Текст книги "Письма к тетеньке"
Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ
Впервые, с подзаголовком «Письмо девятое и последнее», – в журн. «Отечественные записки», 1882, No 5.
Заключительное "майское письмо" писалось в условиях укреплявшегося курса реакции, накануне назначения на пост руководителя внутренней политики, вместо "прогонявшегося с двора" гр. Н. П. Игнатьева, "министра борьбы" гр. Д. А. Толстого ("злым гением России" назвали его современники). Обращаясь к Н. А. Белоголовому, Салтыков писал ему 8 июня 1882 г.: "Письма к тетеньке" я кончил и, как оказывается, совершенно кстати. Во-первых, надо же и кончать, а во-вторых, любопытно, о чем бы я теперь писать стал? Теперь надо писать о светопреставлении..." В предыдущем же письме к тому же адресату от 15 мая Салтыков признавался, что зрелище российской действительности того момента повергает его в состояние "не злобы, а безвыходного горя и отчаяния". Эти настроения наложили явственный отпечаток на заключительное "письмо". Однако, опасаясь впасть в пессимизм, Салтыков изъял из первоначального текста некоторые далеко идущие негативные формулировки ("Тоска, развившаяся до размеров отвращения к жизни" и др.) и закончил свои беседы с "тетенькой" страстным просветительским призывом к русскому обществу "сознать свою силу", если и не для "деятельного участия <...> в жизненном круговороте", то хотя бы для моральной поддержки "добросовестному и честному убеждению", что также считал делом "первостепенной важности".
Стр. 502. Недаром с Москвы благонамеренные голоса несутся: зачем, мол, цензура преграды «им» ставит! пускай на свободе объяснятся! – Указание на упомянутую выше статью П. Щебальского «Наши беллетристы-народники» в «Русском вестнике», в которой автор мимоходом задал провокационный вопрос: не лучше ли было бы дать Салтыкову и всем писателям демократического лагеря возможность высказаться «совершенно полно и откровенно», «назвать людей по именам» и т. д.
Стр. 505. ...а ныне к последней части этого положения прибавляют: «по правилам о Макаре, телят не гоняющем, установленным». – Намек на Положение 14 августа 1881 г. «О мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия» и на Положение 18 апреля 1882 г. «О полицейском надзоре». Ими определялось управление Российской империи в административно-полицейском отношении.
Стр. 506. ...Сару Бернар не видал, об Сальвини только из афишек знаю. – Знаменитая французская драматическая актриса и не менее знаменитый итальянский трагик гастролировали в Петербурге в театральный сезон 1881/82 г.
Стр. 508. Помните... мы, в конце пятидесятых годов, зазнали в Москве одного начинающего публициста («другом Грановского» он себя называл)... – Намек на Каткова и на проделанную им эволюцию от позиций умеренного либерализма в 40 – 50-е годы до роли одного из идеологов и вдохновителей реакции 80-х годов. В 1845 – 1850 гг. Катков был адъюнктом Московского университета по кафедре философии и здесь сблизился с Т. Н. Грановским, профессором того же университета по кафедре всеобщей истории. Указание дальнейшего текста на «греческие спряжения» служило для современников еще одним сигналом к узнаванию в анонимном образе намека на Каткова – инициатора и неутомимого пропагандиста системы классического образования.
Стр. 513. ...был один год... когда я одновременно обучался одиннадцати «наукам» и в том числе «Пепину свинству»... – Признание автобиографическое. Подробнее, см. прим. к стр. 405 и в кн.: С. Макашин. Салтыков. Биография. 1, изд. 2-е., М., 1951, стр. 128, след.
Стр. 514. Неслыханные «публицисты», чудовищная помесь Мессалины и Марата, сумевшие соединить в своем ремесле распутство первой и человеконенавистничество последнего. – Речь идет все о тех же «публицистах» реакционно-охранительной и буржуазно беспринципной печати – Каткове, Щебальском, Буренине и др. В характеристике этих «публицистов» наряду с именем Мессалины – жены римского императора Клавдия (I в. до н. э.), прославившейся своим распутством, Салтыков пользуется также именем Марата – одного из наиболее выдающихся деятелей Великой французской революции. В отношении к этому имени Салтыков, подобно многим своим современникам, находился в плену буржуазной легенды, превратившей исторический облик этого преданного «друга народа» в химерическую фигуру кровожадного садиста, «человеконенавистника». Салтыков тем легче подпал под влияние этой легенды, что и просветительский морализм его собственного мировоззрения диктовал ему резко отрицательное отношение к террору, хотя бы и революционному. Личность Марата, смело призывавшего народные массы к беспощадной расправе с аристократами – врагами революции, неизменно воспринималась Салтыковым в социально– и политически-отрицательном аспекте (ср. дальше выражение «охотно-рядские Мараты»).
Стр. 519. Sapienti sat. – Выражение из комедии «Формион» римского комедиографа Публия Теренция. Салтыков употребляет его, здесь и в других местах, в эзоповском значении. Он подчеркивает этими словами, что сказал все, что хотел и мог сказать. Об остальном нужно догадываться.
