Текст книги "Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем?"

Автор книги: Михаил Делягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Эффективные методы борьбы: кризис жанра

Какие непосредственные формы борьбы за свои права может породить революционизация сознания широких неимущих масс? Следует признать, что к настоящему времени большинство традиционных форм борьбы доказали свою в лучшем случае ограниченную эффективность.

Сталкивающиеся с систематическим нарушением своих прав люди осознали, что существуют только два по-настоящему эффективных способа борьбы за свои права, которые с высокой степенью вероятности могут быть восприняты государством и привести к достижению пусть даже и ограниченного, но результата.

Это, во-первых, перекрытие транспортных путей (автомобильных трасс или железнодорожных веток), причем преимущественно федерального значения (на парализацию региональных транспортных путей федеральная бюрократия просто не обращает внимания), и, во-вторых, проведение достаточно широко освещаемых средствами массовой информации голодовок.

К сожалению, оба эти метода требуют экстраординарных усилий и связаны с весьма существенными и очевидными рисками, а действенность их, как показывает практика, снижается.

Так, перекрытие трасс федерального значения (вроде стихийно произошедшего в подмосковных Химках в начале января 2005 года) может привести к человеческим жертвам. С одной стороны, некоторые водители, особенно в плотном потоке, могут не справиться с управлением, с другой – в принципе нельзя исключать и возможность сознательного наезда на перекрывающего трассу человека – как ради того, чтобы доехать до цели назначения, так и вследствие психологического срыва, вполне возможного при длительном движении в пробке.

С другой стороны, смертельно испугавшаяся борьбы граждан за свои права в ходе монетизации льгот правящая бюрократия, безусловно, будет стремиться как можно более жестоко наказывать участников перекрытия трасс федерального значения. В принципе представляется вполне вероятным, что в перспективе, по мере обострения внутриполитической ситуации она вполне может дойти даже до приравнивания участия в подобных действиях (не говоря уже об их организации) к террористической деятельности.

Абсурдность подобного рода обвинений ни в коей мере не сможет, как представляется, стать преградой для ее представителей, стремящихся парализовать протест страхом. В самом деле: возбудили же против лимоновцев, занявших кабинет в приемной администрации президента, уголовное дело за попытку «насильственного захвата власти» (правда, в конце концов – отчасти, вероятно, и под давлением сплотившейся общественности – все-таки заменив обвинение на «массовые беспорядки», предусматривающие существенно более мягкое – до 8, а не до 20 лет тюрьмы – наказание).

Другой достаточно эффективный способ борьбы за свои права – голодовка – стал широко распространяться после того, как подписанный президентом Путиным либеральный Трудовой кодекс предоставил работодателям легальную возможность при помощи чисто формальных процедур делать незаконной практически любую забастовку. По сути дела запретив забастовки, Трудовой кодекс оставил наемным работникам единственный, хотя и весьма опасный, и граничащий с членовредительством вид легальной борьбы за свои права.

И действительно, в настоящее время голодовка воспринимается в России как народный способ отстаивания своих интересов. Весьма существенным, по-видимому, является то, что ее тяжесть и рискованность автоматически снимает вопрос об искренности и реальной тяжести положения прибегающего к ней. Ведь понятно, что, если у человека есть хоть какая-то надежда решить свою проблему менее болезненными способами, или если проблема не является для него исключительно важной, он, скорее всего, не будет прибегать к голодовке.

Именно в этом кроется, в частности, секрет огромного сочувствия, которое совершенно неожиданно для правящей бюрократии пробудила в широких слоях российского общества голодовка, объявленная в конце января 2005 года Рогозиным и четырьмя его коллегами-депутатами против монетизации льгот.

Напомню, что московская политтусовка (правда, не без команды своих кремлевских кураторов) тогда буквально изошла злобой, изощряясь в черном юморе по поводу депутатов-«родинцев». Иногда возникало ощущение, что обслуживающие правящую бюрократию политологи и депутаты, некоторые из которых просто лопаются от жира, не просто рассматривают эту голодовку исключительно как способ похудения (хотя по крайней мере двое из пяти голодающих были очень худыми и до ее начала), но и смертельно завидуют Рогозину за то, что придуманный им способ является принципиально недоступным для них.

