Текст книги "Дело Марины Мнишек"

Автор книги: Михаил Роговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Выходит – и по времени и по всему: та машина, что сбила, повернула обратно.

– Выходит, товарищ майор… Я уже свободен? Можно уезжать? План все же…

– Конечно… Езжайте.

Валентина почувствовала: на руку ей упала тяжелая прохладная капля. Она глянула в небо, и тотчас ей на щеку, на нос упало еще несколько капель. Валентина зажмурилась. В желтых лучах автомобильных фар посверкивали частые дождинки… «Интересно, – подумала она, – в лучах дождинок кажется намного больше, чем их падает на руки, на лицо…»

Майор тоже глянул вверх.

– Ливень будет! – сказал он. – Валентина Дмитриевна, может быть, вы тоже поедете на такси? Событий новых не предвидится, главное вы уже посмотрели… Нам тут долго еще, а вам зачем мучиться?

– Товарищ майор! – позвал из машины сержант-радист.

– Не по-дружески будет, Иннокентий Петрович, – возразила Валентина. (Я отказалась ехать домой, как будто предчувствовала, что не все еще случилось в эту ночь! Майор ошибся вдвойне – и насчет ливня, ливня так и не было, да и мелкий дождь скоро перестал, я и не заметила когда, – и насчет событий он ошибся…)

– Валентина Дмитриевна!

Валентина оглянулась (она смотрела вслед отъехавшей «Волге»). Майор поспешно влезал в кабину милицейской машины, он показал на заднюю дверцу:

– Валентина Дмитриевна, скорее…

– Что случилось?

– Полезайте в машину, не мешкайте!

Милиционер-радист протянул Валентине руку.

– Вот сюда, – показал он. Валентина села на металлическую скамью, заглянула в окошко кабины. Дверцу в кабине майор не захлопнул. Сидящий рядом с ним водитель в милицейской форме ритмично давил ладонью на сигнал. В желтых лучах фар нервно посверкивали дождинки, машина тревожно, призывно гудела. К ней бежали люди.

ГЛАВА 3

Свернув с Северного полукольца на Зареченский тракт, машина пошла со скоростью сто километров, – Валентина время от времени заглядывала через окошко в кабину и видела светящийся зеленым спидометр, шофера, неотрывно смотревшего в ветровое стекло, по которому равномерным маятником двигался «дворник», размазывая по стеклу дождинки, и Пахомова – он сидел закрыв глаза, но не дремал: стоило шоферу двинуться, переменить позу, как майор поднимал веки и тоже внимательно смотрел на посверкивающие за стеклом дождинки, летящие на желтый свет, словно ночные мотыльки на лампу. Вот уже двадцать минут оперативная группа была в пути, получив по рации сообщение поста ГАИ на пятидесятом километре: там видели груженную яблоками машину ГАЗ-51, она свернула в станицу Верхнюю и сейчас находится во дворе у ее водителя.

Кто-то из сидевших против Валентины чиркнул спичкой, поднес ее к зажатой в зубах сигарете, – пламя осветило курносый нос и скулы.

– Лампочка у нас перегорела, так что ставлю тебя в известность, Волынский, – с нами девушка, – подал голос Есенов.

– Прошу прощения.

– Курите, курите, что вы… – возразила Валентина.

Но Волынский успел уже дунуть, спичка погасла.

– Ничего, пускай воздержится, – сказал Есенов. – Пачка сигарет убивает даже лошадь.

Потом он спросил, уже не шутя:

– Как, считаешь, наши дела?

– Как говорят в Одессе: «спасибо, плохо».

Валентина улыбнулась: кажется, она припомнила этот курносый нос в веснушках – в дежурке на койке у стены, почти касаясь рыжей макушкой ящика ревущего телевизора, сладко спал, посапывая, лейтенант – она еще подумала тогда: «Вот нервы!» (Она улыбнулась сейчас его словам. Она не знала, не могла знать, какую роль суждено ей сыграть в судьбе этого человека, курносого, неунывающего Волынского – лейтенанта милиции Волынского – и при его жизни и после смерти, после его гибели на опушке леса, когда он схватится один на один с преступником и упадет на снег бездыханным, – это произойдет не во время расследования этого дела, а потом, много времени спустя, она уже успеет написать и подарить ему журнал со своей повестью, – только потом это случится, а еще позже полковник передаст ей рукописи погибшего лейтенанта, и она прочтет их, и долг повелит ей стать его соавтором).

