Текст книги "А за окном была война (СИ)"

Автор книги: Михаил Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

   А за окном была война

   1.

   Сначала было близкое «трах– тах– тах», потом отдаленное, но четко слышимое «тра-та-та-та-та», опять далекое «тра-тат-та-та-та», а затем, когда Анна Сергеевна уже окончательно проснулась от этих звуков, за окном могуче прозвучало «Ба– бах!» От такого грохота даже стекла задрожали.

   Опять на улице кто-то в кого-то стрелял. Пора, наверное, было бы привыкнуть к этому, ведь с тех пор, как в соседней Чечне начали наводить конституционный порядок с применением танков, артиллерии и авиации, в Кизляре, неожиданно ставшим прифронтовым городом, тоже стали постреливать. Когда ночью стволы расчехлят, а когда и днем достанут. Сказывались как изобилие оружия на близкой войне и горячий нрав местных жителей, так и заметное благодушие сил правопорядка в Дагестане в последние годы.

   Но в этот раз кто-то открыл не просто стрельбу, а натуральные боевые действия. Это были не отдельные выстрелы из пистолета, как обычно бывало при разборках крутых кавказских парней, и не те нервно-торопливые автоматные очереди, длинные и короткие, которые можно было бы списать на действия пытающегося успокоить бандитов ОМОНа. Нет, сегодняшняя стрельба сопровождалась грохочущими взрывами, от которых жалобно дребезжали окна, а потолок в комнате озарялся вспышками света. И даже на грозу с молниями этот грохот не спишешь, какая тут гроза в январе месяце? Натурально воюют. Но кто? С кем?

   Анна Сергеевна прислушалась. Выстрелы и взрывы то на некоторое время прекращались, то начинались снова. Причем, было ощущение, что доносятся они с разных сторон. Стреляли как со стороны центра, так и где-то на окраинах. В минуты тишины были слышны отдельные крики, но не на русском, и порой эта тишина заглушалась шумами автомобильных моторов.

   «Разъездились, бандиты»,– сердито подумала пенсионерка, размышляя над тем, стоит ли вставать с кровати, чтобы посмотреть в окно на происходящее на улице, или же лежа удовлетвориться услышанным. Любопытство победило. «Лучше глянуть,– решила Анна Сергеевна.– Будет о чем посудачить завтра на улице с соседками».

   Не включая света, стараясь не шуметь, кутаясь в платок, женщина, прошла на кухню. Конечно же, смотреть можно было и из окна в комнате, благо оно широкое, но заставленный вещами балкон перед ним сильно мешал обзору. А выходить на сам этот балкон пенсионерка не собиралась по двум причинам: во-первых, этаж у нее всего-навсего второй, и любой хулиган с улицы, недовольный ее появлением, запросто мог бросить в нее и ее окно камнем, не говоря уж про то, что сдуру пульнуть из оружия, как в ненужного свидетеля. А во-вторых, балконная дверь с осени была утеплена ватой и заклеена бумагой, от зимних сквозняков, и до весны открывать ее не планировалось. Напустишь холода, и опять нужно будет потратить полдня на то, чтобы заткнуть все щели вокруг двери. А иначе придется мерзнуть в плохо обогреваемой квартире.

   Добравшись до кухонного окна, Анна Сергеевна приоткрыла занавеску и глянула в щелку.

   То, что она увидела в уличной полутьме, ее потрясло. Она, конечно, готова была увидеть вооруженных людей на улице, но никак не ожидала, что их может оказаться так много. Трое стояли на тротуаре прямо под ее окном, а двое– на противоположной стороне улицы, возле девятиэтажки, которую все местные называли «стоквартирным» домом. Тех двоих Анна Сергеевна разглядеть не могла, только силуэты, а вот троица хорошо просматривалась в свете уличного фонаря. У всех у них были то ли автоматы, то ли ружья, а у одного за спиной висела еще и какая-то труба. Если бы женщина разбиралась в современном вооружении, она бы поняла, что это– гранатомет.

