Текст книги "Сто стихотворений"

Автор книги: Михаил Дудин

Синий свет

 
Все, что прошло, и все, что станется,
О чем я плакал и молчал,
Нежнее с каждым годом тянется
Туда, к началу всех начал.
 
 
Там детство с лампой керосиновой,
Там вместо дома моего
И всей деревни кол осиновый
Торчит – и больше ничего.
 
 
Там за церковною оградою
Ограды нет и церкви нет,
Под коромыслом зимней радуги,
Мой синий, синий, синий свет.
 
 
Цвет глаз моих идет от матери.
Лишь только голову закинь —
И хлынет синь по белой скатерти
Снегов, сольется с синью синь.
 
 
Я не без роду, не без племени,
Причастный к горести земной.
За мной два океана времени
И три погибели за мной.
 
 
За мной войны дорога дальняя.
Тоска и песня, пот и кровь.
И в наваждении случайная
Скорей печаль, а не любовь.
 
 
И не от случая до случая,
А каждый день сто тысяч раз
Надежда, радуя и мучая,
Мне светит синью синих глаз.
 
 
И льется, льется чудо синее
Через сугробы гор и лет,
Душа и песня в синем инее,
Над белым светом – синий свет.
 

1968

«Вчера ломал деревья ураган…»

 
Вчера ломал деревья ураган,
И, словно танки, громыхали тучи,
И озеро бежало к берегам
И расшибалось о седые кручи.
 
 
Сегодня – неземная благодать:
Прозрачно небо, неподвижны воды.
И как-то непривычно наблюдать
Блаженное спокойствие природы.
 
 
Земля, как истина, обнажена,
И верится наперекор обману:
Великое рождает тишина,
Пришедшая на смену урагану.
 

1969–1971

Элегия

 
Отошедшее лето
С печалью пустынных полей,
Над полями с рассвета
Седая печаль журавлей.
 
 
С этой вечной печалью
Моя улетает печаль.
За прозрачною далью
Далекая видится даль.
 
 
Там под синею синью
Холодных и ломких небес,
Словно дань повторенью,
Осенний смыкается лес.
 
 
Там лежит на траве
И на золоте сонных осин
Синевой в синеве
Осиянная синяя синь.
 
 
Эта легкая синь
Через тонкую плоскость стекла
С крыльев диких гусынь
Под ресницы твои натекла.
 
 
Натекла и стоит,
Как озера в тени камыша.
И цветет, и грустит,
И смеется, и стонет душа.
 

1969–1971

Памяти Александра Трифоновича Твардовского

 
Он был на первом рубеже
Той полковой разведки боем,
Где нет возможности уже
Для отступления героям.
 
 
Поэзия особняком
Его прозрением дарила.
Его свободным языком
Стихия Жизни говорила.
 
 
Сочувствием обременен
И в песне верный своеволью,
Он сердцем принял боль времен
И сделал собственною болью.
 
 
Пусть память, словно сон, во сне
Хранит для чести и укора
Всю глубину в голубизне
Его младенческого взора.
 

1969–1971

«Да, я солдат. Завидуй мне. Дивись…»

 
Да, я солдат.
   Завидуй мне. Дивись.
Я принимаю всех обид упреки,
Мне плоть и душу вымотала жизнь,
Восторги века и его пороки.
 
 
В снега времен и мой впечатан след,
Мое плечо хранит тепло соседа.
Я знал войну: взлет разума и бред —
Все, чем жила и маялась Победа.
 
 
Да, я солдат. Все шло через меня:
Остуда века и его отрада,
Сияние рассветного огня
И пепел водородного распада,
 
 
Предательство и чести правый суд,
Страсть поцелуя и мороз измены.
От стронция эпохи не спасут
Искусства бронированные стены.
 
 
Да, я солдат. Я возводил мосты.
Душа – в рубцах, и на руках – короста.
Возвышенные истины просты,
Да только их осуществлять не просто.
 
