Текст книги "А за окном была война (СИ)"

Автор книги: Михаил Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   – Да в окно я посмотрю, что творится. А ты чего подумала?

   – А-а, ну ладно, только ты поаккуратней, чтоб в лоб ничего не прилетело.

   И женщины осторожно подошли к кухонному окну и, с разных сторон его отодвинув занавески, принялись изучать окрестности.

   Сказать, что на улице было пустынно, было бы правдой отчасти. Рысцой перебежала дорогу рыжая кошка, на проводах нахохлившись сидели вездесущие воробьи, не было видно только людей. Надежда, как более глазастая, пыталась разглядеть кого-то в окнах и на балконах «стоквартирного» дома, но и там никто не мельтешил.

   Смотрели долго: минут пять– никого никто ни ходит, ни проезжает, ни пробегает , десять– никого... Э-э, нет, на десятой минуте от пятиэтажки, за перекрестком появился человек. Молодой, судя по фигуре, человек. Одет он был неброско в темную куртку, а в руках он нес что-то громоздкое.

   – Чой-то он несет?– недоуменно спросила заметившая его первым Анна Сергеевна.

   – Где, где?– переспросила Надежда, до этого смотревшая в другую сторону.

   – И в правду, волокет чего-то. – удивилась она,– да бог мой, кажись это телевизор. Тут чеченцы в городе, а он телевизор ремонтировать понес, чудак, ну чудак! Отнимут же!

   Юноша с телевизором резво прошел вдоль «стоквартирного», потом перешел на их сторону улицы и исчез из поля видимости.

   Прошло еще минут десять. Стоять женщины устали и сели у окна на табуретки.

   Вдруг снова показался давешний молодой человек, да не один. С ним был второй, пониже ростом и покоренастей. Они быстрым шагом прошли мимо «стоквартирного» и скрылись за углом пятиэтажного дома.

   – Все– таки кто-то ходит по улице,– задумчиво произнесла хозяйка.

   – Угу-м,– согласилась гостья.

   Еще через несколько минут молодые люди появились снова, и опять не с пустыми руками, а с вещами. Высокий в черной куртке нес какой-то черный ящик подмышкой одной руки и телефонный аппарат в другой. Что это был именно телефон, разглядела дальнозоркая Лыткина. Коренастый же, одетый в заметную красную куртку, нес на плече какую-то трубу, как подумала Анна Сергеевна. Но Надежда ей пояснила, что это, по всей видимости, ковер заботливо свернутый в трубку.

   – Странное они время для переезда нашли,– задумчиво произнесла Лыткина.

   Парни скрылись из вида.

   Тут за одним из окон первого этажа все той же пятиэтажки появился человек. Он что-то долго делал, потом открыл одну из створок этого окна. Это было странно. Зимой, в январе месяце распахивать окна! Здесь не Сибирь, конечно, но и на Северном Кавказе в январе минусовые температуры и, чтобы вымораживать таким способом квартиру, у хозяев должна быть веская причина.

   Вскоре показалась и причина. Человек исчез в глубине комнаты, а потом появился снова и поставил на подоконник какой-то ящик черного цвета. Анна Сергеевна толком рассмотреть, что это за предмет, не могла, а более зоркая Надежда определила.

   – Да это ж магнитофон. У меня у сына в Ставрополе похожая бандура.

   Мужчина снова исчез в глубине и через минуту вновь появился. Из окна, подобно большому удаву, пополз свернутый в трубу ковер. Огромный, метра три в длину. Он выполз больше из чем на половину, а потом стал клониться к земле и, в конце концов, уперся одним концом в мерзлую почву. Из-за угла показалась тщедушная фигурка подростка.

   – Слушай, да это Руслана Магомадов. Ну сильно похож,– вроде как признала пацана Лыткина.– чегой-то он там делает...