   Все эти вооруженные люди вели себя на редкость уверенно. Они, похоже, совсем не боялись того, что сейчас может нагрянуть милиция. Если раньше, постреляв на улицах Кизляра, бандиты сразу исчезали, не ожидая появления неторопливых местных стражей порядка, то эти ребята, видимо, не боялись никого. Один из них неспешно закурил, осветив на минуту бородатое лицо, а двое громко лопотали на своем тарабарском наречии, разглядывая окружающие дома. И тут до нее дошло, что вооруженные люди очень смахивали на чеченских боевиков, тех самых, которых все последнее время показывали в телевизионных новостях.

   «Не может быть! В городе же много войск, кто их пропустит?»– подумала пенсионерка.

   Но первую мысль быстренько догнала вторая, и она была пессимистична: "Ну да, вон Басаев летом аж до Буденновска добрался, в этакую даль, а от Кизляра до Чечни всего ничего, с десяток– другой верст, машина за пару часов до Грозного доезжает.

   И Анна Сергеевна, предчувствуя беду, зло ругнулась по адресу властей. Как местных дагестанских, весьма лояльно настроенных к мятежным чеченцам, так и далеких московских, которые довели страну до непонятной внутренней войны, готовой вот-вот коснуться ее своим черным крылом.

   Двое у «стоквартирного» подошли к припаркованным возле дома машинам, и у одной из них сработала сигнализация. На воющий звук отреагировали. На одном из балконов девятиэтажки появился мужчина и крикнул что-то парням внизу. Анна Сергеевна не расслышала, но что-то вроде «чего надо, отойди от машины». Парень снизу проорал с типичным кавказским акцентом:

   – Твоя машина? Э-э, дорогой, бросай ключи мне, она тебе больше не понадобится. Я ее у тебя конфискую в пользу армии свободной Ичкерии,– тон был насмешливый, боевик явно работал на публику.

   А вот закончил он зло, с явной угрозой в голосе:

   – Бросай ключи и спускайся вниз, баран.

   И, в подтверждение своих слов, он поднял автомат и стрельнул в черное небо. Все сомнения окончательно рассеялись: так нагло и самоуверенно могли себя вести только боевики из соседней республики.

   – Щас, щас я вынесу тебе ключи,– пообещал мужчина на балконе и скрылся в комнате. Говорил он по-русски, но явно с кавказским акцентом.

   Буквально через минуту– полторы он вновь появился на балконе уже почему-то в папахе и, прокричав что-то на родном, добавил по-русски: «Лови ключи, пес», после чего полоснул очередью вниз из автомата.

   Один из тех боевиков, что стояли у автомобилей, упал, другой тоже присел и метнулся за машины.

   – Засада!– крикнул он.

   Трое, что стояли под окнами Анны Сергеевны тоже завопили: «Засада, засада!» и рассредоточились, ища укрытия.

   Их примеру последовала и пенсионерка, она тоже отстранилась от окна и всем не очень послушным телом прижалась к бетонной стене. Сердце подпрыгнуло и бешено застучало.

   – Кому еще ключи?– крикнул мужчина с балкона и дал очередь по своему автомобилю. Видимо, одна из пуль попала в колесо, потому что машина заметно осела, другие попали в кабину– раздался звон битого стекла.

   Кто-то из боевиков, прячась за бетонным столбом, поднял автомат и выстрелил вверх. Мужчину тут же смыло с балкона. Со злости бандиты обстреляли и этот балкон, и соседние окна. Дождь битого стекла посыпался на землю. Никто им на эти выстрелы не ответил. По ходу дела расстреляли и уличные фонари– происходящее на улице погрузилось во тьму.

   Испуганная женщина, утомившись стоять по струнке вдоль стены, медленно сползла вниз и села на пол. Поэтому она не видела, как из этой темноты к боевикам подошли еще два силуэта таких же вооруженных мужчин, затем еще двое. Один из вновь прибывших, видимо главный, дал команду, и, подобрав раненного, боевики удалились.

