Текст книги "Счастливый Мурашкин"

Её голубоватые светящиеся веки дрогнули и опустились.

Мурашкин молча сполз с кресла и обошёл её так, чтобы она не могла достать его.

– Постой! Пожалуйста, остановись! Я не нарочно!

Он обернулся. Она была очень красивая. Удивительно – такая красивая и такая самая злая!

Он молчал.

– Просто нужно потерпеть. Вот, видишь? – она показала свои руки.– Вас было сегодня тридцать девять, и каждый меня укусил... Но ведь на войне ты бы не испугался? – Голос у неё дрогнул. И он понял, что она снова хочет его обмануть.

– На войне своих не обманывают,– сказал он.

И ушёл.

Он медленно спускался по лестнице. Навстречу мамы и бабушки вели понурых мальчишек и заплаканных девчонок. На площадке второго этажа плакала Галочка из сорок третьей квартиры. Одной рукой она держалась за распухшую щеку, другой – за железную подставку с цветочными горшками. Тётя Дуся, её бабушка, тянула Галочку за хлястик.

– Ну, правду тебе говорю, не будет больно, не будет. Тётенька только посмотрит – и всё!..

Мурашкин остановился.

– Не верь! – сказал он.– Я там был. У неё там ковырялки всякие. А потом как возьмёт сверло...

Галочка перестала реветь. Застегнула пальто и быстро побежала по ступенькам вниз.

– Грамотный стал? – спросила Мурашкина тётя Дуся.

– Грамотный.

Тётя Дуся наклонилась, сняла туфлю и, подняв её над головою, бросилась на Мурашкина, прыгая через две ступеньки и стуча одиноким каблуком.

Мурашкин решил спасаться не через вестибюль, где на ровном месте от тёти Дуси не уйдешь, а через чёрный ход. Он выскочил во внутренний двор поликлиники. Сел передохнуть на горку старых досок. Но сейчас же вскочил, потому что укололся. Доска была вся в занозах.

Снизу послышался тонкий писк. Мурашкин нагнулся, сдвинул верхнюю доску и увидел в узкой щели серого котёнка. Котёнок держал на весу переднюю лапу, будто одетую в белый носок. Он был совсем маленький. Голос у него был как у птенца.

Мурашкин присел.

Между пальцами у котёнка торчала заноза. Такая толстая, с острыми краями, посмотришь – спине холодно.

Мурашкин взял котёнка за лапу и потянул занозу ногтями.

Котёнок заорал и впился ему в руку.

– Ничего, ничего, нужно немножко потерпеть,– говорил Мурашкин, поглаживая котёнка.– Не бойся, малыш, ну, не бойся...

Вдруг он вспомнил, чьи это слова. И представил, как там, в кабинете, она перебирает свои крючки и шильца. И плачет. Мурашкин покраснел...

Через минуту исцарапанный Мурашкин, прижимая котёнка к груди, вошёл в дверь того самого кабинета.

Она сидела на стуле у окна и вытирала ваткой слёзы, чёрные от краски.

– Я котёнка принёс, не плачьте,– сказал Мурашкин.– Ему нужно занозу удалить...

– Я плохой врач,– сказала она.

Мурашкин подошёл, выпустил котёнка на подоконник. Котёнок заковылял по широкой белой дороге.

– Когда вылечите, можете взять его себе,– сказал Мурашкин.– Насовсем. Он сиамский.

Мурашкин залез в кресло. Сам включил прожектор. И широко открыл рот.

САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПРИЕМ КАРАТЭ

После новогодних каникул рано утром вставать – неохота!

Ещё как будто во сне Мурашкин дожёвывал бутерброд. Долго надевал пальто и ушанку. И вдруг вспомнил, что под фонарём на углу его дожидается, как всегда, Одиноков.

Мурашкин подошёл к ёлке. Включил гирлянду разноцветных лампочек и посмотрел немного, полюбовался, как они подмигивают по очереди: красная – синяя – зелёная – жёлтая... И осторожно, чтобы не осыпались уже подсохшие иголки, снял с ветки самый большой мандарин на золотой ниточке.

По лестнице он спускался уже бегом. Зажмурившись, толкнул примёрзшую дверь парадной и шагнул навстречу метели, выставив лоб, крепко сжав лямки ранца. Как полярник, как космонавт. Бывают же планеты, где всегда декабрь, где всегда дует...

Одиноков издали помахал Мурашкину. Давай, мол, пробивайся скорей! Мурашкину нравилось преодолевать полярный буран. Он остановился, поправил лямки ранца, натянул новые красные варежки.

