Текст книги "Колыма ты моя, Колыма"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7

Захарович как раз встал из-за стола, когда раздался негромкий стук. Москвич шагнул к двери, распахнул ее и, не дав стучавшему даже слова вымолвить, неприязненно бросил:

– Все дела завтра, я уже ухожу.

Молодой помощник магаданского горпрокурора, на которого старшие коллеги свалили неприятную обязанность помогать приезжему, от такой наглости на несколько секунд лишился дара речи. Вот это ничего себе! Ну дает – «все дела завтра»! Можно подумать, что это не его дела, что это кому-нибудь другому надо, а не самому господину Захаровичу! Ведь сам же говорил: «Как можно скорее, дело не терпит отлагательств». Разумеется, вслух молодой чиновник ничего этого не сказал, но о том, чтобы мысли не отразились на лице, сознательно не позаботился – много чести будет этому гусю столичному. Приказ помогать ему мы, конечно, не выполнить не можем, но пусть знает, что на задних лапках перед ним тут никто ходить не собирается.

– Вы же сами сказали, что результаты анализов вам принести сразу, как только они будут готовы, – недовольно проговорил парень, уже поворачиваясь к Захаровичу спиной.

– А у тебя что, результаты экспертизы той породы? – Голос москвича моментально изменился, стал заинтересованным.

– Да.

– Так быстро? – удивленно поднял брови Захарович. – Я же тебе образец только вчера дал.

– Вы же сами просили побыстрее. Вот я и нашел толковых специалистов. Сделали без очереди.

– А результаты надежные? – недоверчиво поинтересовался москвич.

– Если не верите – поищите сами других экспертов, – огрызнулся парень.

Это, пожалуй, было уже слишком нагло, но Захарович не обратил внимания на резкий тон – очень уж его интересовала принесенная информация. Он принял у парня папку с несколькими листами бумаги и повернулся к двери кабинета. Уходить он, видимо, раздумал.

Видя, что от него больше ничего не надо, парень, принесший результаты экспертизы, тоже развернулся и зашагал к лестнице. Он понимал, что чем скорее отсюда уберется, тем меньше шансов, что москвич придумает ему еще какое-нибудь идиотское поручение.

Впрочем, торопился он зря. Захаровичу сейчас было не до новых поручений – он уже сидел за столом и жадно читал результаты экспертизы того куска породы, который недавно отобрал у Лопатникова-младшего.

«Предложенный для исследования образец содержит самородную платину... Содержание платины около семи процентов, чистота металла высокая... Примесей в зернах металла – около десяти процентов... Анализ состава породы показал...» Дальше следовал длинный список названий, половины из которых москвич не знал, против каждого названия были какие-то цифры, проценты, непонятные значки.

Захарович помотал головой. Главное он уже понял – старший брат Алексея Лопатникова где-то разыскал платиновое месторождение. Что ж, платина – это хорошо. Это значит, что его самые лучшие ожидания оправдываются. Но вот все эти примеси, проценты – он же не геолог, откуда ему знать, много это или мало? Перспективное месторождение или нет?

Конечно, платина – металл дорогой, она в два с половиной раза дороже золота, но все равно, бывают же и такие руды, где копаться без толку – потратишь при добыче денег больше, чем заработаешь. Как узнать, не из таких ли и найденное Лопатниковым месторождение? Эх, ну зачем они всю эту цифирь написали, он же просил, чтобы заключение было написано человеческим языком. Хотя, может, там дальше это есть?

Захарович перелистнул несколько страниц и в самом конце нашел то, что его интересовало – короткое заключение, написанное явно в расчете на непрофессионала.

«Руда довольно богатая. Если месторождение большое, то разрабатывать его экономически очень выгодно. Сам металл высокого качества, почти не требует очистки, примесей мало. Рекомендуется...»

Дальше шло еще полстраницы рекомендаций по очистке, но Захарович это уже не читал. Главное ясно. Есть месторождение платины, и оно богатое. Значит...

