Текст книги "Ночи дождей и звезд"
Автор книги: Мейв Бинчи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава вторая
Андреас знал, что никто не хотел покидать его таверну. Здесь, на террасе, вдали от трагедии, им было спокойнее и далеко от своих домашних неприятностей.
Он задумался, как всегда, об отношениях в семье. Действительно ли Адонис ушел из-за ночного клуба? Не хотел ли он просто свободы, убежать подальше от прежней жизни? Если повторить все сначала, смог бы он быть более покладистым и открытым, согласился бы отпустить сына посмотреть мир перед тем, как тот остепенится?
Но и эти молодые люди сделали то же самое, а проблем у них дома не убавилось. Он слышал их разговоры. Поставив вино на стол, он сел в тени и стал перебирать четки. Вечер продолжался, вино лилось; расслабленные, они стали гораздо словоохотливее. Теперь никто не скрывал домашних секретов.
Бедная маленькая Фиона говорила больше всех.
– Ты был прав, Шейн, не стоило звонить. Им представился случай попилить меня за то, что я калечу свою жизнь и что их планы на серебряную свадьбу рушатся из-за того, что они не знают, когда я вернусь. Осталось пять месяцев, а мамочка, которой китайский обед в коробочке на вынос кажется удовольствием, вдруг забеспокоилась о торжественном приеме! Я ей прямо сказала, что не знаю, где мы будем в то время, а она сразу в слезы. Она просто оплакивает свой банкет, а у нас тут люди в гавани, которым действительно есть о чем плакать. Просто тошнит.
– Говорил тебе, – выдохнул Шейн. Они с Фионой курили травку, остальные отказались. Андреасу это не понравилось, но время было не для суровых наставлений.
Заговорил Томас:
– Мне тоже не везет. Билл, мой сынишка, которому действительно есть до меня дело, теперь в дневном лагере. Моя бывшая, которая мечтала, чтобы я сгинул на катере Маноса, совсем не обрадовалась звонку. Надеюсь, мальчик не увидит новостей и не станет тревожиться за меня. – Настроение у него было явно философское.
– Откуда он может знать, что ты здесь? – Шейн откровенно считал их звонки домой пустой тратой времени.
– Я отослал им факс с моими телефонными номерами. Ширли должна повесить их на кухне.
– Неужели? – спросил Шейн.
– Сказала, что сделает это.
– А тебе сын звонил?
– Нет.
– Значит, она ничего не сделала, верно? – Шейн все продумал.
– Полагаю, нет, и не надеюсь, что она позвонит моей маме. – На лице Томаса пролегли суровые линии. – Надо было позвонить не ей, а маме. Но хотелось услышать голос Билла, а Ширли меня только расстроила…
Наконец тихо заговорил Дэвид:
– Когда звонил, хотел оставить милое послание на автоответчике, но они были дома, и трубку взял отец… Сказал, что… Сказал, что если со мной ничего не случилось, то зачем было звонить.
– Он имел в виду не это, понимаете, – успокоил Томас.
– Знаете, люди порой часто говорят не то, для разрядки, – добавила Эльза.
Дэвид покачал головой:
– Но он именно это имел в виду. Я слышал, как мама крикнула из гостиной: «Спроси его о награждении, Гарольд, он будет дома в день церемонии?»
– Награждение? – заинтересовались все.
– Это для тех, кто зарабатывает большие деньги, как королевская премия за достижения в промышленности. Нечто подобное. Будет большой прием и церемония награждения. Для них ничего важнее этого в мире нет.
– Может, на церемонию пойдет кто-нибудь вместо вас? – подсказала Эльза.
– Любой с работы отца, его друзья из ротари или гольф-клуба, мамины кузены…
– Значит, вы единственный ребенок? – спросила Эльза.
– В этом-то и проблема. Это большая проблема, – грустно ответил Дэвид.
– Жизнь твоя, и делай с ней что хочешь, – пожал плечами Шейн. Он не видел никакой проблемы.
– Думаю, им просто хотелось поделиться с вами этой честью, – заметил Томас.
– Да, но я хотел рассказать им о трагедии и о погибших людях, а они все об этой процедуре и о том, успею ли я домой вовремя. Это чудовищно.
– Возможно, они хотели сказать вам «Вернись домой», не так ли? – предположила Эльза.
– Сказать «Вернись домой» можно как угодно, но «Вернись, получи хорошую работу и помоги отцу в его деле» – это не для меня, я не собираюсь этого делать, ни теперь, ни когда-либо. – Дэвид снял очки и протер их.
Эльза о себе ничего не рассказывала. Они сидела и смотрела на море за оливковой рощей вдоль берега, на маленькие острова, где все надеялись отдохнуть в солнечный полдень. Она почувствовала, что все смотрят на нее в ожидании рассказа о телефонном звонке.
– О, как я позвонила? Думаю, дома, в Германии, никого нет! Звонила двум друзьям, и везде автоответчик, они оба решили бы, что я сошла с ума, но в чем дело? – усмехнулась Эльза, и ни слова о том, что оставила на одном автоответчике легкое доброжелательное послание, а на другом слова жесткие, почти враждебные.
