Текст книги "Оппозиция его Величества"
Автор книги: Михаил Давыдов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Однако что касается походов в горы против народов Дагестана и чеченцев – это была целиком ермоловская инициатива. И делить ответственность ему не с кем.
При оценке Ермолова-имперского администратора нужно иметь в виду, что его репутация была не только «сделана», но и в немалой степени «наговорена» им самим. Он был крупным мастером блефа – во всех сферах жизни. Полагаем, что известный отзыв о нем Грибоедова как о «сфинксе новейших времен», скорее всего относится именно к этой составляющей его личности; заметим, что это точка зрения одного из проницательнейших людей эпохи. Ермолов обожал удивлять, поражать и т. п. В этом смысле посольство в Персию дает верную картину. Письма его пестрят словами «надул», «испугал» и другими в таком роде.
Свою репутацию на Кавказе Ермолов не завоевывал постепенно, а установил немедленно и такую, какую хотел: сильного, властного, абсолютно бескорыстного человека, жесткого, а порой и жестокого правителя, которого при случае ничто не остановит. Н. Н. Муравьев говорил, что в одной из бесед с грузинскими князьями Ермолов пообещал, что если они взбунтуют народ, он истребит в Кахетии 30 тыс. человек. Само по себе это заявление – типично ермоловский блеф. Ему важно было с самого начала устрашить влиятельные и владетельные умы, как бы обозначить репрессивную «перспективу». Несмотря на многочисленные «фельдфебельские» заявления, он далеко не всегда был прямолинеен. Так, если шекинского Измаил-хана он приструнил сразу же, то сильнейшего из ханов – ширванского Мустафу – «ласкал» до поры (причем на первое свидание с ним отправился со свитой всего из пяти казаков, со вкусом сообщив потом Закревскому: «Вот чем я его зарезал!» [101]101
Там же.
[Закрыть]. Создавая себе необычную репутацию он, в частности, демонстративно отказался от богатых подарков, которые пытались сделать ему ханы «по обычаю ли земли, или по обычаю главнокомандующих», но разрешил каждому хану преподнести по простой узде и плетке («эмблематические подарки»). А вместо предметов роскоши взял для русских солдат 7 тыс. баранов.
Жизнь, однако, сложилась так, что его угроза залить Кахетию кровью осуществилась. Но иначе и быть не могло, ибо тезис «добро с насилием» – парафраз понятия «цель оправдывает средства». И человек, исповедующий это правило, готов к применению насильственных средств для достижения доброй, как ему кажется, цели. Дело лишь за обстоятельствами, но история показывает, что такие обстоятельства всегда находятся. Или их создают.
Вышесказанное позволяет сделать весьма важный вывод. На наш взгляд, у Ермолова, в отличие, например, от Воронцова, очень слабо выражено то, что можно назвать правовым сознанием. У него другая парадигма, другое видение мира. Его практика как главы русской администрации на Кавказе, как главного представителя императора и даже как командира Кавказского корпуса весьма относительно сопрягается с законностью, даже на том уровне, на каком тогдашнее законодательство – гражданское и военное – могло включать этот принцип.
Разумеется, и в России сплошь и рядом царило беззаконие. Но то неясное в целом правовое состояние, подвластных земель, достаточно неопределенное положение Власти, сочетание местных обычаев и российских законов, правовая неграмотность не только местных жителей, но и русских чиновников – все это значительно расширяло рамки возможного произвола и Ермолова и его подчиненных. Здесь важно различать, что обуславливалось этим объективно неопределенным состоянием, а что было воплощением программных установок самого «Проконсула» («добро с насилием» и т. п.).
Мы видели, что его политика на Кавказе – как бы продолжение «персидской линии». И для превращения Закавказья в Россию ему не очень-то были нужны законы, как не нужны были «филантропические правила», предполагающие терпимость или хотя бы внешнее уважение к чужим нравам и обычаям.
Напомним, что Ермолов не стеснялся в выборе средств и по отношению к своим подчиненным. Если под замком оказывались тифлисские купцы, то под арестом сидели и русские чиновники.
Таков стиль мышления и поведения Ермолова вообще.
Сказанное не нужно понимать так, что Ермолов только и думал, как бы ему нарушить закон, поступить самовластно и т. п. Равно неверно представлять его априори жестоким человеком (такова была например, точка зрения Л. Н. Толстого).
