Текст книги "Персона нон грата"

Автор книги: Михаил Казовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

«Библиотека Крокодила» – это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.

booktracker.org

«Я НЕ ПИШУ ДЕТЕКТИВОВ!»

«ИСЦЕЛЕНИЕ» ПОЛЯ БАНДЕРОЛИ

МОДА СЕГОДНЯ

БУТЕРБРОДНЫЕ ПОСИДЕЛКИ

В КОСМОС И ОБРАТНО

Я ТЕБЯ УВАЖАЮ!

ПЕРСОНА НОН ГРАТА

Более подробно о серии

INFO

Мих. ВАЗОВСКИЙ

ПЕРСОНА НОН ГРАТА

Литературные пародии

*

Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА

© Издательство ЦК КПСС «Правда».

Библиотека Крокодила. 1986 г.

ОТЧЕТ АВТОРА О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ

тезисы

Со времени выхода предыдущей книжки. Как и было намечено. Еще выше. Еще глубже. Еще шире. И это в принципе для меня характерно. Всего лишь три года назад. А теперь уже. И давно. И прочно.

Приведу некоторые цифры. Пародии – на 7 %. Рассказы – на 8 %. А повести и пьесы на целых 9. Исходя из среднего. А если в пересчете на миллиметры, то вообще. Весомая победа. Ощутимый вклад. И это когда. Что вселяет надежду.

Нельзя не сказать и о. Потому что до сих пор еще не. Объективные трудности. Слишком короткий срок. Непроторенным путем. Нельзя не учесть и погодные условия.

Исходя из, буду и впредь. И выше. И глубже. И шире. С творческим подъемом. Прямым курсом. Неукоснительно. Так как знаю. А это – залог!

«Я НЕ ПИШУ ДЕТЕКТИВОВ!»

в лаборатории писателя

Сегодня мы в гостях у Епифана Самсанова – прозаика, автора таких, не побоимся этого чуждого нам слова, бестселлеров, как «Адрес милиции известен», «Бриллиантовый зуд», «Взорвать и разровнять», «Лучше смерти может быть только жизнь». Епифан Епифанович давно и прочно принадлежит тому поколению, которое знает, к чему стремится. Неудивительно, что писатель целиком посвятил себя такому трудному, а порой и нелегкому жанру – приключенческой литературе.

– Я рос в обычной семье, – доверительно рассказал нам Самсанов, – в которой поэтому всегда было место подвигу. Мой отец стоял на часах. Вернее, сидел: он работал часовых дел мастером. Образно выражаясь, небо над головой охраняла и моя мать: она трудилась вахтером в обсерватории. Стало быть, еще с молоком я всосал настоящую цену хлебу, маслу, яйцам и шпротам. Это оставило неизгладимый след на всю жизнь. Трудовые мозоли – это понятие я натер себе с детства.

Да, тернистым был путь Епифана Самсанова в литературу: не один десяток лет он учился в школе, потом не окончил институт, переменил немало профессий и жен. Но куда ни бросала его судьба, будущий мастер остросюжетной интриги всегда оставался верным самому себе, своему стержню, своей изюминке, которую заботливо запекли в него добрые руки старших и младших товарищей. Но вот настоящая удача: роман! Роман с сотрудницей одного издательства, где выпускается литература для юношества.

– Первая книга писалась трудно, – вспоминает Епифан Епифанович, – целых две недели. Но уже в ней я определил свое кредо: убийства, погони, засады, бескомпромиссные схватки – это всего лишь фон, повод изобразить Человека – во всей его красоте и наготе. Я не пишу детективов, нет! Разве произведения Достоевского, изобилующие преступлениями, это детективы? Мы с Федором Михайловичем копаем глубже. Экстремальная ситуация для меня – своеобразная отмычка к той жизненной кассе, которую каждому уважающему себя писателю необходимо открыть.

Нам посчастливилось заглянуть на творческую кухню Самсанова: несколько табуреток, кухонный стол, мойка, электроплита – все это располагало к задушевной беседе.

– Я пишу регулярно, – поделился Епифан Епифанович сокровенным, – с девяти до шести, перерыв на обед с двух до трех. Ну, естественно, суббота – короткий день, воскресенье – выходной. Вечно бываю недоволен уже готовым: каждую вещь хочется видоизменить, перекроить, а главное – переиздать.

