Текст книги "Генерал Империи (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вы ведь сами нам на прошлом совещании говорили о том, что немцы и в прошлом, и в этом году знали о готовящемся рейде, но никак не смогли предотвратить его. Да и заблокировать тоже. Это очень показательно. Все-таки у того, кто веками ведет войну с демонами, уровень несколько выше, чем у простых людей.

– Вы считаете, что Керенский обречен? – Спросил премьер-министр.

– Я считаю, что он уже труп, – продолжил Бальфур. – Просто ему еще это не известно. Как и те его старые соратники-революционеры, что сейчас сцепились с ним. Им всем уже можно ставить свечку за упокой души. Но что будет дальше? Как поступит Феанор? Судя по характеру ему будет скучно без войны. Пламенный дух. Просто так таким именем не нарекают. Да и его самоназвание. Максим. Maximus. Величайший.

– Если его можно было убить – так и следовало поступить. Он слишком опасен и непредсказуем. – Твердо произнес премьер-министр.

– Если. Это ключевое слово, – грустно усмехнулся король.

– Ваше Королевское Величество, – осторожно произнес, сидевший до этого тихо Лорд-канцлер Джон Саймон. – Мне кажется, что мы упускаем одну очень важную деталь.

– Какую же? – Поинтересовался Георг.

– Меньшиков – человек. Да, необычный, но человек. Да, он может воскресать по своему желанию, но, совершенно очевидно, не стремиться к этому. Видимо, это непросто, либо сопряжено со страшными мучениями. Но главное – он явно проявляет заботу о своей супруге и своих детях. Он оберегает их и стремиться обеспечить им покой и благополучие. С какими бы он демонами не сражался. К чему бы не стремился, это не мешает ему вести себя как нормальному человеческому мужчине.

– И его дети мне троюродные племянники, – задумчиво произнес Георг.

– А их мать – двоюродная племянница, – продолжил Лорд-канцлер. – Да и сам Меншиков, если верить легенде, старший сын правителя сидов. Очевидно, что их статус никак не меньше королевского. Также следует отметить, что Максим пусть и странный, но христианин. Во всяком случае, он воскрес именно в храме. Значит без божьего провидения тут не обошлось. Что косвенно доказывает тот факт, что он прилюдно оправдывался перед распятием.

– И что вы предлагаете делать? – Подавшись вперед, спросил Бальфур.

– Я предлагаю не делать поспешных выводов. И уж тем более не пытаться его убить. Кто мы такие, чтобы идти против воли Всевышнего, позволив Меншикову воскреснуть в своем храме? Вы хотите потом перед ним оправдываться? – Подняв глаза к нему, поинтересовался Джон Саймон, перекрестившись. – Тем более, что совсем не обязательно, что вы перед ним предстанете. Если верить словам Меншикова, то совесть сама нас загонит в ад, где мы станем истязать себя веки вечные.

– Вы сгущаете краски, – осторожно заметил министр иностранных дел.

– О! Я сгущаю краски! – Воскликнул Лорд-канцлер. – Как еще мне реагировать на человека, который возник из ниоткуда, три года последовательно громит превосходящие силы противника, полностью перекраивая всю войну, меняет внутреннюю политику целой Империи и под конец еще и воскресает?! КАК?! – Воскликнул Джон. – Да боже мой! Мы даже не знаем кто он! Все эти легенды – им же и рассказаны!

– Это так? – Повернувшись к министру иностранных дел, спросил король.

– Да, сир, – нервно дернув щекой, ответил Эдуард Грей. – А откуда это знает Лорд-канцлер?

– Я купил досье неделю назад, – ответил он, пожав плечами. – Подумал, что меня просто провели и не стал придавать этим документам значения.

– А почему вы им поверили? – Спросил Первый лорд-Адмиралтейства у Эдуарда Грея.

– Потому что люди слышали эти слова, когда Меншиков был пьян, а что у пьяного на языке, то у трезвого в голове. Кроме того, люди видели, как Меншиков общался с воронами. Они именно переговаривались. Да и другие странности, вполне подтверждающие его слова.

