Текст книги "Веянье звёздной управы"
Автор книги: Михаил Богачёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
От создателя электронного файла книги стихов отца Михаила.
Всем любителям поэзии.
Хочу поделиться с вами стихотворениями из небольшого наследия, оставленного монахом Михаилом. Он упокоился в 1998 году в молодых летах. Жаль, что так мало нам оставлено из поэзии его души, но теперь – верю – он созерцает в небесных селениях Поэта своей души. Созерцает Поэта (=Творца, с греч.) неба и земли – Святую Троицу.
По моему мнению, отец Михаил является крупнейшим поэтом 20-ого века. Из первого ряда. Он гений. Владение словом, владение тонкой сутью поэзии – потрясающие. Но, насколько я знаю, он совсем неизвестен. Мой поиск в гугле и яндексе ничего не дал. Небольшой сборник его стихов в 2000 году издал человек знавший его лично. Издание очень дешёвое (полиграфически). Я купил его в начале 00-ых в книжной лавке подворья Свято-Троицко-Сергиевой Лавры в Москве. Как старый книжник, основательно обходил все полки и рылся в углах в рядах дешёвых книжечек, брошюрок. Там и обрёл это чудо. Талант поэта бросился в глаза сразу. К сожалению, то ли в силу незначительности суммы денег у издателя (соответственно, качества подготовки издания с филологической стороны), то ли в силу качества самих рукописей, находившихся у издателя (который не решился и йоты исправить), текст книги изобилует орфографическими, пунктуационными, некоторыми смысловыми непонятностями. В файле DJVU, который я выложил на Либрусеке, можно будет увидеть это. Тем, кто заинтересуется поэзией о. Михаила, обязательно ознакомление с его стихами в DJVU-файле.
Упокой, Господи Иисусе Христе, в селениях праведных, возлюбившую Тебя, душу раба Твоего монаха Михаила.
монах Михаил
ПЕЧЁРЫ ПСКОВСКИЕ
Маленькая поэма
I
II
III
IV
V
VI
В небе вызрела звезда
Полдень вышел из боков
В дороге, пляшущей над корнем
Вот и новая весна
Хочу к тебе, земля
Ямбы и хореи
1
2
3
4
Молчишь, а дорога уже остыла
Мишел ратует за листву
Сонет – эквилибр
Эмилия
Утробой неба
Болевой подходит час
Крошится крестец твоего бега
Кровля там, где вне опыта мстит нагота
Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!
Печи пыхтят, и готовы горнила
Ключ, потерявший доверие дома
Согревая, отдирая ломтями уклад...
Ладонь твоя – опять пригоршня славы...
По коже ходит часовой...
Зной заливала мне Африка в горло...
В былях ментоловых
Петель колокольный бой...
Примёрзших тел остов, и сквозь
Увядают волна и волна, и глотают
Плечи выгорбили стан
ВЕНОК НА СТАРЫЙ ЗАБЫТЫЙ ХОЛМИК
Когда выльет утро последнее горло
Кристаллизуется в заочной выси
Покой мощи
Обёрнутый в одежды сказаний
В жасмин кану...
Заплачет родня чужим горем...
Вечер
Тобой едва прильнет в спину...
Дышу, но выдох каждый имя
Больше не дразнит улья запах тела
Нечем длить кровь рода...
Я вмерз костью времен, кровель
В тебя, на сваях набухли вены...
Обернутый тобой мир оправдал смыслы...
ЭЛЕГИИ И ПРОЩАНИЯ
Темень ночная и ливень ночной
Вдова рода...
Вибрирующий звон твоих жуков...
Парад-алле, набитый пышным сором
Венецианских почтарей
Как ночь светла, тепла...
В кругу, где тайн полнее чаши...
Голодной осенью в полях пустых
В один поток мы руки окунали...
Прощание с Севером
Но вот зима. Январский перегар
Ещё леса не улетели
Рука провожает не стаи
ПРОТИВ СМЕРТИ
Автоэпитафия
В Печорах
Эта скорбь и эта тоска
Жизнь – вдох-выдох моментальный...
Я ни на что не откликаюсь
Пока могуществом владеет день
Авессалом, прощай
Андрею – художнику
Я лесом иду, а за мной – не взглянуть!
Я Царского села имперскую усладу
Как ветхо разделение на тьму и свет!
В этой долгой равнине
Письмо к Константину
Об этом никто не расскажет
За пыльным жарким полднем
ПИСЬМА К ОЛЕСЕ
1-е Письмо
2-е Письмо
3-е Письмо
4-е Письмо
5-е Письмо
6-е Письмо
7-е Письмо
8-е Письмо
9-е Письмо
10-е Письмо
Плачет сосед мой за стенкой
И. А. Бунину
На смерть Бродского
1.
