Текст книги "Испанский дневник"

Автор книги: Михаил Кольцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

14 сентября

Поутру на узенькой улице Сан-Херонимо стоит очередь за молоком.

Очередь как очередь – человек пятьсот домохозяек, в потертых, темных, затрапезных платьях, с ребятишками вокруг.

Очередь как очередь, только дверь в молочную лавку украшена каменными примитивами XV века, а в небе кружится «Юнкерс» и через каждые двадцать-тридцать секунд грохочет густой, басовый взрыв.

И ребятишки, черноглазые, черномазые, беспрерывно спорят:

– Это бомба!

– Нет, это снаряд из Санта-Крус.

Толедские ребятишки научились отличать взрывы снарядов, бомб, динамитных пакетов, пулеметную стрельбу мятежников от республиканской.

Но они забыли вкус мяса, забывают вкус молока и жадно, настойчиво выпрашивают кусочки сахара. Они охотно совершают обмен: два, или пять, или даже десять патронных гильз на кусочек сахара; три месяца назад так же бегали за туристами с образками и иллюстрированными открытками. Они предлагают осколки снарядов и даже целые, неразорвавшиеся. У них при этом хитрые физиономии: снарядов, снарядных осколков здесь сколько угодно, а сахар такая роскошь…

Я завязал разговор с пожилыми доньями в очереди – их смешит ломаная испанская речь. Откуда этот человек?

Узнав, что русский, приходят в неописуемое удивление. Очередь нарушается, все тесно обступают кругом, жмут руку, смеются, хлопают по спине. Почтенные, дородные кастильянки расцветают приветливыми, веселыми улыбками.

– Мы уже читали и слышали по радио письмо от женщин с Трес Монтаньяс. Это ангелы, а не люди. Если бы мы могли наши печальные сердца вынуть из груди, мы послали бы их нашим сестрам туда.

Какие Трес Монтаньяс, какое письмо? Я сначала не могу понять. Показывают газету. Напечатано письмо из Москвы, от работниц фабрики Трес Монтаньяс, Трех Гор, – короче говоря, Трехгорки. Вот оно что! Ткачихи Трехгорки, собравшись третьего дня, обратились с письмом ко всем советским женщинам:

«Мы с радостью читаем в газетах, что испанские трудящиеся женщины не только помогают и воодушевляют своих сыновей, мужей и братьев, но и сами непосредственно участвуют в героической борьбе за свободу. Пусть знают трудящиеся женщины Испании, что мы, женщины великой страны социализма, с напряженным вниманием и волнением следим за их героической борьбой и горим желанием помочь женщинам и детям свободного испанского народа. Мы обращаемся ко всем женщинам Советской страны – к работницам, к крестьянкам, к женщинам-служащим, к домашним хозяйкам, ко всем матерям – с горячим призывом организовать помощь продовольствием трудящимся женщинам Испании, детям и матерям борющегося испанского народа. Мы предлагаем купить и послать продовольственные продукты в Испанию для детей и женщин героического испанского народа. Мы вносим на это по 50 рублей и уверены, что женщины Советской страны последуют нашему примеру».

Очередь у молочной лавки становится как будто еще короче – люди потеснились, чтобы быть ближе ко мне. Даже мальчишки немного приутихли. Нет ли еще новостей? Оттуда, из этой далекой страны, немного непонятной, покрытой чуть ли не вечными снегами, но такой теплой, дружеской, заботливой?

Свежих новостей у меня нет, оторвался, но я рассказываю об отношении советских рабочих и работниц, всего народа, к Испании, к испанской борьбе.

Все слушают жадно. Опять слышен взрыв, – это бомба с самолета. Часть женщин шарахается, другие остаются и укоризненно смотрят на бегущих. Я вижу, девушка в моно исподтишка показывает на меня: неудобно перед русским товарищем так бегать от бомб, – что он может подумать!

Самолет ушел, беседа восстанавливается. Испанки узнают о советских женщинах, об их любви к детям, об их готовности и желании взять к себе на воспитание сирот бойцов, павших в борьбе против фашизма. Почти у всех слезы на глазах.

