Текст книги "Удел безруких (СИ)"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

О пуске ракет и подъеме самолетов никто уже не думает. Авианосец еще можно удержать на воде, для него такая торпеда не смертельна. А вот мелочь… Крейсера сидят уже по привальный брус; мало надежды, что водоотливы справятся: сотрясение наверняка сорвало с фундаментов моторы и генераторы, растрескало отливные магистрали. Электричества нет, и воду откачивать нечем – а резервные переносные помпы не тянут, они же не рассчитывались на случай, когда пятнадцатитысячетонному крейсеру отрывает задницу по самую шею. Буксир-спасатель в АУГ один, и он пока еще лишь огибает нефтяное пятно на месте гибели танкера.

Эсминцев нет. Ни единого. Авианосец встряхнуло, крейсера смяло – мелочь поразрывало на куски. От кого-то дрейфует задранный в зенит полубак и корма – а от кого-то лишь россыпь оранжевых плотиков на воде; и матерящийся в нос командующий АУГ приказывает:

– Запросите помощь у “Винсона”, или кто там ближе!

– Сэр, – офицер связи давно не мальчик, но сейчас он белее мела. – У них все то же самое!

– Как?

– У всех четырех АУГ, включая нашу. Третий флот не боеспособен, сэр!

– Во-о-от ка-а-ак… Подлодки?

– Подлодки, сэр, как ни странно, исправны.

Немного подумав, адмирал подводит итог:

– Скорее всего, его чертовы роботы заминировали нас, когда мы там стояли, как придурки на параде. Наши водолазы прощелкали это дело. А может быть, и не заминировал. Может быть, самонаводящиеся торпеды, только почему их не засекли акустики? Нет, скорее всего, эти твари как-то прицепились к борту и ехали с нами от самого чертова Рапа-Нуи… А ведь он действительно Миротворец: для подлодок такой взрыв означает гибель, без шансов, с надводных же кораблей спастись можно… Тем более, он же мог взорвать все это не за кормой, а под миделем или под погребами, и добиться еще и детонации боезапаса – но не стал. И спасатель он трогать не стал, и на “Нимиц” выделил единственный заряд… Кстати, сколько всего взрывов?

Пока офицеры уточняют у сигнальщиков и сводят результаты, аварийные партии справляются с креном громадного авианосца, давят несколько мелких пожаров от разорванной проводки. Спасательные плотики направляются к нему со всех сторон. Буксир, наконец, достигает крейсера ПВО – ракетный исчез, на его месте с пугающим звуком закручивается воронка. Хотя бы второй крейсер удержать на воде!

Патрульным самолетам приказано возвращаться к Острову Пасхи, Четвертому Флоту полным ходом бежать на помощь. Ни единого выстрела, ни единой ракеты… Аргентинцев хотя бы полными залпами пугал. Внезапно адмирал понимает: а так и было задумано. Не перетопить всех к чертям собачьим – а перепугать. Ночь, снаряды, всплески выше мачт, ужас.

И вот с ними теперь так же.

– Черт, – адмирал сжимает кулак, не обращая внимания, что ломает зажатый в нем легонький алюминиевый бинокль, – да этот сукин сын попросту нас отшлепал!

* * *

– Да этот сукин сын попросту нас отшлепал! Вот задница!

Сенатор, в молодости летавший с авианосцев, гневно размахивает пустым стаканом. – Америка не потерпит! В газеты! Пресс-конференцию! На законное требование досмотра так отреагировать! Где наш Седьмой Флот?

– Идет полным ходом от Японии к экватору и перехватит противника через тридцать шесть часов, – отвечает референт. Сенатор, летавший с авианосца всего раз в жизни, напротив, доволен:

– Что ж, повод отличный. Первый выстрел не за нами.

– Сэр, моряки докладывают, что выстрелов не было. Ни ракет, ни снарядов.

– А восемнадцать… Или семнадцать… Самонаводящихся торпед по каждой АУГ? Нет, юноша, тут уже все честно. Превосходно! Рано или поздно нам пришлось бы столкнуться с этими гостями. Теперь инициатива исходит от противника, мы же только защищаемся. Джон…

Сенатор, летавший в молодости с авианосцев – Джон Маккейн третий, сын и внук офицера флота – замирает. Ставит пустой стакан, смотрит на черепахообразного собеседника. Тот жмурит глаза:

– Вы совершенно правы. Пресс-конференцию. На послезавтра.

