушка только ещё начали выгонять их со двора.

– Куда ведёшь! – закричали на меня. – Своих-то не знаем куда девать, и ты ещё привёл банду!

– Я их не вёл, – сказал я. – Они сами прибежали… Когда наши собаки объединились, мы с Ромкой пошли к мосту.

– Только в Песковатку не заходите! – кричали нам вслед. – Там тоже собак целая пропасть. Идите в лес… Идите в поле!

Мы пошли по Хомутовскому мосту, потом по лугу. У самой опушки леса сели подождать отставшего щенка. Он прибежал тяжело дыша и повизгивая: устал.

Так мы и сидели… Собаки смотрели на нас, подходили по очереди, тёрлись мордами, ласкались по всякому.

– А ты говорил, что собаки будут бояться философского камня, – начал упрекать меня Ромка. Он сидел на пне, гладил моего лохматого пса.

– Эх, – я взял на руки щенка. Щенок обрадовался, лизнул меня прямо в нос. – Собаки – они умные. Они – друзья человека. Они оценили наше изобретение.

– Меня в дом не пустили ночевать, – сказал Ромка.

– Крепкий очень камень получился. Но это хорошо! – сказал я.

– Чего хорошего?

– Наверное, мы изобрели собачьи духи, вот что! Если бабкины овчарки бросятся на нас, мы дадим им понюхать пузырёк, они сразу привыкнут к нам. Понял?

Святая вода

В канаве три раза промяукала кошка. В ответ я засвистел по-щеглиному. Мы сошлись за продуктовым ларьком, чтоб никто нас не увидел с улицы.

– Сидят на цепи, грызут кости, – доложил я результат разведки.

Откровенно говоря, мне почему-то стратегический план вдруг перестал нравиться. Так я не умею – по плану. Если нечаянно, тогда ещё ничего: нечаянно шёл, нечаянно увидел чужие яблоки, нечаянно сорвал. Если поймают, по-честному скажешь: «Ой, дяденька, больше не буду! Я нечаянно!» А то всё по плану…

– Давай пойдём в другую сторону, – предложил я. – Заблудимся, куда-нибудь нечаянно залезем. Можно к Лидке…

– Нет, – ответил Медведев. – Если ты откажешься, так ты смалодушничал. Значит, у тебя нет силы воли, если ты не можешь сделать того, что задумал. Ты станешь вроде дезертира.

– Я не дезертир. Просто я передумал.

– Сегодня ты изменишь своему плану, завтра бросишь товарища в бою… – заявил Ромка.

Я расстроился. Кому охота бросать товарища в бою?

– Ладно, пошли! – согласился я. Зря, конечно, согласился.

Мы выглянули из-за ларьков.

На улице было спокойно: ни души. Из дома напротив доносились музыкальные гаммы – это Димка учился играть на баяне по самоучителю…

«Ти-ли… Ти-ли…»

Как не надоест? Если не умеешь играть, зачем баян покупать? Вот кому медведь на ухо наступил – Димке, а не мне.

Мы вышли на дорогу. Первым – Ромка. Пошли вдоль улицы. Около Агафьиного сада перепрыгнули через канаву. Две доски мы оторвали заранее. Они держались на гвозде. Тронешь – расползутся, как ножницы. Мы пролезли в сад.

Ветки у яблонь свисали до земли. Чтоб они не обломились, снизу их подперли подпорками.

Мы пошли, пригнувшись, за кустами крыжовника. Крыжовник я не люблю – он волосатый. Я повёл Ромку к белому наливу. Когда наш отряд приходил к бабке, чтоб взять над ней шефство, я «нечаянно» заметил, где рос белый налив.

Мы нагнули ветку… Яблоки были упругие, холодненькие. Живот холодило: рвали мы за пазуху.

Вначале рвали все подряд. Рвали, одним глазом на забор смотрели. Но собаки молчали.

