Текст книги "Три холма, охраняющие край света"

Автор книги: Михаил Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА 16

То есть света и без того было мало – ночничок под плотным абажурчиком да индикаторы-неонки на стенных выключателях. Заткнулся негромкий «нью-эйдж» в динамиках, прекратилось гудение холодильника.

Темно и тихо стало, как двести лет назад.

– Опять кто-нибудь из проспихинских въехал на тракторе в будку трансформатора, – решил Дядька. – Сколько раз говорил Филимонычу – перекрой им дорогу, брёвна положи… Стой, а генератор? Там же у меня автоматика…

Дюк подскочил.

– Вон из дома! – закричал он. – Лида, беги! Анкл, дог, гоу эвэй!

Анкл удивлённо заругался, а дог среагировал немедленно – он из своего угла перемахнул через оттоманку, распахнул башкой дверь и выскочил во двор.

Люди были не так расторопны – Дядька ничего не понимал, герцог не мог решить, одеваться или не надо, Лидочка чем-то гремела наверху и выкрикивала нечленораздельные, но увесистые слова.

Дюк примерно помнил, где лестница, и довольно неудачно бросился спасать любимую – аж взвыл, споткнувшись о ступеньку. Любимая тоже оступилась с отвычки и состукала попкой с лестницы, опрокинув воздыхателя на столик с неубранной посудой. Столик только крякнул, посуда отозвалась вразнобой, Терри подхватил Лидочку на руки, чтобы поспешно эвакуировать, и оба врезались в Дядьку, неожиданно выказавшего стариковскую бестолковость.

На террасе было посветлее, но Дюк продолжал подталкивать Дядьку к выходу – дверь на крыльцо Чуня, понятно, не закрыл.

– Вы сумасшедшие! – кричала Леди, не желавшая лезть в ночной рубахе под дождь. – Подумаешь – свет погас! Поставь меня на место, наглец! Прими руки!

– Дорогая, свет ОПЯТЬ погас! СНОВА погас! – отвечал герцог.

– Чего паникуешь, крэйзи? – рявкнул Сергей Иванович. – Спокойно! Не война! Пить не умеете!

На дворе было не только сыро-темно, но и прохладно, поскольку во тьме цвела невидимая черёмуха. Где-то рычал и взлаивал столь же невидимый Чуня.

– Господи, кого он там гоняет? – сказал Дядька. – Уж не волка ли? Ну-ка…

Он отодвинул Терри и прильнувшую к тому Лидочку, вернулся на террасу.

– Чуня, ко мне! Терри, они его загрызут! – вопила Лидочка.

– Обосновать, что я есть пацан? – хладнокровно спросил герцог Блэкбери и шагнул с крыльца.

– Терри, назад! Сумасшедший! – На Лидочку было не угодить.

Внезапное сияние охватило долговязую фигуру лорда Фицмориса – то Дядька вернулся с лампой «летучая мышь» в одной руке и с ружьём в другой.

– Не стреляй, там Чуня! Там Терри! – завизжала художница.

– А в кого стрелять-то? – растерянно сказал Сергей Иванович.

У кирпичной ограды метались две тени – одна косматая, другая чёткая. Они почему-то кружились, норовя схватить то ли незримого противника, то ли друг дружку. Это выглядело, как ритуальный танец шамана в шкуре и обнажённого воина. Чуня грозно хрипел, герцог выкрикивал нечто непонятное – может быть, боевой клич Маккормиков. Дядька водил стволом туда-сюда.

– Да ну, волк, – сказал Дядька. – Чикался бы он с волком…

Сергей Иванович поднял лампу повыше, зато ствол опустил.

Внезапно Терри выпрямился, покачнулся и грохнулся навзничь. Лидочке показалось на мгновение, что лорд был в чёрных зеркальных очках. Чуня перестал кружиться, застыл, прыгнул и пропал из круга света. Слышно было, как он сквозь кусты ломится за дом. Вскрикнуло и зазвенело, рассыпаясь, стекло.

– Они убили Терри! Сволочи! – закричала Лидочка и бросилась с крыльца. Плиты, покрывавшие двор, были мокрые и шершавые.

– Стой, дура! – гаркнул Турков и устремился за ней.

Леди уже сидела на плитах, держа на коленях голову кавалера в нелепом рыжем причесоне. Она раскачивалась, как Рахиль, потерявшая детей своих.