– Я серьезно, – сказал Есенов.

– И я серьезно. Что уж хорошего, когда не обнаружено никаких документов. Пойди, установи имя… А ляжет это на меня, ты знаешь. Что же хорошего?..

Неожиданно «выстрелил» мотор и так громко, что Валентина вздрогнула. Стало тихо, словно все к чему-то прислушивались.

– А покойный был человеком смелым, – прервал молчание Волынский.

– Почему ты так думаешь? – спросил старший лейтенант.

– Имея в кармане полторы сотни, он шел не по шоссе, где хороший обзор, а по узкой асфальтовой дорожке! С одной стороны кусты, за ними пустынное шоссе, а с другой – в трех шагах темный парк, место глухое…

– Смелый, а так рванул через кусты напролом, что все ветки поломал, сигарету выронил.

– Да, сигарета его. «Орбита»… Видно, только собрался закурить, в рот сунул – и тут что-то его напугало…

Он замолчал. Валентина уже решила, что разговор оборван, но Волынский заговорил снова.

– И смелый испугается, когда в парке ветка вдруг хрустнет – каждый куст на притаившегося человека похож… Мало ли?..

Молчание. Волынский снова заговорил первым, видно, загадка происшедшего на шоссе мучила его.

– Человек с такой суммой в аэропорту – нормальное дело. А если он идет среди ночи в противоположную сторону, да еще не по шоссе, а по глухой дорожке? И один… Если бы шел с кем-то, можно представить: люди прогуливались – вышли из аэропорта, погуляли, поговорили, назад вернутся… Но мы же все осмотрели, никаких следов спутника. Остается предположить – он шел один. И не прогуливался, а именно шел куда-то… Куда? Если не побоялся выбрать глухую дорожку, значит ходить в это время здесь – дело для него привычное, даже каждодневное… Домой он шел, вот куда!

– Положим. А дальше?

– А дальше вопрос: откуда шел? Если это дело было для него каждодневное, то естественно, что шел с работы. С зарплатой в кармане… Надо выяснить, где здесь поблизости работа такая, чтобы ночью с нее возвращаться – раз, и где на такой работе вчера зарплату выдавали – два.

– Вот ты и нашел себе дело… Начать надо с аэропорта – работает он круглосуточно, и дорожка асфальтированная прямо от него тянется.

– Начать надо с аэропорта… – согласился Волынский.

Автомашина затормозила, в кабине щелкнула дверца.

Валентина обернулась, вытянула в окошко.

– Что там, Валентина Дмитриевна? – спросил Есенов.

– Двое в милицейской форме. Майор подошел к ним.

– Гаишники. В станицу заворачивать будем.

– Да, у них мотоцикл с коляской. Садятся.

Снова щелкнула дверца в кабине, послышался треск мотоцикла. Валентину прижало к старшему лейтенанту – машина сворачивала.

Машина двигалась не по асфальту, значительно медленней, мягко переваливаясь с боку на бок. Пока Валентина прислушивалась к разговору Волынского и Есенова, ей казалось, что тревога и напряжение оставили ее, но сейчас они возвратились с новой силой.

– Сколько отсюда до станицы? – спросил Волынский Есенова.

– Два километра.

Мотор шумел в тишине громче обычного. Есенов завозился с чемоданом, который он таскал с собой повсюду (позже Валентина узнала, что это был так называемый «следственный чемодан»).

Из машины выбрались у двухэтажного кирпичного дома с железной вывеской над темными окнами. Валентина разобрала надпись: «Сельмаг». Здесь остались радист с водителем и один из мотоциклистов, остальные пошли по улице вверх. Шли молча, почему-то гуськом, впереди коренастый казах, ехавший в мотоциклетной коляске, за ним высокий, чуть сутуловатый Пахомов.

– Валентина Дмитриевна, – негромко позвал Пахомов.

– Я здесь.

– Держитесь рядом.