   Спать после такого не хотелось. Да и какой тут мог быть сон, когда на город напали чечены! Выждав несколько минут тишины, Анна Сергеевна не поднимаясь, на четвереньках поползла назад в комнату собирать вещи. Болели колени, да и руки подгибались, но встать на ноги она решилась только заползя в комнату. Свет не включала. Она еще не знала, что именно ей надо делать, но первым делом решила одеться и взять документы. Судорожно ища в потемках одежду и копаясь в тумбочке в поисках документов, она думала, как ей быть. Первой была мысль попытаться уйти подальше от этих вооруженных людей, но тут же пришли сомнения: а куда, собственно, уйдешь в семьдесят лет на больных-то ногах? На улице зима, хоть и Кавказ, но холодно и скользко. Машины у нее нет, близких людей и родственников поблизости тоже нет. Где есть чечены и где их нет, она не знает. Обратиться за помощью ей не к кому. Дети ее, слава богу, живут далеко: сын на Ставрополье, а две дочки тут же в Дагестане, но на море, в Крайновке, туда чечены не добрались, надо полагать, так что дочки в безопасности. Идти туда пешком семьдесят километров– смешно. Тут иной раз в магазин сбегать сил нет, соседей просить приходится, а уж идти искать убежища неизвестно где и непонятно у кого ей и подавно не под силу. Нет уж, вещи– то она на всякий случай соберет, но выходить на улицу не будет. Будь, что будет. Может наши солдаты отгонят супостатов, и все обойдется.

   Но пока не обошлось. На улице по новой затрещали автоматные очереди и что-то взорвалось, да так близко и громко, что оконные стекла снова жалобно задребезжали. Анна Сергеевна глянула в их сторону, но к окну уже не подошла. Было страшно. Она забралась на кровать и отгородилась со стороны окна подушками. Надеясь, что пух и перо хоть как-то ее защитят. Выстрелы быстро прекратились, но страх остался. И уже любой звук, доносившийся с улицы, пугал. А звуки были довольно– таки разные. Один раз показалось, что мимо прошла толпа людей, слышались шаги множества людей. Но с чего бы людям толпами ходить по улице под ее окном, если по ней гуляют боевики? Изредка раздавались выстрелы. Узнавать, кто и куда за окном идет, кто и в кого стреляет, не хотелось совсем.

   Кое-как в темноте одевшись – включать свет она так и не решилась,– собрав на ощупь узелок с паспортом и документами на квартиру, пенсионерка сидела на кровати уже не менее получаса. Все бы ничего, но о себе напомнили естественные надобности. Настойчиво напомнили, и Анна Сергеевна решила посетить свой санузел. Совмещенный, как это обычно бывает в однокомнатных хрущёвках. Она сползла с кровати и опасливо, держась за стены, пошла в туалет. По дороге вглядывалась в темноту прихожей, боясь увидеть там бородатого вооруженного чечена. Слава богу, входная дверь ее квартиры была закрыта, а в ее малюсенькой прихожей никто не таился. Нащупав дверь, потянула за ручку и тут до нее дошло, что окно из ванной на кухню у нее давно заделано, еще прежними хозяевами, так что там можно даже свет включить, и никто ее с улицы не увидит. А со светом все не так страшно.

   Прихватив с вешалки старенькое пальтишко, но не надев его, а взяв под мышку, Анна Сергеевна вместе с узелком перебралась в санузел, где и закрылась на щеколду. Здесь при свете и за бетонными стенами она почувствовала себя гораздо защищеннее, чем в комнате на кровати, пусть даже с пуховыми подушками, но с непрочным стеклом на окнах.

   Сидя на краю ванны, она впервые оценила свою плохонькую однокомнатную «хрущевку» с позиции «мой дом– моя крепость». Пусть квартирка не престижная, холодная, с комарами в подвале, но стены-то у нее бетонные! И если сейчас будут стрелять в окна, то уж в нее не попадут точно.

   Прошло несколько минут, страх приутих, тем более, что через закрытую дверь ванной звуки с улицы долетали плохо.

   Женщина отодвинула щеколду и приоткрыла дверку. Луч света проскользнул в прихожую и уперся во входную дверь. Сначала женщине показалось, что на улице все стихло. Но вдруг эта тишина взорвалась грохотом. Страшным грохотом. Страшным вдвойне, потому что кто-то громко и зло барабанил в дверь. В ее дверь! Страх окатил бедную пенсионерку с головы до ног. Так стучать в ее дверь могли только ОНИ! Дрожащими руками Анна Сергеевна потихоньку потянула дверь на себя, боясь, что дверь скрипнет и выдаст ее, и снова замкнулась на щеколду. Сердце стучало как сумасшедшее.