Однако страна, вопреки довольно изощренной пропаганде и нелюбви к депутатам Госдумы как таковым, испытала глубокое сочувствие к голодающим депутатам (об этом свидетельствовало среди прочего огромное количество писем и телеграмм поддержки, поступившее от людей, не имевших никакого отношения к «Родине» ни до, ни после этих событий). Главной причиной этого представляется даже не общая ненависть к монетизации льгот, а именно «народный», надежно гарантирующий внутреннюю искренность способ протеста, избранный Рогозиным и его коллегами.

В то же время эффективность голодовки как способа борьбы за свои права, как уже было указано выше, постепенно снижается.

С одной стороны, по мере ужесточения административного давления, а то и прямой цензуры за СМИ голодовки показываются телевидением и описываются другими СМИ все реже. С другой – по мере привыкания бюрократии (да и телезрителей тоже) к действиям доведенных до отчаяния людей восприятие голодовок (пусть даже коллективных) постепенно, но неуклонно теряет свою остроту, а все-таки прорывающиеся в СМИ сообщения о них становятся все более обыденными. (Нечто подобное случилось с сообщениями о постоянных террористических актах в Чечне, а затем и в Дагестане, воспринимающихся современным телезрителем примерно как прогноз погоды.)

Но самое главное заключается во внутренней противоречивости самой голодовки как способа борьбы за свои права.

Ведь голодающий наносит вред преимущественно сам себе, и голодовка, таким образом, представляет собой крайнюю форму обращения к совести правящей бюрократии – по сути дела, угрозу ей своей собственной смертью.

Проблема заключается в том, что совести – по крайней мере, коллективной – у современной правящей бюрократии не существует даже в самой смелой теории. Угроза же самоубийства со стороны представителей «быдла» – того самого населения, которое мешает правящей бюрократии самим своим существованием и на сокращение численности которого объективно направлены ее усилия – представляет собой попытку угрозы не чем-то неприемлемым для бюрократии, но реализацией ее собственных сокровенных желаний по максимальному сокращению численности неудобного населения.

Понятно, что угроза такого рода является весьма слабой, и по мере привыкания к самим фактам голодовок их эффективность будет постепенно сходить – и уже сходит – на нет.

* * *

Утрата представителями неимущих слоев российского общества действенных инструментов борьбы за свои права в условиях неуклонно и по объективным причинам нарастающего ущемления последних правящей бюрократией вплоть до создания невыносимых условий существования позволяет сделать два принципиально значимых вывода.

Первый заключается в том, что люди неизбежно найдут новые, действенные и, по всей вероятности, необычные способы защищать свои жизненные интересы от нарастающего мертвящего давления государства. Следует понимать, что интеллигентствующие оппозиционеры, скорее всего, в силу своего ограниченного жизненного опыта и неизбежно одностороннего взгляда на жизнь вряд ли смогут предугадать или предвидеть эти способы. Однако их прямой обязанностью является среди прочего внимательное изучение используемых методов (и особенностей их применения) и максимальная популяризация всех успехов с тем, чтобы, когда правильная технология будет нащупана, она была бы в кратчайшие сроки «отшлифована» и получила бы максимально широкое распространение на всей территории страны.

Второй вывод также прост. Чем труднее отстаивать свои права, чем более жестоким является давление правящей бюрократии, тем выше потребность людей в солидарности и тем выше ее ценность.

Когда малоимущие люди в массовом порядке начнут участвовать в акциях протеста, направленных не на защиту своих собственных интересов, а на поддержку неизвестных им людей, борющихся за свои права в неизвестном им регионе, несовершенство и неэффективность конкретных протестных технологий перестанет играть какое бы то ни было практическое значение.

Возникнет ситуация, памятная нам по всем революционным событиям, в которой масштаб не только непосредственно осуществляемых, но и, что исключительно важно, потенциально возможных акций протеста вне зависимости от степени эффективности конкретных применяемых технологий делает совершенно невозможным их игнорирование даже самой тупой и жестокой властью.

