Текст книги "Страсть Селии"

Автор книги: Мицци Валентайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Жизнь в Провансе

Оба путешественника, никак не ожидали, что в конце пути их ждет такой очаровательный дом. Ни голубые ставни, ни старинная плита, которую надо было топить дровами, ни даже чудаковатая уборная не омрачили их радость. Селия и Колин не могли бы придумать для себя более удачного пристанища. Уютно устроившись в плодородной местности между Авиньоном и Шаторенаром, где рос виноград, это прованское жилище оказалось столь же теплым и романтичным, сколь Дом на Пустоши был холодным и безликим. Селия не верила, что всего несколько дней назад она умоляла сэра Джейсона опорожнить в ее ненасытную задницу все до последней горячей капли своего семени. О ужас, какие слова она произносила! Сейчас, в этом непорочном месте, где не витали зловещие тени и не слышался развратный шепот, она поежилась от стыда.

Однако по мере того, как шли дни, пятно позора в ее сознании и на теле начало стираться, его стирало безоблачное сладострастие. Наконец-то Селия и Колин смогут делить наслаждения только друг другом. Не придется удовлетворять глупые прихоти и совершать невозможное. Здесь, в Провансе, когда оранжево-кровавое полуденное солнце приближалось к лазурному горизонту, оба лежали на кровати, а их тела были горячими и влажными от любви. Ставни на окнах можно будет открыть, дабы слышать пение цикад и источаемый соседними полями запах лаванды, который сольется с окутавшим их тела ароматом оргазма. В подобные моменты Селии казалось, что так будет продолжаться вечно.

Они вдруг стали похожи на любую другую влюбленную пару: рука об руку пешком шли по дороге несколько километров к крохотной деревушке, занимались обычными домашними делами, резвились в саду под теплым прованским солнцем… Казалось, что сэр Джейсон со своими порочными аппетитами находится не за Дуврским проливом, а за тридевять земель. Селия начала думать, что Колин в конце концов может оказаться прав – его кузен не заявится сюда, и это идиллическое место будет целиком принадлежать только им одним.

Несмотря на эти простые радости, что-то не давало Селии покоя, когда она оставалась одна. И это был сэр Джейсон Хардвик. Хотя Селия любила Колина не меньше прежнего, она втайне желала ощутить на своем языке вкус старшего кузена, а между ягодиц – его твердую плоть. От одной мысли о подобных наслаждениях ее пальцы тянулись к распускавшемуся бутону между бедрами, который она терла и терла до отчаянного исступления, моля о том дне, когда ей будет дозволено проделать это перед глазами мужчины, научившего ее, как получить наслаждение при полной потере стыда.

Селия всегда старалась действовать так, чтобы клитор достиг надлежащего ему размера и цвета и таким образом стал бы наиболее привлекательным для того, кто желал обратить на него внимание. Как же сэр Джейсон был бы доволен! Ибо в жестокости он не забывал и о доброте. А подобная доброта, когда его слова и дела разжигали этот пламенный атрибут, не исключала возможности, что тот будет страстно обласкан губами.

Селия скрыла от Колина эту сторону своей тайной жизни, поскольку тот, вероятно, не понял бы правильно ее потребность, посчитав, что если она возбуждает себя сама, то он не смог в достаточной мере удовлетворить невесту. Хотя дело обстояло не так, она обнаружила, что даже в ущерб своей гордости тоскует по агрессии и неуемной жажде старшего кузена обладать ею целиком. Она тосковала по такому обращению, желая испытать взрыв ощущений, который настигал ее в самый неожиданный момент, взрыв, который, похоже, наступал в то время, когда ее подвергали крайнему унижению. Да, Селия знала, чего страстно жаждет ее тело и разум; сладострастное действо обоих достигало полной гармонии. Может ли она раскрыть эти позорные истины перед своим возлюбленным?