Потом мы стали выбирать яблоки покрупнее…

– Давай груш нарвём, – предложил я. – Всё равно уж, если попадёмся, то и за груши влетит и за яблоки.

Мы прокрались к колодцу.

Никогда не надо спешить. Правильно говорят. Ромка торопился и налетел на пустое ведро. Ну и загрохотало! Как сто тысяч вёдер по железной лестнице покатились.

И бабкины собаки запрыгали на цепях, залаяли. Я бросился к забору. Подбежал… Но разве впопыхах найдёшь нужные доски? Потерялись, и всё. Я бегал вдоль забора, весь забор перещупал, пальцы занозил…

Ромка тоже не мог найти выхода.

– Доставай камень! – закричал Ромка. – Сгрызут!

– Груши… есть, – сказал я. – Камня нет.

– Куда дел?

– Потерял! В карманах места нет, груши лежат. Тут в доме открылась дверь, на крыльцо вышла Агафья. Её хорошо было видно, потому что на крыльце горела электрическая лампочка. Она подошла к перилам крыльца и крикнула:

– Кто там? Кто пришёл-то, отвечай!

И неожиданно от калитки донеслось:

– Агафья Петровна, встречай гостя.

– Иду, иду! – прогнусавила Агафья. – Цыц, дармоеды! Пошли на место! Пропасти на вас нет, окаянные!

Наверное, собаки очень удивились таким словам и замолчали.

Во дворе появился старик с лохматой бородой. Всё лицо у него было бородатое, до самых ушей.

– Кто пришёл? – толкнул меня в бок Ромка. От неожиданности я вскрикнул.

– Сообразил, – обиделся я. – Толкаешь. Не знаю кто. Таких бородатых в Усмани нет. Наверное, спекулянт, как и бабка. Приехал из города.

Гость и хозяйка прошли в дом. В крайней комнате зажёгся свет, и из сада было видно, что там стоял шкаф с зеркалом, телевизор на тумбочке, на стене висели иконы.

Лица у святых на иконах были сердитыми, точно они сердились, что им не дали досмотреть футбольный матч по телевизору.

Дед полез в карман и достал деньги. Бабка помусолила пальцы, пересчитала рубли.

– Факт, спекулянт! – сказал я.

Что потом было, мы уже не видели, потому что ползали около пустого ведра – искали философский камень. Шарить по земле было неудобно – за пазухой яблоки, когда нагибались, то яблоки упирались в колени и никак нельзя было по-настоящему согнуться.

Пузырёк нашёлся у колодца…

И опять не удалось удрать, потому что в сад вышла бабка. Мы упали на землю. Бабка направилась прямо к нам. В руках у неё была бутылка из-под кефира.

Она шла на меня… Я лежал и видел, как она подходит и становится все больше и больше, закрыла собой огни в доме. Я удивился, что бабка такая широкая. Потом догадался, что это юбка такая широкая, свет заслоняет.

«А может быть, она видит в темноте? – подумал я. – Как сейчас схватит!»

Она подошла.

Ещё бы минуточку, я бы вскочил и побежал к забору. Спасибо, бабка налетела на ведро. Я сообразил, что она ничего со света не видит. Идёт куда глаза глядят, и всё такое прочее.

Она подошла к бочке с водой.

– Слепая совсем стала, – прошамкала она. – Упасть можно, расшибиться. Так, так… крышечка… Темь-то какая, ни зги не видно.

Она сняла с бочки крышку, опустила в воду бутылку из-под кефира, забулькала вода… Бабка вытащила из бочки бутылку.

– Хватит? Достаточно! Пожалуй, многовато на семь-то рублей. Ох, грехи наши тяжкие!

И она вылила полбутылки прямо мне на спину. Безобразие какое-то! Когда она ушла, я разозлился:

– Что ж такое получается? И льют и льют! То пожарники, теперь бабка. Гриппом можно заболеть или воспалением лёгких. Как возьму ведро, пойду и тоже оболью Агафью!