Захарович уселся поудобнее, подпер голову рукой и задумался.

В кабинете стояла мертвая тишина, нарушаемая только еле слышным тиканьем часов да дыханием следователя. Неожиданно стоящий на столе белый телефон резко зазвонил. Захарович вздрогнул, недовольно мотнул головой из стороны в сторону и, чуть помедлив, все же взял трубку.

– Да, слушаю, – недовольно сказал он. – А, узнал, конечно. – Голос москвича стал тише и уважительнее. – Хорошо... Да, я понял. Конечно, давай встретимся. Где и во сколько? – Несколько секунд Захарович молча слушал своего абонента, потом его брови недоуменно приподнялись, и он спросил:

– А почему так срочно? Нет, не проблема, конечно, но... Ладно... Понял... Ну, давай, до скорого.

В трубке послышались долгие гудки, и Захарович положил ее на телефон. После этого он быстро собрал со стола все бумаги и через пару минут торопливыми шагами вышел из кабинета.

8

Север Хабаровского края очень во многом напоминает Магаданскую область, с которой непосредственно и граничит. И природа здесь практически та же, и люди. Впрочем, людей на севере Хабаровского края живет очень мало – средняя плотность населения здесь около двух человек на десять квадратных километров. Как и в Колымском краю.

Население делится на две основные группы. Первая – это жители поселков городского типа, таких, как расположенный неподалеку Охотск, из восьми тысяч населения которого четверть составляют бичи. Жители таких поселков по большей части русские.

А вторая группа населения – якуты, исконные обитатели этих мест, жившие здесь еще задолго до того, как до них дотянулась Российская империя. Их образ жизни сильно отличается от того, что ведут жители поселков. Якуты и сейчас живут практически так же, как жили многие поколения их предков – в полном единении с природой. Оленеводством, правда, здесь не занимаются – места не подходящие. Для того чтобы разводить оленей, нужны пастбища, то есть тундра, а здесь лиственничная тайга. Поэтому основными занятиями якутов являются охота и рыболовство. Они ведут полуоседлую жизнь – их маленькие поселки могут довольно легко переехать с уже насиженного места на другое, а пожив там несколько лет, снова сняться и кочевать дальше.

В общем, якуты весьма симпатичный народ. И на самом деле они ничуть не напоминают жителей севера из анекдотов – с их «однако, здравствуйте» и «чукча в чуме ждет рассвета». Якуты не глупы, хотя, на взгляд русского, слегка наивны. Зато они добрый и очень гостеприимный народ. Несмотря на то, что Россия фактически сделала их родину чем-то типа мусорного ведра огромной империи, и на то, что ничего особенно хорошего они от России не видели, доброе отношение к русским якуты все же сохранили. Может быть, еще потому, что слишком суровая земля на севере. Захватить-то ее Россия захватила, а вот использовать толком не могла. Так и осталась местным жителям их земля в целости и сохранности – в отличие от земли американских индейцев, например.

Впрочем, многие беды, доставшиеся на долю индейцев, и северных их родственников не минули. И самые главные из них – это болезни и водка. Когда русские добрались до Якутии, Чукотки, до всех этих северных земель, они принесли с собой массу болезней, которых местные жители прежде никогда не знали и против которых у них не было иммунитета. А спиртное стало вообще настоящим проклятием русского севера. У каждого народа есть какой-то свой способ одурманивать себя, исторически сложившийся и относительно для этого народа безопасный.

На Ближнем Востоке, например, таким традиционным видом являются легкие наркотики типа анаши и гашиша. Тамошние люди прекрасно их переносят и наркоманами не становятся. У мексиканцев есть их кактус пейотль, от которого они сами очень хорошо расслабляются, но пробовать который приезжим не рекомендуется. А в России, да и вообще во всей Европе, таким традиционным наркотиком является алкоголь. Соответственно и сопротивляемость к нему в Европе высокая. Но для тех же якутов алкоголь – это страшная вещь. Здоровенный мужик совершенно пьянеет от одной-единственной рюмки, и это не исключение, а правило.