Весенние ямбы
3
4
Писатель – могилокопатель
Годы мои бегут в полунощные страны
От летнего дождя смиренно и устало
Понтийская элегия
Я уезжаю на юг, потому как волна с волною
Осенний беженец
Холодный ноябрьский ветер
От издателя
notes
1
2
3
4
монах Михаил
ВЕЯНЬЕ ЗВЁЗДНОЙ УПРАВЫ
Первая полная публикация стихов Михаила монаха (в миру Александра Богачёва). Все кто знает или знал отца Михаила, отошедшего в мир иной 27 апреля 1998 года, сохраняют (схоронили) в душе своей его радостный, приветливый и добрый облик.
Стихи его это как бы материализация того ускользающего в памяти нашей его облика, поэтому я дерзаю их публиковать с прямым указанием имени автора. Стихи приводятся здесь без какой-либо редакции, правки или критического издания.
Издатель Олег Шведов
Примечание создателя электронного файла книги.
Текст оригинала книги изобилует – с моей точки зрения – орфографическими, пунктуационными, некоторыми смысловыми непонятностями. В некоторых, возможно, присутствует поэтическая мысль автора, его смыслословие, словообразование. Издатель – по его словам – и йоты не изменил. Я, при создании файла Word и FB2, решился отредактировать текст. Подчёркиваю это. Всем, кто заинтересуется поэзией отца Михаила, обязательно ознакомление с его стихами в электронном документе книги в DJVU-файле. Книгу во всех трёх форматах – FB2, Word (docx), DJVU – я выложил на Либрусеке.
Прошу прощения за моё дерзновенное обращение с текстом издания.
ПЕЧЁРЫ ПСКОВСКИЕ
(1996)
Маленькая поэма
(меньше памяти)
I
Терять не много надо, чтоб уметь
Считать на пальцах.
Раз.
Я размышляю.
Размышлять
Меня учили скверы Петроградской.
Из зоопарка, помню, вонь и смрад
Идут, обнявшись, и бубнят под нос мне:
“Там звери, звери. Понял? Ну, а ты,
Ты чистишь утром зубки, моешь руки?”
Ещё б не мыть! Соседский керогаз
Свистит во всю, а наш никак не хочет,
Мать суетится, трёт его, как будто
Сто тысяч джинов вызовет сейчас
Или разбудит Этну. Это утро.
II
Здесь женщины не будет – только мать.
Она умела до меня вставать
И раньше солнца. Золотистый веник,
Распарив, она комнату мела,
Летала от поднявшихся пылинок
И молода была и так мала,
Что в золотое облако с поминок
Скользнула и оставила меня.
Ах, мама, мама, драгоценный пух,
Дорогою незримой пуповины
Иду к тебе я с головой повинной
За чередой танцующих старух.
III
Мама дальше края где-то,
В чернозём и пыль одета.
Дальняя день ото дня
Не достанет до меня.
Я грызу кору земную,
Лютую, сторожевую.
Всё взяла, всё замела,
Умерла и спит зима.
IV
Дети крутят головой,
Как цветочек луговой.
Кто вам мать, родня земная?
Балуют, не вспоминая.
V
Смерть, одна ты – камень вечный,
Не поднять тебя на плечи.
VI
Она была всегда, а тело
Всего лишь за собой водила.
Его обманывала дева
Во всём, что в тело воплотила.
А он угадывал покровы
И полнил ими лес и долы,
Покуда не дошло до крови
И до юдоли.
Река от осени мелеет
По слизь придонную амфибий.
Кто путал волосы Елене?
Кто гимны восклицал Афине?
Теперь – последняя держава —
Она вернёт себе, что жило,
Что выносила и рожала,
Что от земли не отторжимо.
В небе вызрела звезда
В небе вызрела звезда.
Отчего ты хороша?
“Оттого, что навсегда
Загораюсь, не дыша!”
Я под ней и сам белею,
Мне дорога в рот влилась.
Слово выронил – беднею,
Пыль взвилась и улеглась.
Кто одна во тьме зажглась?
Но над нею больше власть.
Утро кожу обольёт —
О, Даная, я свободен!
Ночь легла на небосводе
(О, Даная, я – свободен!) —
Звёздным телом обовьёт.
Полдень вышел из боков
Полдень вышел из боков
Полногрудых. Ясен
Сад стоит прекрасен.
От жуков и пауков
Из неясных пятен
Сад стоит приятен.