   «Как бы приступа не было»,– подумала женщина.

   Стуки и звонки в ее дверь быстро прекратились, но было слышно, что стучат и звонят уже к соседям. Потом послышались приглушенные и невнятные голоса. Говорили несколько человек, в том числе и женщина, говорили на нерусском. Вдруг все стихло.

   Просидев еще с полчаса в тревожной тишине, Анна Сергеевна снова приоткрыла дверь. Припрятав документы среди кусков хозяйственного мыла и коробок со стиральным порошком, она осторожно выглянула в коридор, прислушалась. Тишина. Стараясь ступать неслышно, подошла к входной двери и стала слушать там. Но ничего, не считая легкого посвиста сквозняка в щели между дверью и косяком, не услышала. Тогда она вернулась на кухню и выглянула в окно, чуть отодвинув занавеску. И на улице нигде и никого.

   Может ей померещилось? Показалось? Мерно тикавший будильник показывал половину седьмого утра. В принципе, кто-то уже должен был ходить по улице, но она оставалась пустынной. Радио! Анна Сергеевна подошла к ретрансляционному приемнику и повернула громкость. Не слишком сильно, чтобы в подъезде не было слышно передачу. Но из динамика лилась только эстрадная музыка, мирная и совсем не пояснявшая, что же все-таки происходит в их маленьком городе. Присев рядом на табуретку, опершись рукой на кухонный стол, пенсионерка пригорюнилась.

   Мысли ее бродили далеко. О притаившейся за дверью и окнами близкой опасности думать не хотелось. И женщина с некоторой радостью принялась утешаться тем, что все ее дети, слава Богу, выросли, обзавелись семьями и живут далеко от ставшего таким опасным Кизляра. Уж там-то, надо думать, чечены их не достанут. Успокоившись за детей, она мысленно ругнула своего второго и последнего мужа Валентина Николаевича. Ну что же он, старый хрыч, не слишком сильно сопротивлялся десять лет назад и не отказался обменивать свою однокомнатную квартирку в благополучной Астрахани на эту халупу в богом забытом Кизляре. Понятно, что десять лет назад был еще жив единый Советский Союз, и никому в голову не могло придти, что по улицам его городов будут шастать вооруженные автоматами бандиты. Тем не менее, заслуженный ветеран Великой Отечественной, мирно скончавшийся пять лет тому назад от старых ран и болячек, а также от злоупотребления молодым кизлярским вином, конечно же был виноват в том, что не предусмотрел такой возможности и так легко поддался на уговоры Анны Сергеевны переехать поближе к ее младшенькому сыну Ивану.

   У Ивана тогда родилась двойня, с садиками в Кизляре были проблемы, и пригляд бабушки за внуками был в какой-то мере необходим. А самое глупое во всей этой истории, что буквально через пару лет после того, как Анна Сергеевна наконец-то переехала, обменяв астраханскую квартиру мужа на это незавидное жилье, сыночек Ванечка, поддавшись на уговоры своей супруги, сам умотал вместе с двойняшками в Крым. И как он там теперь живет, неизвестно. Не пишет младшенький-то. Сперва ему еще можно было позавидовать– край-то благодатный, а теперь оказалось, это– заграница, да и, говорят, что живут-то на Украйне не шибко богато. Приходится ему в Подмосковье на заработки ездить. Слава Богу, хоть старшие в России: дочери – тут же, в Дагестане, а еще один сын на Ставрополье. Хоть иногда заедут, проведают. Как же, однако, все непонятно стало.

   За окном постепенно светало, и тут пенсионерка поняла, что жизнь не остановилась. Об этом напомнил желудок – захотелось есть. Стараясь не шуметь, женщина подошла к плите и зажгла газ. Синий огонек конфорки вспыхнул и, в какой-то мере, успокоил ее. Если из крана бежит вода, если есть газ и имеется электричество, значит есть и надежда, что все это безобразие не надолго.

   Но не успел чайник на плите зашуметь, как в дверь к Анне Сергеевне постучали.

