Текст книги "Смерть Британии! Царь нам дал приказ"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 16

1 февраля 1884 года, Москва. Кремль. Николаевский дворец

Так полюбившийся Александру за последние годы пенсильванский камин трещал весело горящими поленьями и давал не только тепло, но и приглушенный, мягкий свет, позволяющий расслабиться и подремать.

Сон Его Императорского Величества последние годы стал плохим из-за постоянной, просто хронической усталости, а потому вот такая дрема возле камина была спасением, превратившимся фактически в ритуал. Поэтому домашние старались не беспокоить Сашу во время этой релаксации, ибо других возможностей отдохнуть он частенько не мог найти по несколько дней кряду.

В эту ночь Императору снова не спалось. Он сидел в этом уютном кресле, которое напоминало чем-то реквизит из старого советского фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», и, всматриваясь в огонь, думал, пытаясь собрать общую мозаику разнообразных событий.

Прошло без малого семнадцать лет его правления. Колоссальный срок! Но много ли он сделал за это время? Сравнивая с отцом и дедом – безусловно. Можно сказать, что, кроме Петра Великого и Иосифа Виссарионовича, никто никогда больше для России не делал. Если же смотреть на совершенные дела через призму того, что хотелось, и сравнивать с тем, что получилось, то ему становилось тошно от обыкновенной обиды за банальное невезение.

А ведь так все замечательно начиналось! После разгрома турок и французов в кампаниях 1871–1872 годов и провозглашения создания Красной Армии вся Россия наполнилась мощной волной энтузиазма и вдохновения. Такого всеобщего подъема, по отзывам стариков, никто даже и не помнил. Но потом… Александр недовольно поморщился. Потом начались проблемы, возникающие буквально на пустом месте. Многовековой менталитет огромной страны за несколько лет не поменялся настолько, чтобы принять ту волну реорганизации и обновления, что государь пытался внедрить и реализовать. Отдельные яркие вспышки реформ заслонялись многочисленными тенями прошлого. Всколыхнувшаяся было Императором вековая трясина России-матушки медленно и верно гасила все волны, идущие из Кремля. Жить действительно по-новому удавалось немногим, все остальные старались вести дела по старинке.

Лишь Москва сильно выделялась на фоне остальной страны, спрятав своей бурной жизнью от Императора проблемы России, чем воспользовались чиновники на местах. Кроме нее более-менее нормально жили еще отдельные островки, созданные либо вокруг ключевых городов, либо вокруг стратегических предприятий и транспортных узлов. Ни репрессии, ни высокий оклад не могли преодолеть естественной склонности людей к обретению даже не личного блага, а возможности выделиться на общем фоне. А ведь это было только одной из бед.

В начале XXI века обыватели смеялись над глупостями стремлений разного служилого люда показать свою «самость». То сотрудники милиции надевали невероятных размеров фуражки, то какой-нибудь гражданский чиновник среднего полета отстраивал себе загородную резиденцию с туалетами из настоящего золота. Эта страсть не возникла как самостоятельная тенденция либерализации общества после реформ 1991–1993 годов. Нет. Реформы только усилили эту хроническую болезнь и подтолкнули морально нестойких, а зачастую и просто неумных людей к банальному стремлению выделиться по какому-либо внешнему признаку. Именно этот социальный вирус заставлял ходить молодых женщин в Нальчике в шубах во время жары. И он же гнал перебивающихся от зарплаты до зарплаты служащих и рабочих в банки, чтобы купить себе максимально дорогой автомобиль в кредит, а потом несколько лет жить чуть ли не впроголодь.

В Российской империи, оказавшейся вовлеченной в круговорот мощных реформенных преобразований, произошло нечто подобное. Не спасал ни кнут, ни пряник. Подданным, особливо отмеченным каким-то высоким чином, хотелось как-то обозначить это перед лицом остальных. Даже несмотря на то что в хорошие чины смогли пробраться многочисленные представители рабочих, крестьян и мещан. Скорее даже напротив – этот факт выступил катализатором всеобщего сумасшествия. Вчерашняя бедность легла на немалую власть и стала порождать ошибки как искренние, вызванные заблуждением, так и обыкновенное лоббирование за откаты и взятки (ведь на выделение своей «самости» нужны были деньги, и зачастую весьма приличные). Нечистых на руку государственных служащих, конечно, ловили, но это не отпугивало. Слишком уж сладкой казалась жизнь. Слишком доступными были огромные финансовые потоки, которые как ураган гуляли по стране, подпитывая грандиозные стройки и иные обширные преобразования. Да и всегда оставался шанс на то, что именно их вычислить не смогут. По крайней мере, каждый из них в это верил. Поэтому пусть и постепенно, но неуклонно количественное накопление ошибок и умышленного «вредительства» в реализации указов Императора стало переходить в качество. И уже в середине семидесятых появилась яркая тенденция – если где-то что-то могло плохо пройти, то это обязательно случалось. Что-то вроде черной полосы, которая посетила Русскую армию и Русский Императорский флот во время Русско-японской войны 1904–1905 годов. [37]37
  Автор считает, что 99 % всех неудач и неприятностей в Русско-японскую войну упиралось в человеческий фактор, то есть проблемы были мотивированы теми же причинами, что и описываемые.


