Текст книги "И звуки, и краски (СИ)"
Автор книги: Михаил Шабалин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Слушай, посмотри на меня, вот так. И ответь: а нельзя ли так, чтобы без скота и скотобойни?
Денко Дан снисходительно и доброжелательно покивал головой: «Дорогой ты мой… У тебя, оказывается, комплекс. Можно назвать его комплексом вины у князя при восхождении из грязи в князи… Ты извини, что я тебе столь очевидные вещи втолковываю… Но люди от рождения неравны. Одни умны, другие глупы… Это не вызывает сомнения?.. Одни могут командовать, считать, управлять. Могут как ты вот… уничтожать на расстоянии танки…»
Беско горько усмехнулся.
– …а другие не могут. Я вот, не могу утопить вон тот катер, например. Ты, вероятно, смог бы. Но ты не запомнишь и десятка имен людей, если тебя стали бы с ними знакомить. А я могу… до полутысячи… Это пришло не сразу. Очень много сил отдавал тренировке. И не просто люди, еще и связи между ними! Отношения, характер, ценности и цели, вся сложнейшая комбинаторика… Эти люди продолжают во мне жить! Они вступают в различные взаимоотношения. Приходит время, и они делают то, что мне нужно. Я же рожден управлять!
– И что?
– Почему ты хочешь приравнять меня к ним?
– Да, я не собираюсь никого ни к кому приравнивать. Это не я, это вы все время кричите о равенстве. Я хочу лишь узнать, почему, если управлять, то управлять скотом?
– Беско… о чем ты говоришь? Тебя смущают различие в формах жизни, которые ты ощутил на себе. Ты не заслужил этого взлета. Я имею в виду именно службу, Лен. Тебе все это далось сразу, одним махом. И я думаю, в этом вся причина. Возьми себя в руки, Лен. Жизнь – жестокая штука. И не твоя вина, что ты тут, а не на карьере, скажем. Все это от усталости. Тебе просто надо отдохнуть.
– Дан, дайте мне возможность вернуться в деревню. У меня там девушка.
Беско заметил, как вытянулось лицо Дана. Похоже, он удивил своего собеседника более всего именно тем, что в деревне, где он жил, осталась девушка.
Беско еще раз внимательно вгляделся в лицо Функционера, но там уже нельзя было разглядеть ничего.
* * *
– Какой бред! – пробормотал Хан, читая инструкцию, написанную психологом. – Значит, если я стану говорить Ге эти слова, если она просмотрит две указанных телепередачи, то она попросится с ним на аэродром? А потом сама сядет в самолет? Бред собачий! А если… А если и мне кто-то говорит несуразные слова, так же закрывает рукой ухо или расстегивает верхнюю пуговицу? А потом я тоже куда-нибудь еду и что-то делаю? Надо заняться психологами… Какие, к чертовой матери, танки? Какие бомбы?.. Застрелю первого, кто при мне пуговицу расстегнет!
Послышались позывные правительственной связи. На стене появилось изображение Хранителя Веры. Вид Пойко Пона неизменно вызывал у Хана мысль о тщете человеческого существования. На этот раз вид у Хранителя Веры был синюшный. Дыхание давалось ему с трудом. Булькая и хрипя, он начал было говорить, но вынужден был прерваться. Выпучив глаза, он присосался к аэратору, показывая рукой: «Подожди!» Хан терпеливо ждал, заложив руки за спину и покачиваясь на носках.
«Кем заменять? – думал он, глядя на Пона. – Видит Бог, некем».
Сделавший за двадцать лет карьеру от учителя истории в школе до Хранителя Веры Пойко Пон и в самом деле был незаменим: уникальная память в сочетании с природной изворотливостью и способность обоснования любой точки зрения. Эти же качества позволяли ему без проблем поддерживать определенный уровень дворцовых интриг. Если учесть к тому же, что обставляя себя людьми нужными, Пон никогда не забывал и про людей умных, то ему и в самом деле цены не было. Но, но… Не дал бог здоровья… Как в том анекдоте: «Что старичку Былко прыгать мешает?»…
– Хан! – нашел наконец в себе силы Пойко Пон. – Инцидент на границе когда дашь? Все шмутье идет с наклейками…
И еще, что ты хочешь с троицей вчерашней делать?