После бегства из Англии и избавления от влияния сэра Джейсона Хардвика буйная сексуальная страсть Колина сменилась прежней джентльменской спячкой, и он был точно таков, каким, его застала возлюбленная в самом начале знакомства. В нежном тепле весеннего Прованса его прикосновения казались робкими и нерешительными, приобрели большую сдержанность, чем те, которые в Доме на Пустоши стали для Селии привычны и желанны. У нее возникло ощущение, что прошлого вообще не было, словно дни и ночи в Доме на Пустоши явились лишь в извращенном эротическом сне, особенно если судить по деликатному отношению к ней Колина. Возможно, он испытывал чувство стыда за то, что вступил в сговор со старшим кузеном и хотел загладить вину. Или, может быть, наиболее постыдные желания Колина притупились в отсутствие сэра Джейсона, подталкивавшего его к самому гнусному. Селия и в самом деле почувствовала, что Колин обращается с ней как с женой. Когда-то она была бы от этого очень счастлива. Сейчас же ее охватывало чувство неуверенности.

Хотя их физическая связь происходила регулярно, Селия обнаружила, что в ней нет того особого волшебства, которое она ожидала как нечто само собой разумеющееся. Или, может быть, их физическая близость имела место слишком часто. Разумеется, связь парочки была столь же естественной, что и окружавший их ландшафт, однако она желала как раз чего-то выходившего за пределы естественного. К огорчению Селии, Колин, похоже, забыл о тех соблазнительных играх, в которые они с удовольствием играли. Несмотря на то, как вели себя оба кузена в Йоркшире, Селия все еще не лишилась природной робости, когда дело доходило до выражения своих желаний, а в отсутствие сэра Джейсона это стало еще труднее. Как же такой правильно воспитанной юной леди, как она, попросить своего молодого джентльмена погрузиться в пространство между ее ягодицами или пройтись языком по сокровенным местам? В Доме на Пустоши такие наслаждения стали повседневной рутиной; иногда Колин по части разврата оказывался достойным своего кузена и даже превосходил его. Селия не могла забыть, как жадно он вылизывал липкий оранжевый джем, который излил в ее робкое отверстие между ягодицами, пока она, опустившись перед ним, тряслась от волнения. Да, ее любимый Колин мог стать порочным, если к тому его влекло настроение. Но он изменялся с тех пор, как приехал в Прованс. Он стал прежним – тем Колином, которого она встретила в Лондоне. Хотя этот мужчина когда-то мог быть всем, чем она желала, теперь его оказалось маловато. Ибо Селия тоже изменилась. И виноват во всем сэр Джейсон Хардвик.

Поэтому, когда Селия больше не могла совладать со своими желаниями, ей приходилось поступаться самолюбием и в ночной тишине шепотом просить Колина о том, чего жаждало ее тело. В конце концов тот уступал, однако его резкий вздох давал понять, что он считает подобные просьбы недостойными молодой женщины, с которой считал себя помолвленным. Как Селия зарделась от стыда, когда ее возлюбленный ввел свой инструмент в отверстие, в которое та молила его войти. А это вторжение оказалось не таким легким из-за перерыва в подобных играх. Возможно, Колин считал, что ей больше не нужны подобные низменные упражнения, в Доме на Пустоши он совершал их, желая лишь умиротворить своего кузена-шантажиста и себя тоже.

От неохотного согласия Колина Селия почувствовала себя порочной женщиной, хотя и не могла не заметить, что нерасположение не распространяется на его пульсирующий инструмент. Оно также не сказалось на потоке влаги, которая устремилась вглубь, и Селия подумала, что может лопнуть. После этого Колин упорно не разговаривал с ней, несмотря на то что язык, который мог произносить слова, только что слизывал бурный поток меж ее бедер. Однако не исключено, что его молчание было благом, ибо после того, как Селия опускалась на колени, чтобы взять в рот все еще пылавшую ароматную плоть, прекратившую смаковать ее задний ход, Колин говорил холодным тоном: «Я же не мой кузен».

Ощущение, что она совершает нечто преступное, в такие мгновения обострялось. Исчезало оно в подсознании Селии, лишь когда Колин овладевал ею обычным способом. Как менялось отношение возлюбленного к ней! Возникало ощущение, будто в Доме на Пустоши не он увлеченно осквернял ее тело. Селия считала его поведение странным. Можно было подумать, что в доме кузена ему не позволяли совершить соитие в традиционной форме. Разве не Колин провоцировал совершенно противоположное? Где бы они ни находились, будь то на кухне, в вестибюле или маленьком коттедже, Селия и опомниться не успевала, как находила свои трусы на лодыжках, а пенис Колина раздвигал ее влагалище изнутри до тех пор, пока ей не казалось, что она раскалывается пополам. Она опасалась, как бы его мальчишеское безрассудство не наградило ее ребенком. Ибо в отличие от своего старшего и более умудренного кузена он, похоже, не обращал ни малейшего внимания на тонкости ее месячного цикла.

