Текст книги "Резервуар (СИ)"

Автор книги: Михаэль Драу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Драу Михаэль
Резервуар

1 глава

Миллион ламп, ведущих вниз.

Прямоугольники белых огней, словно освещающих путь в преисподнюю, расплывались в пелене слёз, казались разноцветными и гипнотическими, как будто смотришь на обыкновенную лампочку, приняв лошадиную дозу наркотиков.

Миголь не плакала, хотя очень хотелось. Она просто стояла на эскалаторе, облокотившись на блестящие перила и низко свесив лохматую голову. Рассматривала свои кислотно-розовые кроссовки, как будто ничего в целом мире не было интереснее. Но уж лучше смотреть на эту отвратную обувь, купленную мужем, чем на чёрное табло, на котором летят ядовито-зелёные секунды, отсчитывающие время назад. Время чьих-то жизней.

Приятный бархатистый голос то и дело сообщал, что до отбытия последнего поезда осталось столько-то минут и столько-то секунд. Мимо Миголь проносились какие-то люди, боявшиеся опоздать. Иногда толкались, хотя места на широких ступенях было сколько угодно. Миголь не возмущалась и не огрызалась и не неслась вниз по ступеням, хотя времени оставалось всё меньше и меньше. Пусть. Очень хорошо, что его меньше, этого проклятого времени.

Комендантский час в столице – это вам не простая условность где-нибудь в захолустье. Это на самом деле Комендантский час. В определённое время город должен просто-напросто выключиться. Никого не должно остаться на улицах и в общественных заведениях, в том числе и в метро. По крайней мере, никого из живых. Раньше сопротивленцы регулярно устраивали мелкие пакости для правительства. Но граждане ненавидели своих «благодетелей» за их деятельность едва ли не больше, чем страшных, абсолютно безжалостных и бесчувственных правителей – ибо террористические удары сопротивленцев зачастую приходились по простым обывателям. Но правительство не искало компромиссов. Если ты остаёшься в метро после отбоя, то, вероятно, задумал недоброе. Например, готовишь теракт. Попросту пускался газ, и все «недоброжелатели» умирали в считанные секунды, как бы хорошо ни прятались, конечно, если не могли достать респираторы. А респираторы выдавались городскими службами.

Полицаи в чёрных комбинезонах и защитных масках, спасавших от газа, поторапливали последних пассажиров и строго следили за тем, чтобы никто не вздумал прятаться где-нибудь за перекрытиями или электрощитками в надежде угодить в облако смертоносного газа. С тех пор, как поезда стали недоступны самоубийцам – они двигались за глухими стенами, и броситься на рельсы оказывалось невозможно – желающие добровольно уйти из жизни (а таких всегда было много) нашли другой отличный способ, практически безболезненный к тому же. Нужно просто дождаться комендантского часа. И закрыть глаза.

Миголь заранее предвкушала собственный уход. Её найдут, может быть, через пару дней. Она будет лежать, свернувшись клубочком, такая маленькая, тоненькая и хрупкая. Ненавистный муж, конечно же, будет рыдать и винить себя во всём. Да-да, он во всём виноват! Пусть пострадает как следует. Ах, впрочем, какая разница?! И ни черта не будет трогательного мёртвого тельца. Будет скорчившийся труп с выпученными глазами и сведённым судорогой лицом. Миголь на мгновение стало жаль себя. Очень захотелось вернуться. Поймать машину и приехать домой. Забраться в горячую ванну, выпить большую-пребольшую кружку любимого горячего шоколада со сливками и забыть весь этот вечер. Чудовищный вечер. Самый ужасный в жизни.

Пробегающая мимо тётка, здоровенная, взрослая (достаточно взрослая для того, чтобы быть мужчиной, но при этом уже скорректированная, а значит, женщина навсегда), неловко толкнула Миголь мускулистым плечом и огрызнулась:

– Чего раскорячилась, корова?

Не дождавшись ответа, понеслась дальше вниз по ступенькам эскалатора, придерживая развивающийся шарф с безвкусным мелким рисунком.

