Текст книги "Войны и битвы скифов"

Автор книги: Михаил Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вторжение

Только мудрые начинают войну ради мира.

Саллюстий

Помимо войны с массагетами, деятельность Дария I была связана с наведением порядка в Египетской сатрапии и походом в Индию, а также экспансией против греческих островов в Эгейском море. Одновременно царь занялся внутренней политикой, проводя административные и налоговые реформы, укрепляя изнутри свою огромную державу. Судя по всему, именно в это время у него и созрел замысел похода против «европейских» скифов, который должен был вознести империю Ахеменидов на новую ступень могущества.

Так в чём же был смысл этого предприятия?

Геродот, так же как и в случае с Киром, объясняет причины войны довольно туманно: «Так как Азия была тогда богата воинами и огромные средства стекались в страну, то царь пожелал теперь наказать скифов за вторжение в Мидию и за то, что скифы, победив своих противников – мидян, первыми нарушили мир». Такое надуманное объяснение даже комментировать не хочется. Ведь вторжение скифов в Мидию произошло уйму лет назад, и не Дарию заниматься такой ерундой, как сводить счёты за обиды дальних предков. Да и какой мир нарушили кочевники после того, как победили мидян, совершенно непонятно. Однозначно, что данное событие относится к легендарным временам и вряд ли могло подвигнуть такого рационального человека, как Дарий, заняться восстановлением исторической справедливости.

Совершенно иную причину войны называет Юстин: «В стране скифов царил мир до времен царя Иантира. Против этого царя персидский царь Дарий, как уже было выше сказано, за то, что не получил в жены его дочь, начал войну». Как говорится, старая, старая сказка! Здесь и сватовство, и отказ, и кровная обида, одним словом, всё свалено в кучу. Правда, очень напоминают действия Кира Великого перед походом против массагетов, где тоже неудачное сватовство официально стало поводом для большой войны. У Юстина причина похода, как и у Геродота, скорее легендарная, чем реальная, но для античного читателя вполне понятная и многое объясняющая.

Но всё-таки зачем Дарий пошёл на скифов? На мой взгляд, скифы не интересовали царя сами по себе, а просто поход в их земли являлся одной из составляющих грандиозного плана персидского владыки. Армия персов должна была пройти через земли фракийцев, затем скифов, промаршировать через владения причерноморских эллинов, а затем через Кавказ вернуться в Азию. Утверждения, что Дарий замахнулся на большее и провёл бы свои войска вдоль северного побережья Гирканского (Каспийского) моря и вернулся через Среднюю Азию, явно несостоятельны ввиду громадных трудностей подобного предприятия. Зато в случае первого варианта развития событий всё становится понятным – и подчинение Фракии, и война со скифами, и планы в отношении эллинских колоний в Северном Причерноморье.

Греческие города в Малой Азии со времён Кира Великого были подчинены персам. Так почему бы Дарию не подчинить себе эллинские города на Понте Эвксинском и в Таврике (Крыму)? Это был вполне реальный план, который сумеет реализовать далёкий потомок Ахеменидов Митридат VI Евпатор, когда создаст свою Черноморскую державу. Закрепиться в регионе Понта Эвксинского было очень заманчиво для персов, выгоды от этого были очевидны, и Дарий I вполне мог решиться на такое предприятие. При этом царь мог навсегда обезопасить северные границы своего государства и не допустить вторжений кочевых племён с севера на его территорию. Намерения были грандиозные и вполне соответствовали амбициям Дария.

Рис. 15. Дарий I. Рисунок на древнегреческой вазе

Правда, были и другие мнения. Брат персидского царя Артабан категорически выступил против этого, с его точки зрения, бессмысленного мероприятия. В беседе со своим племянником Ксерксом, который после смерти Дария станет царем, он рассказал об этом так: «Я не советовал твоему родителю, моему брату, Дарию идти походом на скифов, людей, у которых вовсе нет городов. А он меня не послушал в надежде покорить скифов, которые все-таки были кочевниками, и выступил в поход» (Геродот). По большому счёту, Артабан рассказал Дарию про реальное положение дел. И в этом он был прав. Но царя было уже не остановить.