   Она не успела произнести фразу до конца, как юноша продемонстрировал цель своего появления. Он снял с окна выставленный магнитофон, но похоже ему что-то сказали из открытого окна, и он опустил его на землю. После чего по-хозяйски взял прислоненный к окну ковер на плечо и энергично двинулся прочь. Но он только успел перейти улицу и пройти немного вдоль «стоквартирного», как раздался негромкий хлопок. Женщины вздрогнули и даже чуть отпрянули. Пуля от выстрела взрыла землю перед парнишкой. Он от неожиданности присел и испуганно оглянулся. Вторая пуля попала в ковер рядом с его лицом. То ли от удара пули, то ли от страха подросток уронил ковер на землю и задал такого стрекача, что только пятки засверкали. А невидимый стрелок продолжил свою работу. Третья пуля угодила в стоящий на земле магнитофон. Аппарат аж подпрыгнул от удара, опрокинулся, и от него отлетели какие-то кусочки черной пластмассы. Мужчина, подававший все эти вещи в окно и смотревший на юношу, сейчас же испарился. Четвертая пуля добила технику.

   – Вот что, – заявила Анна Сергеевна после того, как пришла в себя от увиденного,– никто тут никуда не переезжает. Знаю я этого Руслана. Альфия из 22 квартиры говорила, что он в воровстве замечен. Это же эти стервецы квартиры грабют. Людей дома нет, вот они и шарятся.

   – А соседи что ж?– спросила было Лыткина, но тут до нее дошло, и она сама же ответила на свой вопрос– А соседей с хозяевами чеченцы же угнали. Ведь те, кого мы видели это ж кизлярцы, не чужие же кто-то, и если их чеченцы гнали, то их же дома нет...

   – Ага, и тебя дома нет, – усмехнулась хозяйка.– А ты еще в Аверьяновку собиралась. Ты иди, иди, ага, а пока ты ходишь туда с дитями своими сопливыми, этот Магомадов и твою хату обнесет. Вынесет все напрочь.

   Слова хозяйки пробудили в душе Надежды тревогу. Итак она чувствовала себя здесь не очень спокойно, а как представила, что кто-то сейчас роется в ее вещах, собирается вынести последнее, сердце прям так и защемило.

   – Да как же это, да что же это делается?! Куда власти смотрят?

   – Какие?– иронично поинтересовалась Анна Сергеевна.– Похоже, сегодня на нашей улице чечены власть. Ты хоть одного милицанэра на улице видела? То-то же. Да и мэр наш, черт косоглазый, укатил, надысь, в заграницу. Вчерась по местному каналу новость эту рассказали. Тут чечены толпами ходят, толпами народ гонят, а он по заграницам поехал. Молодец!

   И, чем больше женщины обсуждали увиденное, тем больше распалялась Надежда на то, чтобы пойти домой. Хозяйка ее отговаривала, видели же обе, что на улице еще стреляют. В результате было найдено оптимальное решение. Надежда, коль так у нее свербит в одном месте, домой пойдет, но одна и без детей, и на время. Посмотрит там, что да как там, приберет самое ценное, чтобы в глаза не бросалось, Хотя, чего там ценного-то – потертые два ковра, купленные еще при социализме, да старенький черно-белый телевизор такого же пенсионного возраста. Что можно, она возьмет с собой сюда – это документы на квартиру, сберкнижка аж с двумя накопленными пенсиями, да золотые цацки: обручальные кольца – ее и умершего мужа, да единственная цепочка, купленная еще на сорокалетний юбилей. А главное, уж если пойдет, то пусть захватит из дома продуктов на обед. Надо же что-то есть будет, дети вот скоро проснутся, а у хозяйки запасы ёк, и в магазин сейчас не сходишь.

   Собравшись, Надежда постояла несколько мгновений в прихожей, потом перекрестилась и вышла в подъезд.

   Вернулась она минут через двадцать с какими-то сумками. В одной были продукты, в другой завернутые в платки и ткани вещи, какие-то документы и безделушки, какие она посчитала нужным сберечь и сохранить.

   Дети все так же спали на широкой панцирной кровати Анны Сергеевны, сама же хозяйка, встретив подругу, взяла табуретку, оказавшуюся вдруг в комнате, и понесла ее на место – на кухню.

   На этом табурете все время, пока Лыткина ходила домой, Анна Сергеевна сидела перед иконой, висящей в углу, и молилась. Вообще-то, перед иконами стоят либо на ногах, либо на коленях, но у Анны Сергеевны на этот счет с Богом был давний договор. Ведь Господь знал, как давно у нее болят натруженные ноги, и она не может ни долго ходить, ни долго стоять на ногах, а тем более, на коленях. Бог знает про все ее болезни, и он никогда не возражал против того, чтобы она молилась, сидя на скамеечке...