Андреас взглянул на нее из темноты. Прекрасная Эльза, оставившая работу на телевидении, чтобы найти убежище на греческом острове, еще не обрела долгожданный покой, подумал он.
На террасе стало тихо, каждый думал о своем звонке и размышлял, как сложилась бы ситуация, если бы пришлось все повторить сначала.
Фиона сказала бы своей матери, что в гавани теперь так много несчастных дочерей и матерей, ищущих друг друга, что ей захотелось позвонить домой и что она сожалела обо всех неприятностях, которые ей доставила, но что она теперь взрослая и должна жить самостоятельно, и это вовсе не означало, что она не любит маму и папу. Они бы не расстроились так сильно, если бы она обсудила с мамой свои планы и снова и снова повторяла, что очень даже заботилась о них и что постарается быть дома к серебряной свадьбе. Надо только обождать.
Дэвид думал, что мог бы поведать о том, что сумел побывать во многих местах и многое узнал о мире. Он мог бы рассказать об ужасной трагедии на прекрасном греческом острове и что это заставило его задуматься о том, как быстротечна жизнь и как внезапно она может оборваться.
Его отец обожал пословицы и поговорки. Дэвид мог бы рассказать ему пословицу о том, что «если любишь свое дитя, пошли его в путешествие», и планы его не окончательны, но с каждым днем он набирается опыта, от которого становится лучше. Это могло бы сработать и было бы гораздо лучше, чем пустая бездна, которую он создал вокруг себя.
Томас понял, что надо было позвонить матери, а не Ширли. Просто ему так хотелось верить, что мальчик на месте. Звонить надо было только маме. Он бы сказал ей, что беда прошла стороной, и попросил ее все рассказать Биллу. Он бы сказал ей, что сидит с незнакомыми людьми, что поведал им, какая она замечательная женщина и как благодарен ей за то, что нашла средства на его учебу, работая сверхурочно по ночам. Маме это бы понравилось.
Одна только Эльза не сомневалась, что сделала правильные звонки. Они оба знали, что она в Греции, но не знали точно, где именно, и она не оставила им возможности узнать, где ее найти. Она сказала каждому только то, что хотела. В одном случае она была неопределенной и доброжелательной, в другом жесткой и холодной. Она не изменила бы ни слова.
Андреас вздрогнул от внезапного звонка. Это мог быть его брат Йоргис, звонивший из полиции, возможно, чтобы сообщить о погибших и о понесенных убытках.
Но это был не Йоргис, это был немец. Он назвался Дитером, и ему нужна была Эльза.
– Ее здесь нет, – ответил Андреас. – Они все недавно спустились в гавань. Почему вы уверены, что она здесь?
– Она не могла уйти, – возразил мужчина. – Она звонила мне десять минут назад. Я проследил номер телефона, с которого она звонила… где она остановилась… пожалуйста. Простите, что так настойчив, но мне очень надо знать.
– Понятия не имею, господин Дитер, совершенно.
– А с кем она была?
– С группой знакомых, думаю, они завтра покинут деревню.
– Но мне надо ее найти.
– Премного сожалею, что ничем не могу помочь, господин Дитер. – Андреас положил трубку и, повернувшись, увидел перед собой Эльзу. Она вошла с террасы, услышав, как он говорит по-немецки по телефону.
– Почему вы это сделали, Андреас? – спокойно спросила она.
– Подумал, что вы хотите именно этого, но если я не прав, телефон к вашим услугам… пожалуйста, звоните ему снова.
– Вы правы, абсолютно правы. Огромное спасибо. Вы правильно сделали, что отвадили Дитера. Обычно я сильная, но сегодня я бы не выдержала этого разговора.
– Знаю, – тихо произнес он. – Бывают времена, когда говоришь или слишком много, или слишком мало. Лучше вообще ничего не говорить.
Снова зазвонил телефон.
– Вы все еще не знаете, где я, – предупредила она.
– Конечно. – Он многозначительно кивнул.
На этот раз это был его брат Йоргис.
Двадцать четыре человека погибли.
Двадцать иностранцев и четверо из Агия-Анны, не только Манос, но и его маленький племянник, который, вероятно, на борту помогал своему дяде. Ему было всего восемь лет. А еще двое – местные юноши из команды катера, совсем молодые, едва начавшие жизнь.
– Мрачные времена для вас, Андреас, – сказала Эльза с глубоким сочувствием.
– Невеселое время и для вас, – ответил он.
Они сидели и думали каждый о своем. Казалось, что они знали друг друга давно. Если было бы что сказать, они бы разговаривали.
– Андреас? – Эльза выглянула наружу, где остальные были заняты беседой и их никто не мог услышать.
– Что?
– Сделаете для меня еще кое-что?
– Если смогу – да, конечно.
– Напишите письмо Адонису. Попросите его вернуться в Агия-Анну. Вернуться теперь. Скажите, что в деревне погибли двое молодых людей, что всем вам необходимо видеть того, кто уехал, но может вернуться.
Он покачал головой:
– Нет, друг мой Эльза, это не поможет.