Спиваются якуты, чукчи, юкагиры, алеуты и прочие северяне очень быстро и совершенно безнадежно. Это не от слабости – просто национальная особенность обмена веществ в организме. Тот же чукча или юкагир зато легко может съесть мухомор и словить от него кайф – это их национальный наркотик. А русский от этого мухомора ноги в момент протянет. Плохо только то, что русские мухоморы есть особенно не пытались, а вот чукчи и якуты пить пробовали. Да еще как. Бывали случаи, что целыми селениями спивались и вымирали. Именно поэтому, кстати сказать, в советские времена наличных денег им в оленеводческих колхозах и лесхозах на руки не выдавали. Там царил безналичный расчет и натуральная меновая экономика, почти как во времена Дежнева и Пояркова.

Собственно говоря, и к нашему времени мало что изменилось – разве что следить за соблюдением «сухого закона» сверху перестали. Власти предержащие попросту махнули на местных жителей рукой – сопьются и вымрут, значит, туда им и дорога. Но, к счастью, большая часть старейшин якутских родов, уже наученных горьким опытом, взяли надзор за трезвостью соплеменников в свои руки, и поэтому катастрофы не случилось. Молодежи это, конечно, не нравилось, но власть старейшин в живущих по патриархальным законам обществах была непререкаема, и жизнь шла по накатанной колее.

Именно так и жил небольшой якутский поселок, расположенный на севере Хабаровского края в районе речки Ини до позапрошлого года. Названия у поселка не было, и ни на каких картах он не был отмечен, а населения в нем было чуть больше сотни человек, живущих охотой и рыболовством. Фактически это был небольшой род, как две капли воды похожий на те, что кочевали по этим местам исстари. Но два года назад уклад жизни якутов был нарушен. Рядом с их поселком обосновалась одна из «диких» артелей, добывающих золото на свой страх и риск, без разрешения государства. Поначалу якуты отнеслись к новым соседям вполне доброжелательно – тайга большая, места всем хватит. Даже приглашали старателей в гости. Но очень быстро отношения стали портиться, причем не по вине якутов.

Старатели оказались в большинстве своем еще тем сбродом: бывшие уголовники, бичи, списанные на берег за пьянку или воровство моряки, короче говоря, самые что ни есть отбросы общества. В общем, ничего удивительного в этом не было – «дикие» артели в девяти случаях из десяти именно из такого отребья и состоят. А в десятом – из еще худшего. Постепенно отношения между якутами и старателями стали обостряться. Было несколько драк, в которых обычно побеждали старатели – не потому, что они были сильнее или храбрее, а за счет наглости и умения навалиться кучей. Пару раз дело чуть не доходило до смертоубийства – и только с огромным трудом старейшине якутов Нэхату Эрэковичу Кольяникенову удавалось пока избегать по-настоящему серьезных конфликтов. Но с каждым месяцем делать это становилось все труднее и труднее.

Старейшине приходилось считаться с мнением своих людей, а они – и в первую часть молодые охотники – были очень недовольны. Ведь, кроме всего прочего, «дикие» старатели занимались свои делом весьма варварским способом. Золотоносная порода в этих местах не лежала на поверхности, и потому верхний слой грунта старатели взрывали тротилом. Иначе не получалось – под тридцатью сантиметрами почвы начиналась вечная мерзлота, по-другому ее было не взять. А после взрыва в ход шли банальные драги, с их помощью старатели мыли шлихи в реке Ине. Никакой другой горнорудной техники у них, понятное дело, не было и быть не могло.