Племя было птиц и тел,
Было сыто горло
От корней и ора.
Если воскресить, кто пел
От корней и ора
Сергей и Георгий.
Пылью, пылью павших тел
Золотой вначале
Сад стоит печален.
Подбери – не подберёшь,
Павшей кожей сад хорош...
Бродит безразличен
По крестикам птичьим.
В дороге, пляшущей над корнем
В дороге, пляшущей над корнем,
В дороге, плачущей над корнем,
Вот подорожник – знамя скорби,
Вот одуванчик – жар любви.
Стелется плащ её по весям,
Стелется плач её по весям,
По долам, через редколесье,
Как будто кто убит,
Веди меня, – жива и память!
Веди меня, – жена и память!
Вот дождь уже собрался падать,
Вот ветер гонит пыль в загон.
Я – воин, но, кто мною правит?
Я волен, но, кто мною правит?
Дорога, я в твоей оправе,
Но, кто тебе закон?
Я возникаю в отчем месте,
Я поникаю в отчем месте,
Где кровью трав и птичьей вестью
Мир полон и увит, —
В дороге, пляшущей над корнем,
В дороге, плачущей над корнем,
Где подорожник – знамя скорби,
А одуванчик – жар любви.
Вот и новая весна
Вот и новая весна
Распускает облака.
Память – вечная вина —
Караван издалека.
По разутой стороне —
Вольно мне и больно мне.
А земля жирна, жива,
Не седеет никогда:
Тех, кто лёг её жевать,
Даже плуг не угадал.
И лежат её пласты,
словно кто лежит, остыв.
Расступается туман,
Заутрело – всё видать:
Я сестру ловлю в карман,
А меня поймала мать...
И дождём кровавых стран —
Птиц возвратный караван.
Хочу к тебе, земля
Хочу к тебе, земля,
Прижаться, как змея.
Ты мне обнажена,
Как мать, сестра, жена.
Покроют снег и лёд —
Со лба стираю пот.
Доскою гробовой —
В тебе, тобой, с тобой.
Ямбы и хореи
1
То, с чем я живу в разлуке, —
Тополь, ветр, земля-родня —
Звук, он утруждает руки,
Но бессмертнее меня.
2
Я степь вдыхаю в этот полдень
И нем. А слух несёт кого?
Летит октябрь, птицей полный,
Печалью полный оттого.
3
Память, щедрая как август,
Вся – неправда, вся – быльё.
В эту праздничную лавку
Лес заложил своё бельё.
Нечем в кронах нянчить песни,
Жизнь тиха день ото дня.
Небо стынет от предвестий,
Дол от хладного огня.
4
Всех терял, кого не встретил...
В игре земной и заводной
И зверь, и бабочка, и ветер
Поют и тянутся за мной.
Их бессмертное страданье
Лижет кровь и ждёт огня...
Оттого ли льёт сиянье
Всякий полдень на меня?
Рифма – ты слуга моя,
Но неверная, хмельная.
Всюду лезешь: тута я, —
Вкус здоровый попирая.
До тебя я доберусь,
Буду петь великорус!
И пойдёшь, кривая харя,
По домам, рыща и шаря.
Как я сам – вольноотпущенница,
Моя спутница – союзница.
Землю топчем и жуём,
На земле в земле живём.
Молчишь, а дорога уже остыла
Молчишь, а дорога уже остыла,
Ночи погашены, неласков Север,
Свадьбы играют только люди,
Звери пятки от праздников прячут.
У осени мало слов, – только губы
Обветренные и горят.
Космы по глине волочит, – где же,
Где дети?
Внуки тянут ладошки к спицам,
А спицы колят лужи и ноздри.
И скажи ты слово, – увижу слово,
Его пенку в голубом блюдце.
Если мёртвую ветку позову я в дом, —
Войдёт в дом и выйдет из гроба,
Лось войдёт, и филин войдёт —
Выйдут из гроба.
Комар выйдет на кровь, на комара лягушка...
Мой дом втянут в речные тайны,
И ты мне ни слова не скажешь.
Мишел ратует за листву
Мишел ратует за листву,
Но таит кражу цветов и полной воды.
Кузнечик
Режет звука последний ломоть.
Пейзаж картинно умер.
Белая Мишел ждёт пору,
А голубая тонка, и ветер
Кладёт на глаза её – северный пластырь.
Если губами пошевелить Мишел, —
Сладко, а не утолить
Ни жажду,
Ни голод.
Парные коровы прошли и туман на дороге,
Где четыре мальчика плачут:
Мишел на крючки поймала.