Референт записывает: какие журналисты что спросят, какие якобы зрители зададут наводящие вопросы. Какое впечатление должно получиться в итоге.

Представительный джентльмен в превосходно сидящем синем шерстяном костюме поднимает обе ладони примирительным жестом:

– Джентльмены, джентльмены! Стоит ли нам ставить на карту все? Он ведь нам ничем не угрожал.

– Он и не угрожал. Просто убил две тысячи моряков и потопил целый флот Америки. Ни Гитлеру, ни япошкам такого не удавалось. Хотя бы поэтому мы не можем пропустить его к Владивостоку. Если он с нами сотрудничать не желает, если на радиозапросы он молчит…

– Намного хуже, если бы он сейчас на всю планету задавал бы вопросы. Мы два дня назад клялись ему в любви, а сейчас кидаемся дерьмом, как истеричные макаки. Можно ли нам, в таком случае, верить?

Джон Маккейн машет рукой:

– Он молчит. Если эта ценность не наша, то не бывать ей ничьей больше. А патлатых и нытиков мы раздавим. Второй Вьетнам нам тут не нужен, мы не пойдем на поводу писников. Поэтому всех! Стратегическую авиацию! Ударные субмарины! Седьмой Флот, японцев – этих он заминировать никак не мог. Южных корейцев, до последнего корыта! Я помню, во Вьетнаме их спецназ отлично себя показал. Всех! Пусть русские видят, что наш союз не разваливается. Если Миротворец не с нами – он враг.

– Вы прямо как Ленин, – поляк в синем шерстяном костюме кривит губы. – Кто не с нами, тот против нас.

– Так Ленин был прав, – сенатор, летавший в молодости с авианосцев, пожимает плечами. – Потому-то и сверг thzarizm, потому-то и выиграл гражданскую войну. Мы обабились. И вот уже получили по морде тряпкой. Нет! Нам необходима разведка боем.

Поляк пожимает плечами. Спрашивает у референта:

– Моряки сообщили, сколько противник использовал торпед в залпе?

Референт сверяется с кожаной папочкой:

– Три АУГ получили по восемнадцать подрывов, четвертая – семнадцать. В ней было на один эсминец меньше.

И тогда поляк – прямо как есть, не сбрасывая великолепного синего пиджака, не тратя секунды на избавление от роскошных туфель крокодиловой кожи, разгоняется по палубе яхты навстречу ветру и прыгает в распахнутый алый восход, в розовую зарю, в холодные океанские валы; звенит на палубе стакан, выливается добрый джин. А поляк размашистыми гребками удаляется от яхты, совершенно не обращая внимания на встревоженные крики за спиной. И отточенный ум, вознесший Збигнева Бжезинского на самый верх, доставивший ему деньги, почет и восхищение, спасает поляка в очередной раз.

Семьдесят вторая торпеда, подводный робот в пластиковом корпусе, с плавниковым движителем – отчего все гидроакустики принимают его за большого тунца или там акулу – болтается под левым бортом яхты, в тени, чтобы не увидел вахтенный. Сейчас робот втягивает штангу наблюдательного комплекса; и где-то далеко к северо-западу, по морскому: “к норд-весту”, в рубке Алого Линкора его аватар, так и не выбравший себе ни флага, ни имени, качает головой с искренней грустью: а ведь не будь Маккейн фанатичным придурком, почему бы и не договориться?

Но тут же Алый Линкор и понимает: Маккейн только следствие. Там вся жизнь такая. Доллар в чужом кармане суть личное оскорбление. Украл этот самый доллар – сел в тюрьму. А украл железную дорогу – сел в Сенат.

Вот Маккейн и сел. В Сенат…

Потом аватар прикрывает глаза. Он сам и является линкором, нажимать кнопки ему никакой необходимости нет. Просто – сигнал достигает подводного робота, и тот плотнее прижимается под киль яхты, и срабатывает взрыватель.