– Да уж… – тихо произнес король, вставая из-за стола. – Это какое-то безумие.

– Это Меншиков, Ваше королевское Величество, – вкрадчиво ответил Эдуард Грей, также, как и все присутствующие, вставая вслед за королем…

Глава 10

1916 год, 7 августа, Штормград

Первый день после «воскрешения» прошел относительно нормально. Нервно, но нормально. Люди просто не успели осознать произошедшего. Да и не то, что осознать, а даже и узнать. А вот потом началось…

Наш герой сразу даже и не понял, какого джина она выпустил из бутылки. Нервно, тревожно было вокруг. Люди как-то терялись и дергались рядом с ним, чувствуя явный дискомфорт и неловкость в первый день. На второй день это усилилось, разбавившись странными взглядами. На третий же он столкнулся с настоящей бедой – толпами желающих к нему прикоснуться… и попросить его благословения…

Единой официальной позиции у Русской православной церкви не было. Патриарха еще не выбрали, хотя его им успел пообещать еще Николай 2. Не успели… ни Император, ни сами иерархи. Слишком сложно было им организовать данный процесс после стольких лет существования церковников в формате когорты государственных чиновников. А тут – такое известие. Оно кого угодно выбило бы из колеи и заставив смутить. Поэтому – сверху молчали, не зная, что сказать. А снизу, священники на местах, вынуждаемые к реакции народными массами рассудили просто. Воскрес прилюдно? Значит было дело. В церкви? Значит с Божьего благословения. То есть, это, ни что иное как чудо. Самое что ни на есть обыкновенное чудо. То самое, которое так было нужно для укрепления веры простых людей. Так или иначе, но уже 6 августа во многих церквях и соборах Петрограда, Москвы и многих иных крупных городов Российской Империи зазвучали благодарственные молитвы и прославления великого чуда. Что, дескать, воин и заступник земли русской, Меншиков Максим Иванович воскрешен к жизни божьим промыслом после воровского убийства, совершенного не иначе как лично врагом рода человеческого или его прислужниками. К 7 августу эта служба в разных форматах уже звучала практически во всех церквях России… а еще Сербии и Италии, ну, то есть, новообразованной Римской Империи. Папа Римский, обескураженный поначалу, терялся недолго и поступил так, как было выгодно для укрепления своего положения. Ведь он лично отпускал Максиму грехи и благословлял на дела ратные. Значит вот – не прошло это даром. Значит имеет силу его благословение.

И это не прошло бесследно.

На вокзалах, через которые проходил поезд Меншикова, собиралось огромное количество людей. И ему приходилось выходить к ним, чтобы уважить. И благословлять. И речь произносить благодатную. Очень неожиданное для него амплуа.

Но это – полбеды. На вокзале в Штормграде ему пришлось не просто выйти к людям, а пройти сквозь толпу. Забраться в автомобиль и как-то доехать до своего дворца. А кругом были люди. Много людей. Очень много. Наверное, весь город вышел да из окрестностей подтянулись. Фактически он продвигался по узкому коридору из моря людей. И ему было страшно до жути. Как никогда.

«Это какое же чудовище я пробудил?» – проносилось в его голове.

Но вида подавать было нельзя. Он должен приветливо их встречать и радостно им улыбаться, даже если у самого едва ли ноги не тряслись от холодного, липкого ужаса, что стекал по спине прямо в подштанники. Штормградский дворец казался ему спасительным островком в этом бушующем море. К нему и стремился, стараясь самыми короткими путями туда пробираться. Что было непросто из-за толп людей. И чем ближе он подходил к своему дому, тем больше и гуще были толпы. Попытка же въехать в ворота едва не закончилась катастрофой. Люди ломанулись внутрь. Прямо на бойцов охраны. Началась давка, по которой автомобилям с нашим героем и сопровождению необходимо было как-то проехать вперед. Если бы это были враги – он бы просто приказал давить. А так…

В конце концов Максим плюнул. Вышел из автомобиля и с кирпичным выражением лица пошел вперед. Прямо сквозь толпу эти зомби, почему-то считающих себя людьми. Они пытались к нему прикоснуться. Но не более. Никто не посмел ни дернуть, ни схватить, ни преградить дорогу. Этим обстоятельством воспользовались охранники и достаточно ловко вытеснили людей наружу, за забор. Закрыли ворота, оставив авто за периметром, целостность которого кое-как удалось восстановить.