 
Я трубачом и плакальщицей был.
Меня несли бессилие и сила.
Я женщину без памяти любил —
Она меня еще не позабыла.
 
 
Да, я солдат. Живущее любя,
На перекрестках памяти непрочной,
Как листья клен по осени, себя
Идущим дальше раздаю построчно.
 
 
В бреду ночей и в сутолоке дней
У мысли есть одна первопричина:
Чем выше – тем сложнее и трудней,
И все-таки – да здравствует вершина!
 
 
Да, я солдат. И мой угрюмый страх
Живет во мне, как жизнь в подножном прахе,
И песня леденеет на губах,
Как свет звезды на снежном Карабахе.
 
 
Пусть упаду седой горе на грудь,
Но солнце вспыхнет огненным раструбом,
И кто-то вновь продолжит этот путь,
Цепляясь за уступы ледорубом.
 

1972

Прощаясь с Венецией

В. Н. Орлову

 
Венеция уходит. Не тревожь
Венеции дождей и старых дожей,
Смущавшей оборванцев и вельмож
Осанкою и золотистой кожей.
 
 
Венеция уходит в глубину,
Венеция скрывается из виду,
Перечеркнув старинную вину
И позабыв последнюю обиду.
 
 
Венеция уходит навсегда.
Уходят тротуары и подмостки.
И куполом смыкается вода
Над рыжим завихрением прически,
 
 
Там в изумрудном забытьи воды
Ее кольцо колышется неярко,
И медленно смываются следы
Моей любви с камней Святого Марка.
 
 
Венеция! Уходит страсть и стать.
Сестра моя, а мне куда податься?
Венеции положено блистать.
Венеция устала торговаться.
 
 
Венеция уходит. На канал
От железнодорожного вокзала
Оплакивать последний карнавал
Последняя гондола опоздала.
 
 
Парада нет, и пушки не палят,
Обманутая временем жестоко,
Венеция уходит в Китеж-град,
Как женщина, легко и одиноко.
 
 
Горит ее пленительная прядь,
Причесанная солнцем над волною.
…О чем ты призадумалась? Присядь.
Когда мы снова встретимся с тобою?
 

1972

Тихо

М. М. Пришвину

 
Ночной грозы угомонился гром.
Перед рассветом эхо отзвучало.
И тишина торжественна кругом,
Как изначальной музыки начало.
 
 
Сосновый лес – как золотой орган,
Пронизанный легчайшим свежим светом.
От мокрого брусничника туман
Уходит в небо, не касаясь веток.
 
 
Как мир хорош! И как я счастлив сам!
В умытом мире тайное не тайно.
Не вечность ли сейчас по волосам
Меня рукой погладила случайно?
 
 
И вновь душа, сомнений лишена,
Покоя набирается без спешки.
…И каплю обронила тишина
В фаянсовое блюдце сыроежки.
 

1972

Письмо из «Красной стрелы»

 
Когда тебе я не помощник в горе,
Когда слова сочувствий ни к чему,
Печальному, с самим собой в раздоре,
Я обращаюсь к твоему уму.
 
 
Еще не все испробовано в мире,
Еще он свеж и не кровоточит.
Вильям Шекспир не думает о Лире,
И Лермонтов о Пушкине молчит.
 
 
Еще о Руставели грезит келья
Всей пустотой тоски в монастыре,
И пьяница в предчувствии похмелья
Еще не просыпался на заре.
 
 
Еще не подступилось, окружая,
Раскаянье к нему. И налегке,
В блаженной страсти, женщина чужая
Спит на его, как на родной, руке.
 
 
Еще меж ними не порвались звенья,
Еще плечо доверено плечу…
Я не желаю для тебя забвенья,
Я действия твоей душе хочу.
 
 
На свежий воздух выйди из угара,
Где, тощие растенья теребя,
Недоумений старая отара
Ждет нынче не Кязима, а тебя.
 