Полторы тонны “морской смеси”, тротил-гексоген-алюминий. Защита больших артиллерийских кораблей рассчитана всего на половину такого заряда. Но здесь лишь яхта: ясеневые шпангоуты, обшивка из белого дуба. Боеголовка, способная встряхнуть авианосец, оторвать корму крейсеру, располовинить эсминец, поступает с яхтой, как с хомяком капля никотина: рвет в мелкие клочья.

Удача на стороне пана Збигнева. Через несколько часов его, контуженного близким взрывом, замечает патрульный самолет Четвертого Флота. Четвертый Флот идет с юга, тщательно вычистив подводную часть всех своих кораблей, присоединив совсем неплохие австралийские крейсера. С севера накатывается Седьмой Флот, японцы со своими якобы эсминцами авианосных размеров, южные корейцы с корветами береговой обороны и очень-очень высокой храбростью, вызывавшей уважение даже у отмороженных вьетнамских партизан.

А Третьего флота больше нет.

* * *

Нет, ну кое-что у американцев осталось. Рвал-то я одни крупные корабли, это для яхты с господами сенаторами сделал исключение. Как говорится, большому человеку – большая торпеда. Классика же.

И осталось от всего Третьего Флота четыре авианосца, покалеченных так, что лишь на слом: пока успели валы отключить, много где турбины разнесло. Пар высокого давления вырвался на волю и пожег электронику, расплавил уплотнения. Нет, авианосцы им придется новые строить. Уцелели с десяток судов обеспечения, сколько-то подводных лодок. Патрульные корветы, фрегаты противолодочной охраны – подводных дронов у меня там оказалось всего семьдесят два; ну да и так неплохо получилось.

Жаль только, что без потерь не обошлось. Наверное, можно было извернуться как-то изящнее. Ну там, сверхпрочные арамидные сетки всем на винты намотать, разлить по палубам радиоактивный фосфор, вызвать панику и покидание исправного корабля… Но, во-первых и в-главных, организовывать это все в одно лицо на полутора сотнях кораблей флота, разбросанных по Тихому Океану через добрые сто километров, и уложиться в сутки – кто считает, что легко, пусть сам и пробует. А второе, тоже немаловажное – здешние американцы совсем не пиндосы две тысячи двадцатых годов. Здесь противостояние с СССР еще во всю ширь, и на флоте люди крепкие. Пока хорошо не врежешь, не отвяжутся.

Я вон врезал – и то не отвязались.

Надо бы запись последней беседы двух сенаторов Горшкову послать, в благодарность за письмо-предупреждение. Так сказать, алаверды: от нашего стола вашему столу. Теперь это сложнее, надо мной сразу два спутника висят, большевицкий и буржуйский, в трогательном единении. То есть, на самом деле не висят, я же подвижный объект. А сопровождают. Насколько помню по прошлой жизни, для космонавтики восемьдесят второго года непростая задачка. Но решается высокоэллиптическими орбитами с переменным наклонением…

Беру тяжелую противоспутниковую ракету, сношу буржуйский агрегат. Потом узконаправленная передача на большевицкий аппарат, минут сорок. Успел спутник передать пакеты дальше по цепочке – молодец Губанов, или кто там сейчас главный конструктор вместо Королева. Не успел – обойдется советская разведка без подарков. А потом сношу и большевицкого наблюдателя. Ишь, уставились. Я, может, в плавках загорать буду. Или даже без.

Боже, как я хорош, как сильны мои…

Нет, что-то не идет. Не выговаривается.

Не складываются губы в улыбку!

Я выхожу на правое крыло мостика. Рассвет. Пологие валы как будто песчаные дюны, только не серые, а блестящие. Багровый шар вот-вот оторвется от воды. Молчать невозможно. Все сразу – и все через то самое место.

Я поднимаю голову и начинаю фразу шепотом, до крика голос поднимается сам; почему-то никакого внутреннего протеста не возникает.

– Мои крылья несут с быстротой урагана! Мое дыхание – смерть!

Что там, впереди? Четвертый Флот, Седьмой и сателлиты в составе НАТО?