На пороге дворца Меншикова ждала супруга… с ТАКИМ выражением лица, что описать его в двух словах было совершенно невозможно. В нем смешалось все – ужас и восторг, радость и страх, надежда и обреченность. Эти чувства проявлялись едва-едва. Она держалась. Обычно она себе такой демонстрации чувств не позволяла, но зрелище того, как ее муж идет сквозь расступающееся море людей ее, видимо, добило.

– Привет, – чуть более нервно чем обычно произнес наш герой, когда подошел к супруге на дистанцию пары шагов. – Ты не рада мне?

Она нервно фыркнула и кивнула в сторону забора, где плескалось море людей. Максим обернулись и промолчал. Все было понятно без слов. ЭТО выглядело страшно. Особенно для человека, не закаленного толпами будущего… стадионами, собирающими по тридцать-сорок и более тысяч человек. По местам массовым гуляний в крупных городах, где может и все сто тысяч набиться. Для нее это был ужас… кошмар… что-то совершенно невообразимое.

– Пойдем внутрь. Там вид не столь монументален.

– Это не помогает, – чуть дернув губами в попытке обозначить улыбку, произнесла она. – Выглянешь в окно и жуть берет. Да и шум. Кажется, что забор вот-вот рухнет и волна погребет дворец под собой.

– Может и так. Но я хочу покушать. И было бы недурно это сделать в кругу семьи.

– Как пожелаешь, – кивнула Татьяна Николаевна с какой-то странной интонацией. Во всяком случае Максим ее смог лишь заметить, но не понять. Супруга уже почти взяла себя в руки и стала столь же выдержанной, как и раньше. По крайней мере, на людях.

Прошли во дворец. Он отправился принимать ванну и приводить себя в порядок. А пока плескался, готовили завтрак. Поздний. Но так и что с того?

Завершив весь желаемый моцион, наш герой переоделся в свежую, приятно пахнущую одежду, и в приподнятом настроении направился в столовую. Так-то его, конечно, тянуло на кухню, откуда одуряюще приятно пахло. Но он сдержался. Чай статус уже не тот, чтобы на кухне трапезничать. Заложник общественного положения.

Шел и ловил на себе взгляды из-за каждого угла, из каждой ниши и тени. Здесь, наверное, собрались все слуги и прочие обитатели дворца или, во всяком случае, их большая часть. Меншиков уже который день был предметом НАСТОЛЬКО пристального внимания, что чувствовал себя манекеном на витрине. Это немного бесило, но психовать было нельзя. Увы. Любой жест, любое слово, любая выходка в текущей ситуации без всякого сомнения стала бы достоянием общественности. Личная жизнь? О ней можно забыть. Совсем забыть. Даже секс выходил теперь делом публичным… можно сказать общественным. Ситуация выходила сопоставимой с монархами Средневековья, где эти персонажи даже оправиться не могли без фиксации этого события окружающими…

Столовая была пустой.

Это немного разозлило Максима, но он не стал тушеваться. Сказал же, что хочет кушать, вот – садись и жри. Благо, что стол был накрыт хоть и на скорую руку, но вполне достойно. Было что и скушать, и выпить. Скушать. Именно скушать, а не съесть. Ибо в его текущем статусе он мог себе позволить только вкушать. Очень аккуратно, максимально воспитано и без всяких там сельских выходок. Даже если очень хотел ЖРАТЬ. С алкоголем та же беда. Увы. Слишком много глаз и ушей вокруг…

Через несколько минут после того, как наш герой приступил к трапезе, в столовую зашла Татьяна, а следом – Вильгельм. Меншиков как-то уже и позабыл за всей это кутерьмой, что оставил плененного Кайзера у себя почетным пленником. На особом так сказать положении. Он ведь был не только монархом государства, с которым у России шла война, но и дядей… троюродным, но дядей для Татьяны.