Миголь захотелось крикнуть ей вслед что-нибудь обидное. Например, что она сама корова великовозрастная. Нет, лучше старая. Да, точно, старая корова. Старая вульгарная корова, которая никогда не станет мужчиной. И вообще, чтоб ты на поезд опоздала, дура!

Но Миголь ничего не крикнула. Зачем? Какой смысл портить себе последние мгновения жизни мелкой руганью? Тем более, с какой-то там мещанкой. Миголь никогда не забывала о своей отличной родословной и о своём более чем удачном браке. Не престало жене Старшего Советника грызться с глупой скорректированной гусыней.

Вспомнив о муже, Миголь вдруг разревелась. Резко и сразу навзрыд. Она вспомнила то, что так хотела выбросить из головы. Это он. Это всё он. Это его головорезы убили Лайлу. Как он только мог узнать обо всём? Об их тайных встречах и прекрасных ночах, проведённых в объятиях друг друга, о поездке на Озеро, о прогулках в горах и самом настоящем ливне, из-за которого они неделю прожили в очаровательном бунгало на берегу, довольствуясь тем, что предлагала служба доставки. Лайла была чудесной женщиной. К сожалению, скорректированной, хотя и довольно взрослой. С удивительными серыми глазами и чуть грустной улыбкой. Она сбежала от своего мужа и выдавала себя за мужчину. Она жила как мужчина, носила мужскую одежду и мужские цвета, она говорила о себе «он» и ничего не боялась, хотя всё-таки осторожничала и не лезла на рожон. Что ж, подобное поведение карается строго. Очень строго. Но не строже, чем покарал её ревнивый муженёк Миголь. Сама юная женщина узнала обо всём только сегодня вечером. Совершенно случайно, она даже и не могла вспомнить – как. Кто-то сказал. Где-то услышала. Почувствовала. А уж как он пытался отвлечь её весь этот месяц!

Как он мастерски избегал тем про «интрижку, недостойную леди». Как пытался задобрить подарками и красочными жестами. Вроде истории с покупками проклятущих кроссовок. Привёл в самый дорогой магазин одежды, обвёл застеклённые сверкающие стеллажи и прилавки рукой и сказал – выбирай. Миголь была злая. Миголь была обиженная. Она хотела сделать что-то плохое. «Недостойное леди». Наперекор мужу. Указала пальцем на проходившую мимо магазина совсем молоденькую женщину и потребовала её кроссовки. Не такие же точно, а её. Здоровенные секьюрити муженька мигом догнали незнакомку, заплатили ей столько, сколько она в жизни не видала, и принесли чудовищно безвкусную, яркую обувь Миголь. Она немедленно надела розовое убожество и демонстративно носила его везде и всегда. Даже под вечернее платье, когда муженьку вздумалось потащить жену с собой на какой-то светский приём. В этой же обуви Миголь решила умереть сегодня.

До глубокой ночи бродила она по улицам и рыдала, вспоминая свою Лайлу. А потом спустилась в метро.

Кто-то мягко прикоснулся к плечу. Миголь вздрогнула и резко оглянулась. Какой-то приятного вида интеллигентный старичок сочувственно заглянул ей в лицо и проговорил:

– Вам плохо?

Миголь вдруг захотелось броситься к нему на шею и рассказать всё-всё-всё. И про Лайлу. И про то, как мерзко и подло поступил муж, используя своё право нанимать убийц. Но старичок всего лишь был вежлив. Не стоит отнимать у него драгоценные секунды, оставшиеся до отбытия последнего поезда. Миголь с усилием растянула губы в улыбке и помотала головой.

– Нет, нет, всё в порядке. Просто устала…

Старичок с чувством выполненного долга заспешил дальше вниз. Миголь осталась одна. Ну, вот и всё.

Укрытие от полицаев она нашла довольно быстро. С её габаритами несложно было забиться в какую-нибудь щель между панелями, в пыль и паутину. Миголь ещё успела подумать, что быстрее газа её может убить током. Но обошлось. Миголь замерла и стала ждать. То и дело слышался приятный голос диктора, сообщавший, сколько осталось минут до пуска газа. Пару раз мимо проходил полицай, высматривавший припозднившихся. Но никто не заметил маленькой юной женщины.

Лицо в чёрном блестящем респираторе и защитных очках возникло в проёме так резко и неожиданно, что Миголь пискнула.