– Спокойно, деушка, – сказал Сергей Иванович. – Может, он ещё живой…

Дядька аккуратно положил ружьё на скамейку, исчез, лязгнули двери гаража, щёлкнула дверца машины, свет галогенных фар пролился на племянницу и лежащего гостя.

Хозяин разбойничьего замка подошёл, присел, прикоснулся длинными умелыми пальцами к шее герцога.

– В обмороке он, – сказал Дядька через некоторое время. – Нежный парень! Хотя и лихой. Цени. Редко бывает. Ха, в чём у него морда-то? То ли кисель, то ли студень… Воняет…

– Живой? – повеселела Леди. – А это… Я знаю! Тогда, в музее… Лапами!

В кустах снова затрещало, и Турков потянулся было к скамейке, но это всего лишь воротился Чуня. Вид у йорка-переростка был виноватый.

– Лиса? – укоризненно спросил Дядька. – Упустил, охотничек? Из-за простой лисы… Три взрослых человека… Ах, в какое время мы живём! Я-то боялся, что Синеоков ниндзю выписал! Да таких ниндзей…

– Дядька, он живой, живой! – плакала Лидочка.

– Живой, конечно, – согласился Турков. – Между прочим, и никакая твой хайлендер не глиста… Чего, деушка, кочевряжишься? Негра тебе подавай из джунглей с бамбуковым фаллокриптом?

Леди положила голову обеспамятевшего восемнадцатого герцога Блэкбери на камень, подолом длинной ночной рубахи вытерла лицо сначала ему, а потом себе.

– Дядька, какой ты грубый и ни фига не женственный, – сказала она в своей обычной манере.

ГЛАВА 17

Любой холуй из свиты Никона Павловича Синеокова, выслушав очередной приказ шефа, первым делом думал: «В рот меня побери, зачем я этого придурка слушаюсь?» Но эта здравая мысль тут же терялась в куче других – бежать, отличиться, землю рыть…

Да что холуи – в приёмной перед массивной эбеновой дверью с дешёвыми позолоченными египетскими ручками томились на одном бесконечном диване, покрытом казённой чёрной клеёнкой, и главный милиционер Малютинской области господин Лошкомоев, и заезжая певица Зина Тренд с подтанцовкой, и ветеринар Курейчик, и директор местной «Икеа» херр Сандерлунд, и владыка Плазмодий, и даже сам городской сумасшедший – инвалид Афгана Валетик, ещё с советских времён считавшийся символом свободы и независимости. Они поглядывали друг на дружку с недоумением, быстро перераставшим во взаимную ненависть. Валетик, впрочем, был углублён в свою неизменную затёртую «Юманите», хотя держал газету вверх ногами. Время от времени Валетик поднимал голову и перемигивался с портретом композитора Кабалевского на стене. Вдоль стены стояло десятка полтора пар разноцветных резиновых сапог.

– Совсем обнаглел, – сказал генерал Лошкомоев, ни к кому конкретно не обращаясь. – Третий час…

Секретарша Нина Сергеевна строго зыркнула на дерзкого поверх очков, и тот нишкнул. Ветеринар Курейчик поднялся было с намерением размять ноги, но и он удостоен был свирепого взгляда. Нина Сергеевна многозначительно показала ветеринару вязальную спицу и тем самым посадила на место.

Наконец чёрная дверь распахнулась, и в приёмную вылетел губернатор Малютинской области господин Солдатиков, красный и мокрый, словно из бани – хотя и в костюме. Он встряхнулся, как пёс, обдав ожидающих брызгами пота, наклонился к милицейскому, зашипел и грубо на пальцах показал генералу, что ждёт того в кабинете шефа. Прочие поглядели сочувственно – ну кто такой губернатор по нынешним временам? Великомученик, и всё.

Лошкомоев покорно поднялся, подошёл к Валетику и обнял его, словно прощаясь навеки.

– Бырики, бырики, утопа кулькуля! – утешил генерала безумец, оторвал от своего рубища лоскуток и вложил в лапищу Лошкомоева – видно, на удачу.

Губернатор оглянулся, запоздало застегнул ширинку, вздохнул и пошёл прочь на неверных ногах.

– Словил, Шепелявый? – отчётливо раздался чей-то голос – не мужской и не женский, хотя никто рта не раскрывал. Все сделали вид, что реплика исходила от композитора Кабалевского.

Генерал строевым шагом подошёл к двери и решительно пересёк страшный рубеж.