 
Бери свой посох! Гор отроги строги,
Промыто небо таинством воды.
Смертельное желание дороги
И есть освобожденье от беды.
 
 
Идущие да будут вечно правы.
Попутным ветром горизонт раздут.
И на каменьях прорастают травы,
Как на сомненьях истины растут.
 

1972

Стихи о самом первом

 
Подснежник там еще, под настом.
Но через наста хрусткий пласт
Он знак условленный подаст нам,
Уже без кода передаст.
 
 
И выйдет – вызов зимней прозе,
И, захлебнувшись новизной,
Погибнет первым на морозе,
Так и не встретившись с весной.
 

1972

«Страдою лето сожжено…»

 
Страдою лето сожжено.
И под осенним низким небом
Все на душе обнажено,
Как в чистом поле перед снегом.
 
 
И снег в сегодняшней ночи
Засыплет рытвины и ямы.
А ты, душа моя, молчи
И прикрывай улыбкой шрамы.
 

1972

Холодный ветер

 
Холодный ветер в голой роще
Сухой листвой засыпал след.
Над тощим полем стынет тощий
Под масть воронам серый свет.
 
 
Лес поредел. Подлесок гибок,
В нем каждый стебель, как клинок.
И я в кругу своих ошибок,
Как в голой роще, одинок.
 
 
Развенчанным деревьям проще,
Чем людям, отходить ко сну.
Холодный ветер голой роще
Сулит надежду на весну.
 
 
Моя надежда небогата.
И знает грешная душа,
Что все уходит без возврата,
Сухими листьями шурша.
 

1972

«Чем дальше цель, тем к цели путь прямей…»

 
Чем дальше цель, тем к цели путь прямей.
Равняйся на звезду, а не на свет под дверью.
И ясному, открытому доверью
Доверием ответствовать умей.
 
 
Внимательно и к людям и к Земле
Прислушивайся. В них твое богатство.
Земля – корабль. Нерасторжимо братство
Разумного на этом корабле.
 
 
И на кругах истории тугих
Держи глазами горизонт в охвате.
Будь бережлив в земных сокровищ трате.
Трать сам себя для радости других.
 
 
Пойми во всем ответственность свою.
Она растет. Судачьте не судачьте!
Гляди вперед. И на зеленой мачте
Оставь живую ветку соловью.
 

1972

За кругом круг…

Мире Алечкович

 
Я окружил себя стеною.
Мне не найти проход в стене.
Все ниспровергнутое мною
Теперь на плечи давит мне.
 
 
Несу свой груз тоски и фальши,
И застит зренье пелена.
Иду в упор к стене. Но дальше
Отодвигается стена.
 
 
Мне надо выбраться из круга,
Переступить проклятый круг,
За гранью страха и испуга
Увидеть вольной воли луг.
 
 
И вдруг понять, что там не ново,
Что он на замкнутый похож.
В нем тот же строй, и то же слово,
И так же слово точит ложь.
 
 
И так же оживает слово,
И дождик пестует траву.
А круг смыкается. И снова
Я страстью вырваться живу.
 

1973

Письмо Кайсыну

 
Кайсын, мне хочется в Чегем,
Под своды старой сакли.
Там угли в низком очаге
И хворост не иссякли.
 
 
Там мягок легкий мех козы,
И мы, присев на шкуре,
Поговорим о днях грозы
И предстоящей буре.
И во главу угла стиха
По мановенью ока
Поставим посох пастуха
Как инструмент пророка.
 
 
Стадам овец нужна трава
И в полдень тень чинары.
А нам с тобой пасти слова,
Как звездные отары.
 
 
Потом сгонять от ледников
В долины гурт овечий
На перекресток всех веков
И всех противоречий.
 
 
Чтобы над пропастью пустынь
Одна спаяла фраза
России трепетную синь
И седину Кавказа.
 