– Многие ваши произведения экранизированы, – спросили мы, – что вы думаете по этому поводу?

– Мне всегда кажется, что при переводе моих книг на экран теряется их глубина, широта и особенно долгота. А это, знаете, больно ранит.

– И, наконец, традиционный вопрос: ваши творческие планы?

– Планы, как всегда, перспективные. На днях я уезжаю в поездку по странам Европы, Азии и Африки – собирать материалы о буднях участкового инспектора из таежного городка. В театре на Малой Маросейке принята моя новая пьеса «Линия отрыва» – в ней я пытаюсь освоить модный ныне жанр политической драмы: действие происходит во всех горячих точках планеты одновременно. И, наконец, на телевидении близятся к завершению съемки семнадцатисерийного фильма по моему сценарию – «Агент продолжает действовать». Эта полуисторическая картина расскажет об агенте царской разведки Сергее Сергееве, который по фальшивой легенде попадает в Америку, становится вице-президентом и возглавляет борьбу с рабовладельцами Юга…

Мы прощаемся с Епифаном Самсановым – человеком детективной судьбы, так много внесшим в нашу литературу и еще больше вынесшим из нее!

«ИСЦЕЛЕНИЕ» ПОЛЯ БАНДЕРОЛИ

еще о врачевателях Океании

Публикуем (со вполне понятными сокращениями) репортаж северо-западного журналиста Поля Бандероли, а также комментарии нашего члена-корреспондента Д. Д. Тещенко (со вполне понятными добавлениями).

Поль Бандероль: «Я это испытал на себе!»

Года четыре назад в одной научной полемике мне откусили ухо. Как говорится, потеря небольшая, но фасад был слегка подпорчен. Я обращался в частные клиники Европы, килограммами пил гормоны, феноны и лимоны с мумиё, облучался и коагулировался, однако ухо не прорастало. Что было делать? И вот однажды мне на глаза попалась заметка о таинственном врачевателе с острова Новый Саламандер. Мало веря в успех, я собрал свой дорожный кейс и отправился в Океанию.

Не стану описывать все путевые приключения. Меня душили удавы, я тонул в голубых лагунах, а дикие племена пытались выкрасть мои сигареты. И все же я добрался до цели. Нагие девушки в национальных сандалиях исполнили вокруг меня ритуальный танец. Нагие юноши с бумерангами в руках сделали то же самое. Нагие старухи провели меня в двухэтажную хижину, где сидели нагие мужчины. Среди них выделялся один – немочью, набедренной повязкой и обилием насекомых на теле. Я сразу понял, что это профессор.

– Ухо! – сказал я приветливо. – Надо шлеп-шлеп. Если можно.

– Шлеп-шлеп стоит мани-мани, – ответил кудесник.

Мы быстро договорились. Ученый усадил меня на циновку, провел шершавой ладонью по моему виску и, отстранившись, с недюжинной силой плюнул на место откушенного уха.

– Бай-бай, – произнес он удовлетворенно. – Кергуду, цоб-цобэ!

Разгневанный этим шарлатанством и не заплатив ни единого цента, я покинул его хижину. Каково же было мое смущение, когда спустя сутки у меня проросло недостающее ухо! Со словами признательности я послал в далекую Океанию обещанный гонорар. Но вскоре деньги вернулись: по информации губернатора Нового Саламандера, старик скоропостижно скончался от насморка. Он унес в могилу тайну своего медицинского искусства…

Д. Д. Тещенко: «Дело не в слюне!»

Разочарую читателя: тайны не существует. Кто действительно поверит, что первобытнообщинный дед, в антисанитарных условиях, без какой-либо медицинской аппаратуры, мог регенерировать сложный человеческий орган? (Речь идет именно о регенерации, а не о трансплантации, что могло бы выглядеть все же более убедительно.) Объяснение, на мой взгляд, кроется и не в составе слюны (сделать ее химический анализ теперь невозможно). Я склоняюсь к версии о самовнушении. При этом не отрицаю и элемент гипноза. Причем массового (вполне вероятно, что новое ухо – оптический обман). Не исключено и запоздалое срабатывание медикаментозных средств, применявшихся в частных клиниках (впрочем, что хорошее они могли прописать и, главное, за какую цену?!). Один факт, что океанский «профессор» скончался от насморка, сам говорит за себя. Хотелось бы подчеркнуть, что в нашей стране от насморка уже давно никто не умирал. Широко развитая сеть медицинских учреждений, своевременная диспансеризация, вакцинация и простая сморкация позволяют успешно бороться с этим недугом. Достаточно сказать, что если в 1980 году продолжительность течения насморка в крупных городах Союза составляла 7 суток, то к двухтысячному году она составит всего неделю!

