Текст книги "Параболы (Стихотворения 1921-1922)"

Автор книги: Михаил Кузмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кузмин Михаил
Параболы (Стихотворения 1921-1922)

Михаил Кузмин

Параболы

Стихотворения 1921-1922

I. СТИХИ ОБ ИСКУССТВЕ

436

Косые соответствия

В пространство бросить

Зеркальных сфер,

Безумные параболы,

Звеня, взвивают

Побег стеблей.

Зодиакальным племенем

Поля пылают,

Кипит эфир,

Но все пересечения

Чертеж выводят

Недвижных букв

Имени твоего!

[1922]

437

Как девушки о женихах мечтают,

Мы об искусстве говорим с тобой.

О, журавлей таинственная стая!

Живых полетов стройный перебой!

Обручена Христу Екатерина,

И бьется в двух сердцах душа одна.

От щек румянец ветреный отхлынет,

И загораются глаза до дна.

Крылато сбивчивое лепетанье,

Почти невысказанное "люблю".

Какое же влюбленное свиданье

С такими вечерами я сравню!

1921

438

Невнятен смысл твоих велений:

Молиться ль, проклинать, бороться ли

Велишь мне, непонятный гений?

Родник скудеет, скуп и мал,

И скороход Беноццо Гоццоли

В дремучих дебрях задремал.

Холмы темны медяной тучей.

Смотри: я стройных струн не трогаю.

Твой взор, пророчески летучий,

Закрыт, крылатых струй не льет,

Не манит майскою дорогою

Опережать Гермесов лет.

Не ржут стреноженные кони,

Раскинулись, дряхлея, воины...

Держи отверстыми ладони!

Красна воскресная весна,

Но рощи тьмы не удостоены

Взыграть, воспрянув ото сна.

Жених не назначает часа,

Не соблазняйся промедлением,

Лови чрез лед призывы гласа.

Елеем напоен твой лен,

И, распростясь с ленивым млением,

Воскреснешь, волен и влюблен.

1921

439

Легче пламени, молока нежней,

Румянцем зари рдяно играя,

Отрок ринется с золотых сеней.

Раскаты в кудрях раева грая.

Мудрый мужеством, слепотой стрелец,

Когда ты без крыл в горницу внидешь,

Бельма падают, замерцал венец,

Земли неземной зелени видишь.

В шуме вихревом, в осияньи лат

Все тот же гонец воли вельможной!

Память пазухи! Откровений клад!

Плывите, дымы прихоти ложной!

Царь венчается, вспоминает гость,

Пришлец опочил, строятся кущи!

Всесожжение! возликует кость,

А кровь все поет глуше и гуще.

Декабрь 1921

440. ИСКУССТВО

Туман и майскую росу

Сберу я в плотные полотна.

Закупорив в сосудец плотно,

До света в дом свой отнесу.

Созвездья благостно горят,

Указанные в Зодиаке,

Планеты заключают браки,

Оберегая мой обряд.

Вот жизни горькой и живой

Истлевшее беру растенье.

Клокочет вещее кипенье...

Пылай, союзник огневой!

Все, что от смерти, ляг на дно.

(В колодце ль видны звезды, в небе ль?)

Былой лозы прозрачный стебель

Мне снова вывести дано.

Кора и розоватый цвет

Все восстановлено из праха.

Кто тленного не знает страха,

Тому уничтоженья нет.

Промчится ль ветра буйный конь

Верхушки легкой не качает.

Весна нездешняя венчает

Главу, коль жив святой огонь.

Май 1921

441. МУЗА

В глухие воды бросив невод,

Под вещий лепет темных лип,

Глядит задумчивая дева

На чешую волшебных рыб.

То в упоении зверином

Свивают алые хвосты,

То выплывут аквамарином,

Легки, прозрачны и просты.

Восторженно не разумея

Плодов запечатленных вод,

Все ждет, что голова Орфея

Златистой розою всплывет.

Февраль 1922

442

В раскосый блеск зеркал забросив сети,

Склонился я к заре зеленоватой,

Слежу узор едва заметной зыби,

Лунатик золотеющих озер!

Как кровь сочится под целебной ватой,

Яснеет отрок на гранитной глыбе,

И мглой истомною в медвяном лете

Пророчески подернут сизый взор.

Живи, Недвижный! затрепещут веки,

К ладоням нежным жадно припадаю,

Томление любви неутолимой

Небесный спутник мой да утолит.

Не вспоминаю я и не гадаю,

Полет мгновений, легкий и любимый,

Вдруг останавливаешь ты навеки

Роскошеством юнеющих ланит.

Апрель 1922

443. МУЗЫКА

Тебя я обнимаю

И радуга к реке,

И облака пылают

На Божеской руке.

Смеешься – дождь на солнце,

Росится резеда,

Ресницею лукавит

Лиловая звезда.

Расколотой кометой

Фиглярит Фигаро.

Таинственно и внятно

Моцартово Таро.

Летейское блаженство

В тромбонах сладко спит,

Скрипичным перелеском

Звенит смолистый скит.