Благодаря новым знаниям о своем теле, которые дал ей сэр Джейсон, Селия могла определить, когда было весьма рискованно принимать джентльмена дозволенным способом. Если риск, по ее мнению, превышал границы разумного, она доблестно отбивала ухаживания любимого. Разумеется, они могли достичь своих желаний другими способами, каким она теперь отдавала предпочтение перед ортодоксальной формой соития мужчины с женщиной. Ибо вместе с восторгом приходило неизбежное чувство стыда – чувство, которого сэр Джейсон любил добиваться. Воистину, он знал, как лучше вызвать у Селии чувство унижения, переходившее в высшую форму экстаза. Может быть, это было чувство свободы, которое приносили и те и другие формы спаривания – способность извлекать наслаждение, не расплачиваясь за это высокой ценой, если не считать цену собственного достоинства. В Йоркшире она полностью наслаждалась этим абсолютным освобождением тела и разума. Но в Провансе все изменилось.

Дабы спасти себя от беспечно расточаемого Колином семени, Селия ссылалась на хорошо рассчитанную по времени головную боль, которая случалась постоянно с интервалами в три с половиной недели и продолжалась два-три дня – до тех пор, пока знакомая боль в животе не прекращалась. Вскоре она стала недовольно смотреть на привычно надутые губы Колина, ибо это говорило о том, что тот совсем не верил ее сдвинутым бровям и прищуренным глазам. Странно, что мужчина, обычно проявляющий нежность, не был столь предупредителен к ней, как его кузен, в моменты, когда грозило вынужденное плодородие. Неужели Колину надоело делить свою женщину с другим и он сейчас возжелал раз и навсегда завладеть ею полностью? Сэру Джейсону не надо было доказывать свое обладание Селией наводнением ее чрева плодородным семенем Хардвиков. Он обладал ею с того самого момента, как узнал о ее существовании.

В самом деле, старший Хардвик ни за что не позволил бы, чтобы биология отвлекла его от собственных страстей, Когда наступал момент опасности, он с равным наслаждением пользовался устами или задним будуаром Селии. Иногда он мог полностью воздержаться от ее главной женской магистрали, сохраняя силы для влажных радостей, время которых обязательно наступит. Пять дней и пять ночей Джейсон удовлетворял свою кровожадность, лакомясь извержениями утробы Селии. Познав ее тело, он не мог упустить такую благоприятную возможность, ибо острота горячих месячных извержений Селии и нежный канал, через который они вырывались наружу, могли сравниться лишь с остротой ее позора. После того как сэр Джейсон сполна вкусил богатство ее менструаций, он пользовался окровавленным острием своего пениса в качестве кисти, которая, роняя рубиновые капли, создавала поразительный по контрасту рисунок на бледной плоти Селии и тем самым оставляла на ней вещественную улику взаимной связи.

Плотские и эмоциональные подвиги, совершенные вместе, погружали обоих в глубокий сон, после которого они возобновляли прежний кровопролитный поединок. Пятна цвета ржавчины на их телах лишь убеждали Селию в том, с какой полнотой обладает ею Хардвик. Могла ли она скрыть что-либо от этого мужчины? Ведь чуть позже, когда Хардвик начнет слизывать красную жидкость с кончиков пальцев Селии, он полностью познает ее.

Неужели Селия жаждала именно этого? Неужели она, спасая своего любимого, одолела последний отрезок пути, ведущего в бездонный источник разврата Джейсона? Ибо в это мгновение ей захотелось избавиться от нежных ласк Колина и предаться диким ласкам его кузена.