Естественно, такая почти промышленная золотодобыча, да еще ведущаяся без оглядки на какие-либо инстанции, стала приводить к катастрофическому сокращению всех природных ресурсов района. Рыбы в реке почти не осталось, дичь с каждым годом откочевывала все дальше в тайгу. А покидать свою землю якуты не хотели. Да и с какой стати? Тут жили их деды и прадеды, так почему они должны уходить и уступать свою землю какому-то отребью? Среди молодых якутов уже находились горячие головы, которые предлагали прогнать старателей силой. Возможности имелись – охотничий карабин тут был у каждого мужчины, а обращаться со своим оружием якуты умели так, что никаким современным киллерам и не снилась. Ведь рассказы про то, что умелый охотник бьет белку только в глаз – это не байка, а чистая правда. Во время Великой Отечественной войны, кстати сказать, лучшими снайперами в советских войсках считались как раз якуты, ненцы и удэгейцы, прирожденные охотники. Многие якуты – и нынешний старейшина поселка в их числе – вернулись тогда с фронтов без единой царапинки, зато с доброй сотней зарубок на прикладе карабина.

Правда, если со старателями началась бы открытая война, последствия могли быть непредсказуемыми. У тех ведь найдется чем ответить, а в якутском поселке, расположенном в каком-то десятке километров от прииска, много женщин, детей... А кроме того, даже если удастся победить без особых потерь, потом бед все равно не оберешься. Россия начала двадцать первого века – это все-таки не Дикий Запад, чтобы можно было безнаказанно три десятка человек перебить. Приедет милиция – всех пересажает. Каждый карабин-то зарегистрирован, а баллистической экспертизы еще никто не отменял, и не такие якуты были темные, чтобы ничего про нее не слышать. Именно об этом уже добрый десяток раз старейшина поселка говорил своей молодежи. Но каждый раз слушали его все хуже и хуже – уж очень трудно было терпеть соседей.

Сидящий на стопке вытертых шкур старый якут, со сморщенным как печеное яблоко лицом, недовольно поморщился и покачал головой. Эх, как хорошо тут жилось, пока эта банда не приехала! А теперь не жизнь пошла, а сплошное беспокойство... Старик снова покачал головой и поцокал языком.

В этот момент из тайги, со стороны речки, ветер донес отдаленный грохот. А за ним громыхнуло еще раз и еще.

Сидевший у окна старик вскинул голову и прислушался. Слух у него был уже не тот, что в молодости, но разобрать, что это взрывы, он сумел. «Опять! – пронеслось в голове старика. – Опять взрывают! Ох, дураки, я же их предупреждал, говорил, что не удержу молодых! Ох, дураки! Надо скорее к людям идти, пока они чего не натворили».

Старик с неожиданной ловкостью вскочил с места и, накинув видавшую виды куртку, вышел из финского сборного домика – единственного в поселке, все остальные якуты жили в чумах. И вовремя – навстречу ему как раз двигались десятка полтора молодых мужчин с решительными лицами. Увидев старейшину, они остановились, и вперед вышел самый высокий парень с карабином за спиной.

– Они опять взрывают! – резко сказал он, махнув рукой в сторону речки. – Дед, ты ведь говорил, что договорился с ними! Что, скажешь, нам и теперь нужно терпеть?!

– Не спеши, Хату, – начал старейшина, но парень перебил его:

– Не спешить! Мы уже два года не спешим! А в реке почти не осталось рыбы! И за дичью приходится ходить на полдня пути от поселка! Скоро нам будет нечего есть, и даже если мы прогоним отсюда этих гадов, все равно уходить придется!

– Прежде чем прогонять...

– Знаю! Слышали! Ты и в прошлый раз...

– Хату! – Глаза старика грозно блеснули. – Не перебивай старшего! Когда ты сам станешь старейшиной, тогда будешь решать. А пока слушай своего деда! – Парень и в самом деле приходился старейшине родным внуком, и многие старухи, помнившие молодые годы нынешнего главы рода, говорили, что внук очень похож на него тогдашнего. Что ж, остается надеяться, что с возрастом у него не убавится смелости, но прибавится ума!