Какие бросит тени

В пространство милый взгляд?

Не знаешь? и не надо

Смотреть, мой друг, назад.

Чье сердце засияло

На синем, синем Si?

Задумчиво внимает

Небывший Дебюсси.

Май 1922

444

О. А. Глебовой-Судейкиной

"А это – хулиганская", – сказала

Приятельница милая, стараясь

Ослабленному голосу придать

Весь дикий романтизм полночных рек,

Все удальство, любовь и безнадежность,

Весь горький хмель трагических свиданий.

И дальний клекот слушали, потупясь,

Тут романист, поэт и композитор,

А тюлевая ночь в окне дремала,

И было тихо, как в монастыре.

"Мы на лодочке катались...

Вспомни, что было!

Не гребли, а целовались...

Наверно, забыла".

Три дня ходил я вне себя,

Тоскуя, плача и любя,

И, наконец, четвертый день

Знакомую принес мне лень,

Предчувствие иных дремот,

Дыхание иных высот.

И думал я: "Взволненный стих,

Пронзив меня, пронзит других,

Пронзив других, спасет меня,

Тоску покоем заменя".

И я решил,

Мне было подсказано:

Взять старую географию России

И перечислить

(Всякий перечень гипнотизирует

И уносит воображение в необъятное)

Все губернии, города,

Села и веси,

Какими сохранила их

Русская память.

Костромская, Ярославская,

Нижегородская, Казанская,

Владимирская, Московская,

Смоленская, Псковская.

Вдруг остановка,

Провинциально роковая поза

И набекрень нашлепнутый картуз.

"Вспомни, что было!"

Все вспомнят, даже те, которым помнить

То нечего, начнут вздыхать невольно,

Что не живет для них воспоминанье.

Второй волною

Перечислить

Второй волною

Перечислить

Хотелось мне угодников

И местные святыни,

Каких изображают

На старых образах,

Двумя, тремя и четырьмя рядами.

Молебные руки,

Очи гор_е_,

Китежа звуки

В зимней заре.

Печора, Кремль, леса и Соловки,

И Коневец Корельский, синий Сэров,

Дрозды, лисицы, отроки, князья,

И только русская юродивых семья,

И деревенский круг богомолений.

Когда же ослабнет

Этот прилив,

Плывет неистощимо

Другой, запретный,

Без крестных ходов,

Без колоколов,

Без патриархов...

Дымятся срубы, тундры без дорог,

До Выга не добраться полицейским.

Подпольники, хлысты и бегуны

И в дальних плавнях заживо могилы.

Отверженная, пресвятая рать

Свободного и Божеского Духа!

И этот рой поблек,

И этот пропал,

Но еще далек

Девятый вал.

Как будет страшен,

О, как велик,

Средь голых пашен

Новый родник!

Опять остановка,

И заманчиво,

Со всею прелестью

Прежнего счастья,

Казалось бы, невозвратного,

Но и лично, и обще,

И духовно, и житейски,

В надежде неискоренимой

Возвратимого

Наверно, забыла?

Господи, разве возможно?

Сердце, ум,

Руки, ноги,

Губы, глаза,

Все существо

Закричит:

"Аще забуду Тебя?"

И тогда

(Неожиданно и смело)

Преподнести

Страницы из "Всего Петербурга",

Хотя бы за 1913 год,

Торговые дома,

Оптовые особенно:

Кожевенные, шорные,

Рыбные, колбасные,

Мануфактуры, писчебумажные,

Кондитерские, хлебопекарни,

Какое-то библейское изобилие,

Где это?

Мучная биржа,

Сало, лес, веревки, ворвань...

Еще, еще поддать...

Ярмарки... там

В Нижнем, контракты, другие...

Пароходства... Волга!

Подумайте, Волга!

Где не только (поверьте)

И есть,

Что Стенькин утес.

И этим

Самым житейским,

Но и самым близким

До конца растерзав,

Кончить вдруг лирически

Обрывками русского быта

И русской природы:

Яблочные сады, шубка, луга,

Пчельник, серые широкие глаза,

Оттепель, санки, отцовский дом,

Березовые рощи да покосы кругом.

Так будет хорошо.

Как бусы, нанизать на нить

И слушателей тем пронзить.

Но вышло все совсем не так,

И сам попался я впросак.

И яд мне оказался нов

Моих же выдумок и слов.

Стал вспоминать я, например,

Что были весны, был Альбер,

Что жизнь была на жизнь похожа,

Что были Вы и я моложе,

Теперь же все мечты бесцельны,

А песенка живет отдельно,

И, верно, плоховат поэт,

Коль со стихами сладу нет.

1922

445

А. Радловой

Серым тянутся тени роем,

В дверь стучат нежеланно гости,

Шепчут: "Плотью какой покроем

Мы прозрачные наши кости?

В вихре бледном – темно и глухо,

Вздрогнут трупы при трубном зове...

Кто вдохнет в нас дыханье духа?