   Пенсионерка тут же выключила газ и прислушалась. Постучали еще раз, но этот стук был совсем не такой, как два часа назад, громкий и властный. Этот был тихий и робкий. Как будто кто шепотом спрашивал этим стуком: «можно войти?»

   Медленно, стараясь не скрипеть половицами и не сильно шоркать тапочками, женщина подошла к входной двери. И, когда до нее осталось не более двух шагов, она услышала знакомый голос.

   – Сергевна?! Нюся, ты меня слышишь?... Нюсь, открой. У тебя все в порядке?

   И снова негромкий стук в дверь.

   Пенсионерка по голосу узнала свою свойственницу Надежду Лыткину. Лыткина была двоюродной сестрой сватьи Анны Сергеевны по старшему сыну. Может где-то это и считается седьмой водой на киселе, но здесь, на юге, с таким родством считались обязательно. Надежда– женщина возраста зрелого, тоже пенсионерка, но пенсионерка совсем молодая, года не прошло, как она ее оформила. Жила она в этом же доме, только в соседнем подъезде, в квартире на первом этаже.

   – Ты одна?– спросила хозяйка квартиры.

   -Да, да, открывай, Нюся. У тебя все в порядке? Тебя не забрали?– спрашивала гостья испуганным шепотом.

   Как будто бы ей кто-то ответил, если бы хозяйку увели.

   Анна Сергеевна подумала, а вдруг рядом кто-то затаился и заставляет ее так говорить, но, помешкав, сняла с двери цепочку и открыла хлипкий замок, запиравший квартиру скорее от честных людей, чем от той опасности, что стучалась к ней в дверь совсем недавно. Ударь те парни по дверям ногой, да посильнее, вряд ли бы он спас хозяйку от вторжения.

   Надежда оказалась «без головы», т.е. без зимней шапки или платка и в домашних тапочках, только накинутая поверх халата и даже незастегнутая зимняя куртка свидетельствовала о том, что на улице январь месяц.

   – Слава Богу, на месте,– запричитала она,– а я уж волноваться начала. С кухонного-то окна видно, что в ваш и в первый подъезд они заходили. А со спальни я видела, как эти бородатые с автоматами да ружьями людей куда-то повели. Да много так– и баб, и детишек. И не только русских, и дагов полно. До нашего-то подъезда они дойти не успели. Прибежал какой-то парнишка, молоденький совсем, что-то им сказал, и они ушли.

   Надежда тоже выглядела испуганной и в рассказе своем перескакивала с одного на другое.

   – А у меня от их грохота даже стекло в спальне разбилось. Наружное совсем вылетело, кусок выпал, а внутреннее только треснуло, на соплях держится. Холодно. Дует в окно-то. Машка с Николкой реветь было взялись, да я их еле успокоила. Вот я и подумала, можно их к тебе привести? У тебя все повыше, не так страшно. А то при битом окне, как на улице сидим. Можно?

   И Надежда с надеждой посмотрела на свойственницу.

   – Конечно можно, веди, конечно,– сказала Анна Сергеевна. И, вздохнув, добавила– Вместе бояться оно завсегда легче...

   – Ой, я тогда побежала,– обрадовалась Лыткина, открывая дверь.

   Анна Сергеевна на непослушных ногах опять пошла на кухню, включила газ и полезла в кухонный шкафчик. Где-то там у нее были припасены конфеты.

   2.

   Минут через десять Надежда вернулась с внуками– мальчиком лет четырех в шапке набекрень и с сопливым носом и девочкой чуток постарше.

   – Заходите скорей,– встретила их шепотом хозяйка.

   – Не забудьте поздороваться,– напомнила им Лыткина.

   – Ну, проходите, гости дорогие,– сказала им Анна Сергеевна и добавила после небольшой паузы,– будьте как дома, да не забывайте, что в гостях.

   И тут же она вручила детям по припасенной карамельке. Девочка взяла и почти беззвучно, одними губами сказала: «Спасибо», положив конфетку в карман. Мальчик ничего не сказал и тут же сосредоточенно принялся разворачивать фантик. От этого занятия его попыталась отвлечь бабушка. Надежда дернула внука за плечо и спросила:

   – Что надо сказать, Коля?