С присущей ему энергией владыка Азии взялся за осуществление своего плана. Но царь ничего не делал без тщательной подготовки, и прежде всего он решил добыть как можно больше сведений о противнике. Потому и организовал разведывательную экспедицию, о которой нам сообщает Ктесий Книдский: «Дарий приказал каппадокийскому сатрапу Ариарамну перейти в Европу против скифов и взять в плен мужчин и женщин. Ариарамн, переправившись на 30 пятидесятивесельных судах, взял скифов в плен, причем захватил и брата скифского царя Марсагета, найдя его заключенным в оковы по приказанию брата за какой-то проступок».

В своём труде Ктесий часто допускает множество неточностей, а иногда пересказывает откровенные байки и анекдоты, но, на мой взгляд, именно этому его сообщению можно верить. Не тот человек был Дарий, чтобы бездумно пуститься в неведомую авантюру. Из Каппадокии вполне реально пройти с войском к Черноморскому побережью, а оттуда пресечь на кораблях Понт Эвксинский и высадиться в Таврике. Это был самый ближайший пункт, где располагались скифские становища. Судя по всему, сама экспедиция много шума не наделала, зато добытые сведения могли представлять серьёзную ценность.

Ктесий рассказывает очередную сказку, выдавая её за исторический факт. Процитирую, оно того стоит: «Скифский царь Скифарб в гневе (после набега Ариарамна) написал Дарию дерзкое письмо; ему был дан такой же ответ. Собрав 800 000 войска и построив мосты на Боспоре и Истре, Дарий переправился в Скифию, пройдя на 15 дней пути. Они послали друг другу луки; скифский лук оказался крепче. Поэтому Дарий обратился в бегство, перешел через мосты и поспешно разрушил их прежде, чем переправилось все войско. Оставленные в Европе 80 000 были перебиты Скифарбом».

Такое сообщение даже разбирать не хочется, пусть оно так и остаётся на совести античного историка. К счастью, до нас дошли гораздо более серьёзные известия о походе персидского царя против скифов. Из них и будем исходить.

* * *

«Дарий готовился к походу на скифов и рассылал вестников к подвластным народам. Одним царь приказывал выставить войско, другим корабли, наконец, третьим построить мост через Фракийский Боспор. Артабан, сын Гистаспа, царский брат, настойчиво отговаривал царя от похода, указывая на недоступность скифской страны. Артабану, однако, не удалось убедить царя благоразумными советами, и он отступился. Дарий же, завершив все приготовления к походу, выступил из Сус». Так начинает Геродот рассказ о грандиозном предприятии Дария I, которое в случае успеха могло бы изменить весь ход мировой истории. О том, что подготовка велась самым тщательным образом, свидетельствует тот факт, что поход начался именно из Суз. Этот город, бывшая столица Элама, находился недалеко от Персиды и Мидии, а именно в этих областях, как известно, формировались отборные части персидской армии.

Но чтобы лучше понять дальнейший ход событий, есть смысл более подробно рассмотреть организационную структуру армии первых персидских царей. Познакомиться с тактическими приемами её полководцев. Узнать, как снаряжались и вооружались воины из входивших в состав армии национальных контингентов.

На мой взгляд, наиболее интересное исследование персидской армии времён Дария I сделал Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства в рамках политической истории». Автор довольно подробно рассматривает разные аспекты персидской военной организации, попутно разоблачая многочисленные мифы, которые были созданы античными авторами по данному вопросу. Дельбрюк напрочь отметает сведения о персидских полчищах численностью в сотни тысяч воинов, которых гнала на войну злая воля персидских царей. «Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей. Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота».

Данное утверждение косвенно подтверждается следующим примером. После того как Кир Великий разгромил лидийского царя Креза и стал готовиться к войне против Вавилона, лидийцы восстали. Восстание было подавлено, и Кир решил продать всех восставших в рабство. Но тут в дело вмешался Крез и посоветовал персидскому царю применить к покоренному народу меры иного свойства. «Для того же, чтобы они вновь не подняли мятежа и тебе не нужно было их опасаться, сделай так: пошли вестника и запрети им иметь боевое оружие и прикажи носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах. Затем повели им обучать своих детей игре на кифаре и лире и заниматься мелочной торговлей. И ты увидишь, царь, как скоро они из мужей обратятся в женщин, так что тебе никогда уже не надо будет страшиться восстания» (Геродот). Как мы помним, лидийцы были народом воинственным и славились великолепной конницей. Однако теперь для них всё закончилось, и они могли жить лишь воспоминаниями о прошлых ратных подвигах. Да и кавалерию стало просто не из кого формировать.