Кто нагонит горячей крови? "

Вот кровь; – она моя и настоящая!

И семя, и любовь – они не призрачны.

Безглазое я вам дарую зрение

И жизнь живую и неистощимую.

Слепое племя, вам дано приблизиться,

Давно истлевшие и нерожденные,

Идите, даже не существовавшие,

Без родины, без века, без названия.

Все страны, все года,

Мужчины, женщины,

Старцы и дети,

Прославленные и неизвестные,

Македонский герой,

Гимназист, даже не застрелившийся,

Люди с метриками,

С прочным местом на кладбище,

И легкие эмбрионы,

Причудливая мозговых частиц

Поросль...

И русский мальчик,

Что в Угличе зарезан,

Ты, Митенька,

Живи, расти и бегай!

Выпейте священной крови!

Новый "Живоносный Источник" – сердце,

Живое, не метафорическое сердце,

По всем законам Беговой анатомии созданное,

Каждым ударом свой конец приближающее,

Дающее,

Берущее,

Пьющее,

Напояющее,

Жертва и жертвоприноситель,

Умирающий воскреситель,

Чуда чудотворец чающий,

Таинственное, божественное,

Слабое, родное, простейшее

Сердце!

Июнь 1922

446. КОЛОДЕЦ

В степи ковылиной

Забыты истоки,

Томится малиной

Напрасно закат.

В бесплодных покосах

Забродит ребенок,

Ореховый посох

Прострет, златоокий,

Ручьится уж тонок

Живительный клад.

Клокочет глубоко

И пенье, и плески,

В живом перелеске

Апрельский раскат.

И чудесней Божьих молний,

Сухую грудь мнимых неродиц

Подземным молоком полнит

Любви артезианский колодец.

Май 1922

447

Шелестом желтого шелка,

Венерина аниса (медь – ей металл) волною,

искрой розоватой,

радужным колесом,

двойника поступью,

арф бурными струнами,

ласковым,

словно телефонной вуалью пониженным,

голосом,

синей в спине льдиной

("пить! пить!" пилит)

твоими глазами,

янтарным на солнце пропеллером

и розой (не забуду!) розой!

реет,

мечется,

шепчет,

пророчит,

неуловимая,

слепая...

Сплю, ем,

хожу, целую...

ни времени,

ни дня,

ни часа

(разве ты – зубной врач?)

неизвестно.

Муза, муза!

Золотое перо

(не фазанье, видишь, не фазанье)

обронено.

Раздробленное – один лишь Бог цел!

Безумное – отъемлет ум Дух!

Непонятное – летучий Сфинкс – взор!

Целительное – зеркальных сфер звук!

Муза! Муза!

– Я – не муза, я – орешина,

Посошок я вещий, отрочий.

Я и днем, и легкой полночью

К золотой ладье привешена.

Медоносной вьюсь я мушкою,

Пеленой стелюсь я снежною.

И не кличь летунью нежную

Ни женой ты, ни подружкою.

Обернись – и я соседкою.

Любишь? сердце сладко плавится,

И плывет, ликует, славится,

Распростясь с постылой клеткою.

Май 1922

448

Поля, полольщица, поли!

Дева, полотнища полощи!

Изида, Озириса ищи!

Пламень, плевелы пепели!

Ты, мельница, стучи, стучи,

Перемели в муку мечи!

Жница ли, подземная ль царица

В лунном Ниле собирает рожь?

У плотин пора остановиться,

Руку затонувшую найдешь,

А плечо в другом поймаешь месте,

Уши в третьем... Спину и бедро...

Но всего трудней найти невесте

Залежей живительных ядро.

Изида, Озириса ищи!

Дева, полотнища полощи!

Куски раздробленные вместе слагает

(Адонис, Адонис загробных высот!)

Душа-ворожея божественно знает,

Что медом наполнен оплаканный сот.

И бродит, и водит серебряным бреднем...

Все яви во сне мои, сны наяву!

Но сердце, Психея, найдешь ты последним,

И в грудь мою вложишь, и я оживу.

Пламень, плевелы пепели!

Поля, полольщица, поли!

В раздробленьи умирает,

Целым тело оживает...

Как Изида, ночью бродим,

По частям его находим,

Опаляем, омываем,

Сердце новое влагаем.

Ты, мельница, стучи, стучи,

Перемели в муку мечи!

В теле умрет – живет!

Что не живет – живет!

Радугой сфер живет!

Зеркалом солнц живет!

Богом святым живет!

Плотью иной живет

Целостной жизни плод!

1922

II. ПЕСНИ О ДУШЕ

449

По черной радуге мушиного крыла

Бессмертье щедрое душа моя открыла.

Напрасно кружится немолчная пчела,

От праздничных молитв меня не отучила.

Медлительно плыву от плавней влажных снов.

Родные пастбища впервые вижу снова,

И прежний ветерок пленителен и нов.

Сквозь сумрачный узор сине яснит основа.

В слезах расплавился злаченый небосклон,

Выздоровления не вычерпано лоно.