Поставив свой портфель на снег, Одиноков поднял воротник пальто, спрятал руки в карманы. Он уже не махал Мурашкину, чтобы тот шёл быстрее.

Одиноков всегда спокоен. Улыбается редко. Иногда Мурашкин спрашивает Одинокова, о чём тот думает. Но Одиноков только пожимает плечами. Тогда Мурашкин ещё сильнее уважает своего друга.

Дойдя до Одинокова, Мурашкин снял варежку, и они пожали друг другу руки. Как два восьмиклассника. Одиноков давно научил друга здороваться по-взрослому. Ещё до школы.

– Я на четырёх ёлках был! – сказал Мурашкин и протянул Эдику тёплый мандарин.

– А я – на шести,– Одиноков достал оранжевую морковку с отгрызенным хвостиком и дал Мурашкину.

– Морковка! – обрадовался Мурашкин.

– А что это у тебя варежки красные? – спросил Одиноков.

Мурашкин смутился. Одинокову-то хорошо, у него перчатки настоящие, с пятью пальцами. А у Мурашкина ладонь меньше. Такого размера перчаток не бывает.

– Слишком яркие! – добавил Одиноков.– Как у девчонки!

Возразить было нечего, и Мурашкин опустил голову.

Но он не обиделся. Он никогда не обижался на Одинокова. На Одинокова обижаться нельзя. Он всегда прав. Бывают такие люди. Он всегда всё знает. Потому что часто читает книгу «В мире мудрых мыслей» и смотрит по телевизору учебные программы.

Снег с асфальта ещё не убирали, и идти Мурашкину было нелегко. Но когда он стал отставать, Одиноков крепко взял его за рукав и провёл немного на буксире. Пока не вышли на открытое место, где снег сметало сильным ветром.

– Ты, между прочим, третий пример решил? – спросил Одиноков.

– Решил! Шестнадцать ровно, как в ответе! – Мурашкин улыбнулся. По математике у него пять. У Одинокова – четыре.

– А я и не решал,– сказал Одиноков беспечно. – Я фигурное катание смотрел.

– И я смотрел! Я в Пушкине смотрел, у бабушки.

– В Пушкине хорошо,– сказал Одиноков.– Там каток хороший. Я туда в прошлом году ездил с отцом.

– А я вчера с отцом в хоккей играл во дворе,– сказал Мурашкин.– Выиграл. Сорок – тридцать девять.

Одиноков посмотрел на Мурашкина сбоку и улыбнулся. Но ничего не сказал. Он тоже часто проигрывал Мурашкину. Хотя играл гораздо лучше.

Помолчали.

Метель толкала их то в грудь, то в спину. И казалось, что огромные новые дома с белыми, будто выкрашенными снегом, стенами дрожат и качаются. Как ледоколы в Северном океане.

Свернули в переулок. Стало совсем темно. Фонарей в переулке нет, а окна утром не светятся.

– Первый – математика! – громко сказал Мурашкин. Он боялся темноты. В переулке носились тёмные вихри. Идти стало ещё труднее.

– Если на большой переменке Вихров опять полезет, ты крикни,– сказал Одиноков.

– Я – сам! – неожиданно отказался Мурашкин.– Мне вчера отец приём показал. Я теперь хоть пятиклассника – одной левой!

– Какой приём? – удивился Одиноков.

– Самый лучший! Называется – каратэ!

– Покажи!

– Потом!

Одиноков почувствовал в голосе Мурашкина какую-то хитрость. Это его встревожило. Он знал Мурашкина как человека откровенного. За это и уважал. С детства. С самых яслей.

– Ну, покажи, Мураш! Что тебе – жалко?

– Не стоит,– сказал Мурашкин. И поправил поудобнее лямки ранца.– Каратисты не дерутся. Их и так все боятся!

– Покажи, а то хуже будет!

Они остановились. В темноте лицо Одинокова казалось ещё более суровым и взрослым. Дрались они всего раз в жизни. Ещё в ползунковой группе. С того дня и подружились. Мурашкину мама рассказывала.

Но теперь Одинокое смотрел исподлобья. Не верил, что Мурашкин может его победить.

Мурашкин стал вспоминать отцовский приём. Захват... Подножка... Только сначала нужно крикнуть по-японски, чтобы противник растерялся...

Он представил, как сидит верхом на лежащем Одинокове, а Вихров только дразнится издали, подойти боится. Потом Вихров требует у него пример списать. Но Мурашкин не даёт. И Вихров опять только издали показывает ему кулак...