Кабинет Никона Павловича был намного меньше приёмной, даже потолок там был низкий, как в таёжной зимовейке. Сам хозяин сидел на топчане за пустым раскладным столиком на колёсиках. Одет был Никон Павлович в полосатую суданскую галябию, а голову его венчал форменный берет новозеландских командос, украшенный перьями райской птицы, – очередная причуда Дианы Потаповны.

Взаимных приветствий не последовало.

Мутные глазки дауна внезапно пронзили генерала ледяной молнией. Синеоков тяжко вздохнул, вытащил из-за топчана алюминиевый кейс, грохнул его об столик и жестом предложил Лошкомоеву открыть. Генерал возвёл зрачки к потолку, пошевелил губами, уточняя шифр, потом негнущимся пальцем покрутил замок.

Крышка чемоданчика подлетела вверх, явив содержимое – ворох крупных красных пятипалых листьев. Некоторые плавно слетели на пол.

– Какой державы валюта? – спросил Никон, не разжимая бледных губ.

– Было согласно расписке, – решительно ответил генерал. – Сам же пересчитывал. Принимали под видеосъёмку. Это твои подменили.

Синеоков метко плюнул чуть-чуть левее генеральского уха.

– Наши, – веско сказал он. – Все люди – наши. Вообще – все. Понял?

– Так точно, экселенц, – просипел милицейский. – Наши. Это Филимоныч! – страшно закричал он вдруг. – Филимоныч!

– Филимоныч тебе еврики отгрузил, а не гербарий, – заметил Никон.

– Он же у вас был… – завыл генерал. – Моя ответственность кончилась…

– Никогда… – Синеоков закрыл глазки. – Никогда твоя ответственность не кончается, Аврелий Егорыч. Ты будешь двор мести, Аврелий Егорыч. Будешь Муму утоплять. Потому что станешь глухонемой, как демон… Слышал ведь, что демоны – глухонемые?

Лошкомоев покорно закивал. Предательская жгучая влага затекала ему в рот.

– А вот и слёзки на колёсках, – слегка улыбнулся Никон. – Значит, не потерянный ты ещё для меня человек, Аврелий Егорыч, нет, не потерянный… Рано тебе в демоны… Но посидишь без конвертика. Вот когда разъяснишь мне этот гербарий, тогда пятёрка тебе… По ботанике… Нет, никуда ещё не иди! Сам понимаешь, виноват. Не прогневайся, ты знаешь, что тебе полагается… Губернатор держался молодцом! Покажи и ты, как настоящий патриот мамку-родину любит!

Генерал Аврелий вытер лицо рукавом, подошёл к облупленному зелёному сейфу и открыл дверцу. Потом вытащил из кармана документы и положил их на полку. Туда же отправилась орденская колодка.

– Да-да, – поощрил его Синеоков. – У меня ничего не пропадёт.

Генерал яростно сорвал галстук. В кабинете хозяина имелась и вторая дверь, совсем уж неказистая, кое-как сколоченная и плохо побелённая, явно снятая с деревенского сортира. Оттуда шёл запах нехорошей медицины. Возле позорной двери к стене прислонилась, лицемерно горя призывной улыбкой, резиновая баба из секс-шопа; на бабу напялили кокошник, расшитый настоящим жемчугом, и красный шёлковый сарафан.

Сгорбленный от горя Лошкомоев ухватил секс-чучело под мышку и проследовал за страшную дверь. Дверь затворилась под мерзкий скрип собственных петель. В тон ей лязгнул засов.

Синеоков опять впал в прострацию, пристально вглядываясь в бездну, что видна была ему одному.

Бездна же не успела учинить ответное действие, потому что в кабинет впорхнула Диана Потаповна, в задорном настрое, в чёрной кожаной косухе и балетной пачке. Голова хозяйской супруги венчалась кокетливой бескозыркой с алыми гюйсами и надписью «Нечаянный».

– Никас, пора переодеваться к обеду! – воскликнула Диана Потаповна. – У тебя радость: Флюра отчистила адмиральский мундир, грязнулечка мой! Вставай, животное! Ко мне два дедушки приехали – Дольче и Габбана!

Никон Павлович покорно поднялся и поплёлся за супругой.

Вслед им доносились сквозь дверные щели и прорезанное сердечко пронзительный равномерный резиновый свист, глубокие стоны и плач милицейского генерала.

ГЛАВА 18

Сеньор Понсиано был в отчаянии.