Что же касается Колина, он успел полюбить домашнюю жизнь вместе с Селией. Он уже начал представлять, что оба навечно останутся в этом тихом раю, в который не войдет его порочный и грубый Кузен. Как тепло у него становилось на сердце при виде Селии, которая надевала фартук и стояла у раковины, моя посуду после еды. Или протягивала руку с влажной тряпкой, чтобы вытереть стол, за которым оба только что отобедали. В подобные мгновения Колин рисовал в своем воображении обычную жизнь – жизнь, которая могла сложиться, если бы этот презренный родственник дерзко не вмешался в их любовь. Они могли бы пожениться и жить в таком доме, как этот, радостные голоса детей наполняли бы все вокруг и их сердца. Может быть, еще не слишком поздно…

Под лимонного цвета солнцем, не обремененным ни облаками, ни дождем, казалось, что проделки, которые все трое так легко, часто и безудержно совершат в Доме на Пустоши, стали событиями не прошедших недель, а давно минувших лет. Как мог он позволить, чтобы творилось столь порочное? Из эгоистического побуждения спасти собственную шкуру Колин пожертвовал телом и душой своей возлюбленной. Преступлением являлось уже то, что он молча наблюдал, как его мерзкий кузен навязывал свои ухаживания ее невинному молодому телу, а затем и сам охотно участвовал в этом грехопадении! Еще за два дня до отъезда из Англии он и его кузен встали перед устами Селии, а инструменты двух Хардвиков оказались рядом, демонстрируя родственную близость. Девушка очень хорошо постигла странный характер их желаний. Ей даже не пришлось подсказывать, что следует делать.

Нагая Селия упала на колени, ее нижняя губа дрожала – оба кузена посчитали это знаком предвкушения. И их предположение оказалось верным, ибо руки Селии потянулись к двум покачивавшимся столпам плоти, но ее запястья оказались связаны во время предыдущего поединка, когда пришлось воспользоваться петлей и несколькими катушками нити. Поэтому, когда сэр Джейсон и Колин подались вперед, рот Селии широко раскрылся, чтобы заглотить похожие пурпурные шишки, крошечные отверстия в которых потекли, демонстрируя откровенное вожделение. Никогда прежде кузены не пользовались одним входом одновременно, и неудивительно, что они нашли его тесным. Однако этот недостаток пространства нисколько не убавил наслаждения – этого не случилось и тогда, когда зубы Селии коснулись остроконечных корон их инструментов, вызывая сладострастные муки. «Наверно, все это нисколько не отличается от переживаний во время безжалостного сеанса мужеложства», – подумал сэр Джейсон, улыбаясь про себя, ибо знал, как хорошо сочетается удовольствие с болью.

Молодая женщина со связанными руками услаждала кузенов, раздавая обоим нежные порции восторга до тех пор, пока их мужские подношения не разлились на ее языке и не устремились к глотке. Как старательно она поглощала эти густые сласти Хардвиков и воздала им должное, прося добавки. Однако здесь, в целительном тепле прованской весны, подобные мимолетные угощения Колину вдруг показались порочными. Они ассоциировались с пустошью и с мужчиной, окна дома которого выходили на нее. Все это несло на себе печать сэра Джейсона Хардвика.

Да, Колин искупит вину, сделав Селию своей женой.

Перспективы семейного блаженства, которые предлагал этот молодой мужчина, казались ей весьма приятными. За несколько последних дней она осознала, как могла бы сложиться их совместная жизнь, если бы сэр Джейсон Хардвик не вознамерился вторгнуться в нее. Только теперь она не могла представить, что сможет жить иной жизнью. Хотя Селия обожала быть вместе с Колином, она не могла загасить ни вспыхнувшего желания оказаться в руках его кузена, ни потребности быть обладаемой им. Благодаря сэру Джейсону Селия узнала о себе больше, чем могла бы, прожив десять жизней… возможно, даже больше, чем сама того желала. Действительно, было уже слишком поздно. Ящик Пандоры открылся, и обнаружились сокровища, которые нельзя было вообразить в самых диких фантазиях: сокровища ее плоти. И эти сокровища были крепко связаны с мужчиной, аристократическая кровь которого текла также в венах ее суженого.

Селия пыталась ненавязчиво отклонить постоянные намеки Колина, что их совместную жизнь надо превратить в семейное блаженство, и непременно такое, которое включало бы детей. Наверно, наступит день, когда она с удовольствием заведет ребенка, но чьего ребенка? Колина? Сэра Джейсона? Эта возможность казалась такой далекой. Нет. Жить вместе с Колином – одно дело, а смотреть, как раздается ее живот – совсем другое. Почему это его так волновало? Почему бы ему не позволить событиям развиваться в прежнем русле? Понятно, такие разговоры к хорошему не приведут.