   С продуктами женщины перешли на кухню и, вполголоса разговаривая, принялись решать, что готовить на обед.

   5

   Ближе к полудню проснулись ребятишки. Сначала девочка. Она открыла глазки, но вставать не стала, а придирчиво занялась изучением орнамента ковра висевшего у кровати на стене. Сперва она взглядом следила за изгибами переплетающихся разноцветных линий узора, но, когда взгляд несколько раз заблудился в витиевато изгибающихся дорожках лабиринта, она послала ему на помощь пальчик, который, если им водить по ворсистому ковру, вполне сносно справлялся с поисками дороги и не забывал, откуда ей надо продолжать путь. Затем проснулся мальчишка. Он некоторое время смотрел на то, чем занята его сестра, но тайный смысл ее игры был ему не понятен, и он заскучал. Отвернувшись от стены, он занялся самым необходимым на данный момент– ковырянием в носу. В комнате пахло едой, но как-то непривычно, не так, как дома в Бирюзяке у мамки, и не так, как у бабушки здесь, в кизлярской квартире. Сразу чувствовалось, что находишься в гостях. С кухни также доносились какие-то шумы и шорохи, там явно кто-то был. Наверняка бабушка и строгая баба Аня. Пацаненок, подумав еще мгновение, разгреб обложенные вокруг них подушки и спустился с кровати.

   – Ну что, проснулся, красавец?– встретила его баба Аня,– пойди, умойся в ванной, а потом приходи сюда, скоро обедать будем. Сестра-то встала?

   Мальчик молча кивнул головой в ответ, а про себя отметил, что она непривычно добра.

   Через минуту Николка явился на кухню с таким же сонно-помятым лицом, что и в первый раз. Заметив это, баба Аня была с ним строже и не без иронии спросила, дескать, не кончилась ли в ванной вода, коли он пришел таким же, как уходил. На что мальчик ей ответил, что он не знает, там темно, ему боязно туда заходить, а до выключателя он не достает.

   Пришлось его проводить и включить ему свет.

   Обедать сели в комнате, там как-то казалось побезопасней, чем в кухне– от окна подальше, штора толще, чем кухонная занавеска, да и балкон можно было рассматривать как некое препятствие.

   Ели почти все время молча, только когда насытившись, мальчонка начал играться с ложкой и приставать к сестре, на него прикрикнули.

   Радио наконец-то разродилось нужными новостями. Московский диктор наконец-то начал выпуск с сообщения из их маленького города. Он сказал, что сегодня ранним утром чеченскими бандформированиями был совершен налет на войсковые подразделения в дагестанском городе Кизляре. Федеральные войска отбили это нападение, после чего группы разбитых чеченцев отступили в ранее захваченную кизлярскую районную больницу, где и укрываются, удерживая в качестве заложников больных и персонал медицинского учреждения.

   – Так вот куда они народ гнали, в больницу-то нашу,– запричитала Лыткина.

   – Это ж надо, рядом-то как,– вздохнула Анна Сергеевна.

   Здание кизлярской больницы действительно было рядом с домом пенсионерок. Одна автобусная остановка отделяла их от беды.

   Детям опять велели лезть на кровать и сидеть там тихо, а женщины, собрав посуду, пошли на кухню ее мыть. Убирая продукты в мерно гудящий холодильник, Анна Сергеевна заметила бутылку «Кагора», купленную ею в местной церкви еще на Новый год, да так и не вскрытую даже на православное Рождество. На Новый Год она уезжала к дочерям в Крайновку, а в Рождество как-то и не хотелось, с утра не можилось как-то.

   Идея возникла тут же.

   – А знаешь что, кума,– заговорила Анна Сергеевна, вынимая бутылку и ставя на стол.– Давай-ка мы ее с тобой приговорим. Назло этим мусульманским террористам. Они не пьют, им аллах не позволяет, а мы выпьем, наш бог позволяет, тем более, что и пост два дни, как кончился. Да и обидно будет, если нас поубивают, прости мя, Господи...