Женщины на стогах – всё русалки,
Воздух нежен, как мама,
А Мишел – позднее имя женщин.
Сонет – эквилибр
СХЕМА ЭКВИЛИЕРА
ЭМИЛИЯ
УТРОБОЙ
БОЛЕВОЙ
КРОШИТСЯ
КРОВЛЯ ЛЕДНИК
ОБНАЖАЯ СПАСАЕТ
ПЕЧИ КРОВ
КЛЮЧ ОТ ГОЛОВЕШЕК
СОГРЕВАЛ НАГОРБИЛ
ЛАДОНЬ КОНТИНЕНТ
ПО КОЖЕ УПОРНЫЙ
ЗНОЙ СКАТ
ПЕТЕЛЬ-ДУБЛЬ НО ПОДДАЁТСЯ
ПРИМЁРЗШИХ В ТРЕЛЯХ
УВЯДАЮТ БАЛЛАД
ПЛЕЧИ Я Б СОХРАНИЛ
КОГДА ТВОЙ САД
КРИСТАЛЛИЗУЕТСЯ СМОТРИ ЖЕ
ПОКОЙ ВЕЧЕН
ОБЁРНУТЫЙ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
В ЖАСМИН СТОЛЕТИИ
ЗАПЛАЧЕТ И ЧЕРЕШЕН
ВЕЧЕР ВО ЛЬДУ
ТОБОЙ ЕДВА СПАСЁННЫЕ
ДЫШУ НО ЛИКУЮТ
БОЛЬШЕ И ГОРЯТ
НЕЧЕМ
Я ВМЕРЗ
В ТЕБЯ
ОБЁРНУТЫЙ ТОБОЙ
Эмилия
Эмилия! Создатель! Площадь
О марши трёт бока, пока
В палитре пенной ты полощешь
Штанишки дочек, облака.
Угрозы белеют в диких рощах
И распирают вымена,
Георгий ноги в стремена
Уже воздвиг. И травы ропщут
В удушье смога. Поспеши
Дойти хотя бы до окраин —
В горячке дети, от окалин
Очисти тельца, бредит камень
Живым кошмаром! О, спеши
Успеть за день до гибели души!
Утробой неба
Утробой неба,
Долиной сонной —
Мир ещё не был
Тобой от стона.
Птицы от хлеба,
Корни от лона —
Мир ещё не был
Тобою полон.
Поёт и ликует
Кормящийся май,
Разинутый край!
Нагой, он токует,
Сосцами тоскует!
О, полдень, играй!
Болевой подходит час
(обратный сонет)
Болевой подходит час.
Отдал больше, чем имею
Вечер к ночи не добрее
Ливень – он утопит нас
Я смиреннее сейчас
Монастырских брадобреев.
Дуем в задние уста,
Раскрасневшись от стараний,
Загибаясь в рог бараний,
Бочка к вечеру пуста.
В трещинах от лобызаний
По окалинам стакан,
Нежась в струях Алазани,
Плечи выгорбили стан.
Крошится крестец твоего бега
Крошится крестец твоего бега,
Всадница, урони прядь!
Ещё по испарине липкого снега
Брести вспять.
Там, за временем, длящим ладони, —
В грустном пути
Замыслишь мстить
Капельке жизни в моей кроветворной короне!
Несу три лепестка на груди.
Играй, полдень, играй!
Эмилия слышит, поёт.
О, смерть, не тщись догонять среди
Окраин её, где погубит град,
А полдень тебя убьёт.
Кровля там, где вне опыта мстит нагота
Кровля там, где вне опыта мстит нагота,
Где малышка – удод и тростник сочетались,
Где амфибии сватают май – маета,
Где ужи торжествуют триумфы баталий?
Ты кричишь мне “Ни шагу!” – и вторит толпа
В пузырях катаракты, кровавя губами:
Там уродливо выпучен след мой пупами,
Где в тропе утопала убийца – стопа.
Это приор-изгнанник, о Эма, налгал мне! —
По твоей стороне я иду как в напалме,
О, базарный факир, запаливший шатёр!
Между сферами плавает маятник слова,
Из пределов своих вышли ласточку – снова
Получу и толкаю обратно в упор.
Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!
(концентрированный сонет)
Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!
Я волною налёг на холодное тело камней.
Этой ночью вселенная льнула губами к ладоням.
О, сокровище в пестике пальцев дрожащих твоих!
Печи пыхтят, и готовы горнила
Печи пыхтят, и готовы горнила.
Стиснута кровь в надорвавшейся вые,
Битумный дух пауки ещё терпят...