– Ты о чем?
– Издательство… подполь…
Пойко опять задохнулся и приник к трубке аэратора, махая рукой.
– Не читал, – ответил Хан. – Третий день к монитору не подхожу.
– Отдай. Двоих. Редактор и фотограф там у них… Отдай.
– Ох, Пон… Собрал ты у себя гнездо осиное… Диссидент на диссиденте сидит и врагом Режима погоняет… Ты бы хоть через одного моих брал.
Пойко Пон забулькал довольный шуткой. Смех у него получался.
– Твои… дураки… А диссиденты… они ведь от чего диссиденты? Штанов нет – вот и диссидент. Я их из тюрьмы в бардак, из бардака на море… Они у меня потом оды пишут… Дашь?
Пойко Пон уже побагровел, доведя тон лица до фиолетового.
– Бери! – махнул Хан рукой.
Экран потух.
Усевшись за монитор, Хан вызвал информационные сводки. Во внешнеполитических было затишье. Было бы лучше, если бы горячая точка существовала. Тогда не пришлось бы ее создавать. «Образ Врага надо пестовать!» – такова заповедь успешного политика. Вспомнил он наставление Великого Старца Лейко.
За внешнеполитическими новостями шел обзор экономического состояния страны. Хан скользил по сводкам, свидетельствовавшим о неизбежном крахе. Боль в правом подреберье, обычно стонущая, стала нестерпимой. Он согнулся, морщась от боли физической, умноженной на духовные страдания. Понимание неизбежности краха пришло к нему раньше, чем он стал Хранителем. Но формула «Мы ушли, пусть крыша падает» придумана не им. Всегда казалось, даже тогда, когда он встал во главе страны, что неизбежный крах, свидетельства которого появлялись то там, то тут, а их уничтожали, с ними боролись, никогда не побеждая их полностью, всегда казалось, что этот крах случится потом… после него, после всего. Не сейчас и не с ним.
Сводные инвестиционные реестры: «Куда, черт возьми, приходится распылять ресурсы»… Дальнейшее падение производительности труда. «По отраслям смотреть не буду». Компьютер долго выискивал в списках перечень исчезнувших из производства товаров. Набралось тридцать шесть наименований за истекшие отчетные восемь периодов. Страна нищала, жизнь сводилась к существованию. Скрючившись, Хан смотрел на экран. Даже мысль об отступлении была страшна. Всю систему… Всю огромную систему ценностей, отношений, организаций, учреждений, целый пласт истории необходимо было перевернуть. А это люди, люди и еще раз люди. Огромная пирамида, на самом верху которой судьба поставила его – Хаско Хана. «Сволочи», – подумал он об основателях Режима. Ради чего нужно было заваривать всю эту кровавую кашу? Машина террора набрала обороты и ее теперь не остановить, не затормозить, иначе немедленно будут сметены, в первую очередь, верхние слои общественной пирамиды.
«Равенство… О Великий Кратос!» – он вновь скорчился от боли. Наскоро погнал информацию по своему ведомству. «„Хранитель Покоя не знает покоя“, – пробормотал, загоняя в память цифры уголовных преступлений – очевидное падение – сообщить Пойко. Пусть раздует. Политические – в рост. Не просто в рост, а в катастрофический рост. Заявил о себе Гойко Гон. Организовал подполье. Ну, давай, давай… Потягаемся».
Хан выключил монитор, встал из-за стола, собираясь с мыслями, походил по кабинету, прежде чем приступить к накачке. Первым на экране возник старый его знакомый – крамольник и служака одновременно – командующий пограничными войсками аллес-дектор Лыско Бон.
– Ну что, аллес? «Свистят турбины, смяты все границы?» Или как?
– Хан, ты опять не там ударение ставишь: не «смяты», а «святы».
Лыско Бон сидел за компьютерным пультом. На столике перед ним стояла чашка с отваром.
– Ишь ты, наместник при святом деле… Что пьешь? Бодришься? – кивнул он на чашку.
– Бодрились мы с тобой, когда по девкам шли. Если вспомнишь. Теперь бодрит сама жизнь. А пью живи-корень. Не балуешься?