Девушка в моно сконфужена этой сценой. Ей кажется, что репутация толеданок страдает. Она объясняет мне:

– Не обращайте внимания. Испанки вообще любят поплакать. Сейчас они плачут просто от радости. Они очень стойкие женщины и вовсе не думают жаловаться. Я сама толеданка, я знаю.

Высокая донья со впалыми щеками порывисто вмешивается в разговор.

– Мой муж убит пулей из Алькасара. Он был рабочим в гараже при отеле. У меня осталось двое ребят. Будь я помоложе, а дети постарше, мы сейчас же пошли бы на смену. Извините меня, я простая женщина и как-то не думала о многих вещах. Мне казалось, что все иностранцы – это только богатые туристы, вот такие, как приезжали сюда. Я помогала моему Себастьяну мыть их машины. Теперь немцы и итальянцы посылают на нас самолеты с бомбами. В эти горькие дни ваши женщины, работницы и учительницы, посылают нам помощь, как родные сестры. Я очень хочу капельку своей крови послать работницам в письме, чтобы отблагодарить и стать друзьями навеки.

Какая огромная сила это будет и уже есть, испанская женщина, едва только высвободившаяся из душного загона дома-тюрьмы! Ее клонила к земле, выедала изнутри, как ржавчина, позорная ложь во всем ее существовании. Дома – простоволосая, коротконогая, в шлепанцах, в мыльном пару над корытами с бельем, среди визга ребят и гаремных сплетен соседок, всегда виноватая и безответная перед мужем. На улице, перед людьми, – на высоких каблуках, играя шелком ног, шелестя веером, маня приоткрытым ртом, – роскошное и нежное животное, соблазн для прохожих, гордость собственника-мужа. Публично – раболепие перед женщиной, приторная, опошленная пародия на преклонение рыцарей перед прекрасными дамами; в семье – надменность и грубость к женщине, бесстыдная эксплуатация днем ее труда, ночью тела, оскорбления, побои. Я видел случайно в окно весьма зажиточной квартиры, как сеньор колотил ногами сеньору. Он лягал ее каблуком, повернувшись задом, как козел. Что-то прокричит, лягнет, отбежит – и опять сначала. Дама, без юбки, в лифчике, на высоких каблуках, с оранжевыми подвязками, тоже кричала, но не сопротивлялась; ребенок плакал на диване. На стене висел портрет генерала Боливара, с эспаньолкой и вверх закрученными усами.

Женщина вступает в свои человеческие права – не со времени свержения монархии, не с первыми депутатскими мандатами Виктории Кент, Долорес Ибаррури, а сейчас, когда гражданская война оплодотворила страну народной, демократической революцией, раскрыла дома, сорвала занавесы и ширмы, разворошила общественную и частную жизнь.

Я буду помнить женщину с двумя детьми на худом осле среди серых раскаленных холмов Арагона, вдову, муж убит и дом сожжен фашистами. И восемь женщин что пришли в Лериду из деревень Сиерра и Луна. Вступив в эти деревни, фашисты стали насиловать девушек, а их матерям стричь наголо головы машинкой и гонять затем по улицам. Восемь женщин после этого издевательства бежали из деревень. Волосы – главное украшение испанки, и старой, и молодой, и богатой, и нищей. За волосами испанская женщина бесконечно ухаживает, затейливо их завивает. Но восемь крестьянок выставили свои стриженые головы перед всеми, позор они превратили в отличие. «Мы не хотели, но фашисты сделали нас солдатами. И мы будем воевать, как солдаты, пока волосы наши не отрастут до плеч». И девушку Кончиту на Гвадарраме, взявшую себе винтовку убитого жениха. И комсомолок Лину Одену, Аврору Арнаис, в моно, с пистолетами на боку, командующих большими отрядами, организующих тысячи молодых испанцев для защиты свободы. И Марию Караско, сердитую тетку, механика на аэродроме Четырех Ветров, измазанную машинным маслом, ползающую по моторам, не выпускающую летчика в бой, пока она не проверит все до последнего винта. И пятьсот женщин, что пришли в первый день гражданской войны в мадридские лазареты предлагать свою кровь для переливания: «Наши мужья отдают свою кровь на фронте, мы хотим вернуть её в тылу!..» И Эстрелью Кастро, знаменитую певицу, чьи высокие трели звенят на позициях, под солидный аккомпанемент тяжелых орудий. И Марию Тересу Леон на талаверской дороге, с серебряным пистолетом. И Марию Хинеста, молчаливую, вежливую, с мальчишеской стрижкой волос, бойца на баррикадах площади Колумба, аккуратную стенографистку и переводчицу. Это все и есть настоящая испанская женщина, открывшая, вслед за Долорес Ибаррури, в грозный час народной борьбы, свой подлинный, стойкий и трогательный облик.