Дар – это память, где в судном рассвете
Цапля царит, целомудренны звери,
Хариус грезит, плещется стерлядь!
Эма, ты вся меж рекой и долиной,
Облаком – соком, корнями увита.
Вся от тебя в славословии длинном
Стонет долина рекою пролита.
Но за пределом твоим паутиной
Воздух шевелится, осами взрытый,
Память о рае подёрнута тиной,
Тина рекою довольна и сыта.
Ключ, потерявший доверие дома
Ключ, потерявший доверие дома,
ты на прощание мне подарила.
Волны густели, и в запахе криля
Явственно чуялся шорох потопа.
Зной заливала мне Африка в горло,
Гости присвоили кровли Америк,
Жабрами воздух глотала Европа,
Азия бредила маковой прелью...
Печи пыхтят, и готовы горнила,
Стиснута кровь в надорвавшейся вые,
Битумный дух пауки ещё терпят...
Дар – это память, где в судном рассвете
Цапля царит, целомудренны звери,
Хариус грезит, и плещется стерлядь.
Согревая, отдирая ломтями уклад...
Согревая, отдирая ломтями уклад...
По лепёхам ржаным, по углям,
По углам на пуантах кобылку ведёт конокрад,
А петух уже ставит одну из заплат.
Это стойло хитро, и хитёр этот двор.
Где лошадка не ржёт, там насупился вол.
И над яслями просит телец одного:
Да свершится разор, да исполнится вор!
Отвори мне рассудок, тугая петля,
Напои отрезвляющим хмелем питья!
Неразменный избыток, жуя и хуля,
По колени в дарах я, дары прогуляв.
Этот щедростный рог восполняет тебя —
Оборвись пуповина! О, голод тебя!
Ладонь твоя – опять пригоршня славы...
Ладонь твоя – опять пригоршня славы,
Столица жизни, но лукавый казначей,
Таи не утаишь – прильну губами
Ко льдистой жилке, убегающей в ручей.
Я жив ещё, пока там бьётся слово,
Я – ритм его, а время – только счёт
И только дождь, в нём – тоже ты, но сломан
Я в жажде выпить всё, а он течёт.
Творись во влаге властью тебе данной,
Милльонократно вторь себя! Туманный
Глотаю воздух, жгу зорю, в грозу
Я грежу: по волнам себя несу, —
А в яви меж Эмилией и каждой
Я умираю над ручьём от жажды.
По коже ходит часовой...
По коже ходит часовой,
Никто не украдёт
Ни связку горлиц, ни ночной
Мышиный перелёт.
А запах манит с головой
Нырнуть в дрожащий мёд.
В совокуплении с водой
Кого же бык крадёт?
Заря проглядывает в щель
И длит приход – тщета!
Целует августовский шмель
Цветок – горит щека!
И лоно это – канитель
Всех тварей все века.
Зной заливала мне Африка в горло...
Зной заливала мне Африка в горло,
Гости присвоили кровли Америк,
Жабрами воздух глотала Европа,
Азия бредила маковой прелью —
Земли отторжены. Дольнего ора
Шёл перелив, и трава на рассвете
Губы дразнила нехитрою снедью,
К пальцам и к дому приникнув покорно.
Трактор заманит грачей и утихнет.
Гость соберётся, но канет в пути он.
Туча удушьем грозит, верно, тоже
Выпадет к ночи в комочках творожных.
Сны приходили, луга золотили,
Дули в рожок и в висок осторожно.
В былях ментоловых
схема сонета
петель
протяжная
зима
В былях ментоловых, Эма,
пряхи кочуют и козы.
Косы в цветок потаенный
льются протяжней, чем слезы.
зурна и долгая
сосна
В былях настоянных, Эма,
Саади и прелые розы.
Воздух так солон, что воздух
потрескался в северном небе.
земля и душная
зола
Эма, что чувственней былей, —
в грозах, в любом из солитий.
Пыль над землёю – и с пылью
взвешено семя соитья.
и отрок гладит
шею сна
Там – на окраинах былей
зачали мы сказку столетья.
Петель колокольный бой...
(дубль-сонет)
Петель колокольный бой,
Петель долговая зима —
Дома простуженный вой,
Места, где жил и зиял
В покое. Дом – это бой!
Дом – баррикад квартал!
Дом – многорыкий Тамбов,
Оскаленный пастью – врата!
Чад домочадцев – Дом!
Дом – над болотною жижей мост!
Илья недвижимый – Дом!
Дом – рента рода, недвижимость!
Мой дом за холмами грудей,
В области светлой твоей.