Но Ромку волновало другое:

– Зачем бабка воды взяла? Коля, гляди, деду воду отдаёт. Она за воду столько денег взяла?

– Не за простую, за «святую», – сказал я.

– В бочке святая вода?

– Глупый! – Я даже забыл, что собирался идти обливать бабку. – Никакой святой воды нет, есть суеверие. У меня вся рубашка мокрая. Агафья-то считается знахаркой. Суеверная потому что… Вот. Весь посёлок знает. И в милиции… Наш отряд хотел её перевоспитать.

– Выходит, она обманула деда?

– Может, и обманула, только старики к ней сами ходят. Им говорят, чтоб не ходили, а они ходят. Разные заговоры от болезней выслушивают. Святая вода… Да я деду, когда был тимуровцем, принёс бы такой воды хоть целое ведро.

– Обманщица она! – сказал Ромка.

– Конечно!

– Тебе не стыдно?

– Чего стыдно?

– При тебе обманули доверчивого дедушку! Может быть, героя гражданской войны, может быть, первого пионера…

– Если он не соображает и в бога верит, разве я виноват? Если бы он был первым пионером, он бы не ходил к бабке.

– Но ты-то пионер!

– Это уже было нечестно: сам сюда затянул, план разработал и теперь кричит, что я пионер.

– У меня галстук дома лежит, – сказал я.

– Разве в галстуке дело? Дело не в галстуке. У тебя должна быть пионерская совесть…

– Совесть! – передразнил я. – Какая у нас с тобой совесть? Залезли в чужой сад. Наворовали две пазухи яблок – и про совесть вспомнили. Про совесть нужно было помнить, когда японскую карту смотрели. Вот когда… Пошли домой!

Но Ромка загородил дорогу.

– Высыпай яблоки!

– Отойди, не трожь!

– Высыпай!

– Хитрый… Свои оставил, а я бросай?

Медведев на минуту оставил меня в покое, выдернул из своих брюк майку. На землю посыпались яблочки. Я слышал, как они ударялись друг о друга. Целая горка. Беленькие. На них было грустно смотреть при луне.

Я был сильнее Ромки, но руки-то были заняты, он сумел выдернуть и у меня из брюк рубашку, и мои яблоки тоже посыпались на землю…

– Уйди! – просил я… – Сегодня ты у меня яблоки отнимешь, завтра ты отнимешь яблоки у младенца…

Ромка сразу притих. Совсем грустно стало в саду. И собаки больше не лаяли – устали, наверное. И яблоки под ногами… Упругие. Я ногой чувствовал.

– Гагарин никогда не лазил по чужим садам, – говорил в темноте Ромка. – Ты бери пример… Что же, мы должны быть вроде Агафьи? Зачем быть, как она? Зачем нам её яблоки? Неужели мы без них не проживём? Мы полетим с тобой на Луну…

Когда он начал про Луну, я не выдержал, высыпал яблоки. Все до одного. Одно, вернее – два, остались в кармане. Я, наверное, забыл про них… Пускай лежат. Остальные-то я высыпал.

– Чтоб бабка больше не дурачила людей, – разозлился я на все обстоятельства, – мы ей сюрприз сделаем. Такую «святую воду» сделаем!..

Я вынул из кармана пузырёк с философским камнем, открыл пробку и камень до последней капельки вылил в бочку.

– Эх! – сказал Ромка. – Камень-то, камень-то зачем вылил?

– Ничего! – вздохнул я. – Не жалей! Мы новый сварим. Пусть теперь бабка попробует святую воду продать! Понял? Ты понюхай…

От бочки пахло… не то сыром, не то ацетоном, может, и гарью. Трудно разобрать.

Сбор отряда

Конечно, я попался. Ведь говорил, что к Агафье лучше не лазить, лучше с ней не связываться. Впопыхах вместе с яблоками я оставил и тюбетейку. По тюбетейке меня просто было найти: внутри чернильным карандашом написана фамилия.