Благородные кабальеро, превозносившие «красоту, благородство и святость» испанской женщины, сейчас показали все свои рыцарские манеры.

В деревне Рамбла, в провинции Кордова, они всех жен антифашистов убили камнями на сельской площади. Матери падали с детьми на руках.

В деревне Пуэнте Хелиль, в Андалузии, они изнасиловали тридцать женщин, всем прокололи штыками груди и утопили в реке. Изнасиловать и проколоть грудь – это по рецепту бесчисленных порнографических книг о половых извращениях, любимой литературы фашистских маменькиных сынков. Утопить в реке – это уже в порядке личной инициативы.

И здесь, в Толедо, в высоком замке, перед нашими глазами кабальеро, носители исторических традиций, поместили женщин-заложниц над собой, в верхний этаж, чтобы снаряды падали на них первых, прикрылись их телами.

Женщины из очереди у молочной лавки уговорили меня посетить толедскую колдунью Исабель Дельгадо и проводили к ней. Колдунья оказалась самая настоящая. В мрачной ее конуре у церкви святой Урсулы, среди чучел совы и летучей мыши, она варила в электрической кастрюльке волшебное зелье. Тетки долго галдели, объясняли, что я за хороший человек и из какой страны. Старуха отлила в пузырек чудодейственного бальзама – мазать разбитое плечо или на случай раны, а если ничего больше не будет болеть, им можно также чистить зубы, они будут белые, как сахар. Но девушка-милиционер открыто, при всех, высмеяла бальзам и поклялась памятью своей матери, что никогда не пробовала и не станет пробовать знахарских зелий.

16 сентября

Приятно бывать в Пятом полку. Здесь отдыхаешь от неразберихи и бестолковщины и ободряешься очертаниями завтрашней народной армии. Люди здесь хоть на вид и те же, все-таки думают, разговаривают по-иному – с каким-то твердым стержнем внутри, с каким-то ощущением ответственности.

На улице Листа, в маленьком особняке – штаб, политотдел и разные канцелярии. Здесь же небольшая столовая для командиров. В отличие от других учреждений, здесь чисто, толково, тихо. Здесь – это тоже редко в Мадриде – работают по ночам.

В другом месте, в большом монастыре, расположены казармы, склады, учебный центр. По огромному двору маршируют добровольцы. Много разных групп, – переходя от одной к другой, видишь все стадии обучения и перемену облика людей. Вот щуплые, сутулые подростки из Вальекас – мадридской Марьиной Рощи – неуклюже поворачиваются налево-направо, кругом марш, толкаются, зубоскалят, вот уже приличная маршировка и приемы с палками вместо ружей. Вот учебная стрельба в тире – каждому бойцу дается возможность выпустить три боевых патрона. Это для нынешних условий неслыханная роскошь.

Пятый полк – это скорее военный комиссариат, управление по формированию, чем войсковая единица. Батальоны и роты, сформированные и обученные Пятым полком народной милиции, сражаются в разных секторах – на севере, на юге и в центре Испании. Боевые инструкции, политические брошюры, листовки, плакаты политотдела Пятого полка распространяются по всем республиканским войскам.