Во-первых, их «Фалькон» действительно чуть не сбили, как он и опасался, но не потому, что границы России были так уж священны и неприкосновенны, а по причине обычного армейского бардака. Но обошлось.

Во-вторых, выяснилось, что полёт на том же «Фальконе» до Малютина возможен чисто теоретически. На деле же пилот сообщил, что и до Москвы-то еле дотянули. «Словно какая-то тварь на хвосте сидела и горючее отсасывала всю дорогу!» – рассказывал пилот, неробкий астуриец.

В-третьих, и хлопотать насчёт поездки в Малютин никто не собирался. Сеньор Алехандро «Козьоль» Тертычны, на вечную дружбу которого рассчитывал Паблито, исчез вопреки всем предварительным договорённостям, причём исчез не по-хорошему, а с какими-то деньгами.

В-четвёртых, старшему охраннику сильно не нравилась история с пропавшим негритёнком, который то ли был, то ли нет.

Сеньора Давилу и пилота долго мурыжили чины в мундирах и в штатском, и мурыжили на плохом английском. Все попытки связаться с футбольной федерацией тоже ни к чему не привели: «Мистер Давила, да у нас идёт полная реорганизация, русский футбол в очередной раз сосредоточивается, скоро вы не узнаете русский футбол, а теперь не до вас, всего хорошего…» Серьёзные там, видать, дела творились, если пренебрегли посланцем великого и богатого Мендисабаля! Правда, бедный кум Понсиано ни словом не обмолвился о деньгах – и кто бы после этого с ним в Москве разговаривал?

Менты домодедовские в футболе разбирались, потому что слова «Барселона» и «Мендисабаль» для них не были звуком пустым – посланцев прославленного клуба даже не отправили в кутузку. Более того, их отпустили и пожелали всего хорошего. Но цацкаться с ними в России никто не собирался. Напротив – иностранцам с недавних пор стали откровенно хамить, чтобы не заподозрили в низкопоклонстве перед Западом.

Пилот связался с хозяином. Мобильник Паблито не отвечал, а секретарь шефа сказал, что не в курсе, но чтоб самолёт был в целости и сохранности! Пилот неискренне посочувствовал сеньору Понсиано и убежал заправляться и согласовывать курс. Испанское посольство тоже устранилось – узнав, что граждане Давила и Кастаньяр не задержаны, посол посоветовал разбираться самостоятельно.

Сеньор Понсиано Давила остался один-одинёшенек в громадном комплексе Домодедовского Кольцевого, не нужный никому, в том числе и самому себе.

В своё время даже переезд из родимой деревни в развратную Барселону был для него тяжким испытанием, а уж в чужой стране он и подавно не бывал. Конечно, Зайчик звезда, богач и всё такое, откуда простому великому футболисту знать подлинную суровую российскую действительность, но так-то тоже нельзя! Бросить земляка всё равно что к папуасам! Ладно ещё, что деньги есть…

Возвращаться домой вместе с пилотом было стыдно. Хорош мачо, растерявшийся перед первым же препятствием! Вот уж ехидный дед Балагер над ним посмеётся! Дед вообще над всеми издевается, кроме старой Канделарии!

– Ну, не все же здесь сумасшедшие, – вслух решил сеньор Понсиано. – Как-нибудь доберусь.

Именно что как-нибудь – в здешних гостиницах уже куковали за счёт фирмы пассажиры двух малютинских рейсов по причине неприбытия самолёта. Да и не хотелось самолётом…

Но для начала следовало заесть и запить неприятности.

Цены в аэровокзальных барах и буфетах были невероятные. Скажем прямо – несовместимые с высоким званием пусть провинциального, но всё-таки идальго. А в извечной битве человека с жабой побеждает, как правило, жаба.

Сеньор Понсиано опустился в ближайшее кресло. Пришла ночь, и все самолёты разлетелись. Пару раз к нему всё-таки подходили милиционеры, проверяли документы. Слова «Айм полисмен туу» и «Барселона клаб» действовали и на них: «Смотри ты – не чурка!» Козыряли, улыбались, извинялись, что ничем не могут помочь коллеге, советовали беречься карманников и прочих. Он поставил дорожную сумку на колени и прикрыл глаза…

– Перекусить не желаете?

Слова были незнакомые, но сопровождал их такой умопомрачительный запах стряпни, что и так всё понятно.

Перед сеньором Понсиано стояла бабулька в круглых очках, сгорбленная и одетая в старенький джинсовый костюм. Волосы бабульки скрывала антикварная косынка с эмблемами Шестого Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. А запах исходил из вместительной сумки-холодильника на колёсах.