 
Чтоб мы воочию смогли
Иные видеть дали,
Как сыновья одной земли,
Одной земной печали.
 
 
Чтоб наше слово мир, как цель,
Держало на примете,
Чтобы играло, как форель,
В Жилге при лунном свете.
 

1973

Летят года

 
Летят года, как междометья,
Как паутина по стерне.
Сафо двадцатого столетья
Однажды говорила мне:
 
 
«Не скроешься. Поэты голы.
Всем, чем богаты и бедны,
Их мысли, души и глаголы
До основания видны».
 
 
И вывод следовал курсивом
Без разделенья запятой:
Поэт обязан быть красивым
Нестыдной правды наготой.
 
 
Что открывается поэтам, —
Нельзя не согласиться с тем,
Нас обнадеживает в этом
Идущий век стеклянных стен.
 
 
Где ничего не скроешь боле
И, словно ветошь, сбросив ложь,
Утраченную, поневоле
Святую правду обретешь.
 

1973

Песня русскому языку

…Глагол времен.

Г. Р. Державин

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся.

А. С. Пушкин

 
Глагол времен, мой гений, мой язык,
Скрещение судеб и мужества народа,
Через тебя явила миру лик
Ответственности строгая свобода.
Ты – ручейком из глубины веков,
Ты – светом путеводным из тумана,
От сердца к сердцу – музыкой. Таков
Твой трудный путь к величью океана.
 
 
Люблю тебя всей жизнью, всей судьбой,
Всем, что прошло, и всем, что дóлжно статься.
Ты воздух мысли и мечты. С тобой
Мне до скончанья мира не расстаться.
Ты для меня раскидывал мосты
И озарял окутанное тенью.
И, вопреки всему на свете, ты
Учил меня родству и уваженью.
 
 
Горжусь тобой! Прекрасен твой союз
Объединенья наций и наречий.
Ты на вершину поднял грозный груз
Единственной надежды человечьей.
Костры твоей поэзии горят,
Земного братства приближая сроки,
Через тебя друг с другом говорят
Гармонии поэты и пророки.
Ты – тверд и гибок, нежен и силен,
Ты – соловей на ветке бересклета,
Ты – сталь и пепел, колокол и лен,
Загадка тьмы и откровенье света.
Из тьмы времен ты выбился на свет,
Сквозь стены отчужденья прорастая,
И обрела в твоей судьбе привет
И почву жизни Истина простая.
 
 
Безмерен мир, и бесконечен путь.
И нет границ для разума и воли.
И в равноправье равных зреет суть
И ясный смысл твоей завидной роли.
Продли в себе моей тревоги дни
И эту песню выведи к распутью.
И суть моей души соедини
С твоей великой и бессмертной сутью.
 

1973

«Ищи всему свое начало…»

 
Ищи всему свое начало
На глубине своей души.
И что сегодня отзвучало,
Забыть на завтра не спеши.
 
 
Без отчуждения и гнева
Переживи лихие дни
И для весеннего посева
Зерно и песню сохрани.
 

1973

Из окна

 
Днем и ночью скрипит у меня на виду
Одинокая липа в январском саду.
 
 
Одинокая липа в морозном окне
Днем и ночью скрипит непонятное мне.
 
 
Днем и ночью железо скребет по стволу,
И качается тень у меня на полу.
 
 
Днем и ночью, всю зиму до самой весны,
Видит голая липа зеленые сны.
 
 
Почему я спокойно глядеть не могу
На скрипучую липу в январском снегу?
 

1973

Песня для себя

 
Твои глаза моим навстречу
Глядят, печальны и остры.
Но в их глубинах искры мечут
Цыганской вольницы костры.
 
 
Ложатся тени, как ступени
До синих звезд тоски моей.
И в доцветающей сирени
Поет последний соловей.
 
 
Ночного неба купол светел,
Промыт вчерашнею бедой.
И воздух – как хрустальный пепел
От слез, оброненных звездой.
 