Видели мы кое-что на морях, поглядим и на сателлитов по НАТО…

* * *

– … В форме японского, южно-корейского и австралийского военно-морских контингентов. Советский Союз осуждает силовой метод решения проблем и настаивает на созыве внеочередной сессии Совета Безопасности ООН. Хотя войска из Афганистана так и не выведены, и их вывод еще даже не обсуждается, Советский представитель в ООН, товарищ Трояновский Олег Александрович, заявил, что Соединенные Штаты Америки требованием допуска досмотровой группы на борт Алого Линкора грубо нарушили принцип иммунитета военных кораблей, являющийся краеугольным камнем современного морского права, наряду с принципом свободы мореплавания.

Американский представитель, миссис Джин Киркпатрик, возразила, что по действующим нормам права, любой корабль может подвергаться досмотру при подозрении на участии в пиратстве и работорговле, ведении незаконного радиовещания на какую-либо страну.

Советский представитель ответил, что в тексте статьи морского права речь идет о досмотре невоенных кораблей, иммунитет же военных кораблей в открытом море закреплен особой статьей морского права, следовательно, данное положение имеет приоритет.

Американский представитель напомнила, что Алый Линкор до сих пор не имеет флага, и по той же норме морского права он причисляется к пиратам просто в силу определения. Напоминаю нашим телезрителям, что миссис Киркпатрик в Фолклендском инциденте всецело поддерживает Аргентину, чем, возможно, и объясняется ее настойчивость.

После того, как смех и шум в зале заседаний генеральной ассамблеи ООН стихли, представитель Великобритании сэр Энтони Деррик Парсонс в резкой форме заявил, что обвинение в пиратстве правительство Ее Величества не поддержит ни при каких обстоятельствах. Резкость почтеного сэра часть обозревателей относит на его молодость артиллерийского морского офицера, часть же на то, что сэр Энтони уже одной ногой вне ООН. Известно, что уже в этом году правительство Ее Величества планирует отозвать сэра Энтони, так и не озвучив имя возможного преемника.

Однако, вне зависимости от обстоятельств сэра Энтони, нельзя отрицать, что Алый Линкор добился отвода десантных сил аргентинского диктатора Фортунато Галтьери без какого-либо ущерба или потерь, исключив перерастание Фолклендского инцидента в полномасштабную войну, что признано и американской прессой и, якобы, всеми прогрессивными силами планеты. Позицию Великобритании как в инциденте Третьего Флота, так и в Фолклендском инциденте, разделяет Республика Чили, традиционно противостоящая Аргентине в Южно-Американской политике. Представитель Республики Чили, сеньор Карлос Мартинес Сотомайор, заявил, что Алый Линкор в ходе нахождения в чилийских водах не нарушил никаких законов, как международных, так и чилийских…

– Переключите, хватит.

Экран телевизора моргает, некоторое время идет полосками, затем показывает хоккейный матч. Ну да, недавно же откатали чемпионат. Опять победили коммунисты, чертова “The Red Machine”, чуда в этом году не произошло… Более того, команда США в этом проклятом апреле впервые вылетела из группы сильнейших.

– И тут красная машина! Матка боска! Выключите совсем!

– Что же, пан Збигнев, даже пожарные машины теперь вгоняют вас в дрожь?

– Хорошо вам смеяться. А меня вытащили из воды в состоянии овоща, и доктор довольно долго считал, что на том и закончится моя карьера.

– Кстати, как вы спаслись?

– Меня заметил патрульный самолет Четвертого Флота, что само по себе удача. Обычно так низко патруль не ходит. Сам не знаю, не иначе господь вседержитель направил руку пилота… С удивлением узнал, что гидросамолетов на флоте не осталось. Но, стоило немного пошелестеть greenbaks, как это услышали даже в Эквадоре, и оттуда приковыляла вечная “Каталина”. Друзья не дали мне пропасть. Выпьем за дружбу!

– За дружбу!

– За университетское братство!

– Да, точно! За “Череп и кости”!

Подняли стаканы с отборным односолодовым. Спасенный патриотично принял стопку польской очищенной.

– … Выходит, “Каталины”, на которых мой старик служил при Рузвельте, все еще летают?

– Выходит, летают.