[Закрыть]Только в масштабах всей страны.

И такие сложности изматывали Александра постоянно, погружая в детальный разбор полетов, так изнуряющий его невероятным объемом работы. Именно по этой причине он и не спал толком. Времени на это банально не было, а когда появлялись минутки, Саша попросту не мог расслабиться.

– Саша! – Александр вздрогнул от звука хорошо знакомого голоса, вырвавшего его из задумчивости и мягкой, мелодичной тишины, которая переплеталась лишь с потрескиванием дров в камине.

– Что? Кто? Луиза? Ты так тихо подошла…

– Ты позволишь? – Луиза кивнула на стоящее рядом кресло.

– Тоже не спится?

– Да. Я же тебе много раз говорила, что мне очень тяжело засыпать без тебя. Просто становится тревожно, и я не могу успокоиться, расслабиться. Только под утро удается уснуть, и то скорее от общего недосыпа.

– Думаешь, камин поможет?

– Не знаю. Во всяком случае, лучше с тобой поговорить, чем ворочаться часами в постели или читать какой-нибудь очередной роман, – Луиза на несколько секунд замолчала. – Ты знаешь, мы уже не так молоды, как раньше…

– Ну что ты, любимая, ты только хорошеешь, расцветая, как редкий цветок.

– Не нужно. Саш, ты же все отлично понимаешь.

– К чему ты клонишь? Ведь тебя что-то гложет изнутри. Не просто ведь так возникает беспокойство?

– Ты прав. За пятнадцать лет совместной жизни мы родили четырех дочек…

– Замечательные дочки, – улыбнулся Александр. – Екатерина, Елизавета, Ольга и Елена. [38]38
  Александр называл своих дочерей в честь великих правительниц России разных времен. Катю (р. 1868) – в честь Екатерины II Великой, Лизу (р. 1873) – в честь Елизаветы Петровны, Ольгу (р. 1877) – в честь княгини Ольги, жившей еще в Киевской Руси, Лену (р. 1880) – в честь Елены Глинской, второй жены Василия III, которая смогла фактически захватить власть в Московском княжестве и сделать очень много для его укрепления.


[Закрыть]Что тебе не нравится?

– То, что я родила тебе только дочек… принеся проклятье своего отца в твой дом.

– Луиза! Ты в своем уме?! Как тебе вообще пришло в голову такое говорить?

– Империи нужен наследник. И желательно не один, дабы братья были помощниками друг другу. А не девицы… Их ведь на трон не посадишь. А если и посадишь, то с неприятными последствиями. Вспомни то, какую грязь рассказывали про Екатерину II Великую. Не престол, а натуральный бордель. Правда это или нет, в данном случае не важно. Потому как в обществе утвердилось мнение, что если женщина заступает на престол, то никак не может быть добропорядочной и целомудренной особой. И эти нравы не изменить. Даже про Елизавету Английскую ходят самые разные пересуды до сих пор. А что было при жизни? Елизавету открыто называли шлюхой в Европе, хотя умерла она девственницей.

– Луиза, успокойся. У нас еще есть время и силы родить не одного и не двух малюток. Даст Бог – и наследника обретем. А нет… Вспомни, сколько воспитанников в детских приютах, над которыми ты шефствуешь, – ведь в какой-то мере они и наши с тобой дети. Воспользуемся правом на официальное усыновление, только и всего.

– Мне бы твой оптимизм, – покачала головой Луиза.

– Что-то не так? Почему ты такая грустная?

– Второй год меня тревожит головная боль. Стали частыми мигрени. И боли усиливаются. Медленно, но неумолимо мне становится все хуже и хуже. А мне всего тридцать два года. Я боюсь. Жутко, панически боюсь не справиться, не оправдать твоих надежд.

– Дорогая, что ты такое говоришь? – встревожился Император.

– Я умираю, – Луиза посмотрела Александру прямо в глаза взглядом полным горечи и страха. – Понимаешь?