Пятый полк есть в то же время и полк. У него свой штаб, он распоряжается отдельными операциями, которые ему поручает высшее командование. У него свое основное, цельное ядро – несколько тысяч бойцов – под Мадридом. Всего же Пятый полк выставил в строй уже около тридцати тысяч бойцов. Это, конечно, чрезмерно для полка, даже в военное время. Но сейчас в Испании не до формального соблюдения воинских канонов. Имя Пятого полка цементирует части, создает командирам авторитет, а бойцам народной милиции придает больше достоинства и храбрости. Это имя и требует кое-чего. Надо читать газеты и чистить винтовку. Надо подчиняться приказам и рыть окопы. Надо объяснять толково и, главное, честно, что видел в разведке. Последнее – особо редкое искусство: разведчики и прочие очевидцы пока редко видят здесь противника меньше чем в количестве трех тысяч солдат, в сопровождении десяти тысяч арабской кавалерии на резвых конях.

Пятый полк вырос из первых маленьких ударных частей, которые коммунисты создали для фронта Гвадаррамы. Это были лучшие, самые отважные, хотя и неопытные в военном отношении, мадридские пролетарии. Они обучались на ходу, в бою. Мужество, сознательность и преданность сделали их первыми и самыми стойкими солдатами антифашистского войска. Простой неписаный закон они установили между собой: если один бежит от врага, другой вправе прикончить его выстрелом из винтовки.

Сейчас первые рабочие «железные роты» очень сильно разбавлены новичками – крестьянами, интеллигенцией, анархистами. В этом их слабость, в этом их сила. Слабость – потому, что в некоторой степени потеряны монолитность, боевая плотность первых ударов роты. Сила – потому, что ударники распространяют свои качества на большее количество бойцов, в строю и в бою создают новые, широкие кадры дисциплинированных и смелых солдат, борются с индивидуализмом и распущенностью.

Доброволец, принимаемый в Пятый полк, должен отвечать прежде всего трем требованиям. Первое – элементарная политическая грамотность или хотя бы сознательность. Второе – крепкое здоровье. Третье – некоторая, хотя бы небольшая, спортивная сноровка. На этой базе полк начинает дальнейшее обучение бойца. Обучение рассчитано максимум на семнадцать дней. Но это удается очень редко. В среднем подготовка бойца длится восемь-десять дней. В начале войны дружинников выпускали и за два дня. Остальному приходилось доучиваться уже в бою.

Штаб постоянно поддерживает связь со всеми сформированными им батальонами и через них со всеми фронтами. Благодаря этому информационный отдел штаба и политотдел делают оперативные сводки гораздо более подробные и точные, чем генеральный штаб военного министерства.

Сейчас при полку созданы пехотная и кавалерийская школы и курсы для унтер-офицеров. Раз в неделю командование собирает командиров батальонов и разбирает с ними все бои и операции.

Центральный комитет партии много занимается с полком, он старается показать на примере военной организации образцы большевистского подхода к организации вооруженных сил народа и в лице Пятого полка сделать почин регулярной народной армии. Все члены Центрального комитета прямо или косвенно связаны с полком и помогают ему. Повседневную работу ведет Карлос или, как его называют здесь, майор Карлос, комиссар и популярнейший человек Пятого полка.