Парень примолк – власть старейшины все же была велика – если сильно рассердится, может и из поселка прогнать, куда тогда денешься?

– В прошлый раз я говорил главному из старателей, чтобы они больше не взрывали. Теперь вижу, что они снова не послушали меня. Но прогонять их силой пока нельзя, так мы только сами себе хуже сделаем.

– Мы не хотим уходить со своей земли, Нэхату! – раздался чей-то голос из группки охотников.

– Мы и не уйдем! – твердо ответил старик. – Но прежде чем действовать силой, нужно еще раз попробовать договориться. Я сейчас же поеду к ним. И до тех пор, пока я не вернусь, ничего не делайте – я так приказываю. А сейчас расходитесь!

Голос старика был громким и властным, и охотники нехотя повиновались. Они стали по одному – по двое расходиться в стороны. Вскоре перед стариком остался только его внук.

– А если они снова откажутся уйти или хотя бы не взрывать? – спросил парень.

– Тогда и подумаем, – отозвался его дед. – Иди, Хату.

Парень молча повернулся к старику спиной и медленно пошел прочь. Старейшина несколько секунд смотрел ему вслед, а потом развернулся и заспешил на окраину поселка, туда, где стояла единственная машина якутов – старый, но все еще надежный вездеход.

Через десять минут старейшина выехал из якутского поселка и покатил в сторону реки. До «дикого» прииска было километров восемь, но это по прямой, а по петляющей таежной тропинке получалось почти вдвое больше, так что у старейшины было время хорошенько обдумать то, что он скажет старателям. А подумать тут было над чем. С одной стороны, действительно пора говорить с артельщиками пожестче. Иначе все останется как есть, а охотники ведь правду говорят – дичи и рыбы последнее время заметно меньше стало. Если так пойдет дальше, молодежь рано или поздно не выдержит и начнется настоящая война. Но с другой стороны, чем он может старателям пригрозить? Пожаловаться на них в районный центр? Без толку – такой прииск не мог бы уже третий год существовать без хорошего прихвата в районной администрации. В милицию пойти? Так у них наверняка и там свой человек найдется. Можно, конечно, просто предупредить «диких», что если они не уйдут сами, то якуты заставят их силой. Но ведь они не уйдут. Эти отморозки не верят в то, что якутам хватит смелости пойти на прямой конфликт.

Старейшина досадливо покачал головой. Трудный будет разговор, очень трудный. Может быть, просто попытаться объяснить хозяину прииска, какая сейчас ситуация сложилась в якутском поселке? Без угроз, но так, чтобы он понял, что вечно удерживать своих людей старейшина не сможет. Да, пожалуй, так и стоит поступить. Думать о чем-то кроме своего кармана Лопатников совершенно не может – это Нэхату уже давно понял, но не совсем же он дурак, сможет понять, что лучше не доводить дело до войны.

Тем временем в просветах между деревьями уже показалась река. Вездеход старого якута выехал на берег и двинулся вдоль реки вниз по течению. Вскоре за очередным поворотом реки показался старательский поселок. Судя по его виду, обосновались здесь старатели всерьез и надолго – несколько щитовых домов, утепленные бараки, пара снятых с колес вагонов, дощатый дом, в котором располагалась контора. И здоровенная куча мусора шагах в десяти от крайнего барака.

Сейчас, когда лето еще не наступило, эта куча хотя бы не воняла – но старейшина помнил, что здесь творилось в июле. «Неужели они не могли под мусор хотя бы яму вырыть? – в который раз подумал старый якут. – Ведь сами же первые эту вонь летом нюхать будут! Нет, не понять мне этих людей». Навстречу вездеходу от одного из бараков шагнул здоровенный мужик с недельной щетиной на подбородке, в грязном камуфляже и с автоматом в руках – один из охранников поселка. Рожа у камуфляжника была совершенно гнусная – маленькие, глубоко посаженные глазки, низкий, приплюснутый лоб, сильно выступающие надбровные дуги, массивная нижняя челюсть. Охранник что-то крикнул – что именно, якут не слышал, но было нетрудно догадаться, что ему приказывают остановиться.