– Си, сеньора! – обрадовался Давила.

Бабулька стала открывать отделения сумки, потом расстелила газету на соседнем кресле. На газете появилась горка пирожков, нарезанные сыр и колбаса, две бутылки пива…

Пирожки были горячие, пиво – ледяное.

– Рапидо, рапидо, – сказала бабулька.

Сеньор Понсиано подавился.

– Я преподавала иностранные языки, – пожала плечами спасительница. – Не удивляйтесь. А тороплю вас потому, что мою деятельность не одобряют хозяева аэровокзала. Менты, как зовут у нас полицейских, напротив – жалеют, не трогают. Они берут взятки пирожками. Каждый зарабатывает, как может.

– Я вас не выдам, сеньора! – с чувством сказал Понсиано. – Понсиано Давила, полномочный представитель футбольного клуба «Барселона» к вашим услугам.

– Вера Игнатьевна Попова, – представилась бабулька и даже сделала забавный реверанс. – Свободная предпринимательница. Знаете ли – очень прибыльное дело торговать здесь по демпинговым ценам. Правда, бегать приходится, мгновенно мой товар разбирают… Десять евро для вас не дорого?

– Да это даром, сеньора! – заревел старший охранник. – Благослови вас бог!

– Вы опоздали на рейс? – сочувственно сказала Вера Игнатьевна. – Или приехали слишком рано?

– Мой путь лежит в город Малютин, – горестно сказал сеньор Давила.

– Это же Сибирь! – с искренним ужасом вскричала бабулька.

– Вот видите – даже для вас там край света… И ещё эти новые порядки для пассажиров… – Понсиано зажмурился и присосался к бутылке. – А пиво вполне приличное, – удивился он.

– Места надо знать, – сказала Вера Игнатьевна. – Живое пиво. Билет вы уже взяли?

– Там какая-то неразбериха с рейсами…

– Понятно. Бордель, усугублённый электроникой. Обычное дело. Но почему вы один? Где ваш гид? Вы же официальное лицо!

– Эх, – махнул рукой сеньор Давила. – Что у вас, что у нас… Никому нет дела ни до чего. Куда катится мир? Ладно, потерплю я этот воздушный стриптиз… Если выдержу…

– Мир уже прикатился, благородный дон, и сам этого не заметил… Кстати, если услышите эти слова – «благородный дон» – по-русски, знайте, что перед вами достойный доверия человек. Наш человек. Как правило, наш ровесник. Это как бы пароль, понимаете?

– Странно, почему в России так выражаются. С какой стати? Или у вас мода на Испанию?

– Нет, просто есть такая книга… Не вижу, почему бы одному благородному дону не помочь другому – дословно. Это долго объяснять. Так, значит, вы отправляетесь в этот самый Малютин – без языка, без проводника… Или вас там ждут?

– Никто меня нигде не ждёт, – с великой тоской сказал Давила. – Вот ещё мне дали адрес и телефон в До-ро-го-ми-ло-во… Правда, шефу там на вызов не ответили, но мало ли что… Ушли на балет…

– Дорогомиловских, – задумчиво сказала бабулька, – постреляли ещё в прошлом году.

– Всех? – подскочил Давила.

– Всех, с кем стоило считаться, – уточнила Вера Игнатьевна. – Там карантинный район. Но лучше не углубляться вам, сеньор, в московскую геополитику. И на балет не ходите, русский балет нынче уж не тот… Где Лопаткина, где Цискаридзе? Разрешите, я отряхну вашу рубашку…

– Сеньора Вера, – проникновенно сказал очищаемый Понсиано. – Я, в сущности, простой сельский жандарм, хоть и знаком по службе с кучей мировых знаменитостей. Толку от этого чуть. Да и не могу я так – здравствуйте, сеньор академик, вы помните мою мадеру?

– Понимаю, – сказала Вера Игнатьевна. – Анискин приехал в большой город… Не обращайте внимания. Анискин – это такой типический образ русского сельского жандарма… Пропадёте вы в Сибири, сеньор Давила! Кстати, за вами следят. Я-то сперва подумала – за мной… Не вертите головой. Довольно неприятный тип с вашего же рейса. Такси не взял, все электрички пропустил… У вас есть враги?

– Только не с нашего рейса! – отказался Давила. – Я на частном самолёте. Он, этот… хотя бы белый?