– Ну? – Одиноков приблизился, поставил портфель на снег.

Они смотрели друг другу в глаза. Ударил порыв метели. И Мурашкину показалось, что он столкнулся с врагом прямо на Северном полюсе. Что Одиноков даже и не Одиноков сейчас, а почти Вихров. Что драться придётся, хочешь не хочешь. И он вздохнул, собрался с силами. И крикнул по-японски так громко, что сам зажмурился.

Одиноков засмеялся. Мурашкин открыл глаза.

И вдруг понял, что не помнит, как нужно делать этот несчастный приём, с чего начинать. Зато он вспомнил, как в детском саду Одинокова дразнили. Три Толстяка – вот как!

Да и при чём тут приём! Приёмом его не возьмешь...

Мурашкин снял ранец, поставил его рядом с портфелем Одинокова. Отошёл на три шага назад. И вдруг бросился на Одинокова, вытянув обе руки вперёд, как он бросался всегда на Вихрова.

Потом Одиноков помогает Мурашкину подняться, отряхивает сзади его пальто, подаёт шапку и ранец.

Одиноков улыбается другу.

– Ничего приёмчик,– говорит он.– Нормально ты меня уложил. Только резче нужно. Понимаешь? Давай покажу!

Но тут слышится школьный звонок. Школа через два дома. А звонок звенит-заливается, и мимо пробегает в расстёгнутой куртке Вихров. Мимоходом Вихров сбивает с Мурашкина ушанку, Одинокова с размаху шлёпает портфелем.

– Ничего! – говорит Мурашкин, принимая от Одинокова шапку.– На большой перемене он у меня получит!

– Ты его – японским приёмом,– советует Одиноков.– Только – резче. Я помогу, не бойся.

– Я – сам! – говорит Мурашкин.

– Главное – резче! – повторяет Одиноков.

Мурашкин кивает и спокойно натягивает свои красные варежки, хотя до школы рукой подать.

– Нормальные варежки,– говорит Одиноков с уважением.– У боксёрских перчаток тоже один палец...

На большой перемене Вихров стоял у окна. Тихо стоял, вежливо. И Мурашкину надоело ждать, когда Вихров нападет, он сам к нему подошёл. Встал на цыпочки, руку положил на плечо Вихрову, чтобы не убежал, зажмурился и набрал воздуху для атаки.

– Чебурашка, друг! – крикнул Вихров. Ух и скука на каникулах, а? – Он поднял Мурашкина и посадил на подоконник.– Эдька, иди к нам скорей! – И Вихров обнял одной рукой Мурашкина, а другой – подбежавшего Одинокова...

ДИКТАНТ

Начался урок русского языка.

– Я расскажу вам сказку, сказала Людмила Васильевна.– А вы мне поможете. Однажды учитель вошёл в класс и спросил ребят: «Чем знаменита собака?» Что бы ты ответила ему, Кулешова Лариса?

– Собака Лайка была первым на земле космонавтом! – сказала Кулешова.

– Молодец, Лариса. А ещё?

– Собаки людей спасают! – напомнил Эдик Одиноков.– И в горах, и на воде. Одна гора даже в честь собаки называется – Сен-Бернар. И в одном городе даже памятник стоит собакам, которые опыты делали с учёными.

– Ну, Эдик, ты прямо энциклопедия! – улыбнулась Людмила Васильевна.– Только всё у тебя наоборот. По-твоему получается, что и на прогулку собаки своих хозяев выводят, так?

Вихров захохотал. А Мурашкину захотелось собаку. Так захотелось – прямо сил нет терпеть.

И он тихонечко тявкнул.

– Не слышу,– Людмила Васильевна нахмурилась. Что ты сказал, Мурашкин? Ну-ка, погромче!

– Собаки добрые и верные,– сказал Мурашкин.– И в цирке они показывают разные фокусы, некоторые даже на руках умеют ходить.

– Замечательный ответ! – похвалила Людмила Васильевна и взяла мел.– Вот и учитель сказал ребятам: «3амечательно!» А ещё собака знаменита тем, что слово это пишется с буквой «О».

И она написала на доске, а Мурашкин вместе со всеми показал карточку с буквой «О» и прочитал радостно:

– Со-ба-ка!!!

– А с какой буквы начинается слово «язык»? – спросила учительница.– Вспоминайте, мы проходили...

– С буквы «Е»! – вспомнил Генералов.– Потому что он ЕСТ!