– Живи-корень, говоришь? – Хан поморгал веками без ресниц. – Это хорошо. Жить, стало быть, хоца… Это хорошо, – медленно повторил он. – Сегодня прибудут мои орлы – надо организовать им пограничный инцидент. Сегодня лучше всего продляют жизнь пограничные инциденты. Особенно хорошо действуют те, в которых человеческая кровь. Боевой офицер пограничных войск рассказывает с места событий о мерзостях удоков. Ох уж эти мерзкие враги Режима! Как только держатся наши славные пограничные войска?
– Сам диву даюсь, – озабоченно покачал головой Бон.
– Ну давай, – усмехнулся Хранитель, – продляй жизнь…
– Смерть врагам Режима! – сжал кулаки в приветствии Лыско Бон.
Вторым на экране был рябой гросс-дектор из таможенного отдела. В разговоре с Хаском Ханом то ли от страха, то ли от того, что совесть была нечиста, юлил и путался.
Закончив разговор, Хан переправил видеозапись без малейших комментариев главе исполнительного отдела службы Покоя. Там знали, как и что. Третьим вызванным был Хранитель Могущества Режима – толстый Венко.
Вечно потный, всегда неопрятный, но неизменно в прекрасном расположении духа, Венко Лун предстал на экране. Заплывшие глазки излучали жизнелюбие и доброжелательность.
Для тех, кто не знал, какая страшная воля и работоспорбность стоят за этой расплывшейся внешностью, могло показаться, что Венко Лун – полный тюфяк. Но Хаско Хан знал, что может этот человек. Когда грянула война, Венко Лун был еще молодым парнем. Но, как известно, ситуация спрашивает не документы, а дело. За пару лет технолог самолетостроительного завода стал главой оборонной промышленности. Хранитель во время войны столкнулся с ним, когда перегонял партию самолетов в войсковую часть. Тогда они почувствовали расположение друг к другу. Позже, в трудный момент, Лун помог ему. После чего пришло время, когда помощь потребовалась Венко Луну. Так, подставляя друг другу плечо, и выбрались они на самый верх пирамиды. Теперь в этой расплывшейся туше никто бы не смог узнать стремительного Венко военных времен. Да и Хаско уже не чернобровый красавец, очаровывавший провинциальных девиц в местах расквартирования аэродромов. Был у них с Венко один прием; когда в компании требовалось кого-то «оболтать», словно бы только вспомнив Лун вытаскивал из кармана статью, где писалось о подвигах молодого летчика Хаско Хана: «Да, Хаско… помнишь, я говорил тебе о статье… Так я нашел ее в библиотеке!» После громкого чтения девицы были готовы на все. Потом последовал стремительный взлет Луна, и судьба свела их уже на губернском пересыльном пункте: у Венко всегда был слишком длинный язык. Впрочем, он у него не укоротился с того времени.
– Как ты похудел, дружище, – вместо приветствия сказал Хаско Хан, краем глаза отмечая движения женских теней по экрану. – Это все, видимо, оттого, что слишком часто приходится застегивать штаны, а?
– С той поры, как появились центры управления, я штаны не застегиваю совсем, – прозвучало в ответ.
– Ну а с кровати-то слезаешь? – продолжал Хан.
– Так-ить, опять по нужде ж…
Оба друга засмеялись, довольные разыгранным спектаклем. Хан – хрипловатым баритоном, Венко Лун – дискантом.
– Ну, ты, угодник чрева и прочих мест… – Хан посерьезнел. – Куда тридцать шесть наименований дел?
– Тебе по каждому или обо всех сразу?
Хаско Хан вздохнул и с силой потер лоб. Игра на уровне их отношений теряла смысл.
– Ладно… Скажи, все-таки, что можно сделать?
– Для начала отказаться от космической программы.
– Не могу!
– Тогда сократить аппарат.
– Не могу.
– Тогда ввести расслоение по квалификационному признаку. Пусть те, кто достигает высшей производительности труда, имеют гарантированное обеспечение.
– Что значит, гарантированное? Ведь мы и так награждаем тех, кто преуспевает в работе на благо Режима?
– «Гарантированное» как раз и означает однозначно определенную связь между деятельностью – объемом и качеством – и результат для производителя.