– Врач…

– Смотрел. И не один. Я их очень просила тебе не говорить. Они считают, что эта прогрессирующая боль ни к чему хорошему не приведет. Но надеются на лучшее. Они надеются. У меня же надежды больше нет. Вспомни участившиеся случаи моего странного рвения к уединению и тишине? Думаешь, зачем мне это? Не знаешь? Я ухожу и плачу, уткнувшись в подушку. Голова болит так сильно, что даже слабый свет, и тот мучителен. А уж разговор, так и подавно, подобен адской пытке. У нас больше не будет ребенка, мы просто не успеем. Мы… – она отвернулась и, уткнувшись в ладони, заплакала. Александр не выдержал и поступил так, как нужно было в подобной ситуации – встал, подошел к Луизе и обнял свою жену, прижав к себе. Сам же уставился на огонь с какой-то холодной злостью, а зубы сжались так сильно, что захрустели.

В том, что произошло с супругой, он чувствовал свою вину. Дело в том, что летом семьдесят девятого они вместе посетили полигон во время демонстраций новой техники, и когда Луиза заинтересовалась показанным кабриолетом, Александр сам сел за руль, пригласив ее прокатиться. Скорость, по его меркам, была невелика – всего-то тридцать пять верст в час, [39]39
  Имеются в виду имперские версты. То есть скорость была 64,855 км/ч.


[Закрыть]но внезапно лопнула покрышка и машину неудержимо потянуло к обочине. Он сумел справиться с управлением. Почти. На последних метрах тормозного пути автомобиль влетел в глубокую колдобину и резко остановился, из-за чего Луиза ударилась головой об окантовку лобового стекла. Вроде бы несильно, но… Снова, снова это чертово невезение! Прошло два года, и тот эпизод давно забылся, но очередные, четвертые, роды оказались неожиданно тяжелыми… и после них начались повторяющиеся приступы мигрени, которые мучили Императрицу со все возрастающей интенсивностью.

Александр знал об этой проблеме лучше самой больной. Ведь врачи докладывали ему лично и в подробных деталях все объясняли после каждого осмотра. Даже то, о чем не решались поведать пациентке. А потом наступала очередь консилиума, на котором уважаемые «эскулапы» думали, что да как делать дальше. Но Саша поддерживал у Луизы веру в свое неведение ради ее же спокойствия. Может быть, и зря… Неутешительный диагноз уже прозвучал несколько месяцев назад, но все же еще оставалась слабая надежда на чудо. До этой минуты. За долгие годы, прожитые вместе, Александр уже привык к тому, что Луиза – «стойкий оловянный солдатик», а тут, когда и она сдалась, ему стало невероятно больно. Ведь на его глазах уходил самый близкий и преданный ему человек, а он никак не мог ему помочь. «Чертова медицина была еще слишком убога и примитивна…»

Александр обнимал плачущую Луизу и хорошо чувствовал, как где-то в груди у него щемит от боли и обиды, а на глаза наворачиваются слезы. Император Российской империи на деле оказался всего лишь человеком, который не мог одним взглядом обратить реки вспять и воскресить усопшего устным распоряжением. Да и письменным тоже не получалось…

Интерлюдия

Рано утром 26 февраля 1884 года Луиза Карловна, Императрица Российской империи, скончалась, оставив тридцатидевятилетнего Александра вдовцом в день его рождения. После похорон второй супруги Император объявил трехмесячный траур, отказавшись от любых торжеств.

Приближенные к августейшей особе в те дни отметили в своих дневниках, что Его Императорское Величество казался совершенно подавленным и замкнутым. Кто-то даже поговаривал о некой надломленности, но шепотом и не настаивая, потому что в этой видимой подавленности появилось что-то очень нехорошее, что-то пугающее… Особенно в этом потухшем, холодном и практически стеклянном взгляде…

Часть 2
Реанимация успеха

Личности необходимо страдать, чтобы расти.

Бернар Вербер

Глава 1

27 марта 1884 года. Москва. Кремль. Николаевский дворец

Несмотря на весьма насыщенный график и большое количество работы Александр чувствовал пустоту и какую-то бесполезность своих усилий. Нет, конечно, в те минуты, когда ему приходилось с головой уходить в дела, жизнь наполнялась красками, но вот позже, во время отдыха или вынужденного ожидания, он снова уходил в себя и замыкался. Тоска по Луизе его совершенно угнетала.

Вот и сейчас, завершив намного быстрее задуманного разгребание документов, он оказался предоставлен самому себе на довольно большой отрезок времени, который нужно было чем-то занять, чтобы банально не сойти с ума.