И хотя Мурашкин догадывался, что для слова «язык! нужна буква «Я», есть ему всё равно захотелось. Он потихоньку достал из портфеля яблоко и откусил. Прожевал и откусил снова.

– Запишите в тетрадях: «ДИКТАНТ»,– сказала Людмила Васильевна.

Увидев, что Мурашкин ест, Эдик тоже достал яблоко, У Мурашкина яблоко было белое, а у Одинокова – красное,

– У меня яблоко сладкое! – сказал Эдик.– Смотри, какое красное! А у тебя?

– А у меня – белый налив! – объяснил Мурашкин.

Ленка Романенкова оглянулась и прошипела:

– Тише вы! Диктант же!

Одиноков молча ткнул Ленку в плечо.

– А Мурашкин и Одиноков едят на уроке! – громко сказала Романенкова.– Я не ябедаю, я просто говорю при всех!

Людмила Васильевна пожала плечами и вздохнула.

– Что поделаешь,– сказала она,– если некоторые до сих пор не стали настоящими первоклассниками! Пусть они поедят, а мы подождём, А то перемены им не дождаться...

Ленка достала из портфеля большое жёлтое яблоко и положила на парту перед Мурашкиным.

Все засмеялись. В носу у Мурашкина защипало от обиды. «Не буду диктант писать!» – решил он и отложил авторучку.

– Запишите название диктанта: «НАША СЕМЬЯ». Не торопитесь, ребята, думайте над каждой буквой. Все слова будут знакомые...

Голос у Людмилы Васильевны был спокойный, и Мурашкин вспомнил почему-то, как долго мама выбирала для него в холодильнике самое большое, самое белое яблоко. Он покраснел и раскрыл тетрадь.

– «Мы живём в большом городе,– диктовала Людмила Васильевна.– Живём... в большом... городе...»

«И мы тоже!»– подумал Мурашкин и улыбнулся,

– «Наша семья дружная,– продолжала Людмила Васильевна.– Наша... семья...»

Мурашкин представил себе маму и папу. Как вечером все сидят за столом. И ему захотелось, чтобы папа сегодня не задержался.

– «Папа работает на заводе»... Не торопитесь, ребята, думайте... «Папа работает... на заводе...»

«Откуда учителя всё знают?» – подумал Мурашкин.

– Следующее предложение. «Мама работает в детском саду»,– сказала Людмила Васильевна как ни в чём не бывало.

– Это же про нас! – воскликнул Мурашкин. И все посмотрели на него, а он покраснел.

– Не ври, Мураш! – крикнул Вихров.– Это моя мама нянечкой в садике работает! Понял? Людмила Васильевна, скажите!

– У меня тоже мама работала в детском саду.– Людмила Васильевна улыбнулась.– Запишите следующее предложение. «Я ученик первого класса...»

«Я ученик!» – подумал Мурашкин.

Он почему-то вспомнил первый школьный день. Как он фамилии своей стеснялся. Вспомнил, как только что не хотел писать этот удивительный диктант. И покраснел снова...

– И последнее предложение. Оно короткое. Послушайте и запишите. «Меня зовут Саша Петров». Пожалуйста...

Мурашкин поднял руку и спросил:

– А можно я напишу свою фамилию?

– Можно,– сказала Людмила Васильевна.

– А мне можно? – спросил Вихров тихо.

– Всем, всем можно,– кивнула Людмила Васильевна.– Вы все первоклассники, настоящие школьники!

Мурашкин дописал последнее, самое главное предложение. Перечитал конец диктанта: «Я ученик первого класса! Меня зовут Володя Мурашкин».

И в конце Мурашкин поставил большой восклицательный знак.

ТАКИЕ УШИ...

На каждом уроке эта непонятная Романенкова отвечать просится, руку вверх тянет. «Спросите меня, Людмила Васильевна! Спросите, пожалуйста!..» Раз – и пятёрка! Два – снова пятёрка. И зачем ей столько пятёрок-то?..

Когда Ленка у доски отвечает, Мурашкин считает, сколько на ней бантов, и никогда сосчитать не может. В косичках – два. На макушке тоже два. Уже четыре, так? Это одних розовых. Да два ещё голубых на гольфах, под коленками. И на переднике сзади белый бантище, когда форма парадная. Сзади-то зачем?..

– Людмила Васильевна! А чего Мурашкин через трубочку бумагой стреляет?!

«У, ябеда!..»

А у самой уши светятся. Честное слово!

Перед математикой Ленка стояла у окна, и вышло солнце, и уши у неё стали вдруг розовые и прозрачные, как гладиолусы.