Вильгельм зашел бледный с удивительно шевелящимися усами. Они у него по обыкновению были очень интересно уложены так, чтобы лихо торчать вверх. Поэтому некоторое движение губ, даже совсем незначительное, вызывало их хорошо заметное шевеление. Пляс. Который дополнялся настолько диким выражением глаз, что не передать. Татьяна Николаевна на его фоне была само спокойствие. Впрочем, этот контраст было достаточно легко объяснить. Несмотря на кровное родство, общего между Татьяной и Вильгельмом практически ничего не было.

Татьяна была внешне не красавицей. Просто приятная дама. Но вот характер ее сплетался из лучших качеств отца и матери. И к величайшему счастью она сумела, в отличие от отца, избежать чудовищной губительности воспитания Победоносцевым и подобным ему людям.

Каким человеком был Николай от природы? Удивительно собранным человеком с сильной внутренней волей и организацией. Прекрасная заготовка для будущего монарха! Если бы за дело не взялись Победоносцев с компанией. Этот злодей сумел внушить Николаю, непрерывно довлея над ним с самых малых ногтей, массу опасных заблуждений, которые и привели монарха в могилу. Что в этой сборки реальности, что в оригинальной. Он вырастил из Николая человека публично скромного, на глубинном уровне религиозного и абсолютно уверенного в своем особом божественном предназначении. Из-за чего вся его воля, вся его внутренняя сила оказывалась не только скованна цепями идеологических заблуждений, но и сокрыта от народных масс, считавших его воспитанность и тактичность слабостью. Он не боролся за свою власть, потому что был убежден в том, что это не имеет смысла. Что все в руках Господа Бога.

Татьяна Николаевна практически не застала старика Победоносцева и находилась всецело под влиянием матери. Женщины чопорной и в известной степени жесткой, если не сказать жестокой, несущей в своей душе ядро протестантской идеологической модели. Прагматичной, приземленной и безжалостной. В итоге выросло то, что выросло. Хорошо воспитанная молодая женщина, способная держать себя в руках и контролировать свои эмоции, хуже, чем отец, но все же. Но главное – это ее сочетание мощного внутреннего стержня и очень гибких духовных убеждений. Для нее не было ничего «слишком» в борьбе за свое и своих. Особенно теперь, после брака с Меншиковым. Получалась этакая Маргарита из известного романа Михаила Булгакова. Только сталь покрепче и закалка получше.

Вильгельм же был артистом. Любителем позы. Страстным обожателем приватной дипломатии, где его любовь к театральным импровизациям находила возможность для самореализации. Этот странный человек искренне полагал, что можно решать международную политику вот так – по наитию, за кружкой пива, отбросив стыдливо всю эту бесполезную мишуру из логики, экономики и здравого смысла. Страстный коллекционер мундиров, званий и орденов. Кем он только не был. А злые языки поговаривали, что, беря в руки маршальский жезл, он расцветал. Трудно было найти людей в большей степени разных, нежели Николай II и Вильгельм II. Татьяна, впрочем, диссонировала со своими троюродным дядей не меньше…

Супруга подошла к столу и села подле нашего героя. По правую руку. Все ее тело было напряжено, а движения несколько угловаты, что выдавало в ней высшую степень напряжения. Но она держалась. Вежливая улыбка Максиму. Ответный кивок с куда более естественной улыбкой. И она тоже приступает к трапезе. Нехотя. Всем своим видом демонстрируя, что сыта.

Вильгельм же продолжает стоять в дверях столовой и пялиться на Меншикова.

– Дядюшка, что же вы? Идите к нам поближе. – Вымученно улыбнувшись, произнесла Татьяна. И Вильгельм нехотя подошел ближе. Еще ближе. А слуги, как назло, отодвинули стул по левую руку от Меншикова. Совсем рядом с ним. Соседний стул. И Вильгельм на негнущихся ногах был вынужден подойти и сесть.