Комментарий отдела международной гигиены: Комментарии излишни! Хочется только обратить внимание на такой аспект: хороши же научные полемики на северо-западе, в ходе которых участники лишаются ушей! Интересно, что теперь сам себе откусит Поль Бандероль после разоблачения нашей газеты? Ха-ха!

МОДА СЕГОДНЯ

мнение специалиста

Кончилось лето, и, как заметили наши постоянные читатели, не за горами уже зимушка-зима с ее контрастными воздушными массами. «Что же будет модно в этом демисезонье?» – этот взволнованный вопрос мы увидели в многочисленных письмах. Свое мнение по данному поводу высказывает заведующий сектором Центрального центра бытового дизайна и семейной икебаны Е. А. Полихлорвинилов:

– Грядущая мода представляется мне в достаточной мере традиционной. Отрезной лиф спортивного кроя, строгая линия бедра, слегка расклешенные оборки и талия реглан со стороны шеи. Вновь будут актуальны сочетания розового и моренго на фоне зеленого в крупный рубчик. Но это мы рекомендуем только для женщин. Кстати, будут и некоторые сюрпризы: например, свободные лацканы с набивными плечами все чаще станут приходить на смену боковым вытачкам на кокетке – 5—10 сантиметров выше колена. Но это мы рекомендуем только для девушек. Надо заметить, что вельвет по-прежнему хорошо дополняет парусину, крепдешин – креп-жоржет, а сапоги «манная каша» нельзя надевать вместе с курткой на рыбьем меху. Теперь несколько слов о макияже. В холодное время года будут модны голубые глаза с естественными ресницами, хотя брови придется перевести на несколько порядков выше обычного. Губы слегка припухлые, цельнокроеные, зауженные по краям. К повседневному лицу пойдут обыкновенные духи цветочного направления, но зато к лицу вечернему, особо торжественному, в гамму запахов надо включать ярко выраженную фантазийную струю. Это впечатляет.

И, наконец, о мужчинах. Темно-серое у них все решительнее вытесняется серо-коричневым. Юноша-спортсмен и мужчина-интеллектуал – вот два основных типа, которые мы рекомендуем в качестве эталонных. Первый хорошо компонуется с плащевой тканью, второй – с контрастной строчкой по дорогой материи.

Ну, и, конечно же, кроссовки. Для всех половозрастных категорий. Дома, на работе, в театре, на овощной базе – в них всегда уютно и радостно. К сожалению, наша промышленность еще не может полностью удовлетворить кроссовками всех желающих. Однако и в этом деле наметился явный сдвиг: в Северной Блондинии нами закуплена специальная фабрика, которая уже в четвертом квартале 1989 года выпустит первую пробную пару.

Счастливо вам одеться-обуться, друзья!

БУТЕРБРОДНЫЕ ПОСИДЕЛКИ

телевечер воспоминаний

ВЕДУЩИЙ. Дорогие товарищи! Сегодня мы собрались в этой уютной каминной гостиной Центрального дома бутербродника, чтобы немножко, непринужденно так, по-товарищески повспоминать. Ведь нам есть о чем вспомнить! Ровно сто четырнадцать лет назад Иван Феофилов открыл у нас первую бутербродную и заложил тем самым основы бутербродного дела на Среднерусской возвышенности. Вообще Иван Феофилов любил закладывать… Но кто знал его лучше, чем современники? О своем учителе мы просим рассказать старейшего бутербродника страны, никак не увядающего Семена Борисовича Паркинсонова.

ПАРКИНСОНОВ. Мне посчастливилось заниматься бутербродным мастерством у самого Феофилова. Как сейчас помню, мы занимались у него мастерством. Он преподавал, а мы занимались. Именно мастерством, и ничем иным. И я очень рад, что именно Иван Феофилов передал мне секреты своего мастерства, которыми он владел в изобилии.