– Что смотришь, Мураш? Не ходи, не ходи вокруг, всё равно не дам математику списать. Вихрову дам, а тебе нет. Самостоятельно трудиться нужно! – Ленка сложила руки на груди и отвернулась.

Мурашкин хотел ответить Ленке про её светящиеся уши, какие они смешные. А задачу он и сам решил. Элементарная задачка.

Он снова посмотрел на ее маленькие розовые уши. И почему-то ничего не сказал. Не смешно ему стало почему-то. Наоборот приятно, что уши у Ленки такие аккуратные и чистые. Не у каждого человека такие уши...

На большой перемене Ленка пошла в столовую. Мурашкин побежал за ней. Почему побежал – непонятно. Есть совсем не хотелось. К тому же в портфеле у него лежал большой бутерброд с колбасой и сыром одновременно. Мама такие больше всего любит. Одного бутерброда на весь класс хватит, на две перемены, да ещё останется. Так что в столовой Мурашкину делать было нечего. Но он встал в длинную очередь через два пятиклассника после Ленки. Ленка попросила у тёти Дуси молока и котлету. Мурашкин потребовал котлету и молока.

Напротив Ленки уселся Вихров. Как будто его звали. Мурашкин сел за соседний столик.

У Вихрова на тарелке лежали четыре котлеты. Вихров подмигнул Ленке, взял котлету и засунул её в рот целиком. Ленка засмеялась.

Мурашкин снова встал в очередь. Когда он попросил ещё пять котлет, тётя Дуся удивилась:

– Ты что это, друг ситный? Дома не кормят? Вот я у мамки-то твоей спрошу, спрошу...

А Ленки в столовой уже не было. Мурашкин рассовал горячие котлеты по карманам и побежал искать Ленку.

В коридоре второго этажа девчонки из первого «А» и ещё Вихров со своим неразлучным другом Кузякиным – Кузей играли в «колечко».

Мурашкин подошёл к Ленке, засмеялся, выхватил из карманов сразу две котлеты и засунул их в рот.

– Во-первых, прожуй сначала,– сказала Ленка строго.– И нечего без очереди лезть. Встань в строй, как все...

Мурашкин покраснел. Глядя в пол, жевал котлеты.

Очень надо в девчоночью игру играть!

– Сложи ладони-то, горе луковое! – скакала Кулешова.– Правил не знают, а лезут...– Она пожала плечами возмущённо.

Мурашкин молча встал рядом с Кулешовой.

Ленка Романенкова шла вдоль ряда и улыбалась загадочно.

Лодочка её ладоней скользила над протянутыми руками хихикающих девчонок. Мимо Вихрова Ленка прошла, как будто и не заметила. А Кузе показала язык – лодочкой,– Мурашкин так не умеет.

Ленка приближалась к Мурашкину. Он приготовился. Сейчас она подойдёт, а он как выхватит сразу три котлеты, как начнёт глотать...

Её сложенные ладони коснулись его рук. И он вдруг забыл про котлеты в карманах. Потому что почувствовал в горсти маленькое стальное колечко.

Сначала растерялся. А потом обидно стало. Да что он, на самом деле,– девчонка, что ли? Вот сейчас Ленка отойдёт на два шага и крикнет: «Колечко, колечко, выйди на крылечко!» – и нужно по правилам из строя выбежать и колечко показать. А потом самому водить. Нашла дурачка – в детсадовские игры играть! Положила бы своё колечко несчастное Вихрову. Вихров и так за Ленкой как привязанный ходит – и в столовую, и на третий этаж. Они там в замочную скважину за скелетом Андрюшей подглядывают, который в кабинете биологии стоит. А потом врут, что у Андрюши в темноте глаза светятся. Жених и невеста! Вся школа знает, что Андрюша не настоящий, а синтетический!..

– Колечко, колечко, выйди на крылечко! – крикнула Ленка, улыбаясь Мурашкину.

Мурашкин показал Ленке фигу и убежал. В туалете его нашли Вихров и Кузя.

– Давай сюда кольцо! – сказал Вихров тихо.– Ну?

– Выкинул я ваше колечко дурацкое! – крикнул Мурашкин.– И воду спустил!

Вихров и Кузя подняли Мурашкина и затолкали в стенной шкаф, где швабры хранятся в темноте. Замок висячий защёлкнули.

Прозвенел звонок.

Освобождали Мурашкина два третьеклассника. Потом один отряхивал ему спину, а другой говорил:

– Сразу видно – первоклашка! Зачем ты в шкаф-то залез? – Он ласково погладил Мурашкина по голове.