Средь небывалых рощ сияет Геликон

И нежной розой зорь аврорится икона!

1922

450

Вот барышня под белою березой,

Не барышня, а панна золотая,

Бирюзовато тянет шелковинку.

Но задремала, крестики считая,

С колен скользнула на траву ширинка,

Заголубела недошитой розой.

Заносчиво, как молодой гусарик,

Что кунтушом в мазурке размахался,

Нагой Амур широкими крылами

В ленивом меде неба распластался,

Остановись, душа моя, над нами,

И по ресницам спящую ударил.

Как встрепенулась, как захлопотала!

Шелка, шитье, ширинку – все хватает,

А в золотом зрачке зарделась слава,

И пятки розоватые мелькают.

И вдруг на полотне – пожар и травы,

Корабль и конница, залив и залы,

Я думал: "Вышьешь о своем коханном!"

Она в ответ: "Во всем – его дыханье!

От ласки милого я пробудилась

И принялась за Божье вышиванье,

Но и во сне о нем же сердце билось

О мальчике минутном и желанном".

1921

451

Врезанные в песок заливы

кривы

и плоски;

с неба ускакала закатная конница,

ивы,

березки

тощи.

Бежит, бежит, бежит

девочка вдоль рощи:

то наклонится,

то выгнется,

словно мяч бросая;

треплется голубая

ленточка, дрожит,

а сама босая.

Глаза – птичьи,

на висках кисточкой румянец...

Померанец

желтеет в осеннем величьи...

Скоро ночь-схимница

махнет манатьей на море,

совсем не античной.

Дело не в мраморе,

не в трубе зычной,

во вдовьей пазухе,

материнской утробе,

теплой могиле.

Просили

обе:

внучка и бабушка

(она – добрая,

старая, все знает)

зорьке ясной подождать,

до лесочка добежать,

но курочка-рябушка

улетела,

в лугах потемнело...

"Домой!"

кричат за рекой.

Девочка все бежит, бежит,

глупая.

Пробежала полсотни лет,

а конца нет.

Сердце еле бьется.

Наверху в темноте поется

сладко-пленительно,

утешительно:

– Тирли-тирлинда! я – Психея.

Тирли-то-то, тирли-то-то.

Я пестрых крыльев не имею,

но не поймал меня никто!

Тирли-то-то!

Полно бегать, мышонок мой!

Из-за реки уж кричат: "Домой!"

1921

452. ЛЮБОВЬ

Любовь, о подружка тела,

Ты жаворонком взлетела,

И благостна, и смела,

Что Божеская стрела.

Теперь только песня льется,

Все вьется вокруг колодца.

Кто раз увидал Отца,

Тот радостен до конца.

Сонливые тени глуше...

Восторгом острятся уши,

И к телу летит душа,

Жасмином небес дыша.

1922

453. АРИАДНА

У платана тень прохладна,

Тесны терема князей,

Ариадна, Ариадна,

Уплывает твой Тезей!

Лепесток летит миндальный,

Цепко крепнет деревцо.

Опускай покров венчальный

На зардевшее лицо!

Не жалей весны желанной,

Не гонись за пухом верб:

Все ясней в заре туманной

Золотеет вещий серп.

Чередою плод за цветом,

Синий пурпур кружит вниз,

И, увенчан вечным светом,

Ждет невесты Дионис.

1921

454

Стеклянно сердце и стеклянна грудь,

Звенят от каждого прикосновенья,

Но, строгий сторож, осторожен будь;

Подземная да не проступит муть

За это блещущее огражденье.

Сплетенье жил, теченье тайных вен,

Движение частиц, любовь и сила,

Прилив, отлив, таинственный обмен,

Весь жалостный состав – благословен:

В нем наша суть искала и любила.

О звездах, облаке, траве, о вас

Гадаю из поющего колодца,

Но в сладостно-непоправимый час

К стеклу прихлынет сердце – и алмаз

Пронзительным сияньем разольется.

1922

III. МОРСКИЕ ИДИЛЛИИ

455. ЭЛЕГИЯ ТРИСТАНА

Седого моря соленый дух,

За мысом зеленый закат потух,

Тризной Тристану поет пастух

О, сердце! Оле-олайе!

Ивы плакучей пух!

Родимая яблоня далека.

Розово спит чужая река...

Ни птицы, ни облака, ни ветерка...

О, сердце! Оле-олайе!

Где же твоя рука?

Угрюмый Курвенал умолк, поник,

Уныло булькает глохлый родник,

Когда же, когда же настанет миг

О, сердце! Оле-олайе!

Что увидим мы transatlantiques {*}?

1921

{* Трансатлантические (фр.) . – Ред.}

456. СУМЕРКИ

Наполнен молоком опал,

Залиловел и пал бесславно,

И плачет вдаль с унылых скал

Кельтическая Ярославна.

Все лодки дремлют над водой,

Второй грядою спят на небе.

И молится моряк седой

О ловле и насущном хлебе.

Колдунья гонит на луну

Волну смертельных вожделений.