Ермолов был не первым и не последним представителем того могучего племени российского начальства, российской бюрократии, которое было воспитано в петровских традициях и привыкло к тому, что «указы пишутся кнутом», что дубинка и государственная польза – два неразрывно связанных понятия и что без дубинки польза остается музейным экспонатом.
* * *
Теперь настало время обратиться к конкретным проблемам эпохи и рассмотреть отношение к ним наших героев.
В сентябре 1817 г. Закревский пишет Воронцову: «Я хотел бы с вами побеседовать и послушать ваше замечание насчет литовского корпуса, а равно поселяемых войск и вольности в России. Часто о сем рассуждаю с людьми, к которым имею уважение; но не видим пользы государственной, и по сие время не вижу людей, которые бы сие одобряли. Признаться вам должен, что сии предметы у меня из головы не выходят». В одной фразе Закревский объединил все главные политические проблемы-тревоги того времени. Действительно, в словах «реформы», «Польша», «поселения» заключалась тогдашняя правительственная программа. Попытаемся охарактеризовать каждую из них отдельно.
«Бредни препорядочные»
Поселяне могут получить такую ненависть к военным, что скоро в нас начнут бросать камнями, а из нас не каждый достоин быть св. Стефаном. Это один случай, в котором граф Аракчеев не сыщет завидующих.
Ермолов – Закревскому
А тем временем уже мостились благими намерениями дороги к военным поселениям…
С начала декабря 1816 г., когда Закревский впервые сообщает Воронцову о начавшемся «поселении полков», и до 1818 г. эта тема остается одной из главных в переписке:
«Поселением войск тщательно занимаемся; а мужики не с охотою оное принимают, и дорогою во время проезда императриц и великого князя из Петербурга в Москву их толпы мужиков останавливали и жаловались, прося довести до сведения Государя»;
«Поселение войск наших удивительно увеличилось и бдительность гр. Аракчеева по сему предмету удвоена; но пользы никакой не видим, а издержки ужаснейшие. Вы знаете, кто начальники поселенных войск; следовательно, и ожидать ничего путного нельзя»;
«Поселение увеличивается под мудрым начальством Аракчеева, который о благе общем нимало не заботится и есть по делам его вреднейший человек в России»;
Эта злая ирония Закревского приятно удивила бы, видимо, даже Герцена. «Аракчеев… вреднейший человек в России», «пользы никакой», «мнимая польза», а «устав» поселений – «бредни препорядочные».
Мы привыкли к тому, что военные поселения – новая изощренная разновидность крепостничества, во многом оставляющая за собой все прежние рекорды узаконенного российского рабства. Поэтому нам хватает самого факта критики поселений современниками, ибо критика сразу как бы определяет их позицию по отношению к Аракчееву и аракчеевщине. Это в общем верно. Однако нельзя забывать, что мотивы неприятия этой системы военных поселений в самом начале их 30-летней истории, как например, у Закревского и его друзей в конце 1816 – начале 1817 г. были несколько иными. То, что эта система окажется синонимом произвола и жестокости, было далеко не очевидно в первые месяцы ее введения, когда Закревский писал только что приведенные строки.
Как известно, военные поселения были созданы для того, чтобы постоянно держать под ружьем громадную армию, которая к тому же должна была находиться на самофинансировании. Тем самым правительство добивалось двух основных целей (были и другие). Во-первых, сокращались расходы на армию, о чем царь очень любил рассуждать. Во-вторых, правительство в известной степени эмансипировалось от дворянства, в зависимости от которого оно находилось из-за рекрутских наборов. В поселениях должны были оптимальным образом соединяться военная служба и сельское хозяйство. Эти прозаические цели декорировались тем, что с введением поселений исчезнут слезы, сопровождавшие каждый рекрутский набор (вспомним «штандарт» III Отделения Е. И. В. Канцелярии – знаменитый платочек, якобы врученный Николаем I А. Х. Бенкендорфу для осушения слез обездоленных российских граждан), что солдат будет находиться в кругу семьи, хорошо питаться и вообще вкушать все радости жизни, которых ныне лишен (о, любимое грамматическое время российских правительств – будущее!). Причем эти пасторально-идиллические картины даже в официальных документах иногда рисовались в лучших традициях сентиментализма XVIII в.