   Хозяйка перекрестилась. Младшая подруга тоже перекрестилась и также шепотом попросила бога ее простить.

   – Нас поубивают, а вино останется. Я за него такие деньжищи попам снесла, через весь город ехала, в храме на больных ногах службу стояла, а вкуса его так и не попробую?

   – А давай, – легко согласилась Надежда, – а то действительно, чё случись, зайдет сюда чечен, не дай бог, бутылку разобьет, антихрист, а за нее деньги плачены.

   Сказано– сделано. Вино разлили по чайным чашкам и первую выпили за то, что живы. Вторая была за то, что будут живы. Когда дошло до третьей, и возникла тема– за детей и за внуков, как уточнила Лыткина, на кухне нарисовался мальчик.

   Он некоторое время внимательно смотрел на слегка возбужденных, немного раскрасневшихся и перешедших с шепота на довольно громкий разговор бабушек. А потом, когда его заметили, сообщил, что ему надо в туалет, а там темно.

   Надежда пошла его провожать, и ребенок по ходу дела спросил: «Ба, а вы что, вино пьете?»– «Не-е, сынок, чай»,– возразила Надежда.

   Анна Сергеевна, услышав это, хмыкнула: «бисово племя, в папаню– выпивоху сынок-то будет, о как вино чует!» и пошла следом. Захватила по дороге стул и придвинула его в прихожей к стене под выключателями. И когда мальчик с бабушкой вышли, она скомандовала:

   – А ну, Николай, залезай-ка на стул.

   Мальчик взглянул на свою бабушку. Видя, что она не против, послушно полез.

   – Выключай свет!– скомандовала Анна Сергеевна.

   И когда мальчик щелкнул выключателем, она сказала, что стул убирать не будет, и теперь они с Машенькой сами смогут включать свет, когда им понадобится.

   6.

   Вино приглушило страх. В телевизионных новостях уже уточнили, что командует напавшим на Кизляр отрядом Салман Радуев – полевой командир, какой-то родственник генерала Дудаева, и даже показали на экране какое-то бородатое лицо. За его погибель и за гибель всего его отряда допили остатки вина. Самое странное, что хмель не брал. Видимо, возбужденный стрессом организм не реагировал на такую дозу спиртного. Дети, насидевшись в комнате и не по разу успевшие сбегать в туалет, не столько по необходимости, сколько для развлечения, тоже перебрались в кухню. От них уже не скрывались.

   После вина принялись пить чай, а что еще делать, коль никуда выйти нельзя. В новостях повторили про налет радуевцев и кроме фото бородатого чечена показали и его самого. Обвешанный оружием он грозил: «Мы превратим Кизляр в пепел. Мы будем здесь драться. Мы знаем, куда мы приехали. Мы выполняем приказ генерала Дудаева и готовы выполнить любой его приказ».

   – Ишь ты, герой, Аника-воин,– произнесла с усмешкой Анна Сергеевна.

   Она с детства запомнила это выражение и хотя давным-давно забыла, а может никогда и не знала, что именно оно значит, но была уверена, что так характеризуют всех хвастливых и незадачливых вояк.

   – Расхвастался, однако,– добавила она.

   – И то правда,– поддакнула Надежда, затем добавила многообещающе – вот придут наши.

   Но наши все не шли. Все не показывались. На улице было тихо, никакого движения, даже детям уже разрешили смотреть в окно.

   Вскоре чаепитие пришлось прекратить, вода из крана еще текла, заварка еще была, а вот сахар уже кончился. Совсем. И ни конфет, даже «лечебных»– диабетических, ни печенья, ни варенья– ничего не было в доме. А как пить пустой чай? Он, конечно, напиток полезный и так, и жажду хорошо утоляет, но если вы пьете его не жажды ради, а в компании, да под беседу, то крайне необходимо, чтобы на столе были, если не всякие меды печенья и варенья, то хотя бы сахарница. Дабы было, что положить в чашку по своему вкусу, да размешать это ложечкой, любуясь на образующуюся воронку, одновременно остужая напиток до нужной температуры, а потом отхлебывать, наслаждаясь вкусом напитка или определяя, чего именно не хватает и создают ли все ингредиенты необходимый букет вкуса...