Через два квартала свернули в переулок. Здесь росли могучие пирамидальные тополя и было еще темнее. Шедший впереди коренастый лейтенант из ГАИ остановился, молча показал на соседний дом, одноэтажный, с высокой острой крышей и деревянным крыльцом. На улицу выходило три окна, закрытых ставнями, за ставнями было темно.

Едва подошли отставшие, во дворе басовито пролаяла собака, зазвенела цепь.

Было слышно – собака добежала до ворот. Она залаяла снова, уже не переставая, злобно, чуя чужих. Во дворе напротив тоже раздался лай.

Таиться теперь не имело смысла. Пахомов подал знак Валентине оставаться на месте. Волынский и следователь прокуратуры подошли к воротам, Есенов – к окнам, Пахомов и лейтенант из ГАИ поднялись на крыльцо. С Валентиной остался только доктор.

Пахомов громко постучал в дверь – раз, другой. Немного подождал, постучал еще.

Все прислушались.

Лейтенант нетерпеливо переступил с ноги на ногу, решительно ударил кулаком, дверь задрожала.

Снова прислушались.

Есенов привстал на носки и ладонью несколько раз постучал по крайней ставне.

Собака во дворе, надрываясь от лая, металась вдоль забора, бряцая целью.

– Всю станицу разбудим, – сказал лейтенант из ГАИ.

Действительно, лай теперь несся со всех сторон.

Пахомов приложил палец к губам: за дверью послышался осторожный шорох, потом легкий скрип.

– Кто здесь? – испуганно спросил женский голос.

– Вы что – поумирали там? – крикнул лейтенант. Видно, он волновался и говорил с сильным акцентом. – Почему не отзываетесь?

– А кто вы?

– Откройте, милиция.

– Какая еще милиция среди ночи!

– Автоинспекция. Откройте.

– Так бы и сказали: инспекция! Сейчас открою, оденусь только.

Снова за дверью что-то скрипнуло.

Прошла минута, две… Дверь не открывали, за ставнями по-прежнему было темно.

Лейтенант снова забарабанил в дверь. Неожиданно собака во дворе замолкла, но тотчас опять залаяла еще злобней и неистовей. Скрипнули ворота…

В том, что произошло через мгновение, Валентина разобралась уже после. Каждый из них запомнил лишь свое, и только общий рассказ помог восстановить события в целом. А случилось вот что: во дворе неожиданно взревел мотор автомобиля, ворота распахнулись и в желтом свете фар метнулась длинная, черная овчарка. Если бы она сбила с ног бросившегося к воротам Волынского, они оба оказались бы под колесами грузовика. Но Волынский успел инстинктивно отклониться, овчарка вцепилась ему в плечо, и почти тотчас грузовик ударил, сорвал ее крылом. Собака отчаянно взвизгнула.

– Стой! – закричал Пахомов и побежал за грузовиком. Остальные кинулись за ним.

Валентина выбежала из переулка на улицу, но грузовик с яблоками был уже далеко, за сельмагом. «Эх, упустили!» – она почувствовала, что силы покидают ее.

– Руку? – услышала она и увидела Волынского, протягивающего ей руку.

– Скорее, скорее… – упрашивал Волынский.

Они прибежали предпоследними. Последним был доктор, он держал шляпу в руках и тяжело дышал.

– Все? – нетерпеливо закричал лейтенант ГАИ, высовывая голову из кабины. Рядом с водителем вместо Пахомова теперь сидел он; майор, первым добравшийся до сельмага, уже преследовал грузовик на мотоцикле.

Лейтенант захлопнул дверцу, машина рванулась с места.

Усидеть на скамейке было теперь невозможно. Валентину, Волынского, радиста, Есенова, доктора – всех швыряло из стороны в сторону и друг на друга, пока машина не выбралась на Зареченский тракт.

Валентина заглянула через окошко в кабину – стрелка спидометра показывала сто двадцать.

– Ну что, Валентина Дмитриевна? – спросил Есенов.

– Пока не видно.

– Ничего, догоним. Грузовик тяжелый, с яблоками, а у нас скорость.

Валентина нащупала и пожала в темноте руку Волынского.

– Спасибо за помощь.

– Воображаете, что встретили положительного героя?