Современники прежде всего подвергли критике главную цель создания поселений – попытку объединить «ружье» и «соху». Барклай де Толли не без остроумия заметил, что между ними существует «беспредельная разность»: «Там взыскивается позитура, ровный шаг и внимание к команде, а при сохе и у серпа требуется все, тому противное». (Увы, он, как и другие, не предполагал, что можно, оказывается, и пахать «тихим шагом», соблюдая равнение, и молотить по команде капралов.)
Немного позже Ермолов, хорошо знавший психологию солдат, утверждал, что «человек, служивший солдатом, редко может быть хорошим хлебопашцем», «его трудно уверить, чтобы земледелец не был состояния низшего, нежели человек, несший оружие за отечество. Кроме того, и сама долговременная отвычка уничтожает уже способность» [103]103
Военный сборник. 1861, т. 6, с. 345; РИО, т. 73, с. 295.
[Закрыть]. Вероятно, определение Закревского «бредни» относится и к этим аспектам идеи поселений.
Однако основная причина недовольства современников заключалась в другом. Еще в 1760-х гг. Екатерина II отвергла проект поселений, предлагавшийся Захаром Чернышевым, так как посчитала опасными для внутреннего спокойствия государства столь многочисленные скопления вооруженных людей (добавим, семейных людей). Мнение Екатерины отражало позицию большинства дворян страны и его, несомненно, разделяло и большинство дворян-подданных ее внука Александра. «Поселения военные неминуемо должны были образоваться в военную касту с оружием в руках, ничего не имеющую общего с остальным населением России», – писал декабрист И. Д. Якушкин. Ему вторил декабрист С. П. Трубецкой, говоривший, что эта «в государстве особая каста… не имея с народом ничего общего, может сделаться орудием его угнетения». Как мы видим, о поселениях как о системе угнетения речи нет. «Классовое чутье» не подводит и Ермолова: «Я постигаю возможность здесь (на Кавказе – М. Д.) сделать хорошие заведения, но совсем в другом роде, и здесь они не представляют ни малейшей опасности… но и к сему не иначе приступить должно, как с величайшей осторожностью» [104]104
Якушкин И. Д.Записки, письма и статьи. М., 1951, с. 151; Трубецкой С. П.Материалы о жизни и революционной деятельности. т. 1. Иркутск, 1983, с. 221; РИО, т. 73, с. 284.
[Закрыть].
Сейчас важно не конкретное отличие планов Ермолова от аракчеевских, а то, что последние он считает опасными («если здесь они не представляют ни малейшей опасности», значит «там» – опасны). Нетрудно догадаться, для кого опасна, кому грозит «военная каста». Внутреннее спокойствие государства – это спокойствие дворянства. Потому и польза от поселений «мнимая», что рекламируемые выгоды от их введения, совершенно покуда недоказанные практикой и неочевидные, перевешиваются постоянной и явной угрозой, которая исходит от них. В конце июля 1817 г. Закревский писал Киселеву: «Спешу тебе… ответствовать… касательно Бугского войска, для усмирения коего велено послать столько войска, сколько потребует граф Витт. Вот новые плоды цветущему и обдуманному поспешно, и если во всех местах, где будут поселяться войска, появится сия новость, то не совсем последствия могут быть приятные. Впрочем, сие всегда ожидать можно» [105]105
РИО, т. 78, с. 189.
[Закрыть]. Закревский оказался прав: «сия новость» еще не раз повторялась при его жизни.
Опасность усугублялась тем, что идея реализовывалась «под мудрым начальством Аракчеева». Ермолов считал, что даже его безопасные «заведения» нужно вводить сугубо осторожно. А во внутренних губерниях поселения вводились «без всякой осмотрительности», воистину с революционным размахом, что, по мнению Закревского, вообще пессимиста, не могло не привести к печальным последствиям. Критически оценивался и начальствующий состав поселений. «Нельзя не удивиться, какие орудия избраны для приведения в исполнение сего трудного и многосложного плана. Лисаневич, Витт, Княжнин, Александров – не самые благонадежные залоги в успехе» [106]106
Там же, т. 73, с. 284.
[Закрыть], – полагает Ермолов. Не выше котировался и начальник штаба поселений Клейнмихель (Мелкомишин, как говаривал Ермолов, любивший переводить немецкие фамилии). В 1819 г. уже после подавления восстания в Чугуеве, Закревский писал Киселеву: «У нас теперь существуют две чумы: одна ваша, которая при мерах предосторожности исчезнет, а другая – Аракчеев – не прежде изгладится с земли нашей, как по его смерти, которой ожидать нам долго; признаться надо, что вреднейший человеке России. Мне кажется, что Клейнмихель со временем будет хуже его. Экспедиция его в Чугуев чудесная» [107]107
Там же, т. 78, с. 214.