– Старье…

– Зато на одной заправке четыре тысячи километров. А если половину салона занять баками, то и поболее.

– Но какой же тогда нужен груз?

Джентльмены хмыкнули. Все они знали, какой груз возят подобные “Каталины”, перешитые под увеличенную дальность. Легкий, компактный и очень-очень дорогой. Например, алмазы с боливийских приисков. Или белый порошок – оттуда же. От Эквадора через перешеек, над Никарагуа и разными там Гондурасами до Острова Свободы примерно четыре-пять кило-километров. А там Флорида, Майями, катера, рыбалка, сотни тысяч отдыхающих… Поди проследи!

– Джентльмены, а ведь русские, получается, этот свой стакан вывезли именно так. Гидросамолет без опознавательных знаков, какие-нибудь археологи, кто там ковыряется в статуях Острова Пасхи… Рутинная доставка еды, обратный рейс. Посадка у Эквадора, там в джунглях каких только коммунистов нет. И тебе FARK, и тебе “Сендеро луминосо”, и фронт имени Фарабундо Марти. На выбор! Такая же “Каталина” до Гаваны, с баками в салоне. А оттуда реактивный самолет в Москву. В тридцать шесть… Ну, сорок восемь часов уложиться можно. А для нас не пожалели эсминца, загнав его полным ходом в Индонезию.

– В сторону Индонезии. В саму Индонезию он бы даже сорокаузловым ходом полз до сих пор. Почти восемь тысяч миль, не шутка… Джентльмены. После случившегося никто не упрекнет меня в симпатиях к Миротворцу. Но я, как бывший советник Джимми Картера по безопасности, спрашиваю всех вас: что за чума поразила Холм? Мы едва-едва засунули советам пальцы в дверь и прищемили Афганистаном. Еще чуть-чуть, и мы раскачали бы Польшу, и Советы увидали бы, что в дверь зажаты уже яйца!

Збигнев поставил стакан и обвел знакомые лица настороженным взглядом:

– Но тут я узнаю о переговорах по прямой линии. Советы мало того, что согласны вывести войска из Кабула, так они еще и вытребовали взамен прекратить нашу помощь оппозиции в Соцлагере. Но мы же сами закрываем обе воронки, обе пропасти, куда так стремительно и радостно утекает сейчас их бюджет! Что это, как не глупость? Нашей сильной стороной всегда было постоянство администрации, вне зависимости от человека в офисе. Я уж молчу о том, как нас подставили с этим идиотским досмотром…

– Но требование досмотра вполне законно! Это Миротворец выставил себя неадекватом, начав пальбу в ответ на рутинную просьбу полиции предъявить документы.

– Пане боже, вложи ума этим тоже! Миротворец что, Венскую конвенцию подписывал? Или в ООН представлен? Он в чьем правовом поле? Кто вообще направил на переговоры этого недосенатора-полусверхчеловека, грозу авианосцев? Кто догадался подходить к инопланетному гостю, очень вероятно, что вообще роботу – с мерками шерифа Плезантвилля? Если у нас президент ковбой, так вокруг-то далеко не коровы!

Выдохнувшись, пан Збигнев поставил стакан и без особого азарта наполнил его доверху:

– Вы, джентльмены, пьете безо льда, конечно? Зачем портить хороший напиток. Да и льда у меня все равно нет. Ладно, нечего так смотреть. Сегодня мой второй день рождения. Да, я понимаю, что не самый умный парень в Америке. Но даже я могу сообразить. Коль скоро ситуация построена так – следовательно, сменился курс. Почему он сменился? Почему я об этом не знал? Какой у нас теперь новый курс? Братание с красной заразой – со здешней противу внешней? А поможет ли это нам?

Собеседники выпили. Через некоторое время один из них тихо, раздельно произнес:

– Пан Збигнев тонко понимает вопрос. Нам… – пауза, – это никак не поможет. Мы здесь потому, что мы доверяем вашему чутью и опыту. Америка должна вернуться на прежний курс. Нам следует окончательно… Исключить из игры земных большевиков – и только потом замахиваться на внеземных.

Поляк допил виски, осмотрел собравшихся:

– Итак? Что же вы зависли на полуслове?