ВЕДУЩИЙ. Семен Борисович, а вы не споете? Ведь всем известно, как Иван Феофилов любил музыку. Простую, раздольную – например, Леонкавалло или Доницетти.

ПАРКИНСОНОВ. Да. Бывало, сидит, сидит – и вдруг как затянет арию или каватину. Мы аж вздрагивали… Сегодня я попробую вам напеть – вернее, наговорить – первый акт из оперы Пуччини «Богема». Мне в этом поможет струнный секстет из бутербродной номер один. (Самозабвенно шамкает текст оперы.)

ВЕДУЩИЙ. Спасибо огромное, мудрый Семен Борисович! Долгих вам лет бутербродного творчества!.. А теперь попросим поделиться воспоминаниями своей недавней поездки Раису Максимовну Иванову-заде. Скажите, Раиса Максимовна, далеко ли вас посылали?

ИВАНОВА-ЗАДЕ. Очень далеко. Я обучала рецептам бутербродов наших друзей из Южного Заруханда. Первое время было нелегко: пришлось преодолевать языковой барьер и ограждать себя от поползновений сделать из меня бутерброд. Впрочем, скоро мы подружились. Обогащение было взаимным: мне удалось вывезти несколько рецептов национальных бутербродов – с ананасными листьями, с банановой кожурой, с вяленым мясом гремучей змеи.

ВЕДУЩИЙ. Раиса Максимовна, а может, вы нам споете? Наверняка в Южном Заруханде вы записывали не только рецепты, но и песни?

ИВАНОВА-ЗАДЕ. Ну, разумеется. Я рискну воспроизвести одну южнозарухандскую песню «Зачем вы, девочки, кудрявых любите?». Краткий перевод: спрятались в джунглях пальмы, поникли баобабы, рябит вода в океане… Зачем вы, девочки, кудрявых любите, ведь они такие свистуны!.. Дело в том, что язык местных жителей целиком основан на свисте. (Самозабвенно свистит.)

ВЕДУЩИЙ. Как это тонко! Новых вам поездок, Раиса Максимовна, нового обогащения!.. А теперь просим вступить с нами в разговор создателя молодежной студии-бутербродной Глеба Митрофановича Шустрилло. Вспомните, пожалуйста, что побудило вас к этому?

ШУСТРИЛЛО. Общение с девственными душами всегда где-то омолаживает, встряхивает, я бы даже сказал, возбуждает. Я давно был озабочен поисками новых форм… И благодаря молодежной студии поиск этот стал носить целенаправленный характер. Было где развернуться моим потенциям!

ВЕДУЩИЙ. Глеб Митрофанович, а почему бы вам не спеть? Мы же знаем: вы сами пишете и музыку и слова. А ваша песня «Одинокий бутерброд» стала сенсацией среди меломанов!

ШУСТРИЛЛО. Сегодня я не в голосе да и не в духе. Вместо меня споют и спляшут мои многочисленные воспитанники. Пожалуйста, ребята!

(Выбегают юноши и девушки – сплошь в свитерах и джинсах, машут руками, самозабвенно выкрикивают под музыку что-то очень современное.)

ВЕДУЩИЙ. Безмерное всем спасибо! А между тем вечер бутербродных воспоминаний подходит к концу. Многое мы помянули. Но многое еще осталось за кадром. Поэтому, я надеюсь, мы еще не раз соберемся в этой уютной каминной гостиной и попережевываем еще не один бутерброд! Спасибо за терпение!

В КОСМОС И ОБРАТНО

Сегодня, когда работа на орбитальных комплексах сделалась повседневностью, тема космических полетов перестала быть монополией писателей-фантастов. Скоро, очень скоро за нее возьмутся наши «серьезные» прозаики. Вот как, на взгляд автора, это может выглядеть у некоторых из них…

Бухтина двадцать седьмая, космицская

(Василий Белов)

Дело было так. Сват Андрей у себя в курятнике ероплан сколотил. Космицской. Долго ладил, недели три. А потом зовет меня: «Гляди, – говорит, – Михеич, чево выдрючилось». Я гляжу: трахтор не трахтор, но с прицепом. «А прицеп на кой?» – спрашиваю. «Возвертаемый аппарат, – отвечает Андрюха. – Под названием «Шастл». Туды-сюды шастает». Я все одно сумлеваюсь, говорю: «Ну, а как не взлетит? Засмеют жа люди!» Но сват уперся, рукой машет: «Взлетит! Ежели карасину хватит, елементарно взлетит!»