[Закрыть]. Значит ли это, что, по мнению наших героев, при других начальниках из поселений вышло бы что-то «путное»? Вряд ли. Скорее они просто акцентируют значимость подбора исполнителей для успеха любого дела.
В последние годы появился ряд интересных работ, в которых использованы новые материалы по различным аспектам истории военных поселений, значительно расширяющие, а иногда и опровергающие привычные представления о них [108]108
Ячменихин К. М.Структура Новгородских военных поселений и их управление // История СССР. 1989, № 1; Он же: Военные поселения на Кавказе в 30-50-е годы XIX в. // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1991, № 4; Кандаурова Т. Н.Военные поселения в России. 1810–1857 гг. (проекты и их реализация) // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1990, № 1 и др. работы.
[Закрыть]. В частности, выяснилось, что экономическое положение южных поселений было значительно благоприятнее, чем северных. Они даже приносили немалую прибыль. Эти и другие результаты указанных исследований очень любопытны. Однако нельзя не заметить, что в некоторых работах заметно неизбывное наше стремление на месте старого мифа немедленно водрузить новый [109]109
Кандаурова Т. Н., Давыдов Б. Б.Военные поселения в оценке современников // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1992, № 2.
[Закрыть]. Стремясь доказать, что были люди, которые находили в поселениях и привлекательные стороны, а иногда даже считали их просто полезными, авторы оперируют такими оборотами: «поселения не всегда и не всеми оценивались как явление вредное и не дающее определенных выгод государству»; «привычные стереотипы и определения, будто поселения несли России только зло»; «представления о восприятии ее (системы поселений – М. Д.) почти всеми современниками только как регрессивного явления» [110]110
Там же, с. 44.
[Закрыть]и др. (Неточность этих формулировок порождает вопросы о том, что такое прогресс и регресс в истории, что такое «определенные выгоды государства» и чем их измеряют и т. д.)
В подтверждение этого приводятся положительные отзывы о военных поселениях различных лиц от некоего титулярного советника до Сперанского, который «по воле императора… написал брошюру „О военных поселениях“, предназначавшуюся для перевода на французский язык». В литературе давно высказано сомнение в искренности Сперанского. И это справедливо – после 1812 г. с трудом можно представить ситуацию, в которой он мог активно противоречить царю в очень важном для того деле. Относительно же положительных оценок современников, которые специально приглашались в поселения, вспоминаются два фрагмента из переписки Закревского и Киселева. В письме от 29–30 июня Закревский писал: «Государь третьего дня возвратился из новгородских поселений и очень был доволен, что вперед можно было предвидеть. Петрахана (кн. Волконского – М. Д.) туда возили и ему приказали поселения хвалить, что он и исполняет беспрекословно» [111]111
РИО, т. 78, с. 246.
[Закрыть]. В конце того же года Киселев сообщил Закревскому, что того будто бы видели в Вознесенске, где происходил смотр южных поселений. Закревский удивился: «В Вознесенске я не был, и кто выдумал сей вздор? Ты знаешь, какого я мнения насчет поселения, и, следовательно, меня не пошлют,да и я сам не поеду, дабы избавиться иметь сношения со Змеем» [112]112
Там же, с. 253.
[Закрыть]. Эти строки несколько девальвируют восторженные отзывы высокопоставленных визитеров о поселениях. Расположение Аракчеева – серьезный приз, за который многие боролись.
Впрочем, авторы честно приводят и некоторые негативные мнения о поселениях (кстати, нет ни одного отзыва ни Закревского, ни Киселева, а ведь не последние в стране люди были). Но стремление «соблюсти», точнее, восстановить баланс, опять-таки, кажется не вполне искренним, ибо критика даже со стороны офицеров, служивших в поселениях, сопровождается следующим комментарием: «Не все офицеры могли видеть поселенные образования как единую и целостную структуру. Чаще всего они писали о том, что видели в каком-то одном регионе поселений, акцентируя свое внимание именно на отрицательных моментах, которые сразу же бросались в глаза (огромные расходы при устройстве, жесткая регламентация хозяйственной жизни, массовые переселения поселян, истребление ими своего имущества). Они не могли знать всех нюансов и подробностей развития поселенной системы, а исходили чаще всего из мысли о страданиях народа и солдат» [113]113
Кандаурова Т. Н., Давыдов Б. Б.Ук. соч., с. 52.