– Но…
– …Без холуев, без прислужников, без «мы еще посмотрим». Напрямую.
– Но ты же не дурак, Лун… Ты же понимаешь, что в той системе, о которой ты говоришь, нам с тобой нет места. Круговорот воды в природе осуществляется без участия Комиссии по Контролю.
– Хан… откажись хотя бы от части космической программы. Я тебе верну в потребительскую сеть по сто наименований за каждую не построенную лазерную платформу…
– Не могу, Лун, не проси.
– Тогда и ты, Хаско, не проси… А что касается места… Место для нас с тобой всегда найдется… На карьере. Хотя вряд ли… Я думаю, что в телей нас с тобой превратят несомненно. Но на карьер не пошлют. Посадят по вольерам. И станут возить по городам. Впереди процессии будут бежать мальчишки и кричать: «Хранителей везут! Хранителей везут!»
– Славно ты все придумал, Лун… Но как насчет того, чтобы оттянуть этот чудесный миг?
– Тем и занят.
– Ну вот видишь, оказывается, мы работаем заодно и в общих интересах.
– При небольших расхождениях в позициях.
– Лун… Я не просто Хранитель Покоя… Я хранитель твоего покоя…
– Хан… надо ли повторять, что я не просто могущество, а твое могущество?
– Ковать могущество – не руки кровавить… Тут и поучить потянет. Дорогой ты мой… Да может я больше, чем кто-либо другой не хотел бы крутить эту мясорубку.
– Ну…
– Вот те и ну… Нету другого пути… Нету!
– Но это же путь в пропасть, Хан…
– Это твое дело выбрать такой путь, который не вел бы в пропасть.
– Путь, который не ведет в пропасть – это путь активизации народа. Пока еще хоть кто-то остается нормальным в этом огромном сумасшедшем доме, нужно снять решетки и открыть двери.
– Но ведь ты же прекрасно понимаешь, что тогда посадят за решетку и закроют двери за нами…
– Хан… Сверни космическую программу…
– Да не могу я, не могу! – заорал Хан, сжав кулаки. – Система, внутри которой страх, и внешние отношения устанавливают на основе страха! Нас с тобой завтра…
Он не закончил. Оба Хранителя тяжело дышали и смотрели друг на друга исподлобья.
– Ответь мне, где твоя ошибка, Хан? Неужели и ОНИ хотели этого?
– Я думаю, что нет.
– Тогда почему?
– Нельзя идти против природы. Ответ один, вариаций множество. Общество – тоже часть природы. И жестоко оно не больше и не меньше, чем природа. А мы навязали ему равенство. А чтобы утвердить это, потребовалась еще большая жестокость. Посчитал я – сто пятьдесят миллионов ведер.
– Чего?
– Крови. Таков общий счет. Скажи, я похож на вурдалака?
– Если в профиль, то похож.
– Именно в профиль. Вчера имел счастье – полотно живописное видеть: на одном берегу мясорубка гигантская. В нее, в мясорубку эту – толпы народа направляются. А из мясорубки – потоки крови – озеро наполняют. А на берегу – вся наша компания – я как раз в профиль. Морда в крови – оторвался, смотрю, как мясорубка работает.
– Смельчак, однако, художник-то?
– И я так думаю, что смельчак.
– Отрисовался?
– Да почти было… Но есть у нас покровитель врагов Режима Пойко Пон… Слыхал о таком?
– Как не слыхать. Брехло известное.
– Ну вот… попроси у него художника, пусть он тебя нарисует. Идейку ему подсунь, с клетками и ребятишками… Вдохновляющая идейка… Забыл как зовут художника. Вар вроде. Борко Вар, точно. Вот так… – Хан поднялся из-за стола. – А насчет того, откуда резервы почерпнуть – подумай. Мы же с тобой еще не тели.
Хан выключил изображение и вызвал Денко Дана.
* * *
Какое особое чувство простора у летного поля! Запах топлива – запах могущества. Беско вытаскивает парусиновое кресло на край летного поля и прогоняет всех с глаз долой. Охранники не уходят. Они служат Лену, но не подчиняются ему. Хотя и идут навстречу пожеланиям – исчезают с глаз – залегли метрах в двадцати сзади Беско. Тяжелая работа у ребят! Не то что смерть, а даже небольшое увечье у подопечного – для них скорее всего – лишение памяти. Норма отношений по циркуляру – первой категории.