– Ты ещё кто такая?! – рявкнул полицай, протянул крупную пятерню, мигом сомкнувшуюся на предплечье Миголь, и рванул на себя. Женщина упиралась изо всех сил, но её выволокли из ненадёжного укрытия. Послышалось свистящее шипение пущенного газа. Но быстрее, чем тонкие ноздри Миголь в последний раз вздрогнули, полицай вынул из специальной сумки-пояса резервный респиратор и прижал его к лицу спасённой суицидницы. Та отчаянно замотала головой, визжа и отбиваясь, даже попыталась царапаться, но полицай не обращал внимания на жалкие попытки сопротивления. Он схватил другой лапой Миголь за загривок и поволок куда-то.

– Сейчас выясним, что ты там делала, дрянь такая…

– Пустите, пустите! – кричала Миголь, – Я не террористка!

– Документы есть?

– Есть!

Миголь подумала, что если она всё расскажет, то её отправят домой. К ненавистному муженьку. Поэтому пробормотала неуверенно:

– То есть, да…наверное…Дома…

– Где живёшь? – бубнил полицай, продолжая тащить за собой хрупкое создание, как куклу.

– Не помню! Я ничего не помню! Отпустите меня, пожалуйста…

Полицай приволок её с собой к подсобке. Здесь, за несколькими заграждениями, располагался пост. Ребята с минуты на минуту закончат обход и соберутся. Опять одни и те же разговоры про жён или юных выпускниц, про ужасы ночных улиц, про правительство, про спорт и прочее-прочее. Потом нейтрализуется газ, дезинфицируется всё метро, и снова надо идти в обход, разыскивая трупы суицидников, неудавшихся террористов или бомбы, которые смертники всё же успели заложить. Иногда ночи бывают спокойными. Иногда приходится туго. Обычная работёнка.

В предварительном отсеке включилась автоматическая дезинфекция, и Миголь снова пискнула, когда по голым тонким ногам ударили горячие струи пара. Ситцевая юбка в кремовую полоску взметнулась, на секунду показав плавочки, но полицай даже не повёл бровью. Он протащил свою находку дальше, и вот, наконец, они оказались в подсобке. Здесь уже смотрели маленький плоский телевизор несколько сослуживцев. Однако больше заняты были смакованием последних новостей.

– …И клюшками своими просто выпотрошили к чёртовой матери, правда, сожрать не успели – их другая команда спугнула, побольше… – рассказывал один из полицаев, подкрепляя рассказ жестами и богатой мимикой. Потом он и его собеседник обратили внимание на вошедших.

– Ой, это кто тут у нас? – улыбнулся рассказчик.

– Сейчас выясним, – буркнул тот, кто обнаружил Миголь, и она вздрогнула, попытавшись снова сыграть беспамятную дурочку.

– Да чего тут выяснять? – снова усмехнулся разговорчивый полицай, – Очередная несчастная любовь, да, детка? Но самоубийство – не самый лучший выход. Тем более, за счёт наших нервов. Ты думаешь, нас начальство по головке гладит, когда мы рапортуем о количестве найденных задохнувшихся?

Миголь не дослушала и снова расплакалась.

– Ну не реви, – оборвал её первый полицай, не слишком-то бережно дёрнув за плечо, – Ты главное вспомни свой адрес, отвезём тебя к мужу, и пусть он тебе мозги вправляет.

– Я не помню, – упрямо твердила Миголь, – Я ничего не помню.

– Ну ладно, ладно, ложись поспи. Утром разбудим, может чего и вспомнишь. Чаю хочешь?

Миголь растерянно кивнула, забираясь на низенький потёртый диванчик.

Ей протянули большую керамическую кружку с дымящимся горячим напитком. Слишком крепкий и горький. Она любит со сливками и с сахаром. Но пришлось пить. Миголь вела себя тише воды, ниже травы, и мужчины постепенно утратили к ней всяческий интерес. Но потом Миголь обратила на себя внимание.

– А у вас у всех есть жёны? Может быть, кому-то нужна?

Полицаи усмехнулись, поглядев на неё.