– Мы полагаем, что ковбои против пришельцев хороши только в кино. Кому бы продать этакий сценарий? – джентльмен улыбнулся. Другой джентльмен отчеканил, тоже негромко, предельно разборчиво:

– Америке необходим другой человек в офисе. Прежний курс. Победа над Советами. Только потом какие-то межзвездные игрушки.

А третий джентльмен вынул из стакана с виски модный узкий галстук, забросил его на плечо:

– Черт побери, это даже не лунная гонка. Это никак не “хорошее, мирное соревнование” по подъему тяжестей на орбиту. Здесь абсолютно иные ставки. А ковбой пытается рулить, словно в Голливуде. Америка слишком велика, чтобы рывок поводьев что-то исправил!

Збигнев обвел собравшихся взглядом, налил еще один стакан, теперь уже как положено, на палец:

– Вот сейчас я понимаю, почему меня не сожрали акулы.

Подождал, пока себе нальют все. Выпили залпом. Закусили чем-то крепким и острым.

– Хорошо… – Збигнев потер виски. – Хорошо. Это можно… Устроить. Но у меня будет личная цена. Как бы дело ни пошло, мы должны получить Польшу.

* * *

– … По вопросу Польши слово предоставляется товарищу Громыко.

– Юрий Владимирович, товарищи. Позвольте мне начать с небольшого предисловия. Как вам известно, некоторое время назад мы с адмиралом Горшковым посетили борт пришельца с дружеским визитом. На обратном пути, еще в самолете, я читал переданные мне материалы по польскому вопросу. И, неожиданно для себя, подумал: а как бы на моей должности поступил пришелец?

Люди в пиджаках едва-едва повернули головы. Полированный стол, блокноты, ручки, очки в черепаховых оправах. Лица неожиданно моложавые. Нет, не сорокалетние мальчики-зайчики: зачем тут малолетки-выдвиженцы, чай, не сталинское время. Но уже и не старая гвардия… Ладно там Кирилленко убрали, он, помнится, список по бумаге уже зачитать не мог. Но бессменный партийный контролер Пельше… Но Тихонов, Романов? Ладно, Черненко еще сидит на идеологии, а кто эти все новички? Какие-то Алиев, Горбачев, Соломенцев… Нет, кандидаты нужны, но такие ли?

Громыко постарался, чтобы его шок никто не заметил. Пока он там рассматривал девушек в алом, Политбюро помолодело почти на двадцать лет!

Справившись с мыслями, Андрей Андреевич продолжил:

– Итак, пришелец. Товарищ Горшков заметил, что пришелец выглядит очень молодо, и что на море он выглядит новичком.

– Выглядит, – проскрипел Черненко, – а как на самом деле?

Громыко развел руками, не отвлекаясь на ответ.

– … Товарищ Горшков полагает, – пауза, – и я с ним вполне согласен, что пришелец молод и неуверен. Возможно даже, что он и правда один составляет экипаж корабля. Представители науки…

Устинов молча кивнул.

– … Не могут пока ни подтвердить это, ни опровергнуть с достаточной степенью уверенности. Слишком, как вы понимаете, высока цена ошибки. Но предположим, он и правда одинок, молод, заброшен случайностью далеко от родных мест. В таком случае понятно, почему он так ничего и не предпринимал. Он пока что собирает информацию и пытается построить непротиворечивую картину мира, в которой все займет надлежащие полочки.

Громыко положил очки на стол, потер веки:

– К тому же, наш гость имеет очень малый набор возможных действий. Выражаясь метафорически, в его палитре всего две краски.

– Примкнуть к нам или к американцам? – Черненко положил обе руки на папку.

– Нет, – Громыко помедлил. – Стрелять или не стрелять.

– Постойте, – Устинов нахмурился, – А передача технологий? Он же намекал на беседы с физиками.