Солидарность – условие революционного успеха

Среди качественно новых элементов, привнесенных в общественную жизнь протестной волной начала 2005 года (когда за полтора месяца на улицы вышел миллион человек с четвертью, а за январь—июнь – и вовсе два с половиной миллиона), стала солидарность различных социальных слоев и групп друг с другом.

Протест пенсионеров против монетизации льгот поддержало большое количество людей, непосредственно никак не затронутых их фактической отменой, – студенты, инженеры, менеджеры достаточно активно участвовали в акциях протеста.

Это происходило даже в относительно сытой Москве, жители которой (чуть не написал «граждане» – ибо по сравнению с остальной Россией Москва действительно напоминает иное государство) и в самом деле в полном соответствии с официальной пропагандой в целом только выиграли от монетизации льгот. Как известно, на первом этапе монетизации льгот руководство Москвы за счет ее бюджета (в котором была пробита серьезная «дыра» и возник дефицит более чем в миллиард долларов) сохранило почти все действовавшие натуральные льготы. Однако москвичи, в первую очередь неимущие, все равно выходили на митинги протеста, защищая права обездоленных жителей других регионов России.

Да, в отличие от ближнего Подмосковья (напомню, что начавшийся в Солнечногорске протест стало невозможным скрыть, когда жители Химок стихийно перекрыли шоссе, ведущее не только в Санкт-Петербург, но и в международный аэропорт «Шереметьево-2») эти митинги были относительно немногочисленными и не могли изменить ничего в политике федеральных властей. Собственно говоря, они в этой политике ничего и не изменили, однако положили начало медленному, но весьма существенному изменению психологии россиян, в первую очередь их количественно преобладающей, малоимущей части.

Сегодня даже в Москве (в которой, несмотря на внешнее благополучие, бедно не менее половины населения) уже больше не странно тратить время и силы на выражение солидарности с посторонними людьми и на поддержку их борьбы за свои права. А ведь отвлечение сил от борьбы за свое существование по вполне объективным причинам в определенной степени противоестественно для неимущих! – да и для представителей «среднего класса», выбивающихся из сил ради покупки в кредит телевизора или стиральной машины, тоже.

Кроме того, помимо активной солидарности, заключающейся в каких-либо действиях, предпринимаемых людьми, весьма существенную роль играет и пассивная солидарность – брезгливый, но вполне сознательный отказ от сотрудничества с властью в тех или иных формах, начиная от недонесения и кончая проведением «итальянской забастовки» в ответ на те или иные требования властей.

Весьма симптоматичным представляется, например, поведение жильцов московского дома на улице Марии Ульяновой, в подвале которого находился знаменитый «бункер» Национал-большевистской партии. Несмотря на существенные неудобства, причиняемые его молодыми и не слишком приверженными общественным приличиям обитателями жильцам (по сравнению с «обычными» арендаторами подобных помещений – мелкими коммерсантами), никто из последних не обратился на них с жалобой в милицию. Представляется, что это было вызвано не страхом или пассивностью, но смутным сочувствием к странным молодым людям, самозабвенно занимающимся чем-то непонятным.

Инстинктивное отгораживание «своих», в качестве которых воспринимаются не только обычные добропорядочные граждане, но и вообще любые представители общества, от потенциального произвола правящей бюрократии представляется весьма существенным проявлением начальной, инстинктивной солидарности неимущих, которая будет достаточно быстро развиваться в солидарность политическую.

Эти процессы, несмотря на всю свою малозаметность, постепенно усиливаются.

Медленно и противоречиво, но все же возникает широкое пространство солидарности неимущих. Не сомневаюсь, что мы еще увидим в качестве массового явления, как случайная уличная толпа будет расступаться, пропуская преследуемого омоновцами агитатора, и смыкаться сразу же за ним, бестолково путаясь под ногами и самоотверженно, хотя и пассивно мешая – уже не стражам порядка, но служителям правящей бюрократии и представителям силовой олигархии.

Являясь отражением общего неприятия правящей бюрократии, низовая солидарность малоимущих кардинальным образом укрепит протест. Более того: именно эта солидарность со временем сделает протест непобедимым, попросту обессмыслив силовое давление правящей бюрократии на оппозиционеров.