Валентина рассмеялась.

– Как вас зовут?

– Евгений.

– А меня Валентина.

– Ты что все плечо трогаешь? – с тревогой спросил Есенов Волынского. – Овчарка прокусила?

– Нет, на погон попала. Гимнастерку только всю разорвала!

– Это точно? – вмешался доктор. – Даже если ца’апина, нужно п’ижечь йодом.

– Ничего, ничего… Ты скажи другое, Есенов. Теперь водитель будет отпираться, что наехал на человека. Вмятины, царапины на машине? Это, скажет, от собаки… Надо же мне было так неудачно дернуться. Досадно.

– Докажем. На пиджаке у сбитого, на спине – следы краски от машины… Валентина Дмитриевна, выгляните, пожалуйста, еще раз.

– Догоняем!

– Что я говорил! – воскликнул Есенов.

Все задвигались.

– Номер грузовика АТП 14-72, – сообщила Валентина.

– А что майор?..

– Мотоцикл рядом с грузовиком, будто приклеен к заднему колесу. Майор привстал в коляске… Что? – Валентина вскрикнула. – Он бросил!..

– Что бросил?.. Кто?..

– Минуточку терпения, – попросил радист и, придерживая обеими руками наушники, прислушался.

– Майор приказывает остановить машину, подобрать предмет, который брошен с грузовика, – прокричал он.

Машина затормозила, дала задний ход.

Все, кроме водителя и радиста, вылезли из машины и разбрелись по шоссе. В темноте сверкнули тонкие лучики карманных фонарей.

– Так мы будем искать всю ночь. Разверните машину, надо осветить весь участок! – крикнул Есенов.

Машина развернулась.

«Предмет, выброшенный из машины», оказался поллитровкой от «московской». Нашел ее доктор. Он шел вдоль обочины и вдруг увидел застрявшую в кустарнике бутылку. Бутылка была не повреждена, заткнута промокшей бумажной пробкой. Водки в ней оставалось еще порядочно.

– Нашли, – с облегчением сказал лейтенант ГАИ и пошел к кабине.

– И чего он решил ее выбросить? – недоуменно спросил Есенов, принимая от доктора бутылку. – Если выпил, мы и так узнаем.

– Время, время… Товарищи, время.

Валентина тоже была мыслями там, с майором.

Мотоцикл и грузовик шли рядом – Пахомов мог привстать в коляске и, опершись ногой на заднее сиденье мотоцикла, дотронуться до кабины грузовика. Теперь достаточно было водителю там, в кабине, слегка повернуть руль – и грузовик сомнет мотоцикл. «Пора!» Пахомов успел подумать, что если дверца грузовика заперта изнутри, тогда все осложнится, – придется, стоя на подножке, попробовать выбить стекло рукояткой пистолета. Он снял фуражку и привстал в подрагивающей коляске.

Дверца оказалась незапертой. Она легко открылась, и Пахомов головой вперед ввалился в кабину грузовика. Он увидел баранку, вцепившуюся в нее костлявую бледную руку водителя – и в то же мгновение от сильного удара в скулу чуть не вывалился в открытую дверь. Он мотнулся головой назад и взмахнул руками, но успел ухватиться левой рукой за руль и почувствовал, как рот его наполняется солоноватой, с привкусом железа слюной.

Хотя он крепко держал руль, руль поворачивался. Пахомов одним глазом, мельком глянул в ветровое стекло и понял, что грузовик свернул на Старый Зареченский тракт. Грузовик затрясло, зашвыряло. Пахомов уже пришел в себя. Взмахнув руками, он выронил пистолет и теперь пошарил свободной рукой по сиденью: пистолета не было. Водитель ему не мешал. Пахомов посмотрел сбоку в худое, крысиное лицо с черной ниточкой усов, увидел отчаянные, на все готовые глаза, и перевел взгляд на ветровое стекло: в желтом свете фар он рассмотрел совсем близко железнодорожный переезд и закрытый полосатый шлагбаум.