Мурашкин толкнул нахального человека в грудь.

В класс он вбежал уже после второго звонка. Был урок развития речи. Все сидели тихо и смотрели на доску, где висела красивая картина из жизни Древней Греции. Люди в рубашках, подпоясанные, с кувшинами идут – как в деревне за керосином. Сбоку солдаты с короткими мечами стоят. А вокруг дома с колоннами, как у нас в центре города...

– Мурашкин очень спешил на урок,– сказала Людмила Васильевна.– Наверное, отвечать хотел. Иди, Мурашкин, к доске, расскажи нам о жизни древних Афин. То, что на прошлом уроке проходили.

Левой рукой Мурашкин взял указку. В правой было зажато колечко.

– Афины жили в Греции,– сказал он и ткнул указкой в тот дом, где, наверное, керосин продают.– Мечи у них были короткие, но они были храбрые, всех побеждали.

– Кто храбрые – мечи или Афины? – заинтересовалась Людмила Васильевна.

– Афины,– кивнул Мурашкин.– Они с детства закалялись: зарядку делали, а потом обтирались керосином...

Громче всех смеялась Ленка Романенкова, и Мурашкин был доволен своим ответом.

Чтобы ещё смешней было, он разжал кулак и показал Ленке колечко на ладони.

– Мурашкин, что это у тебя? – Людмила Васильевна протянула руку.– Давай-ка сюда немедленно!

Мурашкин спрятал колечко в карман и отвернулся. В классе стало тихо.

– Что у тебя в кармане? Немедленно положи мне на стол!

Ленка Романенкова смотрела Мурашкину в глаза, и уши её краснели беспомощно.

Мурашкин подмигнул Ленке. Он достал из кармана котлету и положил её на учительский стол. Посередине. Подумал и выложил ещё две котлеты.

Остаток урока он провёл в коридоре. Ходил по широкой паркетной дороге и мечтал. Вот прозвенит звонок, она выйдет из класса, сама подойдёт к Мурашкину и скажет:

– Мурашкин, ты настоящий друг! Ты храбрый, как древние Афины. Ты моё колечко не выдал. Дарю его тебе на долгую добрую память. Пойдём на третий этаж за Андрюшей подглядывать! Вдруг у него всё-таки глаза засветятся?..

Когда после звонка она вышла из класса, Мурашкин отвернулся. Всё равно, пусть не воображает!

Ленка подошла вдвоём с Кулешовой. Кулешова держала Ленку под руку и улыбалась ехидно.

– Ну, давай колечко! – Ленка протянула руку.

– Нам играть нужно, – сказала Кулешова.

Мурашкин опустил голову и молча отдал колечко Ленке.

– А ты не ходи за нами,– сказала Кулешова.– Сначала правила выучи. Когда кричат: «Выйди на крылечко!»– нужно выскакивать. Понял? А ты убегаешь, как дурачок!– Кулешова пожала плечами возмущённо.

– Эх ты! – сказала Ленка Романенкова.– А я-то тебя в игру приняла, подружиться с тобой хотела. По-настоящему...

Мурашкин раскрыл рот. Но ничего не сказал.

Слыхали? По-настоящему! Да что они в дружбе-то понимают с бантами своими розовыми? Как же по-ихнему дружить-то?!

– И не бегай за нами, не приставай,– повторила Кулешова.– Правила сначала выучи. Тогда, может быть, примем...

Ленка и Кулешова отошли к окну.

Мурашкин выхватил из кармана трубочку от авторучки и промокашку.

В окно заглянуло солнце, и девчонки стали смотреть на улицу.

Мурашкин сделал пулю, подошёл поближе, прицелился в Ленку, прямо в затылок.

И вдруг он снова увидел, как у неё уши светятся. У Кулешовой – нет, а у Ленки – розовым светом. Маленькие уши и очень чистые. Даже стрелять расхотелось – такие уши...

ЦВЕТИК-МНОГОЦВЕТИК

Перед уроком труда Мурашкин и Одиноков расстелили по столам клеёнчатые салфетки. Разложили разноцветные бумажные полоски. Стали разливать в красные пластмассовые стаканчики клей для бумаги. В красных стаканчиках клей стал похож на кисель – малиновый или клубничный.

В класс ворвался Вихров.

– Бей дежурных! – крикнул он и схватил стаканчик с клеем.– Я тоже киселя хочу!

И выпил клей.

У Мурашкина в животе что-то пискнуло.