– Нет, правда, я же могла бы…

– Вот ещё! Нелегалку брать! – угрюмо буркнул тот самый полицай, что первым обнаружил её, – Ещё не известно, чья ты. Не оберёшься проблем потом с твоим муженьком!

О да, подумала Миголь, вы уж точно проблем не оберетесь! Но лучше уж к какому-нибудь из этих мужланов, чем домой к мужу-убийце.

– В общем так, – продолжил полицай, – Завтра же пробьём по базе. Выясним, кто ты да откуда. Ох, и влетит же тебе от мужа! Ха, суицидница…

Миголь поникла. Конечно же, выяснят. Конечно же, влетит. Самое ужасное то, что муж приставит к ней этих своих маленьких мерзких созданий, отбракованных в лаборатории – андрогинов. Генетические уродцы. То ли лилипуты – пропорциональные тоненькие куколки с детскими личиками, то ли вечные подростки, с ложно-взрослым телом, но не созревшие физиологически. Созревание и гормональный разлад убивает их. Они умирают, зачастую едва достигнув возраста пятнадцати лет. Но это вовсе не мешает «детям» справляться с сильными противниками, превосходящими их в массе и силе. От таких «нянек» уж точно никуда не скроешься. Лишнего шага в сторону не сделаешь. Маленькие, юркие, гибкие, вкрадчивые, как кошки, они будут следовать по пятам. Всегда.

Миголь поёжилась.

Через несколько часов откроются полицейские участки, и её данные немедленно обнаружат в базе любого компьютера. И отвезут мужу…

План возник в голове внезапно и сразу в полной мере. Надо попросту сбежать. Сейчас.

Ночь? Да, поговаривают разное про ночной город. Да больше врут! Сказки всё это – про хоккеистов и про крыс размером с собаку. Придумали, чтобы молодые жёны к любовникам и любовницам не бегали.

– Мне нужно в туалет, – соврала Миголь.

– Ох уж горе-то луковое на наши головы! – вздохнул один из полицаев, тот самый, который больше всех любил поболтать, – Ну ладно, потерпи немного – скоро газ перестанет подаваться, и тогда свожу, покажу, где туалет.

Миголь стала ждать. Время тянулось мучительно долго. Ночь становилась темнее и глуше. Миголь даже показалось, что она слышит попискивание мутировавших крыс и размеренное «вжжжжих-вжжжжих» коньков хоккеиста по асфальту. И отвратительное пошкрябывание ужасной наточенной клюшки…И по этой ночи надо будет идти. Куда идти? Сколько идти? И к кому?

Но вот полицай протянул руку:

– Ну что, суицидница беспамятная, пошли что ль?

Он повёл юную женщину за собой. Через некоторое время они подошли к ряду однотипных узких дверей из белого пластика с соответствующим значком. Миголь быстро юркнула внутрь и закрылась.

Деловито осмотрела потолок, стены, пол, ища люк, отдушины и вообще хоть что-нибудь, что могло бы привести к свободе. Как раз под потолком – большая труба, ведущая в вентиляционную шахту. Через неё можно выбраться наверх, из метро. Миголь несколько раз безуспешно подпрыгнула, потом догадалась влезть на унитаз и отодвинула люк в сторону. Уставилась в квадрат абсолютной черноты. Туда? Туда придётся лезть? Миголь поёжилась. Есть два варианта – вернуть люк на место, спрыгнуть с унитаза и вернуться к полицаю, а утром в любом случае оказаться в лапах муженька. Либо лезть в темноту. Миголь решительно вцепилась пальцами в край люка и подтянулась. Хорошая физическая подготовка сослужила отличную службу в этих акробатических упражнениях – не зря жена Советника проводила так много времени в спортзалах и бассейнах.

Миголь споро ползла на четвереньках по трубе, пока не почувствовала затылком сквознячок. Задрала голову. Высоко над ней – ночное чёрное небо в сеточку. Вертикальный подъём оказался достаточно узким, чтобы можно было упереться в одну стенку спиной, а в другую ногами, согнутыми в коленях, и руками, и так ползти вверх. Миголь продвигалась всё выше, чувствуя прилив сил и энтузиазма. Оказалось не так-то сложно сбежать. Почему-то совсем не возвращаются мысли о самоубийстве. Прошёл пик накала эмоций, и теперь глаза не застилает пелена горя. Отомстить мужу можно не только своей смертью, но и своей жизнью. Можно выйти замуж за его главного соперника по Совету, а можно, повзрослев и став мужчиной, пробиться в Совет и встать на сторону этого самого соперника. Миголь усмехнулась.