   Пить пустой чай можно, но не интересно, как не интересно пить пиво без вяленой воблы или, на худой конец, солоноватых сухариков, или хорошее сухое вино без тонко порезанного твердого сыра.

   А тут еще время за полдень давно как перешло, вроде бы и ужин скоро надо будет начинать готовить, а чая-то и нет. Не по-людски как-то. И Надежда сообразила:

   – Надо ко мне идти. У меня сахара чуть початый килограмм есть. Только вчера на рынке купила. В шкафчике, на верхней полке лежит. И лаврушка есть, если будем рыбу делать...

   – Какую рыбу?– спросила Анна Сергеевна.

   – Сома. Вчера же на рынке у Андрея Нечаева купила. Не говорила разве? Наш, бирюзяцкий Нечаев. Он вчера торговал, а я его увидела, спросила как там мои живут, да сома купила. А чего его беречь-то, ждать, покуда его вместе с холодильником либо чечены эти вынесут, либо наши разбойники – русланы? Да пусть лучше пузо треснет от обжорства, чем от чеченской пули. Я, пожалуй, Нюра, схожу до хаты. Принесу кой– чего: сахара там, рыбу, лаврушку....

   – Сиди, давай, – прикрикнула на гостью хозяйка. – Я прошлый раз за тебя напереживалась. Убьют тебя, что я с твоими оглоедами делать буду? Колянька, слезь с окна, стервец. Я вам разрешила только в щелочку между занавесками смотреть, а ты уж совсем вылез. Хочешь, чтобы из-за тебя бабе Ане стекло разбили? Слезь, сейчас же! Тебя убьют не жалко, бабка Надя поплачет и похоронит, а я, по твоей милости, тут до следующей пенсии буду с битым стеклом жить?– мрачно пошутила хозяйка.

   Но мальчик ее черного юмора не понял. Он испуганно спрыгнул с придвинутой к окну табуретки и сел под окном, прижимаясь спиной к стенке и уткнувшись взглядом в пол. Девочка тоже задернула занавески и присела рядом с ним на корточки.

   Через несколько секунд худенькие его плечи задрожали от скрываемого рыдания. Он представил, как он умрет и его похоронят. Он уже видел, как хоронят, когда умер старый деда Женя в Бирюзяке. Его совсем одного несли в деревянном ящике на кладбище. Было холодно, дождливо, дорогу развезло, и мужчины, несшие гроб, в том числе и его, Коляньки, папка, тихо матерились, когда скользили ногами по грязи. Кладбище оказалось унылым местом сплетения крестов, бугров и оград. А могила для деда Жени предстала в виде не очень глубокой ямы с небольшой лужицей на дне. Колянька сам туда невольно заглянул, когда мама взяла его на ручки. Ящик с дедом Женей закрыли, забили и опустили в эту яму, после чего закопали. Потом папка опять пил с мужиками водку, и затем все ушли. А дед Женя остался один среди всех этих деревянных крестов и песчаных бугорков с некрасивыми бумажными цветами, под вечным моросящим дождем. Мальчику стало жалко себя, ему было очень страшно одному оказаться на кладбище в ящике, который забьют и там оставят, и он заплакал.

   – Ну, Нюра, совсем ты мне парня запугала, иди сюда Колянька, ну чего ты ревешь, баба Анна так шутит, не убьют тебя чечены, видишь их и нет, совсем не видно.

   Мальчик подошел к сидящей на стуле бабушке и уткнулся зареванным личиком ей в бок, чуть пониже груди. Надежда ласково обняла его трясущиеся плечики. Девочка тоже подошла к бабуле, но уже с другой стороны и также уткнулась в нее. Она плакала за компанию с испуганным младшим братом.

   – Э-э, Бондарчуки рассиропились,– усмехнулась Анна Сергеевна.– Ну ладно Машутка, она– девочка, а ты– то, Колянька, ты же казак, русский парень, будущий воин, а ревешь... Не стыдно?

   И она погладила мальчишку по русой голове.

   – Да если хочешь знать, мне жальче всех будет, если с тобой что случится.

   Вот что подруга, ты сиди с ними, а пойду я,– обратилась хозяйка уже к соседке. – Я старая, мне уже не так страшно. Я уже там одной ногой, мне не страшно...