Осеннее солнце неяркое, негреющее… Ветер с поля, пахнет желтыми цветами. Хочется уйти, лечь на сено и смотреть на небо. Но нужно работать. Самолета еще не видно, но он уже нащупал его в пространстве. Гигантские руки его, обретшие в процессе тренировок чувствительность и гибкость, ощутили далеко-далеко над лесом большую птицу.
Лен потягался силушкой и с самим самолетом – потаскал его за нос, ощутив почти физическую истерику бортовых компьютеров. Потом внимание Лена переместилось в кабину самолета. Он нащупал ручку. Давая понять, что уже незримо присутствует в кабине, он покачал самолет с крыла на крыло. Летчик некоторое время интенсивно сопротивлялся. Беско показал пределы своей силы, и летчик затих. Самолет «посыпался» из стратосферы, одновременно заходя на посадку.
«Зачем он так сопротивлялся? – думал Лен. – Ведь это же игра…» Уселся поудобнее, переместив центр тяжести тела вперед, на ноги, уперся руками в колени и опустил голову.
Он был весь там, в кабине. Посадка – дело ответственное. Летчик перестал сопротивляться. Ну вот… Давно бы так… Беско сбросил обороты, изменил геометрию крыла, выпустил закрылки, уже ощущая, как «припухает» машина, ложащаяся животом на подушку воздуха…
Приподнял голову, корректируя полет визуально. Вот выпущено шасси. Еще немного дожать… Так… теперь сбросить обороты…
Задрав нос, царственно-красивый истребитель вплывает на полосу, готовый вот-вот коснуться колесами бетона…
То, что происходит в следующую секунду, невозможно понять и объяснить. Самолет резко клюет носом. Тот, который сидит в кабине, со всей силой налегает на ручку, бросая самолет вниз…
Как в замедленной съемке нос самолета касается бетона… Удар! Сминается корпус, летят ошметки… Самолет продолжает зарываться в бетон, стремительно укорачиваясь. Вот-вот несущийся наждак бетона стешет и кабину пилота… Огромный черно-красный шлейф пламени ударяет в небо, обгоняет самолет и торжествующе разливается по бетону…
Не помня себя, Беско вскакивает, бросается навстречу этому морю огня.
У него есть первая возможность убедиться, что охранники едят свой хлеб не даром… Вырываясь, бьет охранника кулаком, но тот пропускает удар мимо уха. Спокойно и уверенно прижимает локоть кричащего Беско. Второй охранник в это время обхватывает Лена за пояс, как-то странно осаживая, лишая сил. Мимо них с воем проносятся службы аэродрома. Беско колотит нервная дрожь. Он никак не может избавиться от ощущения, что ручка самолета у него в руках. «Зачем, зачем! Что ему сказали? Зачем он это сделал?» – кричит Беско в отрешенное лицо охранника.
Внезапно он видит, что это не охранник – это Денко Дан! Дан радостно хохочет, по-бабьи бьет себя руками по бедрам.
Потом он подхватывает с земли невесть откуда взявшуюся куртку и набрасывает ее на Беско, все еще удерживаемого охранником.
Уже проснувшись, Лен с ужасом продолжает попытки вырваться. Кругом сковавшая его темень. Наконец он приходит в себя окончательно.
Рядом, свернувшись калачиком, спит Гейя.
«Не ударил ли?» – Беско осторожно косится на девушку. Нет. Спит.
Беско находит холодные ноги Гейи и осторожно зажимает своими. Поправляет ткань парашюта. На улице светает. Если бы не дождь, который льет уже третий день, было бы совсем светло. Часы у Беско на руке, но он боится разбудить Гейю. Да и что толку смотреть на время? Миновала декада с той поры, как это потеряло смысл. Впору было поверить словам Денко Дана о том, что судьба – ужасно неповоротливая девка. «Неповоротливая, да расторопная, – мысленно возразил ему Лен. – Эко крутит… Будто опыты кто ставит…»
Десять дней в лесу, словно стерли всю предыдущую жизнь. Дурацкий сон растревожил его и вернул память к событиям недавних дней.