Карлос – итальянец; он говорит на испанском, как на родном языке, говорит так же отлично на английском, французском, немецком языках и даже немного по-русски. Это неутомимый революционер-боевик. Он ухитряется мелькать повсюду, и повсюду рады, когда появляется его медвежатная и в то же время ловкая, подвижная фигура, когда раздается его басовитая речь, перемешанная шутками и руганью. Карлос неутомим, он функционирует круглые сутки, у него самородный талант организовывать и воодушевлять людей на ходу. Дело спорится вокруг него, и вот так Пятый полк оброс оружейными и патронными мастерскими, хлебопекарнями, военными швальнями, плакатными студиями, картографическими, печатными, саперными дружинами. Карлос водит и показывает все это с необычайным жаром, с упоением бодрого, созидающего человека. Каждый день он создает что-нибудь новое, Пятый полк организовал интендантскую службу и рассылает интендантских работников в помощь своим подразделениям. Здесь заботятся не только о продовольствии, но и о починке обуви, о парикмахерах, о стирке белья, о многом, о чем лень подумать весьма революционным и весьма легкомысленным командирам. На оружейном складе Карлос показывает картотеку, заведенную на винтовки. В испанской обстановке кажется очень комичным заводить картотеки на винтовки, когда противник напирает на Мадрид. Но именно порядка, самого прозаического порядка, пока больше всего не хватает республиканским войскам. Оружия очень мало, а полк приучает к ответственности за оружие и его состояние.

Хорошо начата работа политотдела. Здесь занимаются и самим бойцом, и его семьей: специальная комиссия дает родным справки о бойце, посещает их на дому, переправляет письма. Политотдел издает в сорока тысячах экземпляров ежедневную, газету «Милисиас популярес», он снабжает материалами посылаемых в части «политических делегатов», или, иными словами, комиссаров. Это очень деликатная работа. Политотделом, как и всем полком, руководит Коммунистическая партия, а комиссары являются представителями Народного фронта в целом и нередко принадлежат к другим партиям.

Пятый полк воспитывает из коммунистической молодежи новые кадры командного состава. Таковы андалусец Хуан Модесто, галисиец Энрике Листер, толедцы Сантьяго Альварес, Бартоломео Кордон. Рядом и вместе с ними колоннами Пятого полка командуют бывшие кадровые офицеры королевской армии – Бурильо, Маркес и другие. Всё вместе вылилось в хорошее боевое содружество, которое должно быть прообразом рождающейся испанской регулярной народной армии.

17 сентября

Иностранцев пока еще немало в Мадриде. Они трех цветов – черные, желтые, красные. Цвета, впрочем, часто обманчивы.

Открытые реакционеры и сторонники Франко лепятся вокруг посольств, частью живут там. При всех дипломатических миссиях теперь устроены пансионы и общежития. Германское посольство все время интригует в дипломатическом корпусе, предлагает всем представительствам покинуть Мадрид, мотивируя отъезд опасностью пребывания в столице и отсутствием возможностей у правительства обеспечить порядок. Это по указанию немцев был поднят бунт с поджогом матрацев в тюрьме «Карсель Моделоз» двадцать второго августа.

С посольскими кругами соприкасается иностранная публика, наехавшая в Испанию после мятежа. (Иностранцы, постоянно жившие раньше в Испании, – предприниматели, фабриканты, концессионеры, портовые торговцы – почти все уехали за границу, считая себя в опасности.) Эти новые – профессиональные путешественники; встречаясь, они узнают друг друга по предыдущим встречам – в Абиссинии, в Парагвае, в Саарской области, в Маньчжоу-Го. Их стаж делится на «конфликты»: саарский конфликт, маньчжурский конфликт… Им всем не ниже сорока лет, многие с проседью, но любовницы при них удивительно молодые. Формально они – либо представители оружейных фирм, специальные уполномоченные больших телеграфных агентств и киноантрепренеры. Испанская обстановка разлагает их, – для шпиона здесь не работа, а отдых: узнать всё, получить все документы можно, не покидая столика кафе, за гроши или совсем даром, пользуясь здешней страстью показывать свою осведомленность и ошарашивать собеседника сенсациями. Оттого и сведения, полученные даром или даже купленные, фантастичны, как бред сумасшедшего. Восьмого сентября все шпионы передали из Мадрида, что республиканское правительство получило от Шкоды двести мощных танков-огнеметов. Девятого об этом передали из Мадрида американские корреспонденты; цензура остановила телеграммы, они передали известие контрабандой, через Париж. Показывали даже снимок, купленный за большие деньги. Потом выяснилось, что снимок взят из испанского журнала 1918 года, не снимок, а рисунок к утопической статье «Война в 1920 году».