 
И вся земля в просторе этом
Видна за тридевять морей.
И зацветает горицветом
Долина осени моей.
 

1973

«Всегда у жизни на пиру…»

 
Всегда у жизни на пиру
Ищи родства, а не различья.
Весною в утреннем бору
Прекрасна песенка синичья.
 
 
Прекрасны сосны в полный рост,
Отрада для души и взора,
И шелест падающих звезд
В лесные полные озера.
 
 
Прекрасен мудрый путь зерна,
И солнца вечный свет прекрасен.
Прекрасна песня, что верна
Труду, который не напрасен.
 
 
Прекрасны чистый купол дня,
Земля полдневная и воды,
Где всё и все – твоя родня,
Твоя ответственность свободы.
 
 
Прекрасен майский соловей,
Прекрасна тень его ракиты —
Весь мир, который ждет твоей
От самого себя защиты!
 

1973

Письмо в Михайловское

С. Гейченко

 
Мела Зима, и Лето пело,
Пестрела жизни кутерьма.
Наверное, влюбленность в дело
И есть Поэзия сама.
 
 
И подвиг жизни ежечасный,
Поверх насмешек и зевот,
Вдруг, в некий миг, вершиной ясной
Встает из будничных забот.
 
 
Перемешав событий числа
В один-единственный успех,
Судьба, исполненная смысла,
Преображается для всех.
 
 
И в одинаковость пейзажа
Привносит личный колорит.
И даже времени поклажа
Надоедать не норовит.
 
 
И снег Зимы и песня Лета
Переосмыслены в тиши.
На них оставлена примета
Твоей возвышенной души.
 
 
И превращается соседство
В родство с поэзией родной,
Где в самом деле цель и средство
Есть суть гармонии одной.
 
 
Где удивительное – рядом,
Для всех открыто и равно,
Где мир твоим обласкан взглядом,
В мои глаза глядит давно.
 
 
Где мы с тобой застынем снова
В лугах, молчание храня,
Услышав пушкинское слово
Под синим колоколом дня.
 

1973

«Еще полночные светила…»

 
Еще полночные светила
В короне неба не горят.
Еще возвышенная сила
Любви – не источает яд.
 
 
Еще я жду весны, как блага,
Как теплой влаги семена.
Еще всей белизной бумага
В двойную рифму влюблена.
 
 
Еще не замыкала круга
Тоски скептическая цепь.
Еще в крови – гуляет вьюга
И зацветает маком степь.
 

1973

Порой мне кажется

 
Душа моя – всего игрушка
Какой-то страсти неземной.
Глаголом вечности кукушка
Перекликается со мной.
 
 
И запах земляники, сладок,
Отстаивается в лесу.
И, как разгадку всех загадок,
Я тайну сам в себе несу.
 

1973

Утром

 
Откос татарником зарос,
И легкий звон колышет лето,
Рожденный в завитках волос
Сережками из бересклета.
 
 
И этот звон живет во мне,
Как самой первой страсти нота.
А что ты делаешь вовне
Моей судьбы – твоя забота.
 
 
Ты для меня всегда как сон,
Который я в рассвет оправил.
Останься в музыке времен,
Как исключение из правил.
 

1973

Полдень

 
Мне стрекоза садится на ладонь,
Как лайнер на бетон аэродрома.
И незабудок голубой огонь
Слепит глаза, как молния без грома.
 
 
Ликуя, пробирается ручей
Сквозь заросли и запах медуницы,
И остается тень его речей
На белом откровении страницы.
 
 
Я отвечаю голосу дрозда
Малиновки передзакатным свистом.
И лилия, как белая звезда,
Качается на отраженье чистом.
 
 
Мне светит небо в прорези ветвей
Всей верностью голубизны и сини
И тешит душу, открывая ей
Закон родства, как выход из пустыни.
 
 
Он бесконечен, мир земных чудес.
И я бессмертен вместе с ним, покуда
Он, перевоплощаясь, не исчез
Со мною вместе в совершенстве чуда.
 