Эта солидарность станет неиссякаемым источником кадров и организационных возможностей, питающим оппозицию, и цементом, скрепляющим ее сетевые структуры как между собой, так и с обществом. Именно солидарность, пусть инстинктивная и непоследовательная на первом этапе, сделает сетевые структуры оппозиции по-настоящему неотъемлемой частью общества.

Более того: соединяя различные разрозненные и обособленные группы российского общества и повышая тем самым его устойчивость, солидарность малоимущих станет, а точнее – уже сегодня, на наших глазах становится одним из критически важных факторов сохранения целостности России в условиях системного кризиса.

Помогая друг другу, мы из безликой толпы, из беспомощного населения, являющегося излюбленным объектом реформатствующих вивисекторов, становимся народом – сознательным хозяином своей исторической судьбы.

Иммунитет к государственным провокациям

Малоимущие традиционно натравливаются распадающимся государством на кавказцев и евреев, крупный бизнес, а также либералов и интеллигентов. Это естественная логика поведения правящей бюрократии: не имея возможности (а прежде всего – желания) взяться за решение реальных проблем, терзающих население, они при помощи пропаганды и тех или иных провокаций отвлекают их внимание, а с ним и протест, на «негодный объект», переводя удар гнева многомиллионных масс «с больной головы на здоровую».

В 1996 году «символом зла», виновным во всех бедах России, по горячим следам сделали коммунистов, в 1999 году – чеченских террористов. Ни при каких обстоятельствах не следует забывать, что история второй чеченской войны (как, собственно говоря, и первой) до сих пор так и не написана, а вопрос о ее причинах и роли в ее развязывании российской силовой олигархии – по всей видимости, в связи с самоочевидностью ответа на него – большинство российских аналитиков боится даже и ставить.

В 2003 году в ходе парламентских выборов негодование населения было отвлечено правящей бюрократией на крупный бизнес, существовавший с середины 90-х годов в виде коммерческой олигархии. Ее дискредитация и последовавший затем политический разгром завершили формирование в России режима тотального господства силовой олигархии, окончательно (в том числе и с опорой на перенацеленный ею протест масс) подчинившей себе старую, коммерческую олигархию. Кроме того, «антиолигархическая» кампания весьма успешно и эффективно отвлекала население от своих повседневных нужд и интересов до самого лета 2004 года, когда во весь рост поднялась вторая волна либеральных реформ, смывая нажитое величайшим трудом хрупкое благосостояние и разрушая повседневную жизнь миллионов россиян.

В начале 2005 года, когда Россия внезапно для всех участников политической жизни оказалась охваченной массовым стихийным протестом, правящая бюрократия уже разложилась до такой степени, что не могла придумать никаких оригинальных ходов по переключению недовольства россиян с себя на своих жертв или противников. В условиях острой нехватки времени был, насколько можно понять, использован стандартный, энергично (и в целом безуспешно) применявшийся еще царским режимом механизм разжигания национальной розни. Впрочем, надо отдать представителям современного российского государства должное: использован он был в высшей степени творчески, так, чтобы с наибольшей эффективностью решить не только внутри-, но и внешнеполитические задачи.

К настоящему времени представляется вполне очевидным, что знаменитое «письмо антисемитов», широко разрекламированное российскими СМИ в лучших традициях политического киллерства, появилось на свет не само по себе, а при более чем существенном участии наиболее «продвинутых» представителей правящей бюрократии.

Формальный повод для появления этого письма был практически безупречен – издание в России (за несколько лет до появления письма) одной из средневековых иудейских книг, содержащей грубые выпады и оскорбления в адрес всех лиц, не исповедующих иудаизм. При разумном предисловии это издание осталось бы простым памятником истории, не имеющим отношения к современности, однако в предисловии, напротив, указывалось на вневременную и универсальную правильность положений этой книги, которые, по мысли авторов предисловия, должны определять все поведение правоверных иудеев.