Но если персы так поступили в Лидии, что им мешало столь же настороженно относиться и к некоторым другим народам, которые не по своей воле оказались под их властью? Разве в других концах огромной державы восстаний не было? Поэтому и могли первые Ахемениды частично отказаться от услуг покоренных народов на ратном поприще. Разумеется, за исключением мидян и бактрийцев. Первые считались родственниками персов, а вторые проживали на северных рубежах державы и были вынуждены вести постоянную пограничную войну с массагетами.

Элитой элит персидской армии считались царские телохранители, в рядах которых служили представители высшей знати (1000 пеших и 1000 конных), а также 10 000 отборной пехоты, которых называли «бессмертные». Прозвали их так потому, что вместо погибшего воина в корпус сразу зачислялся новый боец и их численность оставалась неизменной. Отличительной чертой этих привилегированных воинов были золотые и серебряные шары на тупых остриях копий, поэтому античные авторы иногда их называли «держатели яблока». Защищены они были, в отличие от остальной массы пехоты, тяжёлыми доспехами, а вооружены копьями, мечами и секирами.

Ядром армии Кира, Камбиза и Дария, помимо царских телохранителей и гвардии «бессмертных», являлись личные дружины персидской аристократии. «Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении» (Г. Дельбрюк). В своей «Истории военного искусства» Е. А. Разин также отмечает, что «наиболее боеспособными воинами в персидской пехоте были персы, мидяне и бактрийцы. В составе персидского войска были отряды наемников, в том числе греки».

Тяжёлая кавалерия, состоявшая из представителей персидской и мидийской знати и их телохранителей, была защищена доспехами, которые закрывали всё тело воина. Доспехами же были защищены и многие лошади, а вооружены были эти отборные всадники ударным оружием, мечами, луками и копьями. О том, каким надёжным средством защиты были персидские доспехи, нам поведал Геродот в описании битвы при Платеях. Вот как «отец истории» рассказал о гибели командира персидской кавалерии Масистия: «При атаке отрядов конницы конь Масистия, скакавшего впереди, был поражен стрелой в бок. От боли он взвился на дыбы и сбросил Масистия. Афиняне тотчас же накинулись на поверженного врага. Коня его они поймали, а самого Масистия прикончили, несмотря на отчаянное сопротивление. Сначала афиняне, правда, не могли справиться с ним, так как он был вооружен вот как: на теле у Масистия был чешуйчатый золотой панцирь, а поверх надет пурпуровый хитон. Удары по панцирю не причиняли Масистию вреда, пока какой-то воин, заметив причину безуспешных попыток, не поразил его в глаз. Так-то упал и погиб Масистий». Таким образом, если посмотреть на вооружение и тактику ведения конного боя, то здесь чётко прослеживается мидийская традиция, которую персы взяли на вооружение.

В свете этого очень интересным выглядит сообщение Геродота о подготовке великолепных бойцов тяжёлой кавалерии, которое (отдалённо, конечно) напоминает воспитание средневековых рыцарей. «Доблесть персов – мужество. После военной доблести большой заслугой считается иметь как можно больше сыновей. Тому, у кого больше всех сыновей, царь каждый год посылает подарки. Ведь главное значение они придают численности. Детей с пяти – до двадцатилетнего возраста они обучают только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости». Однако в дальнейшем мы снова встречаем у Геродота расхожий миф о том, что главное значение персы придают численности своей армии, и это утверждение, ставшее чем-то вроде незыблемой истины, красной нитью проходит через всю историю Древнего мира.

Между тем абсолютно прав Г. Дельбрюк, который делает, на мой взгляд, совершенно обоснованный вывод: «Персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа… Персы были профессиональными воинами».