Нэхату заглушил двигатель и вылез из вездехода, стараясь не наступить на валявшиеся на дороге доски, из которых в разные стороны торчали ржавые гвозди. «Что вот они эту дрянь хоть в сторонку не уберут? – мимоходом подумал якут. – Ведь сами же первые и напорются! Эх, ну что за народ, весь поселок – сплошная помойка».

– О! Какие люди! – издевательским голосом воскликнул камуфляжник, увидев старика. – Чего надо-то тебе, обезьяна? – И он заржал совершенно идиотским смехом.

– С главным вашим мне поговорить надо, – коротко ответит якут.

Оскорбления со стороны таких людей его совершенно не задевали. Он знал, что охрана старательского поселка состоит в основном из бывших ментов и зоновских вертухаев – а чего еще от них ждать?

– Зачем тебе главный? Опять ныть будешь, чтобы мы прииск бросили? Тебе же в прошлый раз ясно сказали – вам здесь не нравится, вы и валите, а нам и тут хорошо.

– Здесь наша земля. Мы никуда отсюда не уйдем. Здесь наши предки сотни лет жили. Почему мы должны отсюда уходить?

– Ну, даешь, дед! Как заговорил! Прямо Чингачкук! – ухмыльнулся в лицо старейшине охранник. – Ну, не хотите уходить, так и не уходите, разве мы вас гоним?

– Из-за вашего прииска в тайге на день пути скоро никакого зверя крупнее бурундука не останется. Перестаньте хотя бы взрывать! – Старейшина понимал, что зря он разговаривает с рядовым охранником, но как-то отвечать было надо.

– Эй, Валек, кто там приперся? – раздался чей-то голос из барака.

– Да опять этот чурка прикултыхал! Вылезайте, мужики, вместе потрещим! Он тут такие речи закатывает!

Из барака показались еще трое мужиков. Двое из них явно были бывшими зэками – все руки в синих наколках, у третьего татуировок не было, но ни рожей, ни поведением от первых двоих он не отличался. Это были старатели – те, кто по каким-то причинам сейчас не работал.

– Серый, глянь, ты у нас недавно, этого уродца еще не видел, – сказал охранник, показывая одному из мужиков на якута. – Этот придурок к нам, считай, каждый месяц заявляется, хочет, чтобы мы прииск бросили!

– Ни фига себе! А больше он ничего не хочет? – присвистнул мужик, названный Серым. – Слышь, чурбан, может, тебе еще чего надо? Так ты сразу скажи, чтоб нам тебя два раза в жопу не посылать!

Нэхату молчал. Он понял, что чем больше он говорит, тем дольше эта мразь его тут продержит.

– Ты что молчишь, чурка? По-русски, что ли, не сечешь?

– Отведите меня к вашему главному, у меня к нему важный разговор, – спокойно сказал якут.

– Да ладно тебе! Поговори лучше с нами – не один тебе хрен, кто тебя пошлет?

– Ребята, в чем дело? – раздавшийся откуда-то справа голос разительно отличался от голосов мужиков.

Нэхату повернулся и увидел стоящую у дверей соседнего барака молодую девушку. Одета в джинсы и ветровку, на ногах белые кроссовки. Девушка была красива – высокий лоб, большие карие глаза, длинные черные волосы, аккуратно собранные в пучок. А главное, ее лицо было добрым и спокойным – это было особенно хорошо заметно на фоне уголовных харь старателей и рожи охранника. Нэхату уже видел эту девушку в свои прошлые приезды сюда и знал, что зовут ее Даша и что она дочь хозяина прииска, выполняющая здесь работу фельдшерицы. Но разговаривать с Дашей ему пока не приходилось.