Таким образом, оскорбительные и враждебные по отношению к представителям иных религий средневековые умозаключения были представлены в качестве вполне современного учебника жизни. Среди причин этого нельзя полностью исключить и вероятность того, что авторы предисловия, априорно уважая свое историческое и культурное наследство, в силу элементарного и столь привычного для российской жизни последних лет разгильдяйства просто не удосужились достаточно внимательно ознакомиться с текстом самой книги. Так или иначе, но в следующем издании этой книги (также появившемся задолго до начала скандала) наиболее агрессивные положения (хотя, надо заметить, далеко не все) были изъяты из исторического текста, что свидетельствует о том, что издатели осознали, по крайней мере, частично, неправомерность своей позиции и как могли исправили ее (хотя с логической точки зрения было бы правильнее просто написать соответствующее предисловие).

Большинство подписавших протест против первого издания этой книги (депутаты парламентских фракций КПРФ и, в меньшей степени, «Родины»), по всей вероятности, просто не знали о существовании второго, исправленного издания. В любом случае естественный и вполне оправданный протест против пропаганды иудейского фундаментализма (отношение к которому цивилизованного человека вряд ли должно существенно отличаться от отношения к исламскому, христианскому или буддийскому фундаментализмам, не ориентированным на добрососедское сосуществование и сотрудничество с представителями иных конфессий) был искусно подправлен подлинными авторами и инициаторами коллективного письма таким образом, что стал производить впечатление звериного, пещерного антисемитизма, совершенно недопустимого в современном обществе.

Представляется весьма существенным, что сам текст обсуждавшегося письма (как и текст вызвавшей протест средневековой книги) был практически недоступен большинству участников последовавшей дискуссии, которые вынуждены были ориентироваться исключительно на истерику официальных и полуофициальных СМИ.

Частью реализации провокации вокруг «письма антисемитов» представляются и весьма энергичные и откровенные действия президента России, который оказался единственным политическим лидером мира, который на церемонии 60-летия освобождения Освенцима официально заявил о существовании в своей стране антисемитизма.

Особую пикантность этому заявлению придает очевидная незначительность масштабов антисемитизма в России – по крайней мере, по сравнению с некоторыми другими странами, в том числе и являющимися членами «большой семерки». Несмотря национальный состав российских реформаторов, нанесших стране урон, сопоставимый с уроном от нападения фашистской Германии, на бытовом уровне антисемитизм представляется незначительным – какие бы усилия для сокрытия этого факта ни прилагали многочисленные профессиональные грантополучатели, благосостояние которых прямо зависит от интенсивности очернения ими своей Родины.

Как и другие проявления активного национализма (в том числе и ненависти к России и русским), он действительно поддерживается падением уровня жизни и образования, а также общим ростом агрессивности дебилизируемого государством общества. Однако, насколько можно судить, он остается пассивным, латентным и в целом вытесняется действительно растущей неприязнью к не желающей интегрироваться в российское общество или в принципе не способной к этому части представителей народов Кавказа и Средней Азии.

На уровне же общественной элиты антисемитизм в России и вовсе практически отсутствует, что также весьма выгодно отличает нашу страну по крайней мере от многих развитых стран Европы. Исключения составляют отдельные профессиональные касты в силовых структурах, влияние которых действительно драматически выросло в результате последовательно проводимой кадровой политики «путинской шестилетки», однако первобытно низкий уровень общей культуры представителей этих социальных групп способствует их изоляции даже в современном разлагающемся российском обществе. Классической иллюстрацией отсутствия реального антисемитизма в российской элите служит достаточно высокий удельный вес евреев в ее составе и в составе награждаемых государственными наградами.

Громкое признание Путина в антисемитизме в этих условиях весьма напоминает клевету на свою страну и свое общество и схоже с выступлениями либеральных фундаменталистов, испытывающих животную, иррациональную ненависть к России, а также штатных провокаторов, посещающих оппозиционные интернет-форумы с целью недопущения возникновения на них конструктивной дискуссии.[11]11
  Весьма существенным признаком широкого масштаба деятельности этих провокаторов стало резкое изменение содержания интернет-форумов в начале 2005 года, когда правящая бюрократия была шокирована массовостью стихийного протеста. Антисемитские эскапады в мгновение ока резко сократились, уступив место истерическим обвинениям в адрес любых людей, в той или иной форме выражающих симпатии в адрес протестующих и негодование в адрес государства. Мгновенная и практически полная «смена темы» (да еще на лежащую в совершенно иной плоскости – с антисемитизма на поддержку государства против русских в массе своей пенсионеров) представляется вполне достаточным доказательством того, что подавляющее большинство антисемитских высказываний на форумах принадлежит не психически нездоровым людям, а сотрудникам пропагандистских структур правящей бюрократии, занимающихся дезорганизацией и дискредитацией оппозиции. Потрясенная и напуганная протестами (голодающему Рогозину вполне серьезно звонили из Кремля с требованием не призывать народ выйти на улицу!), правящая бюрократия просто перебросила своих сотрудников с одного направления работы на другое, совершенно не интересуясь тем, как это отразится на информационном поле.