Агафья не пошла ни к отцу, ни к моей матери, она взяла яблоки, мою тюбетейку и снесла в штаб дружины.

– Меня славите по посёлку, – заявила она дружинникам, – посмотрите, что пионеры делают. Сад сплошь переломали. Может, в милицию подавать? Или сами разбирайтесь! Такие озорники пошли, такие озорники, что сладу с ними нет.

В штабе был Димка, электрик с мебельной фабрики. Он знал, кто я такой. Комсомольцы пришли в школу. Хотя были каникулы, ребята ухаживали за опытными участками. Знаете, какие у нас помидоры опытные растут в школе – во! Как яблоки, даже больше. В общем, собрался отряд. Не весь, конечно. Летом многие уезжают в деревни, в пионерские лагеря или ещё куда-нибудь. Кто был, тот и пришёл.

Я сидел у окна. Ребята перевоспитывали меня. На столе лежали тюбетейка и яблоки. Я хотел отказаться от тюбетейки, сказать, что чужая, но это было бесполезно, поэтому я молчал.

– Тише! – постучал карандашом по столу Борька. Он у нас самый умный – круглый отличник, и ещё… у него есть очки, он близорукий. – Мы должны разобраться. И постановить. Мало ли что кому хочется. Кто виноград любит, я – арбузы. Арбузы на бахче растут. Они скоро поспеют. Нужно терпеть…

Громче всех возмущалась Зойка Иванова, она говорила, что я опозорил школу и всю страну…

– Когда мы с Петренко сидели за одной партой, – сказала она, – он был честный. На него дурно влияет один человек, я не скажу кто, пусть Петренко сам сознается. Только пусть не врёт.

Придумала… Что ж, я должен встать и свалить вину на Ромку? Раз я попался, так сам виноват, – не нужно было надевать вечером тюбетейку. Что ж, я должен рассказать про стратегический план, про философский камень, про все тайны? Придумала… Чтоб не слушать её, я начал в уме отпираться.

Я представил, как мама с папой пошли в кино… Дома осталась Женька, взяла спички, начала играть. Я маленький тоже любил зажигать спички, и скатерть прожёг. Женька тоже. Любит баловаться, и вот она не прожгла, а подожгла нечаянно скатерть… И дом загорелся, приехали пожарники. Один пожарник сказал: «Безобразие!», второй: «Вон где горит!..» Заурчал мотор, и полилась вода, но было поздно…

– У нас дом сгорел, – сказал я. Так почему-то мне показалось, что у нас дом сгорел по заправде.

Ребята глаза вытаращили. Борька привскочил, у него очки чуть с носа не упали. Я бы тоже привскочил, если бы у него дом сгорел и ему жить негде было. Стало слышно, как в аквариуме плескались рыбы – хватали сушёных дафний.

– Врёт он! – закричала Зойка. – Я утром шла мимо, их дом стоял на месте.

– До чего же ты, Петренко, вруша, – сел на своё место Борька. – Сознавайся! Хватит обманывать!

– Их было двое, – наседала Зойка. – Один он не мог нарвать так много яблок.

– Ой, не мог, – обиделся я. Я обрадовался, что обиделся. Теперь пусть им будет стыдно, что они меня обижают понапрасну. – Ещё как мог, ещё больше мог, в сто раз! Кого хочешь спроси, мог или не мог! Скажите, мог я столько яблок нарвать один?

– Мог, мог! – закивали ребята. Они-то больше Ивановой понимали.

– Чего же она зря говорит? – показал я на Иванову. – Обижает человека.

– Не слушай её, – подмигнул Илюшка.

Он уставился на яблоки, точно первый раз в жизни их видел.

– Зелень есть вредно! – постучал карандашом по столу Борька.

– Что правда, то правда – вредно! – согласились Толя и Серёжа. Они были близнецами. Они были похожи друг на друга. Они, наверное, сами себя путали. Их всегда двоих выгоняли с уроков и матери записку писали на двоих: разве разберёшь, кто подсказывает – Толя или Серёжа.