В этот раз для разнообразия он открыл ящик письменного стола и, достав оттуда смутно знакомый крупный блокнот с потертым переплетом, решил его полистать. Этим «фолиантом» оказался дневник. Его дневник, который он пытался когда-то вести, но бросил, посчитав бесполезным и даже весьма опасным занятием. Ведь попади он к врагам, те смогли бы получить из него целый ворох критически важной информации.

Первая запись датировалась 9 мая 1872 года. Как раз тем самым днем со знаменательным парадом, на котором он провозгласил создание Красной Армии и флота, а также учреждение Боевого Красного Знамени.

Прочитанные строки встревожили Императора и заставили задуматься. Прошло не так много времени, а он совершенно себя не узнавал. Такие позитивные оценки! Такие восторги! Иногда ему казалось, что писал не он, а какой-то ребенок или подросток. Ведь если верить автору записанных в блокноте строк, то до воцарения коммунизма в отдельно взятой Империи оставалось всего несколько лет. Сейчас же, спустя двенадцать лет, он ничего подобного не ощущал… Как? Почему? Ведь ничто не должно было помешать столь грандиозным планам…

Александр взял листок бумаги и стал выписывать, что глобального получилось сделать за минувшую дюжину лет. И ведь было что вспомнить…

В сфере транспорта все шло просто замечательно.

Во главе стояли стратегически важные артерии, позволяющие не только ударными темпами проводить переселенческие программы, но и связывать всю страну в единое транспортное пространство.

Во-первых, это, конечно, Транссибирская магистраль – мощная двухколейная железнодорожная магистраль, протянувшаяся еще в 1878 году от германской границы до Владивостока на побережье Тихого океана.

Во-вторых, Туркестанская магистраль, а точнее железнодорожная сеть, связанная через несколько точек с Транссибирской дорогой. Ее охват по протяженности был не столь колоссальным, но зато она проходила по весьма и весьма сложным территориям – пустыням и засушливым степям, вводя в транспортный оборот Империи всю Среднюю Азию и Восточный Туркестан.

Были и другие отдельные проекты вроде железной дороги на Мурманск и магистрали до Индийского океана, идущей через Персию. Но эти два проекта считались Александром жизненно важными, а потому приоритетными. Но титанические сдвиги были не только в области железнодорожного строительства. Тут была и реформа вооруженных сил, и денежной системы, и образования… [40]40
  Смотри в приложении реформы 1870-х годов.


[Закрыть]даже модернизация Православной церкви и то – продвигалась своим чередом, наматывая на гусеницы недовольных. Но отчего же тогда Император чувствовал себя так подавленно?

Спустя несколько часов, находясь на процедурах в массажном кабинете, Александр стал потихоньку понимать, что же произошло и отчего он чувствовал себя так угнетенно.

Все дело было в том, что после разгрома Турции и Франции Император зарылся с головой в дикий ворох проблем, порожденных вытаскиванием страны из векового болота. Временно зарылся, как он полагал. Но, как гласит старая пословица: «нет ничего более постоянного, чем временное». Поэтому, сосредоточившись на мелочах и деталях индустриализации России, реформе сельского хозяйства и прочих делах, Александр так и не смог вылезти из-под этого титанического завала, который продолжал нарастать как снежный ком. Ведь из-за активной деятельности Императора в России стало обновляться и модернизироваться практически все. Настолько, что проще было сказать о том, что не требовало масштабных преобразований. И, пожалуй, им был лишь центральный аппарат управления, выпестованный, перепроверенный и отлаженный им ранее, как механизм швейцарских часов. Взращиваемый им с особенным трепетом еще с тех далеких времен, когда он числился простым великим князем да по малолетству учащимся грамоте и счету в Кадетском корпусе. А потому верил Император своим старым «бойцам» из центрального аппарата управления и их ставленникам беззаветно. Но, как оказалось, зря… Ведь оглядевшись и на время остановив свой безудержный бег белки в колесе неразрешенных дел, Александр понял, что именно ближайший тыл, казавшийся ему несокрушимой опорой, на поверку оказался самым слабым звеном. «Как так получилось?» – закономерно возник вопрос в голове у Императора. Возник и не отпускал до того момента, пока он не стал разгребать архивные дела по управлению ведомствами, озадачив своего секретаря справками. Канувшие в Лету эпизоды стали всплывать один за другим, формируя у Александра «картину маслом». Ведь как оказалось, погрузившись чрезмерно в детали и частности практически всех основных общегосударственных проектов Империи, он упустил видение ситуации в целом.