[Закрыть]

Главная цель провокации, связанной с раздуванием якобы нарастающего в России антисемитизма, заключалась, насколько можно предположить, в комплексной дискредитации потенциально наиболее влиятельных левых партий – КПРФ и «Родины», всей левой оппозиции в целом и, шире, всего массового протеста. Ведь не случайно провокация была осуществлена в конце января 2005 года, когда стихийный протест общества против людоедской, приобретшей характер социального геноцида монетизации льгот (и, соответственно, страх правящей бюрократии перед этим протестом) достиг максимальной остроты.

Адресатом этой провокации были традиционно чувствительная к теме антисемитизма либеральная общественность России и, что значительно более важно для современной правящей бюрократии, общественное мнение Запада.

Борьба миллионов неимущих россиян за право на жизнь представлялась через призму этой провокации как не более чем агрессия зоологических антисемитов, а признаваемое вполне возможным в тот момент силовое подавление народного протеста правящей бюрократией – как борьба за демократию и цивилизацию против реальной угрозы захвата власти со стороны фашиствующих группировок. Недаром именно в тот момент была в очередной раз активизирована тема «русского фашизма», хотя экстремистские группировки данного направления, как можно понять, в основном контролируются силовыми структурами и используются ими для решения различных текущих задач.

Основной информационный удар был сосредоточен на партии «Родина», хотя среди подписавших злосчастное письмо ее представители были в меньшинстве. Причина заключалась в страхе, испытанном представителями правящей бюрократии перед голодовкой группы депутатов Госдумы во главе с Рогозиным, которая, несмотря на информационную блокаду, получила неожиданно широкую поддержку в стране. Страх перед возможностью эффективного синтеза социальных и патриотических ценностей, осуществляемого представителями этой партии, усиливался из-за того, что «Родина» оказалась новой оппозиционной силой, еще не изученной правящей бюрократией: представители последней просто не знали, чего ожидать от нее (и голодовка лишь проиллюстрировала способность «Родины» к непредсказуемым действиям).

Следует признать, что основные предполагаемые цели антисемитской провокации были достигнуты. Все еще популярные в интеллигентской среде либеральные оппозиционеры (вроде Явлинского) даже не попытались возглавить стихийный протест широких масс, побрезговав близким общением с нормальными людьми. Правые и левые оппозиционеры не объединились в единый народный фронт (или, в других терминах, Движение Сопротивления), и артикуляция синтеза социальных, патриотических и либеральных ценностей, стихийно осуществленная российским обществом, вновь была отложена на неопределенный срок. И, наконец, общественное мнение развитых стран и глобальные СМИ ограничились простым сочувствием россиянам, вынужденным бороться за право на существование, не оказав им никакой действенной помощи (даже на уровне информационной поддержки).

Тем не менее не следует забывать, что «вслед за» – не означает «потому что».

Цели правящей бюрократии, обслуживаемые в том числе и рассматриваемой провокацией, были достигнуты, как представляется, не благодаря ее успешности, но лишь из-за преступных неготовности, самовлюбленности, напыщенности и сибаритства самих лидеров оппозиции – как правой, так и левой. Не только в то время, в начале 2005 года, но и по сей день они все еще не осознали в полной мере бессмысленность и, более того, пагубность любого сотрудничества с действующей и разлагающейся заживо властью.