Grand Saint Michel, protege nous {*}!

Сокрой от сонных наваждений!

Май 1922

{* Пресвятой Михаил, защити нас! (фр.) – Ред.}

457. БЕЗВЕТРИЕ

Эаоэу иоэй!

Красильщик неба, голубей

Горшочек глиняный пролей

Ленивой ленте кораблей.

Эаоэу иоэй!

О Солнце-столпник, пожалей:

Не лей клокочущий елей

Расплавленных тобой полей!

Эаоэу иоэй!

Мне реи – вместо тополей,

От гребли губы все белей

И мреет шелест голубей...

Эаоэу иоэй!

Май 1922

458. КУПАНЬЕ

Конским потом,

Мужеским девством

Пахнет тело

Конников юных.

Масло дремлет

В локонах вольных.

Дрогнул дротик,

Звякнула сбруя.

Лаем лисьим

Лес огласился.

Спарта, Спарта!

Стены Латоны!

Песок змеится плоско,

А море далеко.

Купальная повозка

Маячит высоко.

На сереньком трико

Лиловая полоска.

Лаем лисьим

Лес огласился.

Английских спин аллея...

Как свист: "How do you do!"

Зарозовела шея

На легком холоду.

Пастух сопит в дуду,

Невольно хорошея.

Спарта, Спарта!

Стены Латоны!

Румяно руки всплыли,

Султанский виноград

Розовоцветной пыли

Разбился водопад.

О, мужественный сад

Возобновленной были!

Спарта, Спарта!

30 мая 1921

459. ЗВЕЗДА АФРОДИТЫ

О, Птолемея Филадельфа фарос,

Фантазии факелоносный знак,

Что тучный злак

Из златолаковых смарагдов моря

Возносится аврорной пыли парус

И мечет луч, с мечами неба споря.

И в радугу иных великолепий,

Сосцами ряби огражденный круг,

Волшебный плуг

Вплетал и наше тайное скитанье.

Пурпурокудрый, смуглый виночерпий

Сулил магическое созиданье.

Задумчиво плыли

По сонному лону

К пологому склону

Зеленых небес.

Назло Аквилону

О буре забыли

У розовой пыли

Зардевших чудес.

Растоплено время,

На западе светел

Далек еще петел

Пророческий час...

Никто не ответил,

Но вещее семя,

Летучее бремя

Спустилось на нас.

К волне наклонился...

Упали ветрила,

Качались светила

В стоячей воде.

В приморий Нила

Священно омылся,

Нездешне томился

К вечерней звезде.

И лицо твое я помню,

И легко теперь узнаю

Пепел стынущий пробора

И фиалки вешних глаз.

В медном блеске парохода,

В винтовом движеньи лестниц,

В реве утренней сирены

Слышу ту же тишину.

Ангел служит при буфете,

Но в оранжевой полоске

Виден быстрый нежный торок

У послушливых ушей.

Наклонился мальчик за борт

И зеленое сиянье

На лицо ему плеснуло,

Словно вспомнил старый Нил.

Эта смелая усмешка,

Эти розовые губы,

Окрыленная походка

И знакомые глаза!

Где же море? где же фарос?

Океанский пароходик?

Ты сидишь со мною рядом,

И не едем никуда,

Но похоже, так похоже!

И поет воспоминанье,

Что по-прежнему колдует

Афродитина звезда.

1921

IV. ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ИТАЛИИ

Юр. Юркуну

460. ПРИГЛАШЕНИЕ

Понежилось солнце на розовом кресле,

Перебралось на кровать.

Хоть вы и похожи порою на Бердсли,

Все же пора вставать.

В Бедекере ясно советы прочтете:

Всякий собравшийся в путь,

С тяжелой поклажей оставь все заботы,

Леность и грусть забудь.

Весеннего утра веселый глашатай

Трубит в почтовый рожок:

"Поспеете ночью поспать на кровати,

Розу мой луч зажег".

Май 1921

461. УТРО ВО ФЛОРЕНЦИИ

Or San Michele,

Мимоз гора!

К беспечной цели

Ведет игра.

Веточку, только веточку

В петлицу вдень

Проходишь весело

С ней целый день.

В большой столовой

Звенит хрусталь,

Улыбки новой

Сладка печаль!

Какой-то особенный,

Легкий миг:

Блестят соломенно

Обложки книг.

В каком апреле

Проснулись мы?

На самом деле

Нет тюрьмы?

Свежо и приторно...

Одеколон?

Тележка подана,

Открой балкон!

Апрель 1921

462. РОДИНА ВЕРГИЛИЯ

Медлительного Минчо к Мантуе

Зеленые завидя заводи,

Влюбленное замедлим странствие,

Магически вздохнув: "Веди!"

Молочный пар ползет болотисто,

Волы лежат на влажных пастбищах,

В густые травы сладко броситься,

Иного счастья не ища!

Голубок рокоты унылые,

Жужжанье запоздалых пчельников,

И проплывает тень Вергилия,

Как белый облак вдалеке.