– Вы плохо спали? – Поинтересовался Максим. – На вас лица нет.

– Да… – нехотя и не сразу ответил тот… – Видимо.

– Я бы порекомендовал вам прогулки перед сном, но, боюсь, врач из меня посредственный. Вы пробовали нагружать себя физическим трудом? Поговаривают, что это недурственно помогает. Дрова там наколоть, воды на кухню натаскать. – От этих слов Кайзер дернулся как от пощечины. Вроде бы никаких угроз, но его тонкая душевная организация была не готова к таким вот параллелям.

– А я думала, что этот образ про душу дракона и огонь, который не греет и не сжигает – просто образ, – нервно дернув щекой, произнесла супруга и с вызовом взглянула Максиму глаза в глаза. Шутить над дядей, конечно, интересно, но ее занимали совсем другие вопросы.

– Я просто всех разыграл, – пожав плечами ответил наш герой.

– Серьезно?

– Да. Узнал, что готовиться взрыв и тихо ушел. Переждал до ночи. На следующий день услышал, как говорили, будто бы панихида и прощание с моим телом состоится в Спасе на Крови. Явился ночью. Напугал до обморока пьяного сторожа. Выкинул из гроба чей-то обожженный труп и сам лег туда. А утром эффектно вылез. Просто глупая шутка.

– Конечно, – скептически скривившись фыркнула супруга. – Так все и было. Не хочешь рассказывать? Не надо. Вот только, прошу милосердно, от откровенных глупостей и сказок меня избавь.

– Хочешь, чтобы я поднес руку к свече и показал тебе ожог? Я – не обладаю неуязвимым телом. Да ты и сама видела раны на нем.

– Максим, я знаю, что тебя можно ранить. И даже убить. Но ты говорил ранее, что можешь воскреснуть по своему желанию. И теперь воскрес. Я не имею ничего против. Я чуть ума не лишилась, когда узнала, что тебя убили. Но… пойми и меня. Как мне на все это реагировать?

– Как и должно супруге – спокойно и невозмутимо.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Ты, как моя супруга, должна быть готова ко всему. Даже если завтра к нам в гости зайдет ангел, тебе надлежит вежливо его принять, поинтересоваться, не желает ли он с нами отобедать, и выделить комнаты для размещения.

– А если прибудет Дьявол с деловым визитом?

– Это что-то меняет? – Встречно поинтересовался Максим. – Хм. Разве что подачу блюд…

– Ты думаешь, мне так легко это принять? – Покачав головой, спросила она.

– А почему нет? И еще – зачем ты об этом говоришь при нашем любимом дядюшке?

– Я решила ему показать то, что прислала мне его супруга. Ты недоволен? Он все равно бы узнал рано или поздно. У меня есть такое ощущение, что это все секрет полишинеля. Либо уже, либо станет в самом скором времени.

– Полагаю, вы желаете что-то сказать? – Обратился Максим к Вильгельму после небольшой паузы. Но тот лишь дернулся от этого вопроса, как от удара током и опустил взгляд. – Зря. Или можете хотите вернуться в Берлин? Сейчас, в обстановке перемирия, это легко устроить. Ваша супруга, наверняка, сильно переживает.

– Я успокоил ее в письмах, – тихо ответил Вильгельм, не поднимая глаз.

– Я разрешила, – прокомментировала Татьяна удивленно поднятую бровь. – Ты ведь не против?

– Нет, что ты? – А потом вновь повернувшись к Вильгельму, поинтересовался. – И как она себя чувствует? Все ли у нее в порядке?

– Все хорошо… точнее не все. До нее доходят нехорошие слухи. Будто бы Гогенцоллерны не справились. Будто бы Германию создал Бисмарк, а мы привели ее тяжелому поражению и, вероятно, развалу.

– Есть над чем подумать, не так ли? – Криво усмехнулся Максим. – Кажется там, в Вероне я вам говорил что-то подобное. Или нет?