1973

Сенокос

 
Тиха река. В ночном тумане
Молчат седые берета.
На стертом временем кургане
Туманны свежие стога.
 
 
И за стогами тихо струны
Рокочут говором глухим.
Стоят в воде и в небе луны
И пахнут донником сухим.
 
 
И в ожидании рассвета
В той неподвижности ночной
Крадется Осень через Лето
В кустах смородины речной.
 

1973

Ласточка через Ла-Манш

 
В тот для меня непостижимый год,
В разгоряченном месяце июле,
Под липами, в пчелином ровном гуле,
Ваш легкий голос превратился в мед.
 
 
Никто моей печали не поймет,
Никто меня не сменит в карауле,
Где вы залетной иволгой мелькнули,
Откуда вы отправились в отлет
 
 
И не вернулись. В сторону заката
Уходит время, убыстряя ход.
И прошлое обходится без льгот.
 
 
Что из того! Я вас любил когда-то.
Я вас люблю. Но только нет возврата
В тот для меня непостижимый год.
 

1973

Воспоминание

 
Вся жизнь раздарена. И вьюга
Кольцо свивает у крыльца.
Все отдаленней голос друга,
И – не видать его лица.
 
 
Белым-бело. Белеет рама.
Белеет в раме тишина.
Душа моя, как Атакама,
Пустынна и обнажена.
 
 
Но где-то там, из дальней дали,
Через железные тиски
Веков, на кактусы печали
Сползают черные пески.
 
 
Позабывать не в нашей власти
Ту жизнь, которая была.
Наверное, в Антафагасте
Гудят мои колокола.
 
 
И снова кто-то ждет и верит
В святую правду и в обман.
Ревет и стонет, в дикий берег
Вгрызаясь, Тихий океан.
 

1973

Предисловие к завещанию

 
Я говорю себе: из кожи
Не лезь, смири строптивый дух;
И на твою могилу тоже
Скотину выгонит пастух.
 
 
И ты у будущих столетий
Бессмертной славы не проси!
Ведь память, как на всей планете,
Недолговечна на Руси.
 
 
И симментальская корова
Сжует могильную траву,
И жизни вечная основа
Преобразится наяву.
 
 
Свершится таинство коровье,
Неразрешимое пока.
И кто-то выпьет за здоровье
Большую кружку молока.
 
 
И обретет свое значенье,
И перевоплотится вновь
Мое высокое мученье:
Свобода, Песня и Любовь.
 

1973

«Мир открывается сначала…»

 
Мир открывается сначала,
Как с первой буквы букваря.
И легкий парус у причала
Еще не выбрал якоря.
 
 
Но там в морях причин и следствий,
Где нет у ценностей цены,
Нам никуда уже не деться,
Мы вместе быть обречены.
 
 
Пока последняя остуда
Не обоснуется в крови,
Благодари случайность чуда
И тайный миг благослови.
 

1973

Форель играет в лунном свете

 
В ущелье Верхнего Чегема
Глядит луна, и перед ней
Жилга, цыганкой из гарема,
Бежит, танцуя меж камней.
 
 
То падает, то замирает,
То в камень брызгами пылит.
Смотри! Форель в Жилге играет
И в лунном воздухе парит.
 
 
Над валуном мелькает стая,
Законам рыбьим вопреки,
Червонным золотом блистая,
Меж звезд струятся плавники.
 
 
Как из доверия в измену,
Как из бессмысленности в цель,
Форель летит из пены в пену,
Играет горная форель.
 
 
Прислушайся. На всей планете
Замедлен времени полет.
Форель играет в лунном свете,
И вся вселенная поет.
 

1973

«Я прожил жизнь не одиноко…»

 
Я прожил жизнь не одиноко,
И капля моего труда
В кипенье бурного потока,
А не в спокойствии пруда.
 