Рис. 16. Знатный персидский всадник

И если в армии первых Ахеменидов конница играла роль главной ударной силы, то функции пехоты были иными. Соответствующим было и её вооружение. «Ввиду того что основным оружием был лук, предохранительное вооружение было легким: у пехоты только плетеный щит, который стрелок выставлял перед собой при стрельбе. “Они идут в бой в шапках и штанах”, – описывает Аристагор персидских воинов спартанцам. В другом месте упоминаются чешуйчатые панцири, но ими, по всей вероятности, пользовалась только часть всадников» (Г. Дельбрюк). Помимо лучников, в рядах персидских войск находились довольно значительные подразделения метателей дротиков и пращников, которых набирали среди горных племён. «Метательный бой был основным видом боя. Мечи и короткие копья являлись второстепенным оружием» (Е. А. Разин). Исключение до поры до времени составляли отряды тяжелой пехоты из Ионической Греции, которые местные правители и тираны приводили под персидские знамена. Впрочем, ничего удивительного в том, что эти люди сначала поддерживали Дария, нет, поскольку их власть над согражданами опиралась на персидские войска.

Также в состав царской армии входили подразделения боевых колесниц, которые персы усилили, приделав к колесам мечи и серпы. Но действовать эти машины для убийств могли только на ровной местности, что значительно снижало их боевую ценность. Помимо этого, они были бессильны против мобильных и легковооружённых войск, но зато если колесницам удавалось врезаться в плотный строй пехоты, то опустошения, которые они производили, были страшные. И тем не менее их век уже близился к концу, и в скором времени они станут анахронизмом на поле боя.

Что же касается войсковой организации персов, то она была достаточно проста. По словам Е. А. Разина, «персидское войско делилось на тысячи, сотни, десятки. Боевой порядок состоял из крыльев, которыми командовали члены царской семьи». Кир, Камбиз и Дарий проявляли постоянную заботу о своей армии, которая служила надёжной опорой их власти. Греческий историк Ксенофонт сообщает, что персидский царь ежегодно в столице проводил армейский смотр.

Относительно флота можно сказать, что он появился у персов тогда, когда они заняли Эгейское побережье Анатолии и Финикию. Именно корабли малоазийских греков и финикийцев составляли их лучшую, ударную часть, поскольку сами персы моряками никогда не были. К моменту вступления на престол Дария I флот являлся в основном средством поддержки сухопутной армии. Но со временем ситуация изменилась в корне и персидский флот стал мощнейшей силой в Эгейском регионе. Вот с такой грозной военной машиной Ахеменидов и предстояло помериться силой скифским воинам.

* * *

Численность персидской армии Дария, выступившей из Суз, Юстин определяет в 700 000 человек: «Он вторгся в Скифию с 700 000 воинов». Ему вторит Геродот: «Численность пеших и конных воинов составляла (кроме экипажа) 700 000 человек. Кораблей же было 600». Ктесий идёт ещё дальше и указывает 800 000 воинов. Но если состав флота может сомнений не вызывать, то численность армии явно завышена, налицо свойственная грекам тенденция к преувеличению. Скорее всего, численность персидского войска, выступившего в поход против скифов, вряд ли превышала 70 000 человек, без учёта корабельных команд. Тащить неизвестно куда громадную орду с не менее громадным обозом, а потом гоняться с ней за мобильным войском скифов было бы чистым безумием. Чтобы набрать такое войско, какое указали античные авторы, Дарию надо было проводить тотальную мобилизацию всех мужчин во всех сатрапиях, а это было просто нереально. Как уже отмечалось, в то время персы предпочитали воевать качеством, а не количеством.

С началом этого похода связана довольно интересная история, в которую можно было бы поверить, если бы не одно «но». Геродот рассказывает, что перс по имени Эобаз обратился к царю с просьбой – у него три сына, и все идут в поход, нельзя ли оставить одного из них дома? Восточный владыка благодушно выслушал скромного просителя и милостиво соизволил ответить, что поскольку Эобаз друг царю, то Дарий оставит ему всех сыновей. После чего приказал сыновей прикончить и оставить их тела рядом с Эобазом. Казалось бы, обычная история, которая подчеркивает деспотизм и тиранию Востока, и сомневаться в её правдивости нет оснований. Вот только через несколько десятков лет подобная ситуация повторяется, как под копирку. Сын Дария, царь Ксеркс, идёт в поход на Элладу, и на этот раз уже не перс, а лидиец обращается к владыке с аналогичной просьбой. Только количество сыновей в рассказе уже не три, а пять, и убивают не всех, а одного.