– Кому? Передача любой одной стороне вызовет схватку за секреты. Передача равномерно всем вызовет войну с применением уже этих секретов. А тогда как бы не развалилась планета. У нас нет…

– У нас? – теперь засопел Черненко. Давно уже нет Брежнева в шумных компаниях, давно уже Леонид Ильич не таскает за собой Черненко на охоты, где “всегда второй” Костя постоянно простужался – а все равно сопит, как паровоз. А ведь это не простуда у него, понял Громыко. Это наверняка сердце, да кто же мне карточку покажет…

Громыко снова протер очки. Помолчал и вдруг взорвался:

– Дайте же мне закончить! Говоря “у нас”, я подразумевал – у Земли в целом. Так вот, у Земли нет органов… Грубо говоря, нет желудка, способного переварить его информацию.

– Андрей Андреевич, – председатель постучал по столу карандашом, – прошу вас все же осветить соображения по польскому вопросу. Напоминаю: вы начали думать – а что сказал бы этот молодой неуверенный… Как бы определить? Потерявшийся? Потерянец? Не звучит… Простите, я перебил вас. Но зато вернул к теме.

Громыко только рукой махнул:

– Так вот, я подумал: он, как все мальчики, сделался бы категоричен и наломал бы дров без оглядки. Следующая моя мысль была вот какая: а чего я боюсь? Чего мы все боимся? Мы, простите за правду, старики?

Политбюро замерло в настороженной тишине.

– Я боюсь повторения сорок первого, и не стыжусь это признавать. – Громыко вздохнул:

– Нам в сорок первом, помнится, тоже все долбили: на провокации не поддаваться! Вот мы и не поддавались… До самого Сталинграда. Убитому в провокации все равно, плохонькая она, или блестяще подготовленная. Здесь чужих нет, и я скажу: на любую провокацию, хоть плохонькую, хоть изящную, мы обязаны отвечать как на Халхин-голе, как на острове Даманский, изо всего наличного арсенала. Только тогда провокации прекратятся. И вот, когда я понял, как бы отреагировал тот мальчик – меня ужаснула собственная мысль!

– А потом?

– А потом наваждение спало, и я понял, что сильнее всего боюсь вылететь отсюда, из Политбюро. Вот на этой мысли мне стало… – старик потряс пальцами, подбирая слово:

– Противно. Мне сам Сталин выговоры делал, а я дрожу за кремлевские подарки с икрой.

– Тогда вы можете, как старый большевик, не оглядываясь, резануть правду-матку, – Андропов крепко удерживал нить беседы, – например, о Польше. Что там за мысль могла напугать вас? Вас, не боявшегося вызвать неудовольствие Сталина?

– Я бы отпустил Польшу, – просто сказал Громыко. Вскинул обе руки, тщетно пытаясь остановить шум. Навести порядок удалось только Андропову, и тот распорядился:

– Продолжайте!

– Отпустил бы. Хотите в подстилки к капиталистам, хотите в проститутки, на черную работу за копейки? Хотите в анекдоты о поляках-сантехниках? Не нужна социалистическая пенсия? Вольному воля. Зачем нам страна, способная в любой миг взорваться бунтом? Ведь мы сегодня что обсуждаем? Первомайские выступления в Варшаве, во Вроцлаве. Уже до убитых дошло. Войцех угадал с военным положением, стачки там стихли к январю. Но это сжатая пружина. Взять с них мы ничего не возьмем, а ввести войска – Венгрия, Чехия, Афганистан. Мало?

Люди за столом переглянулись. Устинов, который четыре года назад вместе с Громыко как раз и готовил предложение по вводу войск в Афганистан, громко, с явным намеком, хмыкнул.

– Но! – Громыко улыбнулся так, что все малолетки за столом припомнили рассказы о Сталинских наркомах, да и о самом Хозяине.

– … Но я бы отдал Польшу не даром. Понятно, что выжать из нашей мирной инициативы можно немало. Но не только. Нет. Обрубить нефтепроводы. Торговля с капиталистами через Венгрию, Чехию, через тех, кто нас не предаст. В конце концов, нам что, сложно по дну Балтики проложить нефтепровод? Или по дну Черного Моря? А этим – ни литра нефти, ни грамма газа. Конечно, капиталисты накачают Варшаву деньгами, распространят план Маршалла, и так далее. Но деньги у станка не стоят и поле не пашут. Полякам придется откуда-то брать работников, покупать нефть, газ. А мы не закупим у них ни яблока, ни машины, ни корабля. Пусть попробуют продать это хоть кому-то на западе!