– Опять этот чучмек явился, Даша, – отозвался охранник, голос его звучал уважительно. – Хочет с Дмитрием Родионовичем поговорить.

– Папы сейчас нет, он в город поехал, – сказала девушка, обращаясь к Нэхату. – Если хотите, поговорите со мной, я ему потом все передам.

Нэхату хотел отказаться, но в последний момент передумал.

Девушка выглядела очень спокойной, доброй и разумной – почему бы не поговорить с ней? Может быть, ее отец потом хоть дочь послушает?

Якут кивнул и после приглашающего жеста девушки подошел к бараку и перешагнул порог. Даша отвела Нэхату в жилую комнату, не слушая возражений, налила чаю и, когда старейшина отпил первый глоток, спросила:

– Так о чем вы хотели с моим отцом поговорить?

Нэхату секунду помолчал, а потом начал неторопливо и спокойно объяснять девушке, в какой сложной ситуации оказался поселок якутов и чем может эта ситуация кончиться, если старатели не согласятся пойти местным жителям навстречу.

– Сегодня у вас опять были взрывы, – закончил старик. – А от взрывов нам хуже всего – дичь пугается, уходит. Нужно, чтобы вы хотя бы взрывчатку не использовали.

Девушка слегка нахмурилась.

– Тут я вам ничем помочь не смогу, наверное, – сказала она. – Взрывали потому, что отец перед отъездом велел новые делянки расчистить, я его приказ отменить не могу, рабочие меня не послушаются.

– Поговори тогда с отцом, когда он вернется. Если вы не перестанете взрывать, наши охотники не выдержат и начнут войну. Скоро я уже не смогу их удерживать. Да и не захочу, – последнюю фразу якут сказал после небольшой паузы, вспомнив о своем «разговоре» с охранником и старателями.

Девушка закусила нижнюю губу. То, что она слышала, не было для нее полной неожиданностью, якут ведь приходил к ее отцу не первый раз, а она сама иногда бывала в якутском поселке, слышала, о чем там говорят. Но до сих пор она не думала, что все настолько серьезно. Неужели якуты и правда способны начать убивать старателей? Хотя в чем-то их можно понять... Но ведь отец ни за что не согласится бросить прииск, этот прииск для него вся жизнь! Что же делать? Может быть, попытаться хоть как-то смягчить отношения с якутами? Ведь она же врач, может быть, им нужна ее профессиональная помощь? Да, кстати, у них же в поселке сейчас одной из женщин как раз должна подойти пора рожать!

– Нэхату Эрэкович, с отцом я обязательно поговорю, когда он приедет. А сейчас я вас вот что хотела спросить – у вас в поселке одна женщина скоро рожать будет, может быть, надо помочь роды принять?

Старейшина на несколько секунд задумался. Девушка явно правильно поняла его, может быть, теперь ей удастся уговорить отца. А предлагаемая ей помощь тоже очень полезна – все-таки она настоящий врач.

– Спасибо, Даша, – кивнул старый якут. – Но тогда тебе придется сейчас ехать со мной, старухи говорили, что Арэке рожать уже совсем скоро будет.

– Хорошо, – кивнула Даша. – Сейчас я свой чемоданчик захвачу и поедем.

* * *

– Вам помочь, Нэхату Эрэкович? – спросила Даша, глядя, как старый якут с трудом управляется с фрикционами вездехода.

– Не надо, – коротко отозвался Нэхату. Вездеход как раз свернул от реки и двинулся в глубь тайги, по направлению к поселку якутов.

– Нэхату Эрэкович, а сколько вам лет? – неожиданно спросила девушка.

Якут усмехнулся.

– Не знаю точно, Даша. Но наверняка больше семидесяти.

– Как же вы не знаете? – удивилась девушка. – А в документах у вас что написано?