 
Я словом подвиг друга славил
И замыкал в упругий стих.
Я память о себе оставил
В судьбе товарищей своих.
 
 
А то, что жил я не напрасно
И не напрасно принял бой, —
За мной идущие прекрасно
Докажут собственной судьбой.
 

1973

Позднее признание

 
Взрыва оползающий обвал.
Метронома голос равномерный.
В три окна сырой полуподвал
В двухэтажном доме на Галерной.
 
 
В перекрестье огненных полос
Брызги стекол из оконной створки.
Бронзовое облако волос
На сукне зеленой гимнастерки.
 
 
В воздухе оглохшем и немом
Две судьбы, мятущиеся разно.
И, непостижимое умом,
Откровенье первого соблазна.
 
 
Соприкосновенье легких рук,
Легкая освобожденность тела.
Двух сердец согласный перестук
В грохоте бомбежки и обстрела.
 
 
Страсти беспощадная игра
На краю погибели и мрака.
…Будь хоть к этой памяти добра
Времени безумная атака.
 

1973

«Пшеница убрана, и скошен…»

 
Пшеница убрана, и скошен
Во славу праздника ячмень.
И подступает с новой ношей
В колючей изморози день.
 
 
И в эту изморозь, как в стену,
Уходят серые столбы.
И можно сдунуть с кружки пену
И заглянуть на дно судьбы.
 

1973

Тебе на завтра

 
Когда-нибудь и ты меня поймешь
Перед своею совестью в ответе.
И с опозданьем истина сквозь ложь
Перед тобою встанет в ясном свете.
 
 
Но к моему тревожному огню
Ты не спешишь в холодный час заката.
И я тебя за это не виню:
Я сам безбожно опоздал когда-то.
 
 
Твою судьбу угадывая, сам
Твоей судьбе печалью не перечу.
И призываю новым парусам
В открытом море ураган навстречу.
 
 
И в старый след ложится новый след,
И медленно смываются границы.
И счастлив я, что вижу звездный свет
В пустую ночь через твои ресницы.
 

1973

Три вздоха о Марселе

1. «Уговор и приказ – вхолостую…»

 
Уговор и приказ – вхолостую,
Все напрасно, грози не грози.
Разгребатели грязи бастуют,
И Марсель утопает в грязи.
 
 
Запах тленья, назойлив и плотен,
Растворяя в себе креозот,
Из утробных глубин подворотен
На туманное утро ползет.
 
 
Ржа, рыжея, бежит по железу
Желобов на вчерашний уют.
Превосходно свою марсельезу
Разгребатели грязи поют.
 
 
Песне тоже непросто по росту,
Встав над горем пропойц и кликуш,
Вековую корысти коросту
Соскребать с человеческих душ.
 
 
Поднимается песня в проказе
Родником неземной чистоты.
И глядят разгребатели грязи
На Марсель со своей высоты.
 

2. «Над Землей каруселя…»

 
Над Землей каруселя,
Клубятся созвездий рои,
Проститутки Марселя,
Полночные звезды мои!
 
 
Вас сорвала с орбит
Превращений земных карусель.
Но Марсель не скорбит,
А смеется и плачет Марсель.
 
 
Ночь, жестка и жестока,
Упала на плиты ничком.
Ожиданье порока
Стучит о порог каблучком.
 
 
Но любовь из постели
Уходит, моли не моли.
Проститутки Марселя,
Печальные сестры мои!
 
 
Ревность – нож под ребро,
И не требует глотка глотка.
Умирает Рембо,
И судьба продается с лотка.
 
 
В перезвоне стаканов
Идет торжество рождества,
И слетает с платанов
Последнею стаей листва.
 
 
Без любви, без укора,
Всегда и во всем холодна,
Словно глаз сутенера,
Глядит в переулок луна.
 
 
Под надежную кровлю
Лениво спешат сторожа.
Наказанье любовью
Страшнее петли и ножа.