Примёрзших тел остов, и сквозь
Примёрзших тел остов, и сквозь
Двужильный взлёт костей моста
Продет зависшей птицы мозг,
И здесь реки ей не достать.
Но кровь и кровь, где русла врозь,
Как жизнь и жизнь со смертью в рост.
Здесь платим плоти, в ней устав,
Там устьев высохли уста.
Бредём пределами холмов:
Лиса и лось, и лес, и слов
Следы висят на иглах трав.
Чужие здесь, мы – братья там!
Бежит Эмилья по звездам,
Не тая до утра.
Увядают волна и волна, и глотают
Увядают волна и волна, и глотают
Двуголовый закат, и лежит на песке
Отражённые знаки, и зреет, не тая,
Взгляд, повисший на море и на волоске.
Это плечи, Луной обречённые таять,
Увядают, подвешены на волоске.
Им ни воды, ни воздух, ни звёзды в песке
Не вернут обаянья. Я имя глотаю.
На ладони коровка и на волоске.
Ты по воле стихий до рассвета растаешь,
Словно грудью, приливом прильнёшь, соль глотая,
К животу твоему я прильну на песке
В волосах твоих – рыбы и звезды, и стаи...
На песке отражённый, я небо глотаю.
Плечи выгорбили стан
Плечи выгорбили стан
нежась в струях Алазани
По окалинам стакан
В трещинах от лобызаний
Бочка к вечеру пуста
Загибаясь в рог бараний
Раскрасневшись от стараний
Дуем в задние уста
Монастырских брадобреев
Я смиреннее сейчас
Ливень он утопит нас
Вечер к ночи не добрее
Отдал, больше чем имею
Болевой подходит час
ВЕНОК НА СТАРЫЙ ЗАБЫТЫЙ ХОЛМИК
(Несколько сонетов в технике верлибра)
(1982– 1996)
Когда выльет утро последнее горло,
Кристаллизуется в заочной выси
Покой мощи.
Обёрнутый в одежды сказаний
В жасмин кану.
Заплачет родня чужим горем.
Вечер
Тобой едва прильнёт в спину поздно.
Дышу, но выдох каждый – Имя.
Больше не дразнит улья запах тела,
Нечем длить кровь рода.
Я вмёрз костью времён, кровель
В тебя, на сваях набухли вены.
Обёрнутый тобой мир оправдал смыслы.
Когда выльет утро последнее горло
Когда выльет утро последнее горло,
Сожгу ложе.
Зола вытеснит язык. О тебе голод —
Хрустящая кожица пепла.
Пряничный полдень гремит кварталом,
Где каждый шаг – не ты, и не ты – голос.
Голубь хромает на оба крыла.
Весть он тебе – глухая старуха в окне.
Кто-то сошёл с карниза в мёртвую петлю.
Душно от позднего зноя,
От крыш, под которыми бдит безымянное счастье,
Беспомощнее соцветий теперь,
Жду над изголовьем, когда завязь
Кристаллизуется в заочной выси.
Кристаллизуется в заочной выси
Кристаллизуется в заочной выси
Влага, длящая осень.
Бегут к горизонту трубы,
Флейты, челесты – милые сердцу склянки.
Мир спокоен, уходя из себя.
Пятипалые звери покинули край, заноза
Ушла под кожу
И движется к сердцу – глотнуть крови.
Всё умерло, как приготовилось ждать.
Мухи слетелись на тлеющий воздух и впились
За голод вперёд – в слабое тельце твоих пребываний.
Опустела Земля, но бездонны щедроты твои,
Когда монолитны снега, словно белая радужка страха или
Покой мощи.
Покой мощи
Покой мощи —
Нагое тело.
Дня корма, для кровного бега
Тело одето снегом.
Не умер, но тлею кровом.
Речка и две голубиные лапки
В доме толкуют о снах.
Тебя играю, но плачу по грому.
Слова и молитвы – одна речь полдня,
Молчит о тебе и сияет о будущем – бедный
Звери стоят у порога, рыщут,
Как будто сошли с карусели – зимняя повесть,
Я умер, но, обещаю, выйду,
Обёрнутый в одежды сказаний.
Обёрнутый в одежды сказаний
Обёрнутый в одежды сказаний
Край всё ещё молит: я жажду!
От соли в нём зимы,
От крови – корни и реки.
Вон Эма на холмах под ливнем,
Другая в озёрах,
От ора одна и от луга,
От стада на облаке, от света.
Когда небо кочует, в нём прибыль
Семи лепестков, остальное не видно.
Кто хочет ходит по небу, кто может,
Кто лижет
Венчальные звёзды. Я там, а оттуда
В жасмин кану.