– Ты что! – Мурашкин схватился за живот.– Ты же весь теперь склеишься! Это же клей!

Вихров разинул рот, чтобы зареветь.

– Спокойно! Главное – спокойно! – Одиноков взял Вихрова за руку, стал считать пульс.– Ты не волнуйся,– сказал он.– Мы сделаем всё, чтобы спасти тебе жизнь. Ложись скорей на пол. Вовка, беги за подмогой!

Когда Мурашкин вернулся в класс вместе с Людмилой Васильевной, Эдик делал Вихрову искусственное дыхание.

– В реанимацию бы его! – Эдик вытер пот со лба.– Желудок искусственный подключить, сердце. Чтобы машина качала кислород. Ну, кто меня сменит на медицинском посту?..

Вихров закрыл глаза, застонал.

У Мурашкина защипало в носу. Он вспомнил, как толкнул Вихрова позавчера в столовой, и пожалел. Достал из кармана яблоко и положил Вихрову на грудь.

За спиной у Мурашкина засмеялась Людмила Васильевна.

– Как кисель-то, не слишком сладкий? – спросила она, наклонившись над Вихровым.– Я вчера в этот крахмал сахару добавила. Я же знала: кто-нибудь обязательно выпьет...

Зазвенел звонок, и в класс вошли ребята.

Когда все сели и успокоились, учительница спросила:

– Помните сказку «Цветик-семицветик»? А вот если бы вы нашли волшебный цветок, какие желания загадали бы? Представьте себе: любое ваше желание исполнится!..

– Я бы загадала собаку,– сказала Кулешова.– Ньюфаундленда, например. Или болонку. Люблю кудрявых...

– Собаку я тоже хочу,– сказала Людмила Васильевна грустно.– А ты, Эдик?

– Я хочу компьютер,– признался Эдик.– А то вчера такую простую задачку задали и решать неохота. Машина-то хочешь не хочешь решит...

Людмила Васильевна погрозила Эдику пальцем, а он покраснел почему-то и молча сел на место.

– Учиться всем на пятёрки! Чтобы других отметок не ставили!

Это крикнул Вихров, и все засмеялись. А потом Людмила Васильевна сказала:

– А вот я бы хотела, чтобы не болела моя мама... Тут все зашумели:

– Пусть папа с мамой никогда не возвращаются поздно!

– И чтобы мама не сердилась!

– Бабушка в деревню собирается обратно,– пожаловалась Кулешова.– Пусть она не уезжает!

Когда все замолчали, Вихров встал и сказал:

– А я хочу, чтобы мой папа снова жил с нами! Он уже третий год в командировке...

Людмила Васильевна положила руку ему на голову, погладила и сказала:

– Чтобы желание исполнилось, нужен волшебный цветок. Вот мы с вами и сделаем сейчас цветик-семицветик.

Она взяла полоску красной бумаги и стала показывать:

– Полоску бумаги сгибаем вдоль пополам. Потом берём ножницы... Только осторожно! Семь раз отмерь, один – отрежь!..

– А лепестков обязательно семь? – спросила Романенкова.

– Хоть десять!– сказала Людмила Васильевна.– Хоть пятнадцать. Пусть это будет цветик-многоцветик...

Мурашкин вырезал три синих лепестка. Развернул. Лепестки получились круглые, как колёса. А Эдику бумаги хватило только на один лепесток. Зато он вышел длиннее, чем стебель.

– А у меня клей не клеит! – крикнул Вихров.– И листья синие получились! У меня цветок тропический!

Между синими лепестками Мурашкин прилепил красный. Попробовал оторвать – держится. А жёлтый с краю, сам приклеился. Там на картоне капля была. Она нечаянно капнула.

Ленка Романенкова обернулась к Мурашкину и засмеялась:

– Эх ты, кто же так клеит?! Он же должен быть как живой...

И Ленка показала свой красивый многоцветик на картонке. Подула на цветок – и лепестки дрогнули нежно.

– Сколько у тебя лепестков? – спросил Мурашкин. Ему было не сосчитать.

– Шестнадцать.– Ленка вздохнула: – Меньше мне нельзя. Три раза желания пересчитывала. Учиться на одни пятёрки надо? Это первый лепесток,– Ленка загнула палец.– И чтобы мама выздоровела скорей. Чтобы папа в этом году диссертацию защитил. Чтобы дедушка в гости приехал и куклу привёз. Чтобы наша октябрятская звёздочка победила во всех соревнованиях. Чтобы во втором классе я тоже самой лучшей была. Чтобы телевизор цветной купили... Сколько получается?