И вдруг услышала шорох. Короткий топот. Шкряб-шкряб-шкряб. Тихо и быстро. И приближается. Миголь вся похолодела и глянула вниз. Мелькнули два крохотных алых огонька. Пыхтение и фырканье. Цоки-цоки-цоки-цоки-цоки-цок… Коготки по металлу. Оно тоже лезет вверх.

Миголь взвизгнула. Крыса! Конечно же, крыса!

Да их же там несколько!

Судорожно и сипло дыша, юная женщина с утроенной силой стала карабкаться вверх и вскоре пёрлась в решётку. Проклятье! Заело!

– Фух-фух-фух-фух-пииииип-пииии-пи-пиип! – слышалось всё ближе.

Отвратительные твари! Как мерзко! Хныкая и глотая слёзы, Миголь остервенело трясла решётку, пока та не поддалась. Лодыжку щекотнули длинные тонкие усы. Миголь со всей силы пнула тварь по морде и буквально вылетела наружу. Плотные бурые тела, продолговатые и гибкие, метнулись было следом, но Миголь, прорычав, со всей силы швырнула решётку вниз. Крысы зашипели и запищали, не удержавшись острыми когтями, и покатившись вниз. Одна ещё некоторое время цеплялась за решётку голыми когтистыми пальцами, до тошноты похожими на человечьи, грызла железные прутья, но не могла пробиться к ускользнувшей добыче. Миголь стояла и смотрела вниз на извивающуюся тварь и приводила дыхание в порядок. В конце концов, крыса поняла, что полакомиться свежим мясом не удастся, сверкнула злобными умными глазками и отцепилась от решётки, зацокав коготками вниз по отвесной стене.

Миголь глубоко вздохнула и огляделась. Ночь в городе тиха. Громады высоток высятся, словно причудливый каменный лес. Широкие пустынные магистрали освещаются только высокими фонарями. Ни одно окно не горит – все закрыты ставнями и металлопластиковыми жалюзи. Тихо. Очень тихо. Жутко и холодно. Миголь потёрла плечи руками, переступила с ноги на ногу, не решаясь тронуться с места в какую-либо сторону. Ведь тогда придётся сделать и второй шаг. И третий. И идти. Куда? Сколько идти? И зачем? Пожалуй, вся эта выходка была с её стороны большой глупостью. Надо вернуться домой. Да, надо. А потом развестись. Конечно, придётся вернуться в Интернат и ждать следующих смотрин аж до самого Равноденствия. И, хоть она и была женой самого Советника, но развод здорово портит репутацию, и теперь не так легко удастся выйти замуж за кого-то достойного. И как знать, может быть, её не захотят обучать, а заставят принимать гормоны, а затем и вовсе пройти процедуру коррекции. Миголь передёрнула плечами. Она не намерена была оставаться женщиной вечно.

Как бы то ни было, надо идти. Домой? Да. Пожалуй, всё-таки домой…

Город торчал вокруг изломанными квадратами, прямоугольниками и порой странными причудливыми силуэтами домов разных эпох и архитектурных стилей. Миголь начала даже находить особую прелесть в незапланированной ночной прогулке. Ночь она видела разве что на картинах, в кино и видео-играх. И ещё читала о ней в книгах. В настоящих книгах, сделанных из настоящей бумаги, а не в плоских электронных мониторчиках или в печатных изданиях, изготовленных из полимеров. Муж знал толк в антиквариате. У него имелась обширная коллекция классики довоенной литературы. Настоящие книги вкусно пахли жизнью и покоем тёплых шершавых страниц и чернил. А ещё в них были картинки. Не голографические, а простые рисунки. Самые настоящие рисунки, выполненные человеческими руками, а не компьютерной программой.