   То ли успокаивала подругу, то ли подбадривала себя перед выходом.

   Натягивая зимние сапоги, кряхтела. А потом, подумав, сняла.

   – Чего я в сапогах– то пойду, тут до соседнего подъезда добежать и в тапках можно,– пояснила она,– а вот коли убьют, то сапоги дома останутся, девки продадут или сами носить будут. У Вальки тот же размер, что у меня.

   Валькой звали ее младшую дочь, работавшую медсестрой в крайновской больнице.

   В старом пальто, с темной шерстяной шалью на голове и в домашних тапочках на ногах она вышла за дверь.

   7.

   Наблюдаемый двор был пуст. Даже птицы почему-то не летали, от мороза что ли попрятались... Вдруг возле второго подъезда соседней пятиэтажки кто-то осторожно приоткрыл дверь и выглянул во двор. В перекрестье оптического прицела хорошо было видно, что это – пожилая женщина. Озираясь, она вышла из подъезда. Допотопное пальто кирпичного цвета, пуховая шаль на голове, на ногах теплые вязаные носки и домашние тапочки. Грузная, смешно переваливающаяся с ноги на ногу, засеменила вдоль стены дома. Лица ее не было видно, поскольку наблюдающие видели ее со спины, но, судя по походке, по тому, как она периодически держалась за стену, как пыталась не поскользнуться, было понятно, что она – крайне немолода и не очень здорова.

   Тоненький изящный указательный пальчик снайпера сполз с курка и привычным движением поднял предохранитель винтовки.

   Достигнув соседнего подъезда, бабка скрылась в его недрах.

   Шамиль, выполнявший сегодня роль ее охранника и видевший все своими глазами, понял своего стрелка без слов – это не та цель, чтобы стрелять на поражение. Всех кизлярских бабок не перещелкаешь.

   Минут через двадцать снова движение, уже у третьего подъезда. Предохранитель– вниз, пальчик на курок, мгновенье и цель поймана в перекрестье. Ба, это снова та же старуха, только теперь она идет лицом к снайперу и ее можно разглядеть. Она уже не держится рукой за стеночку, поскольку обеими руками прижимает к себе какой-то сверток или пакет, из которого высовывался батон и горлышко какой-то бутылки. Семенит она уже не так быстро, смешно вскидывая вперед ноги, лицо у нее загорелое, обветренное, разрумянившееся. Взгляд сосредоточен на дороге– как бы не упасть, черная с сединой прядь выбилась из под платка, она похожа на всех этих местных дагестанских старух.

   «Чем– то похожа на тетушку Амину»,– подумала снайпер и опустила ствол.

   Добредя до своего подъезда, Анна Сергеевна отдышалась и, не торопясь, стала подниматься к себе на второй этаж.

   Сопровождал ее подъем вверх приближавшийся рокот автомобильного двигателя. Чем выше она поднималась, тем громче был слышен шум мотора. Войдя в свою квартиру, пенсионерка вроде оставила его в холодном подъезде за быстро захлопнутой дверью, но шум двигателя все равно проник вслед за ней, только теперь он, приглушенный, слышался уже не за ее спиной, а спереди, сквозь оконные стекла.

   Колянька не выдержал и бросился к окну – столько времени было тихо, а тут наконец-то кто едет. За ним устремилась и его сестренка, благо бабушка была занята тем, что встречала хозяйку и разгружала ее от ноши.

   – Машина, машина солдатская!– радостно закричал мальчонка. – Со звездой, с пушкою!

   – Где? Где?

   Бросилась к внукам Надежда и действительно увидела корму проезжающего мимо бронетранспортера защитного цвета. Он резво проехал в сторону больницы.

   – Не уж-то наши? Сейчас они прогонят чеченцев!– обрадовалась, было, она.

   И действительно, через некоторое время с той стороны, куда проехали военные, стала доноситься стрельба, и заухали взрывы. Ребятишек сразу увели от окна и загнали в ванную. Сами женщины тоже спрятались на стульчиках в прихожей. От разрывов оконные стекла вздрагивали и жалобно звенели, но, слава богу, не лопались.