Лети, лети! Другим водителем

Ведемся, набожные странники:

Ведь ад воочию мы видели,

И нам геенна не страшна.

Мы миновали и чистилище

Венера в небе верно светится,

И воздух розами очистился

К веселой утренней весне.

Апрель 1921

463. ПОЕЗДКА В АССИЗИ

Воздух свеж и волен после

Разморительных простынь...

Довезет веселый ослик

До высоких до святынь.

Осторожным вьемся ходом,

Город мелок и глубок.

Плечи пахнут теплым медом,

Выплывая на припек.

По траве роса живая,

И пичуг нагорных писк

Славил вас, благословляя,

Брат младенческий Франциск.

За лозовыми стеблями

Облупившийся забор.

Остановка, сыр, салями,

Деревенский разговор.

Небо, ласточки, листочки!

Мелкий треск звенит кругом.

И топазовые точки

В сером галстухе твоем.

Дома сладко и счастливо

Ляжем и потушим свет,

Выполнив благочестивый

И любовный наш обет.

Апрель 1921

464. КОЛИЗЕЙ

Лунный свет на Колизее

Видеть (стоит una lira)

Хорошо для forestier! {*}

{Туристов (ит.). – Ред.}

И скитающихся мисс.

Озверелые затеи

Театральнейшего мира

Помогли гонимой вере

Рай свести на землю вниз.

Мы живем не как туристы,

Как лентяи и поэты,

Не скупясь и не считая,

Ночь за ночью, день за днем.

Под окном левкой душистый,

Камни за день разогреты,

Умирает, истекая,

Позабытый водоем.

1921

465. ВЕНЕЦИАНСКАЯ ЛУНА

Вожделенья полнолуний,

Дездемонина светлица...

И протяжно, и влюбленно

Дух лимонный вдоль лагун...

Заигралась зеркалами

Полусонная царевна,

Лунных зайчиков пускает

На зардевшее стекло.

Словно Д_а_ндоло, я славен

Под навесом погребальным.

О, лазоревые плечи!

О, лаванда в волосах!

Не смеемся, только дышим,

Обнимаем да целуем...

Каждый лодочник у лодки

В эту ночь – Эндимион.

1921

466. КАТАКОМБЫ

Пурпурные трауры ирисов приторно ранят,

И медленно веянье млеет столетнего тлена,

Тоскуют к летейскому озеру белые лани,

Покинута, плачет на отмели дальней сирена.

О via Appia! О, via Appia!

Блаженный мученик, святой Калликст!

Какой прозрачною и легкой памятью,

Как мед растопленный, душа хранит.

О via Appia! О, via Appia!

Тебе привет!

Младенчески тени заслушались пенья Орфея.

Иона под ивой все помнит китовые недра.

Но на плечи Пастырь овцу возлагает, жалея,

И благостен круглый закат за верхушкою кедра.

О via Appia! О, via Appia!

О, душ пристанище! могильный путь!

Твоим оплаканным, прелестным пастбищем

Ты нам расплавила скупую грудь,

О via Appia! О, via Appia!

Любя, вздохнуть.

1921

V. ПЛАМЕНЬ ФЕДРЫ

467. ПЛАМЕНЬ ФЕДРЫ

Палючий заразу ветер несет,

Стекает лава с раскаленных высот,

Смертельные открылись ключи,

Витая труба

Хрипит

Древний рассказ.

Глаз

Мечи

Сквозь страстных туч

Лиловым

(Каким известным и каким новым!)

Блеском слепят

(Критской Киприды яд

Могуч!).

Сердце!

Шелковых горлиц борьба

Глухо спит.

Уймись, Сердце!

Вспомни высокий дом!

Пафии голубь,

Не мути Иордана

Сизым крылом!

Златопоясная Критянка

В синеве тоскующей кедра,

Алчная ветра нагорного,

Предсмертно томится

Злополучная Федра

(Не подземная ли царица?),

Как ядом полная склянка.

Опустились лиловые веки,

Рукам грузны запястья.

Сжигают рыжие косы,

Покрывал пена

Тяжк_а_ страсти!

(Измена! Измена!)

Не сойдут медвяные росы

На перси вовеки!

Сожженной сестра Семелы,

Род и кровь Пасифаи,

Чудищ зачатье,

Конника зря Ипполита,

Дианины грозы зная,

Неистовым духом повито,

В пустом объятьи

Безумствует тело.

Кто прокричал: "Безумье"?!

Сахары дыханье,

Пахнув, велело

Запыхавшейся Эхо

Прохрипеть на "любовь" – "смерть".

Глухие волны глухому небу

Урчали; "Безумье!"

Душа моя, душа моя!

Утром рано ты вставала,

Умывалась и молилась,

И за дело принималась,

Не томясь и не грустя.

Рай в земле ты узнавала.

Как небес высоких милость,

Веселила тебя малость,

Словно малое дитя.