Миголь иногда мечтала жить в ту эпоху. Правда, там было слишком мало понятного. Классики покрывшегося пылью прошлого подчас восклицали на страницах своих книг, надолго переживших создателей: «Этот мир сошёл с ума!» И Миголь приходила к выводу, что они не ошибались.

Шаги юной женщины, казалось, были слышны на противоположном конце улицы. Над головой плыло бескрайнее звёздное небо. Миголь не могла им налюбоваться. Долгие века звёзды глушил свет неона мегаполисов. Но сейчас, с введением Комендантского часа, рекламу отключили – на ночных улицах не было никого, кто мог бы ею заинтересоваться. Но и звёздами полюбоваться никто не мог. И Миголь гордилась, что ей выпала такая удача. Мысли о Лайле ныли пульсирующей тихой болью где-то под сердцем, но уже не заставляли бежать в метро в надежде глотнуть смертельного газу. На глаза наворачивались слёзы, и Миголь вытирала их кулачком. Ничего. Она ещё отомстит. О да. Муженёк ещё пожалеет, что так поступил!

От ночной красоты и гордых мыслей Миголь отвлекла совсем уж низменная потребность. Проклятый чай дал о себе знать. Повертев головой по сторонам, юная женщина обнаружила на углу улицы вполне укромное местечко – роскошный старинный балкон отбрасывал на стену густую тень. Миголь понимала, что в этот час никто её не застанет. Но природный стыд не позволял мочиться на хорошо освещённом месте. Подбежав к стене, Миголь быстро задрала юбку и сдвинула плавочки в сторону. Стоя перед стеной и задумчиво глядя на свой член, женщина размышляла – подрастёт ли он ещё немного? В конце концов, она ещё молода. Может быть, рост ещё не прекратился? Хотелось бы и в этом превзойти муженька. Заправив член обратно и вздохнув, Миголь поправила юбку, развернулась и совсем уж собралась идти. Как вдруг услышала какой-то резкий шорох. Замерла, оглянулась. Заметила, что совсем рядом с тем местом, где она избавилась от излишков чая, находится арка. Непроницаемо-чёрная арка, ведущая в заброшенный внутренний дворик. Мимо таких люди даже днём стараются едва ли не бегом проходить. И края этих арок всегда исписаны причудливым граффити, а то и покрыты высечками. Поговаривают, что это дело рук хоккеистов, которые устраивают свои берлоги в подобных местах. Но Миголь сама этому не верила. Наверняка просто балуются малолетние лицеистки или выпускницы интернатов. Кроме крыс в таких двориках вряд ли кто может жить. И вообще, хоккеисты – это сказка. Город любит создавать сказки.

Шорох повторился. Миголь прищурилась и вытянула шею, пытаясь что-либо разглядеть. Ох, только не крыса! Хватит на сегодня крыс. Но шорох повторился опять и опять. Опять и опять. Ритмично. Всё ближе. Вжжжих, вжжжих, вжжжжих.

Миголь отступила. И почти сразу же увидела то, что считала сказкой. Громадный широкоплечий силуэт в драной грязной майке, поверх которой было надето некое подобие пластикового доспеха, какие некоторое время назад использовали силовые структуры. В тени массивной металлической каски ярко горели две циановые точки нечеловеческих зрачков. Блестели, как стекло, оскаленные ослепительно-белые зубы. В мускулистых лапах сверкала жуткая клюшка, которая скорее являлась модифицированной косой. Бритвенно-острое лезвие оставляло в бетонном покрытии мостовой глубокие полосы. Хоккеист приближался с невероятной скоростью на своих коньках, устроенных по типу танковой гусеницы.

Миголь судорожно задохнулась в проглоченном вопле страха. Развернулась и ринулась прочь от чудовища.

Хоккеист зашипел, высунув ярко-малиновый, почти лиловый язык, и прибавил ходу. Миголь неслась со всех ног. Молоточком в виске стучала мысль – догонит, догонит, догонит! И одним взмахом своей клюшки снесёт голову. Все их жертвы найдены обезглавленными и с начисто выеденным мозгом.

С боку мелькнули другие огоньки. Откуда только эти твари повылазили? Миголь прянула в сторону, словно заяц от гончих, и несколько хоккеистов ринулись следом, опуская головы на толстых мощных шеях и утробно рыча.