Однако по мере того, как текли дни и воспоминания стирались, слова Колина начинали обретать смысл. Дом на Пустоши и его ловкий хозяин не были настоящими. Настоящими стали поля с ярко цветущей лавандой и порывы соленого средиземноморского ветра, приносившего с собой запах моря и свободы, которой молодая пара была так долго лишена. Селия все еще вспоминала, как первую неделю бегала по старым улицам Авиньона, сохранившимся с четырнадцатого века, как вместе с Колином ходила осматривать Дворец Пап, о котором так много читала в школе. Однако больше всего ей запомнилось время, проведенное в той местной деревушке. Как они радовались, беззаботно гуляя по маленькой рыночной площади, выхватывая зеленые яблоки из своих корзинок и проверяя вес картошки под пристальным взором мадам Руо, старой зеленщицы с редкими зубами. Уложив покупки в прихваченную из дома джутовую сумку, Селия и Колин шли дальше к соседнему рынку, где торговали мясом, и высматривали говяжью вырезку, а месье Гастон, успевший пропустить утреннюю порцию виски, взирал гордым взглядом, рожденным поколениями мясников, которые этим ремеслом зарабатывали себе на жизнь.

Не без труда добравшись до дома с голубыми ставнями, натрудив в это солнечное утро свои руки и почернев от дорожной пыли, оба сбросили пропитанную потом одежду и, хохоча, побежали в сад. Там под оливковым деревом с кожистыми листьями Колин вошел в женщину, которую любил и набухшая от желания головка пениса достигла конца пути в чреве Селии, нагретом дневным зноем. К растворившимся во влаге звукам их слияния присоединилось веселое пение птиц и жужжание цикад – заиграла возбуждающая симфония. Войдя во вкус, Селия садилась на него верхом, подтягивала ноги, обхватывала его туловище так, что позади выступали ее ягодицы. Она получала удовольствие оттого, что была так нага и не защищена от любых опасностей, которые могли затаиться поблизости. Разумеется, подобные опасности могли бы воплотиться в облике кузена Колина.

В такие мгновения Селия воображала, что тот находится позади, наблюдает… следит… внимательно изучает собравшиеся вокруг задней магистрали морщинки. Сэр Джейсон обычно подходил так близко, что она чувствовала, как этого места касается его взволнованное дыхание. Конечно же, он не мог не заметить, что при каждом толчке инструмента кузена этот никем не занятый люк изящно раскрывается. Мужчина с присущей ему чувствительностью воспринял бы это как приглашение; разумеется, так оно и было бы, окажись он здесь, чтобы лично удостоиться такого приглашения. Когда Селия повернула голову в поисках призрака Хардвика, она невольно разочаровалась, обнаружив его отсутствие.

Спрятав лицо под волосами Селии, Колин слизывал соль с ее шеи и потянулся, чтобы пощекотать впадину среди ягодиц, хотя такой жест обычно означал, что этим все и ограничится, если она не настаивала на своем. В действительности она стала воспринимать эту игру пальцев как особое угощение. Однако вместо того, чтобы умолять любимого действовать поэнергичнее, Селия крутила своей задницей до тех пор, пока та целиком не поглощала его палец. Если Колин когда-либо и замечал ее загадочные движения, то не подавал виду. Его палец не покидал этого прожорливого места и временами совершал движения, одновременные с толчками пениса, до тех пор, пока оба не достигали вершины удовольствия. Разгорячившись и вспотев, они охлаждали свои тела, по очереди обливая друг друга водой из садового шланга, и визжали, словно дети, когда холодная струя омывала утомленные от плотских трудов тела. Колин увеличивал напор, направлял сильную струю на выступавший язычок клитора Селии, и смеялся, когда та взбрыкивала, а ее тело сотрясал оргазм; испытываемое ею удовольствие побуждало их к новому соитию под оливковым деревом.

Увы, столь невинные шалости закончатся после того, как испорченные аппетиты сэра Джейсона найдут садовому шлангу более озорное применение.

Хотя Селия не желала отдавать предпочтения ни одному из симпатичных кузенов, тем не менее свой выбор она, похоже, сделала. Невзирая на опасности, она согласилась с безрассудным планом Колина. Всего за пару дней до приезда сэра Джейсона в Булонь им предстояло бежать из прованского дома с голубыми ставнями.