– Но тогда они пустят к себе НАТО и поставят базы прямо на нашей границе. Это же очевидно!

Громыко кивнул:

– Пускай ставят. Американцы не поедут за океан защищать немцев и поляков. Особенно, если мы правильно отреагируем на первые провокации, а не будем жаться, как институтки. Американцы всегда и везде защищают исключительно свои интересы. Вспомните, когда турки резали критских греков – американцы не вмешались. А ведь Эйзенхауэру не то, что авианосец посылать не требовалось, хватило бы вызвать посла и покачать укоризнено пальчиком. Но нет! И Греция именно поэтому из НАТО вышла, кстати. Хотя и турки и греки тогда были партнерами по этому самому НАТО, которым нас все пугают. Я помню мир вообще без НАТО – ничего, как-то жили.

Полетели редкие неуверенные смешки.

– А польские коммунисты и сочувствующие?

– Если они не хотят брать оружие и выходить на баррикады… Вернее, они собираются выходить на баррикады против нас. Нет?

Андропов, передавший КГБ Федорчуку всего две недели назад, и еще ничего не забывший, кивнул:

– Именно так.

– Тогда какие же они коммунисты? Буржуазные подголоски.

Андропов не поднимал взгляд, и потому собравшиеся не понимали, ругать старого маразматика Громыко или хвалить сталинского гвардейца, сохранившего верность линии партии. Новый генсек спросил – тихо-тихо, но все разом заткнулись, и вопрос прозвучал вполне понятно:

– Через десять-пятнадцать лет они научатся жить без нас. Они закупят у США вооружение, сменят авиацию, танки…

Громыко сделал отстраняющий жест ладонями:

– Через десять-пятнадцать лет, может статься, на фронте вообще будут роботы. Если мы до того времени сами не рассыплемся…

Посреди полированного стола словно бы взорвалась граната! И старички и новички отшатнулись от Громыко, как от прокаженного. Тот же, не обращая внимания, продолжал:

– … Если мы до того времени сами не рассыплемся, все эти выкормыши Малой Антанты попросятся к нам обратно. Ведь закупят они все в кредит, а бывший рынок Совета Экономической Взаимопомощи для них закроется. На западе же конкуренция, там нужны не новые производители, а покупатели. Вон, развивающиеся страны Африки никто не держит, и что, сильно разбогатели? Поляки влезут в долги за буржуазную роскошь, а расплатиться не смогут. Протянув им руку помощи, благородно забыв старые обиды, мы получим хороший комплект НАТОвской техники, оплаченный бунтующими против нас же странами.

– Надо только продержаться эти десять-пятнадцать лет, – буркнул кто-то из молодых.

– Я не доживу, – Громыко улыбнулся, насколько смог, лучезарно. – А вот вас да, жалко.

И оскалился:

– Если вы уже настолько глупы, что не мыслите прожить без Польши, без немцев, без чехов и прочих там румын с болгарами. Те еще братушки: в обеих войнах против нас.

– Что нам Польша, – снова вздохнул кто-то незнакомый. – Вот без канадского зерна…

– Миша, ты же знатный комбайнер, нет? Где наше зерно? Мало накосил, сейчас назад вернем, Ставрополь город хлебный, Ташкенту не уступит.

Незнакомый стушевался.

– Афганистан тоже отпустим?

– Нет, Юрий Владимирович. Бедное население Афганистана в целом к нам лояльно. Мы им действительно строим школы и больницы, как ни крути. Но в отношении Афганистана необходимо прекратить лгать. Гробы не спрячешь. Необходимо четко и внятно, наплевав на секретность…

– Как это наплевать на секретность! – Устинов даже папку со стола сбросил, – Андреевич, ты что несешь?

– Так, Федорович. Уже каждая собака знает, а наши люди не знают. И они ищут информацию, хотя бы какую-то, где могут. А там их поджидают всякие “Радио Свобода”, издательство “Посев”, “Грани”. На копейку правды у них рубль брехни. И все, разагитированные ими люди больше не наши. Так вот, необходимо разъяснить, за что мы там ведем войну.