Пахомов сразу забыл про пистолет – грузовик собьет шлагбаум, поезда пока не видно, но он может вот-вот подоспеть, – тогда грузовик врежется в него! Ему показалось даже: он слышит приближающийся в темноте перестук колес. Водитель перехватил взгляд, стал плечом отжимать Пахомова в угол. Времени уже не было даже на то, чтобы успеть подумать: «Ключ зажигания, выдернуть ключ зажигания!..» Пахомов слегка отстранился и резко, коротко ударил ребром ладони по открытой, чуть наклоненной шее водителя.

ПРОТОКОЛ

допроса подозреваемого Антипова И. Ф.

25 августа 19… года, город А. Инспектор уголовного розыска Управления внутренних дел лейтенант Волынский допросил в качестве подозреваемого, с соблюдением статей (перечисляются соответствующие статьи УПК – уголовно-процессуального кодекса) нижепоименованного.

Фамилия, имя, отчество – Антипов Иван Федорович.

Год рождения – 1944.

Сведения о паспорте и других документах, удостоверяющих личность – при себе документов не оказалось.

Место рождения – станица Верхняя, Зареченского района, А-ской области.

Место жительства – станица Верхняя, улица Стремянная, 6.

Национальность – русский.

Семейное положение – женат, 1 ребенок.

Образование и специальность – 7 классов, курсы шоферов. Шофер.

Занятие – работает в должности шофера на автобазе совхоза «Заря».

Партийность – беспартийный.

Судимость – не судим.

Получив разъяснения о своих правах и будучи уведомлен, что подозревается в наезде на человека на Северном полукольце в районе Нового парка, в результате чего потерпевший скончался, Антипов по существу дела показал следующее:

24 августа с. г., примерно в половине десятого вечера он приехал на грузовой машине АТП 14-72, на которой всегда работал, в сад совхоза «Заря», где машину загрузили яблоками для отправки на А-ский плодоконсервный комбинат. Загрузку производили сам Антипов и рабочий совхоза Чернов Василий Степанович, при этом присутствовал кладовщик совхоза Женько Иван Трофимович. После окончания загрузки Женько попросил Антипова подвезти его по дороге в станицу Верхнюю, где он проживает. Доехав до дороги в станицу, Антипов остановил грузовик и высадил Женько, а сам поехал по Зареченскому тракту дальше, по направлению к городу, и так выехал на Северное полукольцо. Когда он высаживал Женько, то посмотрел на ручные часы и хорошо запомнил, что часы показывали десять.

На Северном полукольце встречные машины Антипову не попадались. Ехал он со скоростью 80—90 километров, по правой стороне, метрах в полутора от края шоссе. Хотя собирался дождь, видимость была хорошей, фары были включены на дальний свет. Антипов ехал по Северному полукольцу минут пятнадцать, когда из кустов на шоссе выскочил неизвестный мужчина. Расстояние от мужчины до грузовика было не больше двух метров. Антипов только успел нажать на тормоз, как машина ударила мужчину радиатором и протащила его несколько метров, пока не остановилась.

Мужчина из кустов не вышел, а выскочил. Он смотрел не на грузовик, а в противоположную сторону, как бы имея намерение поскорее перебежать шоссе наискосок. Грузовик ударил его сзади.

После того, как Антипов остановил машину, вышел из кабины и нагнулся над сбитым, он заметил, что у мужчины были длинные седые волосы и лежал он на животе. Антипов взял его за плечо и, чуть повернув, увидел, что мужчина не дышит. Антипов испугался и подумал, что помочь ничем не может, ему же самому следует побыстрее скрыться, пока на шоссе никого нет и никто ничего не видел. Антипов возвратился в кабину и, развернув грузовик, поехал прямо домой, в станицу Верхнюю.

Он загнал машину к себе во двор. Дома он рассказал о случившемся своей жене Антиповой Таисии Дмитриевне. Он был сильно испуган, и жена, чтобы его подбодрить, достала из шкафа и открыла поллитровую бутылку «московской». Он выпил стакан. До того, в течение дня, Антипов водки не пил – ни днем, ни вечером, ни в поездке. Наезд он совершил в трезвом состоянии.