Но дело не в этом, а в той тенденции, которая прослеживается у всех греческих авторов по отношению к персам. Постоянно приводя примеры тирании персидских царей по отношению к своим подданным, они подчеркивают, что греки, обогащённые демократическими ценностями, стоят в своем развитии на порядок выше. То же самое и в отношении численности войск. Стараясь объяснить, почему гражданское ополчение эллинов победило регулярные части персов, греческие историки придумывают огромные, нестройные толпы варваров, которые сражаются только из-под палки.

Дарий был грамотным военачальником и прекрасно понимал, что вести в такой далёкий поход армию из нескольких сотен тысяч воинов нет абсолютно никакого смысла. Её просто нечем будет прокормить. За плечами персидского царя уже был опыт войны с «азиатскими» скифами, и он знал, какой это опасный противник. Дарий изучил их тактику и понимал, что, гоняясь за степняками с громадной армией и таким же обозом, успеха никогда не достичь. Войско должно было быть отборным и мобильным.

Маршрут армии вторжения указывает Геродот: «Дарий между тем выступил из Сус и прибыл в Боспор в Калхедонской области, где был построен мост. Затем царь ступил на корабль и отплыл к так называемым Кианейским скалам (эти скалы, по сказанию эллинов, прежде были “блуждающими”). Там, сидя на мысе, Дарий обозревал Понт». Таким образом, большую часть пути армия шла по Царской дороге, которая протянулась от Суз до бывшей лидийской столицы Сарды. Где-то в районе Фригии Дарий должен был повернуть войска на север и вести в сторону Калхедона. Там, согласно сообщению Геродота, уже был сооружён мост через Боспор.

Само место, где должно было находиться это чудо инженерной мысли, «отец истории» указывает довольно точно: «Место на Боспоре, где Дарий повелел построить мост, находится, как я полагаю, между Византием и храмом у входа в Боспор». Соответственно, это где-то в районе турецкой крепости Румелихисар, которая находится в самой узкой части пролива. История донесла до нас имя строителя моста, это греческий инженер Мандрокл с острова Самос. Причём Дарий был настолько доволен постройкой, что буквально засыпал эллина дарами. Мандрокл же в память о своём триумфе велел заказать картину, на которой был изображён сидящий на троне Дарий и персидское войско, переходящее по мосту Мандрокла через Боспор. Эту картину инженер повесил в храме Геры на родном острове Самос.

Сама традиция сооружения мостов через проливы, отделяющие Европу от Азии, будет продолжена уже при сыне Дария – Ксерксе. Во время грандиозного похода на Элладу по его приказу через Геллеспонт будет сооружён такой же замечательный мост, правда, в этот раз эпопея со строительством затянется из-за погодных условий. А знаменитое наказание моря Ксерксом станет притчей во языцех у свободолюбивых эллинов, которые будут его вспоминать при каждом удобном случае. Но в данный момент всё обошлось без происшествий, и персидская армия благополучно вступила в Европу.

После этого царь сразу же занялся дальнейшей организацией похода. Флот Дария, состоявший из кораблей малоазийских греков, приняв на борт персидские отряды, должен был войти в Понт Эвксинский и плыть до устья Истра (Дунай). Затем войти в реку и в подходящем месте высадить десант, который начнет строительство моста через Истр. Корабли отплыли и благополучно прибыли к устью реки. По сообщению Геродота, «поднявшись по реке на два дня плавания от моря, мореходы приступили к сооружению моста на “шее” реки, где Истр разделяется на гирла».