[Закрыть]. Указанная мысль, кстати, кажется не самой плохой точкой отсчета. Что же касается прибыли, приносимой поселениями, нельзя не вспомнить, что «предприятия» ГУЛАГа и даже многие колхозы тоже приносили прибыль. Вопрос в том, в какой системе политэкономии производятся вычисления.
Касаются авторы и некоторых из наших героев: «Одобрительно к идее военных поселений относился генерал А. П. Ермолов. Более того, он участвовал в поиске и определении оптимальных форм поселения в 1816 г.» [114]114
Они же, с. 253.
[Закрыть]. Во-первых, оборот «более того» здесь едва ли уместен – он не слишком явно вытекает из одобрительного или неодобрительного восприятия идеи поселений. Во-вторых, сам по себе факт участия в обсуждении еще ничего не означает – хотелось бы видеть, как Ермолов отказался бы от такого явного знака внимания и доверия со стороны Александра I, да и Аракчеева, особенно в преддверии желанного назначения на Кавказ или сразу же после того, как оно состоялось! К. М. Ячменихин, кстати, пишет: «Ермолов предложил ввести военные поселения без громкой огласки и, назначив войскам постоянные квартиры, предоставить им полную свободу „сливаться с населением страны“. Под давлением Аракчеева такой вариант был отвергнут и принято решение о создании замкнутой единицы в виде округа поселения отдельного пехотного или кавалерийского полка» [115]115
Ячменихин К. М.А. А. Аракчеев // Вопросы Истории. 1991, № 12, с. 45.
[Закрыть]. И потом определение «отношение к идее» слишком общо – каков уровень абстрактности данной идеи? В частности, поселения на Кавказе и в России (внутренней) не совсем одно и то же; это все-таки разные ипостаси одной идеи. И на каких основаниях они учреждаются? Какими средствами идея проводится в жизнь?
Письма Ермолова Закревскому не дают основания говорить об одобрении поселений (кстати, слова Закревского о том, что никто из уважаемых людей не «видит в том пользы государственной», относятся, конечно, и к Ермолову, притом в первую очередь. Едва ли Ермолов скрыл от него участие в совещаниях по этому вопросу). Вот, что пишет Алексей Петрович в конце апреля 1818 г.: «Прелюбопытно описание воинского поселения, но я трудно его понимаю, ибо оно совсем изменилось против прежнего предположения. Там выгоняли поселян на кочевье, чтобы воспользоваться их землею, а теперь поселяне, кажется, хотят бросить землю, но их бежать не пускают. Не зная постановлений, не могу ничего сказать; я прошу графа Аракчеева прислать мне узаконения о сем новом совершенно учреждении». В августе того же года он явно дифференцирует «идею» и методы ее реализации: «О поселении военном в здешнем краю я точно подумаю, и оно здесь чрезвычайно полезно быть может, но если не будет уподобляться теперешнему и, сверх того, если рассматриваемо будет на Литейной (т. е. у Аракчеева – М. Д.), то может быть и смешается с грязью…»
В ноябре 1820 г. позиция Алексея Петровича комментариев уже не требует: «Вижу… большие успехи в поселениях. Лучшее доказательство удовольствия есть Александровская лента, данная Витту. Признаюсь, что награждение ужасное и надлежало бы умерить его вычетомс него Георгиевского креста, который при мирных добродетелях его совсем излишняя для него тягость… основатель поселений должен быть в восхищении, ибо повсюду чрезвычайные награды, и они должны разрушить все невыгодные о поселениях толки. Вот новый способ получить командование армии… Г.г. главнокомандующие армиями скоро почувствуют, что имеют сильного соперника… Я не столько знатный человек, но охраняют меня горцы от поселений. Честь учреждения оных будет принадлежать другому, а основатель до того счастливого времени не доживет. Здесь в некоторых местах будут они полезны впоследствии, но я боялся бы утеснительных правил, на коих они основаны, и здесь неудовольствие жителей может быть пагубным. У вас плети все решают, а здесь недовольным могут помочь неприятели… Если что подобное замыслят – вместе с приказанием присылай мое увольнение. Не сделаешь ошибки!» [116]116
РИО, т. 73, с. 284, 301. Ермолов А. П.«Письма…», с. 35.
[Закрыть]Не будем ошибаться и мы.