Выпив водки, Антипов снял пиджак, где находились его паспорт, водительские права и другие документы, и пошел во двор осмотреть машину. Во дворе услышал, что пришла милиция. Он не ожидал ее, вспомнил, что только сейчас выпил водки, и решил, что теперь не сможет доказать, что сбил человека случайно. Антипов предупредил жену, схватил початую бутылку водки, потом вскочил в грузовик и пытался на нем скрыться. Он хотел уйти от милиции и переждать где-нибудь, пока улетучится у него запах водки, после этого он намеревался явиться в милицию с повинной. Бутылку с водкой Антипов выкинул в окно кабины.

Когда Антипов увидел, что его нагоняет милицейский мотоцикл, то совсем потерял голову. Несмотря на приказ с мотоцикла, он не остановил грузовик и оказал сопротивление сотруднику милиции, когда тот проник к нему в кабину. Увидев железнодорожный переезд и закрытый шлагбаум, он подумал, что теперь уже все пропало, и принял решение разбить машину и разбиться самому.

На плодоконсервный комбинат Антипов поехал с вечера, потому что теперь сезон, когда все пригородные хозяйства сдают на комбинат яблоки, и если с вечера не занять очередь, то можно простоять на жаре весь следующий день. Принимать яблоки на плодоконсервном начинают с 7 часов утра.

Протокол мною прочитан, записано верно, в чем и расписываюсь.

Антипов.

Допросил Волынский.

ГЛАВА 4

Полковник Искаков откинулся на спинку стула и поморщился от боли. Он постарался принять удобное положение, но печень болела, хотя он не нарушал в эти дни диету. Но знал, почему она болит: он нервничал, предстоял неприятный разговор. «Неприятный» – не то слово, разговор предстоял тяжкий. Лейтенант Алексеев был и смел и умен, но какое это имело теперь значение: он нарушил закон. Полковник помнил, как Алексеев явился впервые представиться ему, их было четверо только что окончивших высшую школу МВД – Алексеев, Есенов, Волынский и Митько. Все они, в том числе и Алексеев, оказались перспективными работниками, но теперь никакие его положительные качества значения не имеют… Наверно, все так и было, как он пишет в рапорте, наверняка было: задержанный провоцировал, но он, Алексеев, не имел права, не смел сделать того, что сделал! Он, призванный стоять на страже закона, – это его долг, его работа, прямая работа, главное в его работе! – сам преступил закон, и здесь нет, не может быть никаких извиняющих обстоятельств.

Искаков достал из ящика письменного стола пузырек, вытряхнул на ладонь желтую таблетку и проглотил. Таблетка застряла в горле, пришлось налить из графина стакан воды.

Искаков запер свой кабинет и направился по длинному коридору, освещенному лампами дневного, а на самом деле фиолетового света, к Пахомову.

Он постучал в дверь и, не задерживаясь, – его ждали – открыл. Увидев полковника, Пахомов и лейтенант Алексеев поспешно встали.

– Садитесь, – разрешил полковник и прошел к покрытому синим сукном столику. Он посмотрел на продолжавшего стоять Алексеева и подумал, что за эти три дня лейтенант заметно осунулся. Искаков решил, что следует сказать только главное.

– Прошу подать рапорт с просьбой уволить из органов, – сказал он.

Алексеев не возразил.

Полковник знал, что Алексеев понимает его – иначе нельзя. Все же он спросил:

– Есть возражения?

– Нет.

Лейтенант вел себя молодцом. Но это и было самое тяжкое в разговоре, что лейтенант вел себя молодцом…

Искаков перевел взгляд на Пахомова, на его заклеенную пластырем крест-накрест скулу с выступающим сейчас желваком. О чем сейчас думал Пахомов, Искаков тоже знал – что Алексеев способный, очень способный работник, что он ведет себя молодцом, но полковнику не требовалось этого объяснять… Однако закон есть закон, и Алексеев нарушил его!

– Закон есть закон, – сказал Искаков вслух и этим объяснил все, заканчивая разговор.

– Разрешите идти?

– Погодите… – остановил Алексеева Пахомов и обратился к полковнику: – Лейтенант Алексеев сейчас выполняет ответственное задание.

Искаков не ответил.

– Может все сорваться…

– Будь по-вашему, – согласился Искаков и повернулся к Алексееву. – Подадите рапорт после завершения операции.