– В документах написано, что год рождения двадцать четвертый, но документы эти мне уже взрослому выдали, а год какой сказал, тот и написали. В то время у нас связи никакой с городами не было, когда рождался ребенок, никто его не регистрировал. Какой смысл – до города неделю добираться, а он, может, еще умрет скоро. Документы давали, уже когда вырастет, а там уж поди вспомни, пятнадцать ему лет или восемнадцать. Мы года никогда не считали.

– Как интересно... – протянула девушка. – Получается, вам уже восемьдесят лет. Нэхату Эрэкович, а вы, значит, и Отечественную войну помните?

– Как же не помнить. Я и сам в ней участвовал, снайпером был.

Глаза Даши широко распахнулись. Для нее, как и для большей части молодых людей, война была уже очень далеким прошлым, а те, кто ее помнил, обычно были уже настолько дряхлы, что рассказать ничего толком не могли. А этот старик еще совсем бодрый. Надо будет порасспрашивать его о тех временах.

Подумав об этом, девушка испытала странное чувство. Она вдруг необыкновенно явственно ощутила прочнейшую связь сидящего рядом с ней человека со всеми его предками и с природой этих мест. Ту самую связь, которая давно потеряна городскими людьми, как правило, не помнящими имен своих прадедов, а на природу выезжающими не чаще, чем раз в год. Даша ощутила, что этот якут, который помнит Великую Отечественную войну, сам в точности такой же, каким был его дед, и прадед, и все их предки, каким был и каким остался весь их народ. И в этот момент она особенно остро осознала несправедливость того, что делает ее отец. Эта земля и в самом деле принадлежит им, этим странным людям, которые живут здесь испокон веков. И нельзя пользоваться этой землей без разрешения хозяев. Тем более портить ее.

– Нэхату Эрэкович, а давно ваш народ здесь живет? – спросила Даша.

– Давно, – коротко ответит якут. И, словно поняв, о чем подумала девушка и почему задала такой вопрос, продолжил:

– Старатели твоего отца нарушают договор. Они расчищают свои делянки на земле, которая издавна принадлежала саха.

– Кому принадлежит? – переспросила девушка.

– Саха. Так мы сами себя называем. Якуты – это русское слово.

– Я очень постараюсь уговорить отца, – сказала Даша.

– Ты хороший человек, – задумчиво ответил Нэхату. – И хорошо будет, если тебе это удастся. Если старатели не перестанут взрывать землю и портить реку, добра не будет. Плохая примета – разозлить духов тайги. – Голос старика звучал совершенно серьезно.

– Духов тайги? Каких духов? – недоуменно спросила девушка.

– А ты что, думаешь, тайга это просто большой лес, с которым русские люди могут делать все, что захотят? Нет... Тайга живая, и она может жестоко отомстить тем, кто ее обижает. Она древнее, чем города, древнее, чем люди вообще. Опасно ее обижать.

Даша пожала плечами. В духов тайги она совершенно не верила, но спорить об этом считала неправильным. Верит человек во что-то свое, и пусть верит. Тем более... Даша посмотрела по сторонам – на могучие лиственницы, заросли можжевельника, вывороченные из земли корни деревьев, похожие на исполинские оленьи рога, на шевелящиеся от легких порывов ветра листья. Да, пожалуй, живя здесь долго, трудно не поверить во что-то в таком роде. Тайга и правда выглядит живой. И даже разумной.

– Духов тайги папа не испугается. Но, может быть, я сумею объяснить ему, что может стать опасен конфликт с вами, – сказала Даша.

«Хорошая девушка, – подумал старый якут. – Как только отец не боится держать ее на прииске, среди всего этого отребья? Хотя... Он же там хозяин, наверняка того, кто рискнет его дочь обидеть, ждет очень печальная участь. Вон как они с ней разговаривают вежливо. Что ж, мне это только на пользу...»