– Я три года сидела за партой с Петренко, – никак не могла успокоиться Иванова, – он раньше никогда не рвал кислых яблок.

– Сама ты кислая! – ещё больше обиделся я. – Смотри какие!

Я взял одно яблочко, откусил, прожевал и не поморщился и погладил рукой по животу.

– Вкуснота!

– Неправда!

Зойка тоже схватила яблоко, откусила половину, сморщилась, закрыла глаза. Она нарочно морщилась, чтоб меня подразнить.

– Правда! – я схватил ещё яблоко.

Я съел, улыбнулся и двумя руками погладил себя по животу. Ещё взял яблоко…

– Коля, Коля, – сказал Илюшка, – ты не увлекайся!

– Жадина-говядина, – возмутилась Зойка. – Я же с тобой завтраками делилась. И конфеты давала… Забыл, да?

– А я тебе ничего не давал? Бери, если хочешь, угощайся! Яблоки сладкие – белый налив. Бери, кто хочет, угощайтесь.

– Стойте, остановитесь! – закричал Борька, – Ребята, сбор отряда продолжается. Не хватайте! Мы должны… Петренко мою служебную собаку испортил. Я воспитываю служебную собаку. Знаете, что это такое? Служебная собака спасла в пургу живого почтальона, ещё собака нашла целого преступника. А Петренко и Медведев увели собак в лес… И моего Тузика тоже водили. Теперь у Тузика уши не стоят. И вообще теперь никто не знает, какой он породы.

Ребята жевали яблоки, слушали Борьку… У Илюхи карманы оттопырились – наверняка штук десять схватил.

– Никто не знает, какой он породы, – грустно повторил Борька: Борьке не осталось ни одного яблочка.

– Как так… никто не знает… Тузика? – спросил Илюшка.

– Не знает, – ответил Борька.

– Ты нам покажи. Мы сразу определим.

– Тузик! Тузик! – позвал Борька.

Тузика нашли в ящике, где зимой спал ёжик. Тузик тоже спал на подстилке из мха и ваты. У него смешно торчал кончик языка. Это был тот самый щенок, который бежал за нами с Ромкой, повизгивал, когда через канавы перебирался.

Ребята посадили Тузика на стол, начали спорить. Тузик кусал за пальцы, рычал, прыгал…

– Щенок зарегистрированный? – спросили у Борьки.

Щенок оказался незарегистрированным.

– Тогда ясно, почему никто не знает, какой он породы, – закричали ребята. – Надо Тузика свести к собаководам. Там определят. Повели его в ДОСААФ?

Решили идти к собаководам немедленно: нельзя же воспитывать служебную собаку, не зная, какой она породы!

– Что же мы решим с Петренко? – спросила Зойка. Вот до чего вредная! Чего пристаёт? Все уже забыли про яблоки, а она помнит.

– Он больше не будет, – сказал Илюшка.

– Не буду! – пообещал я.

Мы пошли по улице. Тузик бежал первым, я шёл последним. Хотя сбор отряда окончился, я всё ещё расстраивался. Иванова виновата. Чего она спрашивала про Медведева, что, разве не понимает? Если бы я сказал про него, я бы был ябедой. Она сама никогда про меня не сознавалась. Мы однажды подрались, и я замком от портфеля оцарапал ей щёку. Её мать спрашивала: «Кто тебя, дочка, кто обидел?» Зойка показала мне кулак, но не созналась. Если бы она была мальчишкой! С ней бы дружить можно было.

Вдруг из-за угла выбежал Ромка. Он догнал нас, потянул меня за рукав.

– Поговорить надо, – сказал он. Ромка тяжело дышал.

– Вот и второй явился, – обрадовалась Зойка. – Сознайся, ты лазил к Агафье? Ну, сознайся? Если ты не трус. Можешь сказать правду? Лазил?

– Могу… лазил, – признался Медведев.