Ладно. Тут как раз страстная неделя проходит – сидим, разговляемся. Глядь – Маруська бегет, Андреева баба, моя сватья, и ревет что есть мочи: «Улетел, улетел! Люди добрые, подсобите!» Мы аж рты пораскрывали от изумления. После – в курятник. Точно, нет ероплана, сотона ему в ухо! И дыра в потолке. Чернущая-пречернущая. Самогонкой разит.

Ну, понятное дело, балясы точим только про Андрейку: как он там в космицском пространстве и чем опеть это обернется – либо медаль ему повесют, либо в тюрьму за самоволку посодют. Космос тебе не баня, понимать нужно. Однако ж газеты сохраняют молчание, обратно же телявизир – ни твою мать. Мы волноваться почали, ан глядь – Андрюха приползает. Весь оборванный, грязный, без сапог и без кепки, лицо белое, руки-ноги как в лихоманке. Мы его обступили и говорим: «Ну, как там? Погано?» «Ох, – говорит Андрей, – хуже не бывает. Все деньги, что были, за неделю спустил!» Ну, думаем – космос! Мать его перемать!

Хотели еще у Андрея выспросить, но, видно, человеку и так досталося, бог с ним! Обратно же от Маруськи ему влетело: как увидела сваво супружника в таком виде, ну поленом охаживать! «Я тебе, – кричит, – покажу космос! Я тебе устрою «Союз – Аполлон», пьяница проклятый!» Так и не поняла, что Андрюха космицской полет совершил. И вы не верите? Дело ваше, хозяйское. Я могу и не рассказывать…

Алмазный мой рыбец

(Валентин Катаев)

…следовательно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Так сказал кто-то из моих великих друзей. А может, и я (что-то странное происходит с моей памятью). Жажда новизны не покидала меня с детства. Впоследствии этот метод окрестили «новизмом»…

Мы летали в космос еще с той поры, когда жили в городе белой акации у самого Черного моря. Я не буду приводить его подлинного названия, скажу только, что начинается он с прописной буквы О, похожей на иллюминатор космической ракеты. Билетами в космос торговали на Привозе. Цена была не такая уж малая – десять копеек серебром, – и не каждый из нас, юных гениев Молдаванки и Дерибасовской, мог позволить себе такую роскошь.

В созвездии Рыб я побывал прошлым летом. Мы с женой спустились по трапу: в красном небе, невысоко над горизонтом, рыбьими глазами смотрели три звезды. Откуда мог знать рыбец, что небо здесь красное? Ведь у него никогда не было лишних десяти копеек серебром!..

Если серебро хорошенько начистить, оно будет сверкать, как алмаз. В доме моего отца столовое серебро хранилось в боковом ящике буфета. Однажды я украл серебряную вилку и продал знакомому мальчику из реального училища за десять копеек. Мне хотелось побывать в космосе. Жажда новизны…

Рыбец умер от инфлюэнцы в трехмесячном возрасте. Он уже тогда писал белые стихи. Мы все развивались очень быстро. Помню, как он, высунувшись из люльки, громко декламировал своим веселым, слегка надтреснутым голосом:

Красное небо в созвездии Рыб,

Словно кетовое мясо…

Впрочем, вполне возможно, это написал не рыбец, а Капитан, с которым я познакомился у свистульки. Свистулька был женат на родной сестре экзекутора, еще в двенадцатом году перешедшего на сторону белых. Так мы называли тех, кто любил белое вино и белые танцы…

…один раз увидеть!..

Жажда новизны гонит меня вперед и вперед. «Один только раз!» – шепчу я, натягивая на посеребренную голову алмазный мой шлемофон. Я лечу посреди галактик. От меня серебряными копейками отскакивает космическое вещество, похожее на рыбью чешую…

Космодром

(Илья Штемлер)

Рядовой боец военизированной охраны космодрома имени Артура Хейли – а попросту говоря, сторож Степаныч – принялся за обход объекта в двадцать ноль-ноль. Степаныч служил здесь больше сорока лет, еще с тех времен, когда «Артур Хейли» считался космодромом секретного типа. Сторож хорошо помнил, как сюда приезжало большое начальство, то и дело взлетали ракеты, а военизированной охране выдавали не только махорку, но и боевые патроны к праздникам. С тех пор многое изменилось. Пришел в негодность и обветшал стартовый комплекс, заржавели подъездные пути, а из хранилища водорода кто-то украл весь наличный газ. Степанычу предлагали уйти на космодром имени Ильи Штемлера, модный и красивый, но Степаныч не торопился, раздумывал. Все еще надеялся, что будет и на их стартовом столе праздник.