Разговор с Денко Даном, забастовка, которую он устроил всей этой своре… Все кажется нереальным сейчас и отсюда.
Дурак-психолог со своими анкетами-тестами… В последние дни как с ума сошел – ни на шаг не отходил. Самый последний день – заноза в памяти. Что-то, что-то в нем от сценария… Неясные подозрения туманят сознание Беско, но не находят подтверждения.
Как же все это произошло?
Было утро. Был твердый отказ работать. Было требование отпустить его с полигона… А потом… а потом… Беско пытается восстановить события в их последовательности. Утром он пошел к спекулянтам и обменял накопившиеся талоны на добротный и неброский костюм спортивного кроя, модные, с рубчатой подошвой – хоть по скалам ходи – башмаки. Взял еще куртку с непромокаемым покрытием. В деревне все это было бы в самый раз. Армейское обмундирование, нашпигованное штатной и секретной электроникой, аккуратно повесил в номере. Но как только он отошел от шкафа, фон, пристегнутый к армейской робе, дал вызов.
Некоторое время Беско колебался: «Брать, не брать…» Он в отпуске… Так договаривались… Так было обещано. Но здравый смысл все же победил. Нежелание расширять конфликт взяло верх.
Вызывал Дан. Выходило, что отпуск нужно было опять отложить.
– Испытания срываются, Бес… Не в службу, а в дружбу… Поутюжь тайгу часок-другой и вся недолга… Без тебя это и за неделю не сделать. Железяка одна… С океана летела, почитай, ищи ее теперь в Учугуне… Сам Хан под контролем держит эти испытания. Бес, ну что тебе стоит? Для меня они очень много значат, эти испытания… Будь другом!
Выбравшись из баллисты, Беско увидел группу военных, среди которых был Хаско Хан. От группы отделился Денко и пошел ему навстречу.
– Бес, не подкачай! – горячо зашептал он. – Сам Хан приехал. Будет ждать результата. Внучку его не видел? Посмотри вон… Девица – оторви да брось, я тебе скажу… Вся в деда. Он и воспитывал ее вместо отца.
– Может, ты скажешь, что искать?
– Сейчас… сейчас… Аналог притащат. Значит, что нужно? Там, в штурманской кабине люк есть. На четыреста десятом пойдете. Все комфортнее будет. Мягкая машина. А люк – пластиковый, считай, голыми руками по лесу елозить будешь. Найдешь – буй бросите, и я тебя сам до деревни доставлю.
– Чего это ты суетишься? – с подозрением спросил Лен. – Ты мне железяку свою покажешь? Я что искать-то должен?
– Один момент.
Дан направился к элекару, подкатившему к группе военных, и вернулся с графитовым шаром, величиной в человеческую голову.
Беско принял шар и, прикрыв глаза, стал перекатывать его из ладони в ладонь.
Когда он поднял голову, на него не мигая смотрели серо-стальные глаза Хранителя.
Беско взгляда не выдержал.
– Ты возмужал, Лен.
– Армия, Хранитель.
– Ну как, поможешь?
– Буду стараться.
– Это будет нелегко?
Беско пожал плечами и протянул шар Денко Дану. Потом, помня, что по норме отношений любой вопрос Хранителя должен получить ответ, пояснил:
– Деталь небольшого размера.
Хаско Хан повернулся, показывая, что разговор закончен, но увидев, что к ним приближается внучка, остановился.
– Это тот самый необыкновенный Беско Лен, Гейя… – голос у Хана потеплел.
– Гейя Хан, – отрекомендовал он девицу Лену, уже несколько суше и, повернувшись, зашагал к экспертам. За ним последовал Денко Дан, успев многозначительно подмигнуть Беско.
Беско холодно и сухо посмотрел на Гейю Хан. Во взгляде его нетрудно было прочесть: «Видали мы монарших отпрысков…» Хотя признаться, что-то в этой девице было. И от Хана в ней тоже нечто было. Сила во взгляде. Да и сами глаза… как у него. Но тот вурдалак вурдалаком – взгляда не удержать, к земле клонит. А у этой… Что-то есть… еще раз признался себе Беско Лен. Надо было признаться, что и вела себя Гейя Хан тоже на редкость порядочно. Было видно, что светит она не отраженным светом, а сама по себе личность.