И младенчески ты знала,

Что всему свое довлеет

И сплетается согласно

Дней летучих хоровод,

Что весной снега играют,

Летом ягода алеет,

Что в плоде осенне-красном

Спеет Богу зрелый год.

Крылатая свирель поет!

Небесный узор,

Земная ткань.

Забудь укор,

Человеком встань!

Крылатая свирель поет!

Кто прокричал: "Безумье"?!

Подними лиловые веки, Федра!

Взгляни на круглое солнце, Федра!

Печени моей не томи, Федра!

Безумная царица, знаешь,

Что отражаешь

Искривленным зеркалом?

Что исковеркало

Златокосмого бога образ?

Солнце – любовь!!

Любовью зиждется мир.

Любящий, любовь и любимый

Святая Троица!

Она созидает,

Греет и освещает,

Святит и благословляет,

Но собери самовольно

Лучи в магический фокус

Страсти зеркала,

И палящую кару,

Гибель Икара,

Пожар Гоморры

Получишь в отплату!

Горе! Горе!

Зачем же тусклый и тягостный облак

Застилает и мои глаза?

Гроза

Гудит в беспросветных недрах:

Федра! Федра! Федра!

Узкобедрый отрок,

Бодрый хранитель,

Может быть, Вилли Хьюз,

Гонец крылатый,

Флорентийский гость,

Где ты летаешь,

Забыв наш союз,

Что не отгонишь

Веянья чумного

Древних родин?

Ты – бесплодный,

Ты – плодоносный,

Сеятель мира,

Отец созданий,

По которым томятся сонеты Шекспира.

Покой твой убран,

Вымыт и выметен,

Свеча горит,

Стол накрыт.

– Любящий, любовь и любимый

Святая Троица,

Посети нас,

И ветер безумной Федры

Да обратится

В Пятидесятницы вихрь вещий!

Май 1921

VI. ВОКРУГ

468

Любовь чужая зацвела

Под новогоднею звездою,

И все ж она почти мила,

Так тесно жизнь ее сплела

С моей чудесною судьбою.

Достатка нет – и ты скупец,

Избыток – щедр и простодушен.

С юницей любится юнец,

Но невещественный дворец

Любовью этой не разрушен.

Пришелица, войди в наш дом!

Не бойся, снежная Психея!

Обитель и тебе найдем,

И станет полный водоем

Еще полней, еще нежнее.

1921

469. А. Д. РАДЛОВОЙ

Как птица, закликать и биться

Твой дух строптивый не устал.

Все золотая воля снится

В неверном отблеске зеркал.

Свои глаза дала толпе ты

И сердце – топоту копыт,

Но заклинанья уж пропеты

И вещий знак твой не отмыт.

Бестрепетно открыты жилы,

Густая кровь течет, красна.

Сама себя заворожила

Твоя "Вселенская весна".

Апрель 1921

470, ПОРУЧЕНИЕ

Если будешь, странник, в Берлине,

у дорогих моему сердцу немцев,

где были Гофман, Моцарт и Ходовецкий

(и Гете, Гете, конечно),

кланяйся домам и прохожим,

и старым, чопорным липкам,

и окрестным плоским равнинам.

Там, наверно, все по-другому,

не узнал бы, если б поехал,

но я знаю, что в Шарлоттенбурге,

на какой-то, какой-то штрассе,

живет белокурая Тамара

с мамой, сестрой и братом.

Позвони не очень громко,

чтоб она к тебе навстречу вышла

и состроила милую гримаску.

Расскажи ей, что мы живы, здоровы,

часто ее вспоминаем,

не умерли, а даже закалились,

скоро совсем попадем в святые,

что не пили, не ели, не обувались,

духовными словесами питались,

что бедны мы (но это не новость:

какое же у воробьев именье?),

занялись замечательной торговлей:

все продаем и ничего не покупаем,

смотрим на весеннее небо

и думаем о друзьях далеких.

Устало ли наше сердце,

ослабели ли наши руки,

пусть судят по новым книгам,

которые когда-нибудь выйдут.

Говори не очень пространно,

чтобы, слушая, она не заскучала.

Но если ты поедешь дальше

и встретишь другую Тамару

вздрогни, вздрогни, странник,

и закрой лицо свое руками,

чтобы тебе не умереть на месте,

слыша голос незабываемо крылатый,

следя за движеньями вещей Жар-Птицы,

смотря на темное, летучее солнце.

Май 1922

471. РОЖДЕСТВО

Без мук Младенец был рожден,

А мы рождаемся в мученьях,

Но дрогнет вещий небосклон,

Узнав о новых песнопеньях.

Не сладкий глас, а ярый крик

Прорежет темную утробу:

Слепой зародыш не привык,

Что путь его подобен гробу.

И не восточная звезда

Взвилась кровавым метеором,

Но впечатлелась навсегда

Она преображенным взором.

Что дремлешь, ворожейный дух?

Мы потаенны, сиры, наги...

Надвинув на глаза треух,

Бредут невиданные маги.