Сам же царь, как только войско переправилось через Боспор, перешёл мост и вступил во Фракию, положив, таким образом, начало покорению этой страны. Прибыв к реке Теар, Дарий расположился там лагерем на три дня, поскольку в её окрестностях находятся целебные горячие и холодные источники. Судя по всему, правитель державы Ахеменидов решил уделить внимание своему драгоценному здоровью. Персидский владыка остался так доволен водными процедурами, что повелел установить каменную стелу, на которой высекли памятную надпись: «Источники Теара дают наилучшую и прекраснейшую воду из всех рек. К ним прибыл походом на скифов наилучший и самый доблестный из всех людей – Дарий, сын Гистаспа, царь персов и всего азиатского материка» (Геродот). После этого армия персов снялась с лагеря и продолжила движение, вторгнувшись в земли одрисов, самого могущественного народа во Фракии.

И здесь, если верить Геродоту, произошёл ещё один любопытный эпизод. Персидский царь решил продемонстрировать окружающим племенам мощь своей армии и велел каждому воину положить в определённое место камень. «Когда воины выполнили царское повеление, Дарий двинулся дальше, оставив на месте огромные груды камней». Данная байка очень напоминает рассказ о том, как царь Ксеркс перед походом на Элладу загонял своих воинов в специально огороженные места, чтобы их там пересчитать. И только таким образом смог установить численность своей армии. Но все это не более чем сказки, которые должны лишний раз подчеркнуть громадное численное превосходство персов и в очередной раз подтвердить россказни о бесчисленных восточных ордах.

Затем разразилась война с фракийским народом гетов, решившим оказать сопротивление непрошеным гостям: «Однако геты, самые храбрые и честные среди фракийцев, оказали царю вооруженное сопротивление, но тотчас же были покорены» (Геродот). Неорганизованные племена не могли противостоять на равных персидской военной организации, и, судя по всему, их сопротивление было быстро сломлено. Остальные фракийцы, глядя на печальную судьбу сородичей, решили сдаться без боя и тем самым уберечь себя от бессмысленных жертв.

Но Дарий был достаточно умён и быстро сообразил, что стоит его войскам углубиться в скифские степи, как геты могут вновь подняться на борьбу с захватчиками. Потому он присоединил их воинские контингенты к своей армии, где они должны были не столько участвовать в боях, сколько исполнять роль заложников. Царь персов очень основательно подходил к предстоящему столкновению со скифами, желая исключить всякие неожиданности. В данный момент его наиглавнейшей задачей было организовать спокойный тыл. И лишь после этого персидская армия выступила по направлению к Истру (Дунаю), где начала переправу по наведённым мостам на северный берег великой реки.

* * *

Переправа через Истр прошла успешно, никто не попытался остановить армию персидского царя во время форсирования водной преграды. Как только войско перешло реку, Дарий собрал военный совет, чтобы обсудить дальнейший план кампании. Царь изложил свой план действий: мост сжечь, а войскам идти в степь против скифов. Подумав, он добавил, что морская пехота ионических греков должна выступить вместе с основным войском. Судя по всему, Дарий хотел собрать в кулак все наличные силы и покончить со скифами одним ударом.

Но тут попросил слова Кой, стратег Милета, и заявил следующее: «Царь! Ты ведь собираешься в поход на страну, где нет ни вспаханного поля, ни населенного города. Так прикажи оставить этот мост на месте и охрану его поручи самим строителям. Если все будет хорошо и мы найдем скифов, то у нас есть возможность отступления. Если же мы их не найдем, то, по крайней мере, хоть обратный путь нам обеспечен. Меня вовсе не страшит, что скифы одолеют нас в бою, но я боюсь только, что мы их не найдем и погибнем во время блужданий. Скажут, пожалуй, что я говорю это ради себя, именно оттого, что желаю остаться здесь. Напротив, я сам, конечно, пойду с тобой и не желал бы оставаться» (Геродот).

Говоря такие речи, Кой здорово рисковал, ведь если бы Дарий хоть на минуту предположил, что грек уклоняется от участия в боевых действиях или, не дай боги, вынашивает какие-либо нехорошие замыслы относительно его персоны, стратег бы никогда не вышел живым из царского шатра. Благо наглядные примеры того, как владыка расправляется с уклонистами, были у всех присутствующих перед глазами. Так почему же греческий стратег решил рискнуть и высказал царю своё мнение?