Было даже интересно идти с ней рядом по выжженной траве полигона. Она была по-спортивному одета, вся ладная, затянутая в великолепную замшу цвета золотого глитиса. Костюм, похоже, был предназначен для верховой езды. «Хотя, может, в таких монаршие потомки посещают аэродромы», – съязвил во внутреннем монологе Беско Лен.
– Тебе что-то не нравится во мне? – спокойно спросила Гейя и посмотрела Беско в глаза.
Тому стало неловко. Пытаясь возвыситься за счет этой внутренней иронии, он рисковал стать мелким вертопрахом.
– Извини, есть такая штука – рабство…
Теперь уже в глазах Гейи появился интерес.
Вспыхнувший на миг в глазах девушки он тоже не оставил Беско равнодушным.
«Вот те на…» – сам себе удивился Лен, поняв, что ему не хочется вот так сразу расстаться с Гейей.
Выслушав полетное задание от армейского гросс-дектора, с шевронами ракетчика, очевидно, хозяина потерянной калабашки, Беско щелкнул каблуками и повернулся к Хранителю за подтверждением задания.
Хан в это время слушал внучку с каким-то странным, совершенно немыслимым выражением и радостного, и тоскливого удивления одновременно.
– …и спрошу! – с вызовом закончила Гейя и, обратившись к Лену, спросила: Скажите, Лен, я не помешаю вам, если тоже полечу?
Беско посмотрел на Хранителя и отшатнулся.
«Вот вурдалак-то», – испуганно подумал он, напоровшись на взгляд Хана. Во взгляде в равной пропорции были смешаны надежда и ненависть.
– Да мне что? Я что? – забормотал Лен. – Мне как помешать? Только скучно поди будет?
– Ничего, – успокоила его Гейя. – Я как раз хочу поскучать.
У самолета их ждали два летчика, почтительно вытянувшиеся при приближении компании. Дан отдавал последние распоряжения руководителю поиска – немолодому мужчине хотя и в штатском, но со значком «Военные заслуги».
День обещал быть солнечным, дул свежий ветер, было зябко. Шла первая декада осени. Беско стоял в тени стабилизатора военно-транспортного Т-410. Он смотрел, как полыхают на ветру и солнце волосы Гейи, и от этого окончательно продрог.
Руководитель поиска спрятал карту в планшет и дал команду на посадку.
Гулко протопав внутри ребристого брюха половину фюзеляжа, они попали в мягкий звуконепроницаемый пассажирский салон. Было тепло и уютно. Из невидимой акустики мурлыкала музыка. Свет лампы смешивался с естественным, делая утро еще более ярким. Гейя села за столик у иллюминатора и поискала глазами группу военных.
– Они с той стороны. – Стараясь сохранять незаинтересованность, Беско устроился визави.
Под крыльями тянулась серая истоптанная земля. Лишаи деревень сменялись красочными заплатами перелесков, после чего вновь без конца и края осенняя зябь с редкими дымами горящей соломы.
– Не часто, наверное, приходится летать? – Беско чувствовал себя гостеприимным хозяином. – Как войдем в зону, попросись в кабину.
Гейя кивком поблагодарила за беспокойство.
– Летала я, – просто сказала она. – Был у меня такой интерес. Но деда пожалела: день до полетов не спит, день после
– М-м… – промямлил Беско.
– Да я, собственно, из-за Учугуна попросилась. На прошлой декаде телепрограмма была. Эти места показывали. Будто заболела: и во сне и наяву их вижу. А тут – на бреющем. Так, вроде?
– Что?
– Низко пойдем?
– А, да… Конечно.