   Мальчик непонимающе поглядел на бабушку. А та продолжила:

   – Где твое «спасибо» Бондарчук? Скажи «Спасибо, баба Аня»,– и она еще раз дернула мальчика за рукав.

   Мальчик согласно кивнул головой, он совсем не возражал против того, что баба Аня заслуживала такой малости, как слово «спасибо», но конфета была намного интересней, поэтому он снова уткнулся взглядом в нее и слова благодарности буркнул себе под нос, даже не глядя на Анну Сергеевну.

   – Э-э, бирюзяцкое воспитание,– проворчала Лыткина и дала легкий подзатыльник внуку,– бондарчукское семя. Говорила я дочери: не выходи за этого раздолбая, мало того, что сам дурак и пьяница, ни денег заработать, ни хозяйство завести, так он еще и детей нормально воспитать не может.

   Мальчик к такому обхождению был видимо привычен и, задумчиво почесав ушибленный затылок одной рукой, другой засунул наконец-то развернутую конфету в рот. Потом протянул бабушке ладошку и сказал:

   – Баба, на.

   В ладошке был фантик. От долгого хранения конфета подтаяла, и липкий фантик приклеился к пальчикам, попытка ребенка оторвать его другой рукой привела к тому, что и пальцы второй руки стали липкими.

   – Горе ты луковое,– произнесла Анна Сергеевна, – пошли руки мыть.

   И она чуть подтолкнула мальчика к ванной комнате.

   – Баба, а можно свет включить? А то темно...– подала голос девочка.

   – Неча делать,– решительно скомандовала хозяйка, вытирая после мытья руки маленького гостя полотенцем.– Хочешь, чтобы чечены нам в окно стрельнули или гранату бросили? А еще вдруг придут? Увидят свет и придут. «А-а, свет горит, значит хозяева дома»– подумают. Хочешь?

   Девочка испуганно помотала русой головой.

   – Вот есть свет в ванной, его с улицы не видно. Сидите здесь с Коленькой, а мы с бабой Надей и в темноте на кухне посидим, там у меня чайник греется. Все равно все мы сюда не влезем,– воздохнула она.

   Потом продолжила:

   – Бери скамеечку маленькую и садитесь на нее, а мы с бабой чай вскипятим и чаем вас попоим.

   – Да, Машенька, посидите здесь. Здесь за вас спокойней будет,– сказала Лыткина.

   – Только вы дверь совсем не закрывайте, а то нам страшно,– попросила девочка.

   На улице еще было темно, занавески были задернуты и только неяркий синий огонек газовой плиты позволял что-то видеть и как-то ориентироваться в пространстве. Чайник мерно шумел, обещая скоро вскипятить налитую воду.

   Женщины сели на табуретки возле кухонного стола. Помолчали. Потом Надежда не выдержала:

   – Это что ж все же происходит?

   – А кто ж его знает,– ответила хозяйка.– Одно я поняла, Чечня к нам пришла.

   И в подтверждение этих слов за окном послышался шум. Шум этот нарастал и разложился в итоге на топот ног. Шагали явно несколько десятков человек и шагали не в ногу.

   – Что же это? – запричитала Надежда,– надо бы глянуть.

   – Ты занавеской-то не шевели, вдруг заметят, надо бы поверх ее глянуть,– сказала хозяйка,– не дай бог, увидят и пальнут.

   Но рост не позволял Лыткиной смотреть поверх занавески.

   – О, на табуретку встану.

   И она в два приема, сначала встав коленками, а потом, уже подымаясь с колен, опираясь рукой на стену, взгромоздилась на табурет.

   По улице нестройной колонной шли люди. Впереди, по бокам и сзади этой колонны шли вооруженные, но на солдат непохожие. То ли эти с оружием пленных вели, то ли охраняли кого-то, не понятно было.

   – Люди какие-то,– прокомментировала увиденное Лыткина для Анны Сергеевны.– Куда-то идут, и вооруженные с ними. Что делается, что делается!

   – Русские?– с какой-то надеждой спросила Анна Сергеевна.

   – Да, не-е, вроде тавлины в основном. Да не рассвело еще, толком не видно. Мимо нас в сторону центра идут. Женщины, дети, мужики...