– Говорили… – тихо ответил Вильгельм еще больше сгорбившись.

– Вы не хотите уезжать?

– Не хочу, – покачал он головой.

– Но почему? Разве вы не хотите вновь увидеть жену, детей, внуков? Разве вам не хочется вновь взять руководство Германией в свои руки?

– Вы были правы, говоря в прошлом году то, что в России и Германии пытаются свергнуть монархию. Николай Александрович погиб. Весь дом Романовых залит кровью невинных. И я боюсь, что, вернувшись, окажусь в такой же ситуации.

– Понимаю, – кивнул Максим. Он был уверен, что немцы со своим монархом так не поступят. Но разубеждать Вильгельма не спешил. Впрочем, этот вариант реальности был полон сюрпризов и неожиданностей.

– Вы действительно эльф? – После долгой паузы поинтересовался Кайзер.

– Вы наблюдаете у меня большие миндалевидные глаза серебристого цвета, удлиненные уши, светлую кожу с легким бронзовым оттенком и длинные, прямые золотистые волосы? – Произнес Максим, на ходу сочиняя облик эльфов.

– Нет.

– Так я и думал. Тогда к чему ваш вопрос?

– Вы ведь все поняли.

– Нет. Не понял. И понимать не хочу. Я человек. И точка. Во всяком случае здесь и сейчас. Давайте не будет плодить сущности. Мы здесь и сейчас такие, какие есть. Старые легенды мертвы. А мы – нет.

– Ты тоже был мертв, – колко заметила Татьяна.

– Ты предпочла бы видеть меня мертвым в гробу? – Вопросительно подняв бровь, спросил Максим. – Поверь, обожженный труп человека – зрелище не из приятных. Впрочем, на вкус и цвет…

– Прекрати! – Повысила на него голос Татьяна, в глазах которой вспыхнула ярость. – Ты прекрасно понимаешь, что это не так. Что я рада и счастлива твоему воскрешению. Зачем эта игра?

– Зачем эти вопросы? Мы же договорились. Ненужно все это ворошить. Я не хочу.

– … И мы для защиты ко злу обратились, но сами при этом во зло превратились… – тихо произнесла Татьяна, вспоминая озвученные Максимом слова неведомой ей песни.

– Смерть искупила зло.

– Но оно не прошло для вас бесследно.

– Ничто на Земле не проходит бесследно… – прошептал наш герой и чуть подавшись вперед, положил свою ладонь на пальцы Татьяны. После чего неловко выдавив из себя как можно более ласковую улыбку тихонечко запел песню Градского. – Оглянись незнакомый прохожий, мне твой взгляд неподкупный знаком… – Пел. Тихо-тихо. Практически шепотом. И глядя Татьяне прямо в глаза. – Нас тогда без усмешек встречали все цветы на дорогах Земли. Мы друзей за ошибки прощали, лишь измены простить не могли… – Ее рука подрагивала, а лицо едва заметно менялось. Сдерживаемая мимики творила удивительные вещи – казалось, что по лицу Татьяны ходят натуральные волны из легких волнений кожи. Но лишь одному шайтану было ясно, что творилось у нее в голове в эти моменты. Эта очередная выходная выходка Максима, видимо, попала в самую цель…

– Извини, – тихо прошептала Татьяна, когда наш герой пропел последний куплен и с грустной улыбкой замолчал.

– И ты меня извини… – произнес он и отвел взгляд, привлеченный чьим-то вздохом. И сокрушенно покачал головой. В столовой кроме слуг, необходимых в текущей ситуации, хватало и иных зрителей. Так что он был уверен, что и песню, и весь этот разговор уже завтра узнают многие. И одному черту известно, что еще. Каждое слово… каждый жест… каждый поступок… ничто не уходит от внимания окружающих. Как там в американской полиции говорится? Все что вы скажете, может быть использоваться против вас?

«Каналья!» – Прорычал про себя Максим, внешне сохраняя невозмутимость и спокойствие. Более того, вернулся к трапезе и постарался вернуть разговор в конструктивное русло. Насколько это было вообще возможно.