К моменту вхождения в зону поиска, Беско так и не нашел нужного тона в разговоре с Гейей. И дело было не в ней самой, а в том, что внучка вампира должна была бы быть ведьмой. Черты ощутимого уродства… Порок на лице и во взгляде… Кровожадность, развратность, испорченность… Ну, избалованность, в конце концов! Но перед Беско сидела нормальная девчонка. Гейя напрочь была лишена кокетства, или как это еще называется, когда девица хочет понравиться, а оттого делается вся не своя? Когда кого-то играют, говорят о чем-то не зная, хотят показаться и выше, и умнее, и черт знает еще что… Так вот, этого самого в Гейе не было. Деликатной – да… можно было назвать внучку Хранителя. Умницей – да… Это было совершенно очевидно. Жизнерадостной – вряд ли. Хотя шуткам Беско смеется.
«Не пускай слюни, – в конце концов был вынужден обратиться к самому себе Лен. – Перед тобой сидит родственница, прямой потомок, считай что дочь человека, на совести которого десятки, если не сотни миллионов погубленных жизней, искалеченных судеб, вся страшная история страны».
Из кабины пилотов появился руководитель поиска с планшетом. Расстелив на столике карту, он показал Беско предполагаемый район падения ракеты.
– Боеголовка! От удара развалилась! Должна, – он показал, как должна была развалиться от удара боеголовка. – А с этим, – он показал руками шар, – ничего не может сделаться. Ясно?
Беско кивнул головой. Ему было ясно.
– Ширину прохода сделаем под тебя. – Руководитель поиска показал пальцем на Лена, чтобы у того не осталось сомнений, о ком идет речь. – На втором и третьем проходе внесём коррекцию.
Коррекцию он изобразил движением рук по столу «шире-уже».
– Отмечать будем шашками.
Беско поймал себя на мысли, что ждет, когда руководитель станет изображать дымовые шашки. Но, очевидно, дымовые шашки были явление достаточно простым и пояснения не требовали.
Встретившись глазами с Гейей, он чуть не прыснул со смеху, увидев на ее лице сразу десяток вариантов «ясно»?
– Что и говорить, интересная внучка у Хана, – думал Лен, забираясь в узенькую штурманскую кабинку. Там, на люке, выходящем в пол, был брошен надувной матрац. Над головой у него был еще один люк, ведущий в кабину пилотов. Хрипела рация, слышались команды авиадиспетчера, переговаривались летчики.
Беско заставил себя отрешиться от всего, что составляло его окружение, даже от собственного тела, оставшегося лежать в штурманской кабине. Теперь он несся с захватывающей дух скоростью над лесными массивами, реками, озерами, разломами скал и водоразделами. Руки его – гигантские, простирающиеся до краев обозримого пространства, оставаясь неподвижными, пропускали через себя весь этот шквал. Он сосредоточился на ощущении, которое возникло, когда держал на ладонях шар из волокнистого углерода. Вот такое… такое… – он вызвал у себя устойчивое ощущение различия между тем, что искал и тем, что составляло материальную основу несущегося через его руки мира.
В этом случае поиск шара мог быть уподоблен поиску гайки в опилках. Важно лишь было отличать естественное от искусственного. Всего трижды находились предметы искусственного происхождения во всем этом огромном лесном массиве. Гейя, конечно, права, что попросилась летать. Не каждый день могла появиться возможность на бреющем полете пронестись над такой дикой и прекрасной природой.
Первый раз Беско зацепил рукой за алюминиевый люк явно авиационного происхождения. Люк пребывал в расщелине старого корун-древа. Второй находкой была куча ржавой не то дроби, не то картечи. Третьей находкой была авиабомба – фугаска. Он хотел было взорвать ее, но побоялся отстать от самолета.
За полчаса непрерывного напряжения он устал. Мелькнула мысль, что неплохо было бы сделать перерыв.
Четыреста десятый лег в очередной разворот, и Лен уже поднялся со своего матраца, как вдруг самолет рвануло вправо. Было такое ощущение, что правое крыло зацепилось за что-то висящее в воздухе и теперь не может сбросить это что-то.
Из кабины летчиков послышалась ругань. На матрац из люка выпал термос, выливая остатки отвара.
Беско выбрался в салон, где руководитель поиска и Гейя приникли к иллюминатору. Из гондолы правого двигателя, лишившегося облицовки, поток воздуха рвал черный, как от горящей резины, дым.
Ни слова не говоря, руководитель поиска метнулся в кабину пилотов, откуда на миг стали слышны возбужденные голоса. Дверь отсекла их на полуслове.