   Шум шагов затих, Лыткина спустилась с табуретки, потом села на нее.

   – Что-то мои затихли,– шепотом сказала она,– чего-нибудь творят. Надо глянуть.

   И она пошла в ванную.

   Вскоре оттуда послышались ее причитания.

   Анна Сергеевна выключила вскипевший, наконец, чайник и пошла следом.

   Ребятишки были пойманы на горячем. Мальчик вроде и продолжал сидеть на лавочке, но в руках он держал старую зубную щетку и банку давно засохшего обувного крема. А девочка стояла в ванной возле открытого настенного шкафчика и виновато склонила голову. Именно она дала щетку и банку своему брату, он бы так высоко их не достал.

   Надежда отчитывала внуков, хозяйка тоже подключилась:

   – Ну вот что, друзья, будете тут фулюганить у меня, быстро под зад коленом получите и окажитесь на улице. А уж там чечены с ружьями вас подберут и марш– марш в Чечню. Пешком, без бабушки. Хотите?– спросила Анна Сергеевна строго.– А мы с ней тут чай пить будем.

   – Смотрите у меня.– Пригрозила она пальцем.– Не шуметь, не кричать, не бегать. Все делать тихо, а то и мне окна повыбивают. Понятно?

   Детишки дружно закивали светлыми головками.

   – Мойте руки и пошли чай пить. Тихо пошли...

   Девочку извлекли из ванны и включили воду. Струя с шумом ударила об дно. Звук показался очень громким и Надежда, перепугавшись, перекрыла воду. Потом сообразила, намочила край полотенца тоненькой струйкой и этим мокрым концом протерла лица и руки детей.

   3.

   Свет на кухне не зажигали, пользовались голубым огоньком газовой плиты. Попили чаю, съев при этом весь хлеб, имевшийся в доме, и все конфеты. Сегодня Анна Сергеевна планировала сходить на рынок за продуктами, а сейчас разве куда пойдешь.

   Из кухни перешли в комнату, там было темно, но зато была большая двуспальная кровать, на которую загнали ребятишек. Сами женщины сели рядышком. Дети сначала повозились, повошкались, пытаясь жаловаться друг на друга, кто из них кому больше мешает, но на них прикрикнули, и, благодаря тишине, темноте, мерному тиканью больших настенных часов над кроватью и общей сытости, они вскоре заснули и засопели.

   Тут Анна Сергеевна вдруг подумала, что появление этих малышей, вынужденная забота о них заметно пригасили ее личный страх. Необходимость возиться с детворой отвлекала от лишних мыслей, от опаски, наполняла ее действия каким-то смыслом. Бог с ним, что весь хлеб подъели. Ну сейчас нельзя выйти, может к вечеру прекратится стрельба и чеченцы уйдут. Вечером хлеба купит. Чай, в войну с немцем и не так голодовать пришлось, тогда и хлеба ни каждый день купить можно было, и, ничего, выжили.

   Вспомнилось, как в 1943-м она семнадцатилетней девчонкой первый раз на равных с мужиками вышла в море за рыбой. Считалась уже взрослой. Тетка Марина, у которой они вдвоем с младшей сестрой жили после смерти матери, сказала, что пора, мол, самой зарабатывать на жизнь, вот она и пошла. А куда еще пойдешь в рыболовецком колхозе кроме моря? Байда старенькая, мачта под напором ветра скрипит, кажется сломается, вода в море холодная– октябрь месяц. Пока сети из воды вытянешь, рукава до плеч промокнут, пальцы мерзнут, краснеют, потом ими не пошевелишь. А не дай бог на руках рана– вода-то соленая! Но зато на берегу ей, как и другим, выдавали ее долю из улова. С каким гордым видом она несла мешок с этой рыбой домой...

   За окном, похоже, светало. Стреляли уже реже и где-то в отдалении. Уже не так тревожно было от этого, как раньше. Надежда завела разговор о том, что же им делать дальше.

   Она предложила уходить в Аверьяновку– поселок километрах в десяти– двенадцати от Кизляра. Там у нее сестра двоюродная живет, она их примет. Два-три дня запросто можно пожить, а нужда будет, то и дольше.