Повинуясь многолетней привычке, сторож осмотрел кабель-заправочную башню, гусеничный транспортер, газоотражатель. Все было на месте, кроме выносного командного пункта, который вынесли еще летом неизвестно куда.

– Ну, дежурим? – раздалось за спиной у старика. Степаныч крутанул голову и высветил незнакомца фонариком на быстрых нейтронах. Это был Финтич, новый начальник космодрома, назначенный неделю назад.

– Что это вам не спится, Олег Ягуарьевич? – вздохнул сторож, потирая спину, некогда обожженную радиоактивным топливом.

– Все, понимаешь, дела… – ответил начальник и протянул деду американские сигареты. – На, кури.

– Не дозволено, – отстранился Степаныч, почесывая затылок, некогда ушибленный третьей ступенью, отделившейся от ракеты. – Помнится, лет пять назад закурил тут один такой – как шарахнуло! – ноги у него пошли в перигей, а голова в апогее оказалась. Мериканцы твои свистели: неопознанный летающий объект объявился!..

– Сегодня можно, – подмигнул Финтич. – Представляешь, дед, скоро эшелоны с новейшим оборудованием повернут не на «Илью Штемлера», а к нам! Ну, пришлось попотеть, конечно… Всех заинтересованных лиц в дубленки одел, в пиджаки из кожи, вельвет…

– Ох, и попадет тебе, Олег Ягуарьевич, – покачал головой старик. – Гляди, сядешь!

– Посадка будет мягкой, в заданном районе! – засмеялся начальник. – Не дрейфь, старик! Завтра тебе боевые патроны выдадим!

– Да я… да за это… – Степаныч стал тереть правый глаз, выбитый стропами парашюта командного отсека.

Над космодромом имени Артура Хейли вставала луна, похожая на медную пуговицу от дефицитного в наших универмагах импортного блайзера.

Переулками Альфы Центавра

(Юрий Нагибин)

Я с моим другом инженером Матвеевым давно хотел смотаться на Альфу Центавра, побродить по ее старинным улочкам, похожим на тупики Пречистенки и Стромынки, поговорить с тамошними аборигенами. Но выкроить время не удавалось: то очередной сценарий про очередного великого композитора буксовал в недрах Госкино, то горела путевка в Северную Австралию, то Матвеев разбирал на части свою ракету и никак не удосуживался собрать ее вновь. И все-таки наступил счастливый миг отправления: взревели моторы, за стеклом иллюминаторов промелькнули переулки моего детства, такие родные, много раз описанные и переизданные, и черный космос обмотал наш корабль лоскутным одеялом своих галактик. Матвеев смело дергал рычаги управления, а я погрузился в извечные мысли свои о мире, о доме, о предназначении гения. «Что было у Пушкина с Фикельмон?» – эта мысль оказалась последней перед тем, как на меня навалилась тревожная дрема.

Альфа Центавра встретила нас теплым дождиком, такой знакомой земной грязью и запахом садовых фиалок (откуда они в такой пропасти?). Мы скакали с Матвеевым с кочки на кочку, лавируя между лужами, и были не рады своему путешествию, как внезапно прилетел местный житель на летающей кастрюльке. Его доброе светло-зеленое лицо сияло гостеприимством.

– Вы никак с Земли, граждане? – первым заговорил абориген. – Ну, добро пожаловать. Может, ко мне? Разносолов не обещаю, а чайкю вам налью.

Он познакомил нас со своей семьей. Такая жё зеленая, как и он, жена – немного сутулая, с добрыми натруженными щупальцами; двое детей – сын и дочь, как два огурчика с грядки, даже в пупы рышках, – любопытные, смешливые. Все они сели рядком и затянули свои народные альфацентавринские припевки.

– А у миленочка маво шупальцы пригожия… – выводила жена – тоненько, на каких-то ультразвуках, и дети вторили ей фальцетом и дискантом. А мысли неотступно возвращались к Земле, к людям, к новой заявке на новую книгу невыдуманных историй, десять печатных листов, договор на которую был уже подписан.