– Восемь,– Мурашкин нахмурился.– Ничего, я сейчас тоже назагадываю. Бумаги-то ещё вон сколько! – И он стал вырезать ещё один красный лепесток.

– А ты что загадаешь? – спросила Ленка.

– Во-первых, собаку. Я и на тебя могу загадать. Хочешь собаку?

– Я брата хочу. Я бы его в коляске катала. Просила, просила у мамы, а она...

Ленка махнула рукой и отвернулась.

– Внимание! – сказала Людмила Васильевна.– Объявляется конкурс на самый лучший, самый волшебный цветок! Все сдают свои работы! Это будет наш подарок подшефному детскому саду. Согласны?

– Ура! – крикнула Ленка.– Я им сама отнесу! Ой, пожалуйста, Людмила Васильевна! Они там такие миленькие...

– А желания наши как же? – спросил Вихров.– Им достанутся?

– У кого очень важные желания – оставьте цветок себе,– сказала Людмила Васильевна.– Вихров может оставить. Или у кого родные болеют...

Мурашкин подписал свой семицветик аккуратно.

И вдруг вспомнил, что хотел загадать собаку. Оторвал красный лепесток и спрятал в карман. Цветок сразу стал кривой и некрасивый. Мурашкин быстро вырезал новый лепесток, подклеил на место оторванного и получил четвёрку.

На перемене он показал свой волшебный лепесток Эдику:

– Вот, гляди, овчарку загадал.

– И всё? – удивился Эдик. Он достал из кармана горсть своих жёлтых лепестков.– Вот – собака, это – велосипед. Синий – телескоп, а коричневый – акваланг. А эти – черепаха и микроскоп.

И Мурашкин другу позавидовал,

У окна всхлипывала Ленка Романенкова.

– Кто тебя? – Эдик сжал кулак с лепестками.– Ты только скажи! Вихров, да?

– Я сама,– Ленка покачала головой.– Я лепесток оторвать забыла...

– Вот, возьми,– Мурашкин опустил Ленке в карман красный лепесток своего цветка.– Я вообще-то собаку загадал. Но я думаю, можно перезагадать, пока не исполнилось. Хочешь – загадай брата. А с собакой погулять мне Одиноков даст.

– Если она будет тебя признавать,– сказал Одиноков.– Некоторые собаки признают только своего любимого хозяина. А тебе, Романенкова, может быть, черепаха нужна? Нам-то и с собакой хлопот будет по горло...

НИЧЕГО СТРАШНОГО

На большой переменке Ленка Романенкова подошла к Мурашкину и сказала;

– Мы с Кулешовой решили тебя пересадить. Людмила Васильевна разрешила. Эдика мы Кулешовой отдадим. А с тобой теперь буду сидеть я. Ты ведь рад?

Мурашкин попятился от Ленки.

Ленка засмеялась и Мурашкина успокоила:

– Вот увидишь, ничего страшного. Ты же вчера со мной на ритмике танцевал? А теперь сидеть будешь. Это совсем просто. Главное не обзываться и за косичку не дёргать. Ну, пошли ранцы перекладывать!..

И на уроке развития речи Мурашкин сидел рядом с Ленкой. Ничего страшного. Только в начале урока Вихров крикнул: «Жених и невеста!» Но Эдик хлопнул его по плечу, и Вихров сел тихо.

Людмила Васильевна сказала:

– Давайте помечтаем немного о лете! Посмотрите на наш старый тополь за окном: вот-вот на ветках почки раскроются...

Мурашкин посмотрел за окно. Маленькие коричневые почки на тополе блестели под солнцем, как лакированные. А самого солнца не было видно за домами. Но оно было везде, даже на обложке учебника.

– Расскажи нам, Кулешова Лариса, что ты собираешься делать летом,– попросила Людмила Васильевна.

– К бабушке поеду! Там в лесу медведей много. Я хочу одного увидеть. Просто мечтаю! – Кулешова вздохнула.

И Мурашкин вздохнул. Он тоже давно хотел увидеть медведя. Или хотя бы ёжика.

А Ленка достала листок бумаги и стала что-то писать.

Мечтать Людмила Васильевна вызвала Вихрова. Вихров предупредил, что летом он сначала отдохнёт как следует. Потом научится водить мотоцикл, поедет к отцу в эту его далёкую командировку, посадит его на заднее сиденье и привезёт домой. А потом втроём, с отцом и мамой, они поедут на юг, там Вихров переплывёт море и будет лазать по горам.