«Вот и весь разговор», – подумал Искаков, но легче ему не стало. Пахомов осуждает его? Искаков знал, что нет, Пахомов не осуждал, Пахомов все понимает не хуже, чем он сам. И все же…

Пахомов молчал.

– Девять часов, приглашай людей, – первым заговорил Искаков. (Он был прав и поэтому считал, что должен заговорить первым).

Пахомов стал звонить по телефону.

– Валентина Дмитриевна еще не уходила с вечера, – сказал он, кладя наконец трубку. – Я обещал ей разрешить присутствовать на разборе дежурства. Не возражаешь? Она сейчас у Волынского.

– Пусть присутствует.

Когда Валентина и Волынский вошли к Пахомову, в небольшом кабинете майора собрались уже все участники оперативной группы.

– Валентина Дмитриевна, – окликнул Есенов и показал на свободные стулья рядом.

Полковник тоже встретил приветливо.

– Здравия желаю. – Он поднялся ей навстречу и протянул руку. – Вижу, наши уже признали вас. Это хорошо.

Как всегда, когда с ней разговаривал полковник, Валентина немного смутилась.

Она и сама не знала почему. Вряд ли на нее производил впечатление его чин: Валентина была журналисткой, а значит, была выше всяких чинов, впечатления они на нее не производили и разговору с человеком не мешали. Значит, возраст?.. Может быть. Искаков был старше ее на пятнадцать лет, голова у него уже седая (почти седая), но он был высокий, стройный, подтянутый и глаза у него еще молодые – Валентина каждый раз не могла определить для себя, как ей держаться с Искаковым.

– Товарищи по оружию, – сказала она. – Всю ночь была с ними на дежурстве.

– Да, хлопотное выдалось. Мне говорили, вы не сомкнули глаз… Но что значит молодость – совсем незаметно.

Валентине села у окна рядом с Есеновым.

– Митько, – представил ей Есенов своего соседа, смуглого, серьезного старшего лейтенанта. – Наш Саша Митько.

– Александр Митько, – поправил старшин лейтенант, привставая.

Валентина улыбнулась ему, перевела взгляд на полковника.

Ей было неприятно, что Искаков заговорил о ее молодости. Сам полковник выглядел сегодня необычно усталым, немолодым. Щеки у него были бледны, даже с желтизной – или ей так казалось, оттого что за окнами было по-утреннему солнечно и зелено и свет из окна падал прямо на полковника. Он сидел сейчас, склонив седую голову, внимательно читал какие-то бумаги в папке, которую вынул из сейфа Пахомов. (Вот уж кого она всегда воспринимала немолодым, хотя удивительно – ведь Пахомов на два года моложе полковника! Но такой уж он: одного роста с Искаковым, а кажется намного ниже, потому что сутулится, и от мясистого носа у него к уголкам рта тянутся глубокие морщины, отчего лицо кажется скорбным и пожилым, и глаза у Пахомова тоже суровые и немолодые. Валентина иногда сердится на него за невнимание, но, в сущности, она мирится с этим невниманием, как когда-то в детстве мирилась с тем, что родители не могут все время заниматься ею, что у них есть свои, взрослые дела).

Валентина думала о своем, а Волынский, Есенов и Митько, извинившись, занялись своим разговором: Валентина была благодарна им, что они не развлекают ее.

– Ну что с Алексеевым? – шепотом спросил Волынский. – Вы его видели?

Есенов ответил, что сейчас говорил с ним.

– Ну как?.. Пахомов попросил меня срочно выяснить насчет одного телефона, я не мог выйти к вам… Как?

– Полковник предложил ему подать рапорт об увольнении.

Волынский присвистнул.

– Тише ты!.. – сердито одернул Есенов.

– Василий этого ожидал, – сказал Митько.

– Мало ли чего ожидал! – Волынский с досадой хлопнул ладонью по колену. – Валентина Дмитриевна, извините… Можно мне пересесть на ваше место? (Валентина сидела между ним и Есеновым и мешала темпераментному Волынскому; они поменялись местами). Я пойду к полковнику. Только закончится эта петрушка, – Волынский показал на собравшихся, – и сейчас же пойду! Ты пойдешь со мной, Есенов?