Они двигались плавно и грациозно, скользили по бетону и асфальту, как тени, сверкая зрачками, сталью своих клюшек и острыми зубами. Миголь взвизгивала, когда кто-то из них оказывался слишком близко и размахивался клюшкой. Удавалось увернуться. Но это ненадолго. Она устанет. А они, если верить легендам, никогда не устают. Что ж, кажется, пора начинать верить легендам…. А не слишком ли поздно?

Миголь заплакала, юркнув в сторону и снова помчавшись по улице. Их ничем не разжалобить. С ними невозможно договориться. Они понимают человеческую речь, и в прошлом, как поговаривают, сами были людьми, но теперь они – охотники. А люди для них – пища.

Они целенаправленно загоняли Миголь. Как она очутилась всё у той же стены под распроклятым балконом, и уж тем более почему юркнула в исписанную граффити арку, юная женщина так и не поняла.

Во дворике было холодно, промозгло и темно. Только мелькание циановых огоньков повсюду. Миголь, рыдая, завертелась на месте. Судорожно высматривала пути к отступлению или хотя бы что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Оружие против хоккеистов? Их не берут даже пули! Некоторое время правительство ещё пыталось справиться с этой ночной напастью, но, как оказалось, проще оставить городских хищников в покое. В конце концов, сами они никогда не ломятся в чужие дома. Их добычей всегда становились неосторожные идиоты. Вроде Миголь.

Какие же они страшные. С оскаленных зубов стекала голубоватая субстанция, похожая на гель. Миголь крутилась на месте, тоненько поскуливая, а шесть или десять хоккеистов кружили и кружили, постепенно сжимая кольцо.

– Игра! – раздался низкий хрипловатый вопль.

Миголь дёрнулась в ту сторону, откуда донёсся голос. И обмерла, почувствовав, как слабеют коленки.

В самом тёмном углу двора находились ворота. Скрученная из толстой колючей проволоки коробка, почти полностью заваленная человеческими черепами. Перед ней – громадный, квадратный от массивных «доспехов» Вратарь. Белоснежная пластиковая маска с узкими прорезями для глаз скрывала лицо, и из просверленных дырочек медленно струились, стремясь к земле, клубы сизоватого холодного пара. Ночной воздух в несколько десятков раз теплее дыхания этого чудовища. В руках его, полностью скрытых под прямоугольными щитками, блеснула клюшка подстать своему хозяину – настоящая коса с широким прямоугольным лезвием и титановыми вставками для дополнительной прочности.

Вратари – своеобразные «матки», вожаки и опекуны хоккеистов. Урбанистическим чудовищам для поддержания жизни нужны человеческие жиры, дающие наибольшее количество необходимой энергии, или на худой конец человеческий белок, но «мясо» слишком горячо для их заиндевелых внутренностей, и только Вратарь – самый старый в стае – может охладить тело очередной жертвы до нужной температуры, не разрушив драгоценные питательные ткани. Хоккеисты загоняют жертв к Вратарю, и тот затем делит добычу по своему усмотрению, но всегда оставляя голову себе. А потом то, что остаётся, выбрасывают, зачастую не так далеко от своих нор. Горожане только горестно вздыхают и опасливо сторонятся растерзанных трупов, пока не приедут полицаи и не увезут останки. Никто не может ничего предпринять. Неужели существование хоккеистов выгодно кому-то из правительства? А может быть, оно их и создало?…

Как бы то ни было, Миголь сейчас меньше всего интересовала политика. Игра. Игра – это забава с отсечённой головой жертвы. Они катают её по земле, кидают друг другу в надежде первым забить гол в ворота. И тогда Вратарь поделится маленьким кусочком мозга. А может, сделает своим фаворитом и учеником. А позже удачливый игрок сам сможет стать Вратарём.

Именно этот ритуал, а также внешний вид экипировки и дал хоккеистам их название. Когда-то очень давно, до Пыльной Войны, хоккеистами назывались простые спортсмены. И правила их игры были совсем другие. Но теперь глупо вспоминать добрые старые времена. Сейчас ей отсекут голову. Миголь зажмурилась и закричала что есть сил:

– Я жена Старшего Советника! Отпустите меня, и я распоряжусь, чтобы у вас было столько мяса, сколько вы захотите!