Сама провокация, несмотря на колоссальное воодушевление «демшизы», вновь почувствовавшей себя неотъемлемой частью государственной машины, получила лишь весьма ограниченный резонанс, который так и не стал самоподдерживающимся. С одной стороны, российское общество, даже разумное большинство представителей либеральной интеллигенции, в целом скептически отнеслось к идее о внезапном проявлении антисемитизма левых оппозиционеров и сочло его проявлением не столько их собственной активности, сколько активности правящей бюрократии, дирижирующей в собственных корыстных целях деятельностью основной части экстремистских сил.

С другой стороны, при всей неприязни друг к другу правые и левые оппозиционеры, во-первых, хорошо знали друг друга и понимали, какие обвинения соответствуют (или в принципе могут соответствовать) действительности, а какие нет и, во-вторых, испытывали значительно большую неприязнь к правящей бюрократии, чем друг к другу. Разумеется, это относится не к некоторым лидерам, готовым продаваться за возможность приватизации дачи (так, Зюганов накануне выборов в Мосгордуму в декабре 2005 года с восторгом присоединился к травле «Родины») или просто за доброе слово кремлевского «куратора», а к широкой массе руководителей среднего уровня и рядовых участников оппозиционных партий и движений.

Поэтому трагическая для нашей страны неспособность оппозиционных групп (язык не поворачивается назвать их «силами») использовать шанс начала 2005 года является безусловным поражением России, но отнюдь не победой правящей бюрократии и тем более не успехом конкретной провокации, хотя на ее раздувание и были брошены колоссальные и достаточно разнообразные силы.

Вероятное осознание профессиональной частью правящей бюрократии неудачи антисемитской провокации, как и понимание того, что провоцируемый в среде противников раскол должен быть обоюдным (ибо односторонняя обида урегулируется значительно легче взаимной), привело к возбуждению ненависти социально-патриотических сил общества к либеральной оппозиции. При этом разжигании использовались многие реальные факторы – от ужесточающейся глобальной конкуренции, в которой основной ущерб России наносит именно Запад, до действительно имеющей место, а часто даже и вовсе не скрываемой вражды целого ряда видных либералов к России как таковой.

Дополнительным стимулом активности на этом направлении стал, по-видимому, иррациональный ужас правящей бюрократии перед перспективой возникновения в России «оранжевой революции», причины которой недоступны ее пониманию, так как она в принципе не может поверить в способность населения осознать и тем более самостоятельно защищать свои интересы.

Играет свою роль и стремление изолировать внутри нашей страны правых, чтобы получаемая ими поддержка Запада и крупного бизнеса не привела к усилению социально и патриотически ориентированных крыльев оппозиции.

Демонстрация покушения на Чубайса (в силу профессиональной нелепости действий потенциальных террористов поверить в серьезность этого покушения крайне сложно) представляется далеко не только попыткой запугать его (вероятно, для изъятия из-под его контроля тех или иных финансовых потоков или механизма принятия стратегических коммерческих решений РАО «ЕЭС России»). Весьма вероятно, что целью данной операции (как и целью публичных заявлений Чубайса и его сотрудников в декабре 2005 года с обещаниями массированных отключений света в Москве в случае похолодания) стало и напоминание обществу об этой полузабытой, но по-прежнему омерзительной политической фигуре, призванное вновь разжечь ненависть к нему лично, а заодно и к его подельникам-либералам.

Напомнить об их злодеяниях, уже полузабытых и вытесненных из общественной памяти деятельностью современной правящей бюрократии, удалось, как представляется, в полной мере. Недаром популярный анекдот приговаривал Квачкова (ветерана ГРУ, при более чем сомнительных обстоятельствах обвиненного в покушении на Чубайса и даже по официальным данным получившего без какой бы то ни было избирательной кампании почти 30 % на довыборах депутата Госдумы в Преображенском округе Москвы) к пожизненному заключению не за покушение на убийство какого-никакого, но все же с биологической точки зрения, безусловно, человека, а «за преступно халатное исполнение своих служебных обязанностей, приведшее к особо тяжким общественным последствиям – выживанию Чубайса».

В своем знаменитом интервью «Шпигелю» подлинный мозг администрации нынешнего президента Сурков весьма откровенно указал на неизбежность попыток силового захвата власти и неизбежность их подавления, причем из контекста следовало, что речь идет о либеральных попытках, напоминающих «оранжевую революцию», и о силовых, а не о каких-нибудь еще методах подавления.