Вот ушел Путилов. Замечательный человек, соратник, друг и единомышленник, который был посвящен в очень многие вопросы, входя в весьма узкий круг людей, знавших о будущем очень многое из того, что знал сам Саша. Он ушел в мир иной. Внезапно и несвоевременно, как всегда и бывает. Но кто встал на его место? За шесть лет, минувших с его смерти, пост наркома транспорта и путей сообщения переходил из рук в руки пять раз. Драка в одном из самых важных государственных учреждений Российской империи была страшная. И такое же положение дел наблюдалось по всему Государственному Совету. Даже в первом отделении, полностью посвященном специальным службам, и то выносили вперед ногами, в том числе и старых, закаленных в делах зубров, не выдержавших конкуренции с молодыми и голодными заместителями и помощниками.

И в итоге получилось так, что вместо ударного продвижения дел, порученных Императором, ведомства увлеченно занимались перемалыванием ресурсов, буксовали на месте, снижая уровень профессионализма администрации и эффективности управления. Что начало приводить ситуацию в стране к несколько не тому положению, которое желал увидеть Александр. Ему очередная номенклатура позднего советского периода, выкованная «на коленке» из Имперской аристократии, была совсем не нужна. С ней каши не сваришь, а продавать свое Отечество он не планировал. Поэтому с ней нужно было что-то делать, ибо ни к чему другому такой аппарат был совершенно не пригоден.

И теперь, сидя в комнате отдыха и наслаждаясь китайской струнной музыкой в исполнении двух миловидных девушек, захваченных его разведкой в Китае после разгрома Запретного города, он улыбался. Судьба нанесла по нему удар не просто так, но дабы сбросить пелену с его глаз. Пробудить. «Кадры решают все!» – пульсировала в его голове хорошо знакомая фраза. А он сам, лежа на мягком диване, наслаждался вкусным, ароматным чаем и слушал непривычную для европейца игру этих двух прелестниц…

Как он мог забыть о том, что в агрессивной среде любой механизм без постоянной смазки и чистки ржавеет мгновенно, почти что на глазах? А агрессивность сословного общества по отношению к реформам, в массовом порядке поднимающим наверх всяких «худородных» и даже – «смердов», сильнее, чем у царской водки…

Вот и получалось, что пока Император и его немногочисленные доверенные лица носились по всей стране в режиме Фигаро, проверяя ход работ на главных стройках, московское чиновничество потихоньку зарастало тиной, с ностальгией мечтая о благодатных временах его отца и деда. А за ним подтягивалось и остальное.

Император улыбался, но в его душе от осознания ситуации с каждым часом все сильнее рос ком холодной, черной злобы, как в той еще ненаписанной поэме Александра Блока:

 
«Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди в оба!»
 

– Андрей, – позвал Император своего нового секретаря, пытавшегося изо всех сил заменить трагически погибшего два года назад старого соратника, Дукмасова, которому Александр верил как самому себе.

– Да, Ваше Императорское Величество, – стремительно возник в двери секретарь. – Вы звали меня, Ваше Императорское Величество?

– Распорядись подготовить дачу в Сокольниках. Я вечером туда прибуду. Пару дней отдохну. И принеси свежую корреспонденцию.

– Включая письма подданных?

– Конечно. Принеси мне их штук двадцать. Возьми наобум из глубины пачки.

– Да, Ваше Императорское Величество, – кивнул Андрей. – Мы так всегда и поступаем.

– Тогда почему мне кажется до боли знакомым почерк очередного крестьянина из Вологодской губернии? Да и откуда у него мог взяться хорошо поставленный почерк? Мне вообще хоть кто-нибудь пишет или это все ваши игры? – недовольно проворчал Император.

– Я… я… не могу знать, Ваше Императорское Величество.

– Конечно, не можешь. Поэтому постарайся в этот раз принести те письма, которые действительно пишут какие-нибудь крестьяне, рабочие или служащие с просторов Империи, а не наши сотрудники отдела пропаганды. Меня эти «потемкинские деревни» уже порядком утомили. Все. Ступай.

Андрей еще говорил некоторое время, заверяя в том, что он приложит все усилия к тому, дабы исполнить сказанное Императором в совершенной точности, и еще что-то, но Александр его уже не слушал, погрузившись в работу. Перед ним лежала кипа документов, которые предстояло прочитать и завизировать с тем или иным решением. Было скучно, нудно и невероятно тошно, потому как ощущение липы и театральной постановки никак не оставляло Императора. Возможно, его свита и старалась помочь и честно исполняла свой долг, но выглядело подобное рвение неубедительно. По крайней мере, в глазах Александра.