   Анна Сергеевна подумала над этим предложением, но все же возразила:

   – В Аверьяновку это, конечно хорошо, но, кто знает, может и туда уже чечены пришли. Явишься ты к своей сестре, а там также стреляют и народ гонют? Это раз, а во-вторых, как ты малышей вести туда собираешься? Это ты молодая, здоровая баба, тебе десять верст прошагать, как тому псу– не крюк.

   – Да какая же молодая,– возмутилась было Надежда.– Чай, тоже пенсионерка, как и ты.

   – Ну да, пенсионерка-пионерка,– усмехнулась хозяйка.– Ты на пенсии первый год, а я, почитай, двадцатый, и лет мне уже семьдесят, а тебе чуть за пятьдесят перевалило. Так что слушай меня сюда. Я вчерашний день в магазин не сходила, потому как ноги болели, и лекарства у меня на исходе, завтра должны были пенсию принести, хотела в аптеку иттить, так что мне, подруга, до Аверьяновки не дойти. Я уж думала тоже куда-нибудь бежать, а потом решила, чего я побегу? От смерти не убежишь. Она, клятая, везде найдет. Если суждено нынче помереть, так помру лучше дома, а не на дороге в Аверьяновку. Так меня быстрей потом и дети отыщут.

   А уж ты сама решай, иттить тебе или нет. Но я не советую. Ну выйдешь ты с ними из дома,– она рукой махнула в сторону спящих ребятишек,– На улице холодно, их надо одеть. Одежду запасную для них взять, а то Колянька на морозе, как пить дать, обоссытся– переодеть надо? Надо! Значит, узел понесешь. Пожрать в дороге того-сего надо, путь не близок, а энти скулить зачнут. Потом, пойдешь по свету, на улице уже светло почти...

   Обе одновременно посмотрели в окно, где действительно стало заметно светлее.

   – Вдруг чечены увидят и остановят? Ну даже если не встретишь ты никого, ни чечен, ни мачен никаких пусть, да. Так Колька твой через пять минут завоет: «бабушка, устал» и начнет на ручки проситься. Что ты его десять верст на руках понесешь? Понесешь?

   – И понесу,– ответила Надежда, но в ответе уже чувствовались сомнения.– Мы не по улице пойдем, а дворами...

   – Ага, дворами. Дворы то раз, два и кончились, а на выходе из Кизляра там опять частный сектор, какими там дворами. По улице пойдешь, как миленькая...

   Женщины помолчали.

   – А здесь все равно страшно,– сказала Надежда.– Во, похоже опять кого-то ведут,-добавила она, услышав шум на улице.

   – Ведут– не ведут, а если и ведут, так не тебя, – ответила Анна Сергеевна, прислушиваясь к шумам за окном.– Если и уходить в Аверьяновку, так по темноте. Стемнеет нонче рано, вот пообедаем, а там и видно будет, стоит ли тебе идти. Ребятёнки вон как хорошо спят, ты их будить будешь?

   Надежда посмотрела на внуков и молча отрицательно покачала головой.

   Девочка, свернувшись клубочком, лежала на боку, а мальчик на спине, наоборот раскинув ножки и ручки.

   – Ангелочки мои, вздохнула она.

   – Вот и думай, богоматерь, чем ангелочков кормить будем, как они проснутся. Ангелочки, то они ангелочки, а жрать захотят, как простые смертные– усмехнулась хозяйка.– А то у меня только полпачки макарон да полпачки соли, а хлеб еще с утра доели, ни крошки нет. Так что думай, кума, а я тоже пойду подумаю, а то мне приспичило.

   И она, переваливаясь с одной больной ноги на другую, пошла в санузел.

   4.

   За окном светало. За окном была тишина. Тишина непривычная даже для такого маленького города, как Кизляр. Не слышно было ни проезжающих мимо машин, ни разговоров проходивших людей, ни смеха детей, ничего. Самым громким звуком, какой слышали женщины за последние полчаса, было мерное тиканье настенных часов. Дети спали.

   – Надо на разведку сходить, посмотреть что деется,– сообщила свое решение Надежда.

   – Куда это ты собралась, подруга?– изумилась Анна Сергеевна.– В какую разведку?