Бомба для экипажа

(Юлиан Семенов)

США, Аризона, космодром имени Тома Сойера, 13 апреля, 16 часов 42 минуты

Каперс поднял глаза и заметил клинышек воробьев, летящих высоко в небе. Сразу вспомнилась жена, Майя, которую он видел всего один раз, много лет назад, в лондонской подземке. Тогда Каперсу предстояло внедриться в генеральный совет фирмы «Интеллектуал фрут корпорейшн», чтобы узнать секрет изготовления жевательной резинки. Перед этой операцией командование организовало его встречу с женой – днем, конспиративно, в гуще метро. Каперс ехал возле окна вагона, а жена стояла на платформе – такая домашняя, родная, в оренбургском пуховом платке и джинсах «Вранглер»…

– Не грусти, парень! – хлопнул его по плечу командир корабля. – Все будет о’кей! Скоро подъем.

Каперс опустил стекло гермошлема и надел перчатки. Ракета вздрогнула.

Информация к размышлению

ЭДВАРД X. КАПЕРС (из секретного досье ЦРУ): «Андрей Андреевич Иванов, резидент царской контрразведки с начала века. Позывные: Юозас, Альберт и Макуха. Связь с центром потерял в 1916 году и с тех пор действует автономно. Характер упрямый, нордический. На все предложения о сотрудничестве ответил отказом. В настоящее время внедрился в группу астронавтов с целью совершить околоземный полет…»

США, Аризона, космодром имени Тома Сойера, 13 апреля, 16 часов 42,5 минуты

Каперс знал, что астронавты во время перегрузок стонут «папа» на своем родном языке. Значит, он будет делать это по-русски. Неужели провал?

«Ну, это мы еще посмотрим, – подумал Каперс. – Во-первых, русский я уже практически забыл. Во-вторых, слово «папа» на всех европейских языках звучит примерно одинаково. И в-третьих, кто об этом сообщит ЦРУ? Весь экипаж мною завербован, они работают только на меня…» Каперс улыбнулся глазами. Он позволял себе немного расслабиться – изредка, потаенно, перед настоящим заданием…

Я ТЕБЯ УВАЖАЮ!

Комедия-шутка

в одном пол-литре без перерыва

Действующие лица:

ЛЮБА

СТАС, ее муж

ИГОРЯША, ее поклонник

Действие происходит в современной квартире: прихожая, кухня, комната. Люба, симпатичная молодая женщина, в домашнем халате и фартуке, раскрасневшаяся от горячей плиты, на кухне мешает ложкой в кастрюле.

Люба (поет вполголоса).

«…Не отрекаются, любя,

Ведь жизнь кончается не завтра.

Я перестану ждать тебя,

А ты придешь – совсем внезапно…

Не отрекаются, любя…»

(Смотрит на часы.) Половина третьего! Куда это он пропал? Не случилось бы чего… Каждое воскресенье одно и то же! (Звонок в дверь.) Та-ак… Звонит. Потерял ключи!.. Ну, я ему сейчас выдам! (Решительно идет в прихожую, распахивает входную дверь, кричит.) Совесть у тебя есть?!

В дверях виден большой букет цветов. Из-за него показывается испуганное лицо худощавого блондинчика в очках. Это Игоряша. Ему чуть за тридцать, он в строгом темном костюме, галстуке, белой рубашке.

Игоряша. Люба, это я. Вы не рады?

Люба. Игоряша? Вы?

Игоряша. Да, Люба. Я пришел. Потому что не смог…

Люба. Уходите. Уходите немедленно!

Игоряша. Вы… меня гоните? Это ваше последнее слово?

Люба. Да, да! Он с минуты на минуту должен быть… Я не хочу, слышите?

Игоряша. Вы не хотите… вы боитесь… вы не решаетесь вырваться из плена кухонных страстишек… (Медленно садится на табурет.) Я знал, я предвидел. У меня сердце ныло! Но мне казалось… Вот – купил цветов. (Отдает ей букет) Это вам.

Люба. Никогда! Заберите! Что подумает Стас?

Игоряша. О-о, вы заботитесь о Стасе!..

Люба. Конечно.