В жасмин кану...
В жасмин кану,
Он тучное облако
От воспоминаний прошедшее цветов,
Шевельни, – обольёт цветами.
Им девы одеты и плачут:
“Ах, Атлантида!”
В мешочках по жениху с зажигалкой,
И в каждой по пламени.
В этой свадьбе горе весело,
Весело лесу, но нет места
Стальному обручу, связавшему местность
И капельку крови. Прощайте! – кричу —
Заплачет родня чужим горем.
Заплачет родня чужим горем...
Заплачет родня чужим горем,
От ветра,
От Севера – стойбища страха и снега,
От света полнощного вместо супружества – мести.
Вот и река – сестра,
Ей лодка пустая и полная – кровно, жена:
Обнимает и тянет на дно ещё большим.
Кто вечер зажёг,
Где птицы танцуют тайно,
Где травы отдали себя и лежат.
Эмилия недалеко провожает утро,
Вернётся, качая на бёдрах шмеля —
Вечер.
Вечер
Вечер —
Плавное вымя стада,
Бредёт по холмам, льётся:
Всё длится, пока качается вечер.
Птицы и звери сняли одежды – песня!
Пепельных женщин гладят деревья,
Река приостановилась,
Туман подходит на цыпочках – тихо.
Тела – это души! – шепчет проповедь ветер.
Сколько дыханий до смерти?
Сколько у времени пальцев?
По каменным гнёздам проходит речка,
Невесты меряют русло. Утро
Тобой едва прильнёт в спину поздно.
Тобой едва прильнет в спину...
Тобой едва прильнет в спину Поздно —
Оно сокровеннейшее заклятье,
Страшнее масонских печатей.
Печаль за печалью проносится осень —
Красивая смерть, неизбежная Лета.
Ты ходишь по листьям, листвою одета,
Моя – не моя, небессмертна.
Уже не кукуют по рощам наяды,
Я бусинки их собирал и – на нитку:
Тебе ожерелье, браслет и кулончик, —
Они разлучают, и ты уже спета
До выдоха, больше никак, я
Дышу, но выдох каждый – имя.
Дышу, но выдох каждый имя
Дышу, но выдох каждый имя
Не называет, а так, как будто рисует:
Вот тень, ещё тень, ещё тень – где ты?
Эмилия, я хотел этой траты!
Открывая долину, опасно запомнить
Власы сенокосов и чёрную кожу под озимь —
Ты здесь побывала,
О, осторожно!
Бросаю за море журавлиные стаи,
Я знаю: все будет в нечаянной жизни, —
Потеря не ты и не я!
Наши речи рекой полились!
И уже почернело фальшивое золото листьев,
Больше не дразнит улья запах тела.
Больше не дразнит улья запах тела
Больше не дразнит улья запах тела,
Как будто я только душа, остальное
По заочному берегу ищет тебя —
Не находит, не найдет.
Я знаю: ты в странах, прекрасных тобою,
И просто играешь в семью, в починку
Белья и закупки по дому.
И думаешь, жаря картошку: “Он скоро”.
И это не драма. Когда бы вместе
Мы жили, сжимая до быта пространство,
И это – не драма. Когда бы жила ты,
И это – не драма: Когда бы жила ты!..
Мне нечем платить за счастье, душе
Нечем длить кровь рода.
Нечем длить кровь рода...
Нечем длить кровь рода.
Память – моя Лета.
Тело – моя лодка.
А ты непослушна жизни.
Снегом покрыты поля и остальное..,
Отгадай тайну, – где вырастет ландыш?
Угадай время, когда вернутся птицы!
Угадай время.
Тебя нет и что говорить в воздух?
Дом уютен и добр, но – не ты...
Мне предлагали продать прошлое счастье,
Но я обманул перекупщиков – в нашем доме
Я вмерз костью времен, кровель.
Я вмерз костью времен, кровель
Я вмерз костью времен, кровель
В этот город, ворующий следующее:
Сначала попытку жизни, потом детство,
Потом маму и папу, потом юность и так далее...
Но, если с конца начать, то ты тоже
Меня обокрала, хоть подавай в суд —
Сама умерла, а я считаю птицы
По карнизам и пыльным скверам.
В Петербурге тебя нет, но в переходе,
В тоннеле на Невском саксофонист играет
Табачные твои песни. О, волшебник!
Как легко ты вернулась, пойдем,
Я в мой дом возвращаюсь —
В тебя, на сваях набухли вены.
В тебя, на сваях набухли вены...