Декабрь 1921

472. ЗЕЛЕНАЯ ПТИЧКА

В ком жив полет влюбленный,

Крылато сердце бьется,

Тех птичкою зеленой

Колдует Карло Гоцци.

В поверхности зеркальной

Пропал луны топаз,

И веется рассказ

Завесой театральной.

Синьоры, синьорины,

Места скорей займите!

Волшебные картины

Внимательней смотрите!

Высокие примеры

И флейт воздушный звук

Перенесут вас вдруг

В страну чудесной веры,

Где статуи смеются

Средь королей бубновых,

Подкидыши найдутся

Для приключений новых...

При шелковом шипеньи

Танцующей воды

Певучие плоды

Приводят в удивленье.

За розовым плюмажем

Рассыпалась ракета.

Без масок мы покажем

Актера и поэта,

И вскроем осторожно

Мечтаний механизм,

Сиявший романтизм

Зажечь опять возможно.

И сказки сладко снятся

Эрнеста Амедея...

Родятся и роятся

Затея из затеи...

Фантазия обута:

Сапог ей кот принес...

И вдруг мелькнет твой нос,

О, Доктор Дапертутто!

1921

473-475. АНГЛИЙСКИЕ КАРТИНКИ

(Сонатина)

а) ОСЕНЬ

Бери, Броун! бритвой, Броун, бряк!

Охриплый флейтист бульк из фляг.

Бетси боится бегать в лес.

В кожаной куртке курит Уэлс.

Стонет Томми на скрипке.

Облетели липки...

Простите, прогулки!

Простите, улыбки!

В неметеном дому

Шаги – гулки,

Спущен флаг...

К чему?

Джин, Броун! Джигу, Броун! У дров дремать.

Постным блином поминать покойную мать.

Что нам до Уэлса, что до Бетси?

Будет пора дома насидеться.

В смятых шляпках торчат ромашки,

По площади плоско пляшут бумажки...

Бодрись, Броун, Бомбейский князь!

Не грянь в грязь.

Фонарь... Что такое фонарь?

Виски, в висок ударь!

Ну!

"Пташечки в рощице славят согласно

Все, что у Пегги приятной прекрасно!"

Морской черт,

Не будь горд!

Я самому лорду

Готов дать в морду.

"Лишь только лен, мой лен замнут,

Слезы из глаз моих побегут".

б) ИМЕНИНЫ

Алисы именины,

Крыжовенный пирог,

В гостиной – пол-куртины,

Кухарка сбилась с ног.

Саженный мореходец

Краснеет до рыжа.

Ну-ну, какой народец:

Зарежет без ножа!

Бульдог свирепо скачет

И рвется из окна.

Хозяйка чуть не плачет,

Соседка смущена.

– Нелепо в Пикадилли

Болтаться целый день.

"Зачем не приходили

Вчера вы под сирень?"

– Алисин нынче праздник,

Кладите потроха!

"Хоть вы большой проказник,

Но я вас... ха, ха, ха!"

Ах, вишни, вишни, вишни

На блюдцах и в саду.

– Я, может быть, здесь лишний,

Так я тогда уйду.

– О нет! – ликуют ушки.

Веселый взгляд какой!

И поправляет рюшки

Смеющейся рукой.

в) ВОЗВРАЩЕНИЕ

Часы буркнули "бом!"

Попугай в углу "каково!"

Бабушка охнула "Джо!"

И упала со стула.

Малый влетел, как шквал,

Собаку к куртке прижал,

Хлопнул грога бокал,

Дом загудел, как улей.

Скрип, беготня, шум,

Трубки, побитый грум,

Рассказы, пиф-паф, бум-бум!

Господи Иисусе!

Нелли рябая: "Мам,

Я каморку свою отдам.

Спать в столовой – срам:

Мальчик-то не безусый".

Гип-гип, Вест-Индия!!

1922

476

У печурки самовары,

Спит клубком сибирский кот.

Слышь: "Меркурий" из Самары

За орешником ревет.

Свекор спит. Везде чистенько.

Что-то копоть от лампад!

"Мимо сада ходит Стенька".

Не пройтиться ли мне в сад?

Круглы сутки все одна я.

Расстегну тугой свой лиф...

Яблонь, яблонька родная!

Мой малиновый налив!

Летом день – красной да долгий.

Пуховик тепло томит.

Что забыла там, за Волгой?

Только теткин тошный скит!

1921

477

На площадке пляшут дети.

Полон тени Палатин.

В синевато-сером свете

Тонет марево равнин.

Долетает едкий тмин,

Словно весть о бледном лете.

Скользкий скат засохшей хвои,

Зноя северный припек.

В сельской бричке едут двое,

Путь и сладок, и далек.

Вьется белый мотылек

В утомительном покое.

Умилен и опечален,

Уплываю смутно вдаль.

Темной памятью ужален,

Вещую кормлю печаль.

Можжевельника ли жаль

В тусклом золоте развалин?

1921

478

Барабаны воркуют дробно

За плотиной ввечеру...

Наклоняться хоть неудобно,

Васильков я наберу.