Расходы у них здесь грошовые, испанский «конфликт» великолепно пополнит их сбережения. Они только мучительно боятся быть убитыми в случайной перестрелке, или в драке на улице, или при обыске. Поэтому они завели себе повязки на рукаве с официальными цветами своих государств. Повязка означает: «Делайте что хотите, вешайтесь, я тут ни при чем». У одного, пожилого, кроме повязки, еще, вместо жилета, американский звездный флаг во всю грудь; впрочем, у него свои резоны – он глухонемой, при уличных недоразумениях это крайне неудобно. Он приехал хлопотать о наследстве своего отца, пробкового концессионера. Нашел время.

За столиками кафе неутомимо, по шесть, по семь, а иногда по девять часов, непрерывно они ругают и высмеивают испанцев, их тупость, их медлительность, их лень. Ранее приехавшие посвящают новичков в три выражения, к которым надо прежде всего привыкнуть в Испании. Если придешь за справкой, тебе сначала скажут. «Ин сегида» (сию минутку). После получаса ожидания ободрят: «Но тардара мучо» (долго не продлится), Еще через два часа объявят: «Маньяна пор ла маньяна» (послезавтра). Дамы рассказывают: «Это просто непостижимо. Им заказываешь два яйца всмятку и чай, они спрашивают, сколько минут держать яйца в воде, а потом приносят яичницу из четырех яиц, кружку пива и обижаются, когда их ругают…»

Отель «Флорида» считается ужасно красным и ужасно революционным гнездом. Здесь живут летчики и инженеры интернациональной эскадрильи в шелковых незастегнутых спортивных рубашках, с навахами и парабеллумами в деревянных кобурах у пояса. Они сначала хотели выписать к себе жен, им отказали, теперь они уже не просят – женщины нашлись в Мадриде. По ночам бывают громкие сцены с выбеганием в коридор, так что журналисты и иностранные социалистические депутаты жалуются директору. Среди летчиков есть храбрые и преданные люди, они группируются вокруг Гидеса: их мало видно в отеле, они часто ночуют на аэродроме. Есть человек десять явных шпионов и дюжина бездельников, они ведут у стойки бара шумные интриги против Андре и Гидеса. Им дают барахло вместо машин! Они не станут в угоду чьему-то честолюбию кончать самоубийством в дурацком воздухе этой сумасшедшей страны!

Здесь есть бывшие американские гангстеры, спиртовозы из воздушного отряда Аль-Капоне, искатели приключений из Индокитая и разочарованный итальянский террорист, пишущий поэму. Рыжий канадец, по специальности аэрофотограф, с утра ничего не делает, сидит в кресле в вестибюле у окна и разговаривает с пустым взглядом, устремленным в пространство. Он ждет, пока в четыре с половиной часа пополудни на Гран Виа выйдут первые проститутки. Тогда он выхолит и долго выбирает. Он долго торгуется, а потом платит больше той суммы, которую с него запросили вначале, – если женщина спросила двадцать песет, он доторговывается до двенадцати, а уходя, платит двадцать пять. Так, объясняет он, весь акт пропускается через комплекс благотворительности. Он считает, что до Луи-Фердинанда Селина не было мировой литературы. Но и у Селина есть, по его мнению, громадный прорыв… Селин упустил, что женщину надо смотреть и оценивать, обязательно когда она идет к вам спиной. Тогда ясны и фигура, шея, ноги. Вид спереди, глаза, улыбки, грудь – это все обман, это для дураков… Он ловит людей, чтобы поговорить о женщинах. Но все заняты, его слушают охотнее всего женщины же, супруги иностранных парламентариев.

Настоящие красные почти не показываются во «Флориде». Они приезжают потихоньку, заходят в партийные комитеты, спят там же, в маленьких общежитиях, и уходят на фронт, инструкторами при колоннах Пятого полка, санитарами или рядовыми бойцами.