В тебя, на сваях набухли вены,
Вбиваю фундамент, хотя это ошибка,
Потому что лучше не строить память;
Она мягкое ложе, но ложна.
В моем детстве трамвайчик звенел на поворотах
Теперь я все ищу звуки. Муки
Нет без тебя, а так – неуютно,
И ещё дождь, какую от него выпить таблетку?
Но ты была полдень и я – полдень,
Ты – утро, и я – пьяное утро!
Ты мне показывала, как это делать:
Затеять весну, выпить осень, лето
Отпрыгать по лужам,
Обернутый тобой мир оправдал смыслы.
Обернутый тобой мир оправдал смыслы...
Обернутый тобой мир оправдал смыслы,
И я ничего не потерял, ты тоже,
Поскольку теперь ты душа только,
А я монах и немного умирающей кожи.
Но кожу меняет время и мир – кожу,
Здесь так грубо море и закат не нежен,
Отражается в зеркале дом и серое небо,
В скушном рассвете повседневное утро.
И зальется рассвет и зардеет, задышит грудью,
Краше, чем Фет описал – да куда любому!
Просто то, что нас ждёт, невесомее неба,
Поэтому подожди меня, приходи!
Встреча, запомни,
Когда выльет утро последнее горло.
ЭЛЕГИИ И ПРОЩАНИЯ
Темень ночная и ливень ночной
Темень ночная и ливень ночной
Ещё опрокинут. Промокну до нитки,
В дом твой вернусь, а в скорлупке улитки —
Темень ночная и ливень ночной,
Вьюга ночная и ветер ночной.
Вслед за спиною – шакалье отродье!
Я-то вернулся, но что это бродит? —
Вьюга ночная и ветер ночной.
Прокляты нежность и шёпот ночной.
Нам ли – телам – заблистать? Неустанно
Что это, что за окном? – Это тайна
Неба ночного, вселенной ночной.
Вдова рода...
Вдова рода. Невеста рода.
Лик – розы впалые.
Перебираешь годы.
Чёрные пальцами алыми.
Хочу к тебе – ночь ещё.
Рукой обойму – темень-тьма.
Приникнуть к тебе – в урочище
За нимфой угнаться. Семя мать.
Трёшь муку рода.
Плода тайное тесто
Месишь как губы имя.
Последняя ночь года,
Народа последнего место,
Последнее имя – Мария.
В тебя не вольёшь ни вдоха, ни
Яблока сок – в яблоко.
За облаком движется облако,
Так года идут – похороны.
Вибрирующий звон твоих жуков...
Вибрирующий звон твоих жуков,
Бренчащий скарб стихов и птичьих клеток
Обрушились. Всё унеслось в просветы —
В расставленное жерло облаков.
Там прогремело, – здесь согнуло сквер.
Поля стреножены, но прут нахрапом.
Ещё бельчонок хвою не отверг,
Забыв родню, клаксон зажавши в лапах.
Ты строишь дом, – фундамент нижет кольца.
Извёстку колупни,– смола польётся,
Чудя в крови, ты знал: собачий лай
Не то, что волчий рык на клиньях стужи?
Так не зализывай ладони: “Ужас!” —
Ты воздух кровянил в упрёках: “Дай”.
Парад-алле, набитый пышным сором
Парад-алле, набитый пышным сором,
Воскресных тварей кучевые жизни —
Помеха слуху, память сна, но скоро
Забудется в пыли и укоризне.
В трех жизнях сна ковать себе опоры!
Точить орало в пору войн... И киснет
Вино в выхлёбывающейся слизи,
Пролитое в задушенные поры.
Пейзаж разут и увлажняет веки,
Цедит листву сквозь городские звуки,
Когда окно сожрал бездымный порох.
Забросив сад, я обрету навеки
Плоды, которых не поднимут руки.
Живу и жажду жизнью о которых.
Венецианских почтарей
Венецианских почтарей
Звоночки всё чик-чак.
Утих у двери, и с дверей
Не снимешь сургуча.
Кто пишет пылью от дорог,
Пыльцою от полей?
Конверт распахивает рот —
Дробильня новостей.
Что нужно утром от лучей?
Мой адресат ничей.
Что нужно ночью от лучей?
Ни крови, ни речей.
Кто будет день, кто станет ночь,
Кто пепельный порог?..
Исаакий, задавивший ночь,
И главпочтамт у ног.
Молчание среди людей.
Венецианских почтарей
Секущий ночь звонок.
Как ночь светла, тепла...
Как ночь светла, тепла,
Снег ярок, как награда,
Как будто жизнь текла
И дном легла – наяда.
Из этой светлой тьмы