   Страх снова поселился в квартире. Ребятишки притихли и молчали. Молчали и женщины. Все ждали, чем это кончится.

   Они не видели, да и при всем желании не смогли бы увидеть, даже если бы вышли на балкон, как одинокий БТР разведчиков, минуту назад промчавшийся мимо их окон, выехал на площадь перед городской больницей и там чуть не налетел на милицейский УАЗ, расстрелянный чеченцами еще утром и уже догоравший.

   Водитель БТР резко затормозил, да так, что движок у него заглох. Боевики, засевшие в больнице, даже опешили от такой наглости. Русская боевая машина в нескольких десятков метров от них. Сколько-то секунд они удивленно разглядывали армейскую технику. Этих секунд десанту хватило, чтобы покинуть броню и залечь. Затем из окон горбольницы стали стрелять из автоматов и даже из гранатомета. В ответ башня БТР тоже стала отвечать огнем. Стреляли и армейские разведчики.

   После того, как боевая машина промчалась к больнице, и там завязался бой, из последнего подъезда дома Анны Сергеевны выскочил какой-то парень.

   Через оптику снайпер разглядела сероглазое и курносое лицо, русые волосы под черной вязаной шапочкой,– типичное русское лицо– и, главное, одет молодой человек был в армейский бушлат. Здесь вопросов не возникло. Перекрестье прицела совмещено было с виском, тонкий указательный пальчик уверенно, без рывка потянул курок на себя. Парень упал как подкошенный.

   Два месяца назад он демобилизовался из армии, служил в Хабаровске, вернулся домой в Кизляр, мать так радовалась, что ему не довелось воевать в Чечне...

   Он просто хотел посмотреть своими глазами реальный бой, увидеть, как его армейские братаны разнесут чеченцев. Не добежал, не увидел...

   А начавшийся бой у городской больницы мог закончиться печально для российских солдат. Башенный пулемет скоро замолк, кончилась лента, да и наводчик был ранен и обожжен кумулятивным зарядом, прожегшим броню БТРа. Многие солдаты были ранены, а главное, куда-то исчез водитель машины. Сгинуть бы им всем на этой безвестной площади под стократно превосходящим огнем горцев, но нашелся среди русских солдат один, который, даже получив рану, пробрался на место водителя и после нескольких попыток смог стронуть машину с места. Пятясь задом на изжеванных и рваных колесах БТР, натужно гудя, собирая своих, выехал из-под огня.

   Покинув площадь, он раз вернулся и кособоко, приседая на рваной резине, неспешно покатил назад, на базу. В башне у него были две пробоины, пулемет и оптика разбиты, а из двенадцати человек экипажа девять было ранено.

   Анна Сергеевна и Надежда Лыткина не видели, как он проехал мимо их окон. Только слышали приближающийся, а затем удаляющийся рев мотора.

   Не увидела этого момента и снайпер, поскольку в этот момент покидала крышу дома. Ее спугнул появившийся в небе российский вертолет, он облетел по кругу место боя и проследил, куда отходит подбитый БТР. По больнице, набитой гражданскими, он стрелять не стал, а вот по крыше пустого дома мог и выстрелить, если бы их с Шамилем заметил. Да и сумерки надвигались, все равно пора было сворачиваться и возвращаться к своим.

   8.

   Стрельба на улице закончилась, прошумели моторы, и снова стало тихо. Слышно было, как равномерно тикают ходики на стене. В комнате быстро темнело. Пятый час пополудни, январь, вечер вступал в свои права.

   – Свет включать в комнате не будем,– шепотом сказала Анна Сергеевна,– не будем показывать, что мы дома. А то не понятно, что там происходит, чья там власть...

   От нахлынувшего в комнату страха прошла и вызванная кагором эйфория, и почему-то аппетит. Не хотелось ни есть, ни готовить еду. Все сидели и чего-то молча ждали. Чего только? Стемнело окончательно, и сама собой навалилась дрема. Детишки сопели носиками в ванной, женщины клевали носом сидя в прихожей.

   – Нет, так не возможно, надо что-то делать,– проговорила Надежда,– а то и время еле движется, и мысли дурацкие в голову лезут. Давай на кухню пойдем. Если не свет, то газ зажжем, а чтобы с улицы не видать было, надо окно завесить. У тебя какое покрывало есть?