Звякнули «доспехи» Вратаря – он вскинул руку, и хоккеисты, недовольно бурча, отъехали подальше. Громадная квадратная туша плавно двинулась в сторону Миголь. Женщина замерла, почти не дыша. Вратарь чиркнул коньком по асфальту и остановился. Потом снял шлем и маску. Оказалось, что своими размерами он обязан «доспеху» – судя по шее, он вовсе не толстый. Крупный, гораздо крупнее прочих, высоченный, но не толстый. Миголь затравленно посмотрела на него. Неестественно-чёрные стеклянные глаза, чёрные полностью – и склера, и радужка, и зрачок, а в центре каждого зрачка – яркие синеватые огоньки. Лицо – овальное и правильное, как у манекена или какого-нибудь члена правительства. С виду мягкие аккуратные губы. Белая-белая, в синеву, кожа. Красивый. Если бы не такой устрашающий. Вратарь медленно растянул губы в улыбке и показал острые хищные зубы. Потом так же медленно провёл по ним исчерна-фиолетовым языком. И прохрипел:

– Жена Старшего Советника?

Миголь стояла перед ним, не шевелясь, маленькая, тонкая и такая хрупкая. Неужели ей конец? Не верится. Не хочется верить.

Вратарь развернулся к ней широченной спиной и вальяжно укатил обратно, к своим жутким воротам. Выводок прекратил кружиться и с недоумением поглядел вслед вожаку. Тот водрузил на лицо свою пластиковую маску и рявкнул:

– Пусть убирается.

Хоккеисты недовольно забурчали, Миголь напряжённо следила за каждым их движением, ожидая, что в любую секунду окажется, что Вратарь пошутил, и Игра состоится. Но тот низко пророкотал:

– Уходи. Медленно.

Миголь плавно отступила, настолько медленно и осторожно, насколько была способна. Ни в коем случае не пробудить охотничий инстинкт этих тварей неосторожным движением. Конечно, они беспрекословно подчиняются Вратарю, но…

Миголь пятилась, пока не почувствовала спиной сквозняк. Выход из дворика. Едва скрывшись за угол, всё так же пятясь, Миголь развернулась на каблуках и бросилась бегом по улице.

Она неслась так быстро, как только могла. Ей чудилось мерное «жжжжихх-жжжжихх» за спиной. Но хоккеисты не гнались. Почему? Отпускать лёгкую добычу – не в их правилах. Значит, сегодня умрёт кто-то другой. Менее удачливый, чем Миголь.

Господи, и почему только они её отпустили?

А впрочем, какая разница?

Домой. Домой-домой-домой-домой… К чёрту обиду, к чёрту эти выкрутасы, эту месть. Лайлу не вернуть, а жизнь продолжается – это ощущается каждой клеточкой тела, которое несколько минут назад едва не растерзали криогенные чудовища. Больше никаких вылазок в ночной город! Сидеть рядышком с дражайшим мужем! Если даже такие чудовища, как хоккеисты, отпускают пойманную дичь, только заслышав имя Старшего Советника, то какова же его власть! Надо это ценить… Надо… Но Миголь едва не плакала от безысходности.

Наконец, её тело сдалось. Не в состоянии больше сделать ни шагу, женщина оступилась и упала на тротуар. Чуть приподнявшись, она обхватила плечи руками и заплакала.

– Эй! – раздался громкий свистящий шёпот. Миголь визгнула и вскочила на ноги, заозиравшись.

– Да не шуми ты! – продолжал шипеть кто-то невидимый, – Тут я, внизу. А ты стоишь и маякуешь. По хоккеистам соскучилась?

Миголь быстро опустила голову и увидела в крошечном зарешёченном окошечке подвала, почти пошлостью скрытым за несколькими слоями асфальта, чумазое сердитое лицо.

– Ты к…кто? – Миголь даже икнула от недавнего плача и испуга.

– Лезь сюда, дурёха! Живо! Тут недалеко целое стадо на охоту вышло…

– Как я к тебе пролезу?! – всплеснула руками юная женщина.

– Вон, видишь за углом дверь ржавая?