– Порох!

Валентина теперь краем уха прислушивалась к их разговору – они поминали полковника и Пахомова…

– Ты тоже пойдешь с нами, – Волынский резко повернулся яйцом к Митько.

– Конечно, пойду, – Митько коротко вздохнул.

– Идти пока не надо, – вмешался Есенов. – Полковник согласился отсрочить подачу рапорта.

– Ай да Пахомов! – обрадовался Волынский. – Это реальный шанс – отложить до выполнения задания. А там… победителей не судят!

– Такие, как полковник, судят и победителей… – хмуро возразил Есенов. – Извините, Валентина Дмитриевна, совсем вас забыли.

– Что-то случилось? – спросила Валентина.

– Да… С нашим товарищем.

Валентина увидела, что лица у всех троих сразу же замкнулись. Она не стала расспрашивать.

Пахомов застучал карандашом по графину.

– Волынский, прошу тишины, – строго предупредил он.

– А я как раз сейчас молчу, – совсем по-студенчески, обиженно отозвался Волынский. Пахомов не ответил.

– Разрешите начать, товарищ полковник? – спросил он Искакова.

– Начинайте.

Пахомов («а он не седой», – удивилась Валентина) стал докладывать о вчерашних происшествиях.

Полковник слушал, иногда согласно кивал головой, несколько рассеянно, потому что не переставал одновременно просматривать бумаги в лежащей перед ним папке. Главным событием дежурства, естественно, были наезд на Северном полукольце и задержание водителя автомобиля Антипова. Но в изложении Пахомова и эти события выглядели будничными, неинтересными, рядовыми. Валентина понимала, что с подобными происшествиями и Пахомову, и Волынскому, и всем остальным приходится иметь дело часто, но все равно – подвиг есть подвиг, а то, что совершил Пахомов, забравшийся на ходу в кабину мчавшегося по шоссе автомобиля, – подвиг. Пахомов же упомянул об обстоятельствах задержания как-то вскользь, мимоходом, точнее, квалифицировал это событие на юридическом языке и только. «Все же я была права вчера, – думала Валентина, – все они здесь отличные человеки, но сухари сухарями».

Полковник тоже не интересовался «обстоятельствами задержания», он не задал ни одного вопроса, а достал из конверта пачку денег – как видно, тех, что были изъяты у покойного, – и стал рассеянно просматривать ее, Валентина сказала бы – стал пересчитывать деньги, потому что при этом он едва заметно (но достаточно заметно) зашевелил губами.

Когда Пахомов закончил докладывать, полковник спросил, что предпринимается для опознания трупа.

На вопрос отвечал Волынский:

– Вначале предполагалось опросить жителей в районе происшествия, – сказал он вставая, – если, разумеется, раньше не поступит соответствующего заявления об исчезновении человека. Предполагалось также произвести опрос на окрестных предприятиях – есть признаки того, что потерпевший жил и работал где-то неподалеку от места происшествия.

– Предполагалось вначале, – а теперь? – перебил полковник. – Меня интересует, не что вы предполагаете, а что будете делать.

– Появилось новое обстоятельство, товарищ полковник. Вчера на месте происшествия, изъяв у потерпевшего записную книжку, мы было решили, что она не заполнена, новая… Но сегодня утром при повторном осмотре в ней была обнаружена карандашная запись. Книжка имеет алфавит – для адресов и телефонов. Так вот, на обороте страницы на букву «а» карандашом записан номер телефона.

– И фамилия владельца?

– Телефона?.. Нет, только номер… Полагаю, что это номер телефона какого-то учреждения: по поручению товарища майора я просмотрел в телефонном справочнике фамилии всех индивидуальных абонентов на букву «а».

– Ну, это как сказать, если телефон недавно установлен, то его в справочнике может и не быть… Какой номер телефона?

– Начинается с «двойки».

– Да, с «двойки» сейчас новые телефоны не устанавливают. Ну, а что учреждения?

– До девяти звонить было рано, а по справочнику найти не успел.

– Что ж, телефон – зацепка. Будем надеяться… А какое впечатление оставил у вас этот водитель… вы его допрашивали, – полковник заглянул в папку. – Антипов Иван Федорович?