   – Да найду, конечно,– согласилась с младшей подругой Анна Сергеевна.

   Так и сделали. С трудом, но завесили кухонное окно, а потом включили на плите газ. Поставили чайник, чтоб не зазря горел, и на душе действительно стало чуть спокойней.

   Надежда попробовала перенести детей на кровать в комнату, но те оба проснулись и лежать одни в чужой темной комнате отказались, тоже пришли на голубой огонек.

   Проводное радио уже не работало, видимо кто-то, где-то уже повредил натянутые по крышам провода, а обычного транзисторного радиоприемника у Анны Сергеевны не было никогда. Телевизор же стоял в комнате, на тумбочке, и включать его не решались, свет от его экрана точно был бы виден с улицы. Так что поступление новостей к ним прекратилось, и они не знали, что происходит в захваченном боевиками городе.

   Чайник вскипел. Заварили, попили чаю с принесенными от Надежды пряниками. Потом все-таки решили жарить бирюзякского сома. Надо же было чем-то себя занять.

   В подъезде послышалось какое-то движение. Газ потушили, и Надежда, как обладавшая лучшим слухом, двинулась послушать, что там происходит.

   Сначала было тихо, потом кто-то по-русски произнес:

   – Уходим, здесь живут.

   В ответ прозвучало с гортанным акцентом:

   – Э-э, шайтан, пошли в другой дом.

   И все стихло. Было непонятно, и только потом, по окончанию осады, стало ясно, что в дом приходили мародеры. Искали пустые, брошенные квартиры. Темнота и безвластие на улицах всегда сопровождаются грабежами.

   Слышалось какое-то движение и на улице. Иногда женщины выходили из кухни и через окно в комнате пытались разглядеть, что там происходит. Похоже, государственная власть пыталась потихоньку окружить бандитскую. За перекрестком между «стоквартирным» и пятиэтажкой, которую с утра обчищало местное ворье, встала военная бронемашина, и несколько солдатиков прятались за ней, временами выдавая свое местоположение плохо скрываемыми огоньками сигарет. Эпизодически к ним подходили и подъезжали какие-то гражданские.

   А когда сом в квартире Анны Сергеевны был, наконец, пожарен и даже съеден, в сторону больницы проехал военно-гражданский кортеж. Власти Дагестана начали подготовку к переговорам с Радуевым.

   То, что на темных улицах стало больше движения, и двигались уже не чеченцы, внушало некоторые надежды. Может, договорятся и бандиты уйдут? Разговоры женщин стали более отвлеченными от происходящего, и кое к чему в своем положении они уже стали относиться с юмором и смешками. Детей накормили, уложили на кровать, обложили подушками, а сами сели у окна. Да не напротив, а с разных его сторон, вроде как за стеной, а все равно одним глазком можно в окошко выглядывать, чтобы следить за тем, что происходит на улице.

   А происходило что-то непонятное. Вдруг откуда-то прикатили разномастные автобусы с сидящими в них людьми. Приехали, долго стояли, но люди эти из салонов не выходили, а может, их не выпускали. Нет, все-таки иногда выходили, но не более, чем по одному – по два человека из автобуса. Все выходившие были вооружены, но это были явно не военные и не дудаевцы. Чечены– то по большей части по-военному одевались, в камуфляж, а эти, выходившие из автобусов, одеты были именно в гражданское: кожаные куртки разных покроев, на головах папахи или кепки, но все с оружием. Они больше походили на местных джигитов, собравшихся на войну. А другие пассажиры автобусов сидели как привязанные, темными тенями маячили они в окнах и, если бы не редкое их шевеление, можно было подумать, что это манекены посажены на сиденья, а не живые люди. Затем приехали две машины: одна небольшая, типа тех, на которых милиционеры ездят, а вторая – большой черный джип. Из маленькой, из «уазика», через заднюю дверь выгрузили много двадцатилитровых канистр и разнесли по автобусам. Командовал всем этим какой-то немолодой кавказец, прикативший на этом черном джипе. Он пару раз выходил из машины размять ноги, и всякий раз его прикрывал клубок вооруженных охранников.