– Серый, – сказала бабулька. – Без особых примет. Я скажу, когда вам на него посмотреть.

– Не маленький, не голый?

– Голые у нас пока ещё не гуляют по аэровокзалам… А тем, у которых в полёте одежда потерялась, секонд-хэнд выдают.

– Ужас какой, – сказал Понсиано. – И часто теряют одежду?

– На международных редко, но на внутренних…

– Вот что, сеньора Вера, – решительно сказал охранник. – Я окончательно решил не лететь самолётом. Голый в Сибири! Без документов, без денег! Среди волков и медведей!

– Ну, с медведем средней величины вы бы сладили при известной сноровке…

– Сеньора Вера, я хочу нанять вас в качестве переводчика. Могу себе позволить. Вы сейчас же получите аванс. Я разбираюсь в людях. Так будет спокойней. У меня сугубо частное поручение, и обращение к официальным властям весьма нежелательно. Сама Чёрная Мадонна Монтсерратская послала мне вас, не зря я съездил к ней помолиться…

– Я атеистка, – гордо сказала Вера Игнатьевна. – Хоть это у нас и не приветствуют. Что ж… Только вот дело жалко бросать, верное и прибыльное… Но хоть есть кому передать… Дьявол, Анжелка на нас глаз положила! Только её здесь не хватало! Мало нам одного шпиона!

– Какая Анжелка?

– Ляпина Анжела из полиции нравов… Подозревает, что я на самом деле проституцией здесь занимаюсь в особо извращённой форме…

– Вы – проституцией? – выпучил глаза Понсиано.

Бабулька недовольно хмыкнула.

– Здешние девки ещё не так маскируются, – сухо сказала она.

– Но ваш возраст…

– Действительно, Анискин, – вздохнула Вера Игнатьевна. – А никакой не идальго и не кабальеро. Впрочем, как раз такие слова и убеждают меня в вашей искренности. Эти мозги не могут лгать. Пошли, Анискин. Хвосты мы сейчас обрубим.

Вера Игнатьевна быстро спровадила следы пиршества в урну, бросила: «За мной! Дистанция десять шагов! Быстро!»

Сеньор Понсиано неуклонно следовал за странной бабулькой по безлюдным ночью лабиринтам Домодедова, спускался по лестницам, поднимался в одиночку на лифтах (Вера Игнатьевна показывала номер этажа на пальцах), потом наконец остановился – проводница скользнула в женский туалет, жестом приказав ему ждать.

Да, пустовато было в бесконечных коридорах, потому и преследователей он сразу определил: они, бедные, словно запнулись, но сразу же опомнились. Мужчина среднего роста в сером фланелевом костюме и такой же кепке слишком поспешно последовал вперёд. Весь его багаж состоял из чёрного и безобразно раздутого портпледа с золотой нашлёпкой. Дама же в форменном халате уборщицы поставила ведро и ни с того ни с сего начала яростно стирать шваброй видимую только ей грязь.

Сеньор Давила не любил полицию нравов: ловить и лупить надо только сутенёров! А уважающий себя мужчина сам выбирает – кого, когда, где, каким способом и сколько раз. Да и как эта крашеная толстая тётка смеет подозревать его нежданную благодетельницу в аморальном поведении? Что за порядки в этой России?

– Чего встал? Пошли быстрее!

Знакомый голос принадлежал совершенно незнакомой женщине элегантного возраста и вида в безупречном бежевом костюме, в скромной, но дорогой шляпке из английской соломки, в туфлях на шпильках. Очки в золотой оправе, скупо, но умело наложенный макияж…

– Да, да, да! Не удивляйтесь! А если у вас появятся замечания насчёт возраста, я брошу вас на растерзание медведям! Вперёд, дедуля! Нас ждёт край света!

– Но как же мы туда доберемся?

– Спокойно! В те времена, когда гражданская война казалась неминуемой, умные люди организовали подпольную систему перевозок – нечто вроде «подземной железной дороги» для негров в США перед их заварушкой. Там и дальнобойщики, и рейсовый транспорт… Внесена была даже предоплата!

– Так ведь не случилось у вас никакой гражданской войны!

– А мы им об этом не говорим…

 
…Как пойдёте на охоту,
Поплывёте на рыбалку —
Пойте Песню удвоенья,
Чтобы стало вдвое рыбы,
Чтобы было вдвое дичи.
А когда домой вернётесь —
Пойте Песню разделенья,
Чтобы каждому досталось!