Игоряша. Об этом чудовище, монстре, изверге…

Люба. Не говорите так. Он отец моего ребенка.

Игоряша. Это не заслуга, это улика!

Люба. И вообще мои семейные дела вас не касаются. Игоряша. Ах, так?

Люба. Да, так.

Игоряша. Тогда прощайте. Мы больше никогда не увидимся. Вы сделали выбор… Сегодня ночью я отправляюсь…

Люба. Куда?

Игоряша. В дальний путь… Как это у Шекспира? «Сюда, сюда, угрюмый перевозчик! Пора разбить потрепанный корабль с разбега о береговые скалы!» Мой корабль отплывает нынче вечером.

Люба. Какой корабль? Вы что, едете в круиз?

Игоряша. Эх, Люба, Люба! «В круиз»! Еще скажите – по соцстраховской путевке!.. Нет, моя хорошая, чудная, удивительная женщина… Это путевка в дом отдыха. Вечного!

Люба. Это не смешно.

Игоряша. Я не шучу. Все уже готово: петля, мыло, табуретка. Вы отказали мне. И теперь…

Люба. Перестаньте глупости говорить.

Игоряша. Отнюдь. Как это пишется? «Находясь в здравом уме и твердой памяти… В моей смерти прошу винить Любу А.».

Люба. Да вы… вы… просто психованный мальчишка!

Игоряша. Мерси боку. Там, в пансионате, вы говорили другое. Люба. Забыла!

Игоряша. Будто бы? У вас честные глаза, они не могут обманывать. (Берет ее за плечи.) Боже мой, Люба! Опомнитесь, очнитесь! Неужели вы отреклись от всего, что было?

Люба. Отпустите меня. Ничего не было!

Игоряша. Мы встречались у заднего крыльца пищеблока… Бросали камешки в пруд… Люба! Эта память священна!

Люба. Нет, нет… (Хочет вырваться.)

Игоряша. Налетал ветер… Он шевелил ваши волосы… От них пахло весной и перегнившими листьями… (Прикасается щекой к ее волосам.) Люба… милая… хорошая…

Люба(приникает к нему, потом отстраняется). Нет, ни за что! Вам это показалось, приснилось… У меня замечательная семья, умный муж, сын учится на одни пятерки.

Игоряша. Неправда! У него двойка по физкультуре!

Люба. Это потому, что мы ему не купили белых тапочек. Новый учитель физкультуры велел детям быть в белых тапочках. А мы Родиону не достали!

Игоряша. Это не оправдание.

Люба. Он исправит.

Игоряша. Я не о двойке, я вообще! Станислав Васильевич увлек вас энергией, силой, своим здоровьем… Вы были тогда наивны, неопытны… Но теперь! Теперь, Люба! Сами видите, как вы далеки друг от друга!

Люба. Игоряша, оставьте…

Игоряша. Вы разные люди. Его интеллект угас в эмбриональном состоянии. В нем много плоти, но мало духа! А вы… вы, Люба… С вашей тонкой душевной организацией, высокими чувствами… Вы поэт по своей натуре! Ваши уроки домоводства сродни поэме, написанной октавами!

Люба. Сын у нас… Родька…

Игоряша. Вашему сыну необходим другой отец. Который смог бы привить ребенку все культурное наследие человечества.

Люба. Не травите мне душу!

Игоряша. Я сказал истину!

Люба. Нет, не могу.

Игоряша. Решиться порвать оковы, из подвала выйти, как Вера Пална?

Люба. Кто это – Вера Пална?

Игоряша. А, что там говорить! Прощайте!

Люба. Постойте! Постойте… Прошу вас… Ваш приход… слова эти… Игорь, вы же знаете, как я вас уважаю… Мы люди простые: муж преподает столярное дело, я – домоводство… И, конечно, по сравнению с вами, знатоком литературы, русского языка… Там, в пансионате, вы открыли передо мной такие высоты… Но поймите: я из тех женщин, которые дорожат семейным уютом.

Игоряша. Это не уют, а болото!

Люба. Это не болото, а мой мир…

Игоряша. Это не ваш мир, это его мир! Вы должны быть выше, чище…

Люба. Невозможно…

Игоряша. Нет, возможно! Если есть верный человек, верный друг… Ну, решайтесь!

Люба. Я не знаю… Боюсь!.. Вдруг обидится Стас?