Вполне возможно, всё дело в том, что греки Малой Азии действительно не хотели идти воевать в скифские степи, им эта война была абсолютно не нужна. Одно дело – служить во флоте, заниматься перевозкой войск, и совсем другое дело – изнывать от голода и жажды в неведомых степях, рискуя каждую минуту стать жертвой метких скифских лучников. Эллины были прирождёнными моряками, и море было их стихией, в которой они чувствовали себя очень уверенно. Но далёкие бескрайние степи, населённые свирепыми и кровожадными варварами, их явно пугали. Сам этот поход для ионических греков не сулил никаких выгод, ни экономических, ни политических, а потому проливать свою кровь им очень не хотелось.

Рис. 17. Гоплиты из Малой Азии на персидской службе

Но был и другой момент, не менее важный, чем первый, и заключался он в том, что если Дарий снимал с кораблей войска и экипажи для усиления сухопутной армии, то что в этом случае ожидало сам флот? Создаётся такое впечатление, что дальнейшая судьба ионического флота царя не интересовала вовсе! А для эллинов это был вопрос жизни и смерти, ведь их города Анатолийского побережья без военного и торгового флотов сразу же начнут приходить в упадок, и трудно сказать, к каким последствиям это может привести. И скорее всего, стратег Милета здраво предлагал царю сохранить мосты и оставить для их охраны корабли, высказывая общее мнение эллинов, которое они заранее обсудили и решили донести до своего повелителя. Царское неудовольствие при этом мог вызвать один только Кой, а остальные стратеги были вроде как ни при чём.

Если Дарий согласится с его мнением и оставит флот и греков охранять мост, то цель их будет достигнута. Если же нет, то надо будет рисковать своими кораблями, которые останутся без охраны и экипажа, а эллинам придется идти в неведомые степи и там сражаться за свою жизнь. Но даже тень подозрения грозного царя не упадёт на его греческих подданных, ведь стратег высказал своё личное мнение, и не более того. Трудно сказать, почему эта сомнительная честь выпала именно представителю Милета, а не другого города. Скорее всего, могли просто тянуть жребий, а может, были и какие другие причины.

Но как бы то ни было, а хитрый план эллинов увенчался блестящим успехом. Дарий не только не разгневался, но и пообещал по окончании похода наградить военачальника, сразу поверив, что тот печётся о его, царя, безопасности. Дальше дадим слово «отцу истории»: «После этих слов Дарий завязал на ремне 60 узлов. Затем он вызвал ионийских тиранов на совещание и сказал им следующее: “Ионяне, прежнее мое приказание о мосте я отменяю. Возьмите этот ремень и поступайте так: как только увидите, что я выступил против скифов, начиная с этого времени развязывайте каждый день по одному узлу. Если я за это время не возвращусь, а дни, указанные узлами, истекут, то плывите на родину. Пока же, так как я переменил свое решение, стерегите мост и всячески старайтесь его сохранить и уберечь. Этим вы окажете мне великую услугу”. Так сказал Дарий и поспешил с войском дальше».

Можно сказать, что этим монологом персидский царь довольно чётко обозначил свои намерения, о которых до этого не упоминал Геродот. Как я уже отмечал, великий греческий историк конечной целью кампании обозначил именно скифов. Но не таким человеком был Дарий I, крайне прагматичный и рациональный правитель. Затевать грандиозное военное предприятие, чтобы мстить за мифические обиды столетней давности, было не в его духе. Поход же против скифов был одним из составляющих грандиозного предприятия по установлению персидской гегемонии в Черноморском регионе. Но для того чтобы его осуществить, требовался военный разгром скифов, а царь прекрасно понимал, что это дело не одного дня и даже не нескольких недель. Именно из этого он и исходил, когда обозначил срок в два месяца, поскольку считал, что этого времени будет вполне достаточно, чтобы решилась судьба войны с кочевниками.

За два месяца армия персов могла продвинуться очень далеко, и если у Дария всё пойдёт по плану, то возвращение через Кавказ в Азию становилось реальностью. Соответственно, и флот ему уже был не нужен для дальнейших боевых действий. Греки же, спокойно простояв два положенных месяца на берегах Истра и сохранив злополучный мост, просто мирно отплывали на родину, живы и здоровы, на целых кораблях. И все при этом были довольны и счастливы. Но чтобы достичь подобной гармонии, требовалась сущая малость – сокрушительный разгром скифов на поле боя!