– Хотите сказать, что не постараетесь, чтобы помогло. Что еще хуже может случиться? Он может написать и сказать: «Нет, спасибо». В сравнении с тем, что случилось сегодня, это не конец света.
– Зачем вам вмешиваться в жизнь тех, кого не знаете?
Она рассмеялась, откинув голову:
– О, Андреас, если бы вы знали, какая я на самом деле. Да я только этим и занимаюсь. Я воинствующий журналист, меня так и прозвали на телестудии, а друзья считают, что я во все вмешиваюсь, везде сую свой нос. Вечно пытаюсь сохранить семьи, отучить детей от наркотиков, очистить улицы от дерьма, сделать спорт доступным… Мне свойственно стремление изменить жизнь людей, которых я не знаю.
– Всегда ли это помогает? – спросил он.
– Иногда срабатывает. И срабатывает достаточно часто, чтобы я не переставала этим заниматься.
– Но вы сбежали?
– Не из-за работы.
Он посмотрел на телефон.
Она кивнула:
– Да, вы правы, из-за Дитера. Это долгая история. Когда-нибудь я сюда вернусь и расскажу вам все.
– Не обязательно.
– Обязательно, но мне также важно знать, что вы написали Адонису в Чикаго. Обещайте, что напишете.
– Не умею писать письма.
– Я могу написать за вас, – предложила она.
– Неужели?
– Могу постараться передать ваши чувства, но не уверена, что это будет правильно.
– Я в себе тоже не уверен, – помрачнел Андреас. – Иногда кажется, что знаю верные слова, и воображаю, что обнимаю его, а он говорит мне «папа»… В другое время мне видится, что он непреклонен, жесток и говорит: «Что сделано, то сделано».
– Письмо надо написать такое, чтобы он сказал «папа», – не отставала она.
– Но он догадается, что письмо не мое, он знает, что его старик со словами не дружит.
– Главное – обождать. Это будет в газетах даже в Чикаго, и он прочтет о трагедии в его родной Агия-Анне. Ему захочется услышать вас. Порой события сильнее наших мелких страхов.
– Это касается и вас с Дитером? – спросил он.
– Нет. – Она покачала головой. – Нет, это другое. Когда-нибудь я расскажу, обещаю.
– Нет надобности говорить мне, Эльза, – успокоил он.
– Вы мой друг, и я хочу рассказать.
Послышались голоса с террасы.
Говорил Томас:
– Андреас, вы должны поспать, завтра будет долгий день.
– Думаю, нам следует спуститься вниз туда, где мы остановились, – начал Дэвид.
– Мой брат Йоргис выслал машину для вас. Я сказал, что у меня друзья, которых надо отвезти, дорога длинная.
– Можем мы заплатить за угощение, за день и вечер, проведенные у вас? – спросил Томас.
– Я же сказал Йоргису, что вы друзья, а я с друзей денег за еду не беру, – с достоинством произнес он.
Они посмотрели на него: престарелый, слегка сутулый, бедный трудяга в этой таверне, где они – его единственные клиенты. Они должны были заплатить ему, и обидеть было нельзя.
– Знаете что, Андреас, мы не можем уйти, ничего не заплатив, даже несмотря на то, что мы друзья, – начала Фиона.
У Шейна было другое мнение.
– Ты же слышала, что ему не нужны деньги. – Он оглядел их всех, удивляясь, как это люди не понимают, что можно есть и пить бесплатно.
Эльза заговорила медленно. Она умела привлечь внимание. Все замолчали, чтобы услышать ее. Казалось, что слезы выступили у нее на глазах.
– А что вы скажете, если мы соберем деньги для семьи Маноса и его маленького племянника, а также для других погибших на наших глазах? Для них обязательно будет создан фонд. Мы соберем столько, сколько, на наш взгляд, могли бы стоить вино и еда в другой таверне, положить все в конверт и написать на нем «От друзей Андреаса».
У Фионы в сумке нашелся конверт. Как только она его достала, они молча положили на блюдо свои евро. На дороге послышался шум полицейской машины.
– Эльза, напишите людям что-нибудь, – предложила Фиона.
Эльза сделала это уверенной рукой.
– Жаль, что не могу написать по-гречески, – вздохнула она и взглянула на Андреаса, словно у них был свой секрет.
– Это замечательно – ваша щедрость, всех вас, это прекрасно на любом языке, – сказал он сдавленным голосом. – Никогда не умел писать письма.
– Труднее всего написать первые слова, Андреас, – настаивала она.
– Я бы начал «Адонис, сын мой», – запнувшись, произнес он.
– Вы уже на полпути. – Эльза обняла его на мгновение, перед тем как сесть в машину, чтобы вернуться в деревню у подножия холма, которая так сильно изменилась с прошлой ночи, хотя звезды в небе казались прежними.
Глава третья
Пока небольшой фургон трясся по дороге с холма, они не проронили ни слова. Каждый чувствовал, что никогда не забудет этой ночи. День был долгий, переполненный эмоциями. Они узнали друг о друге так много, что вместе им было легко и спокойно. Но все надеялись, что обязательно еще увидятся со стариком Андреасом. Он сказал им, что у него есть старенький мотоцикл с фургончиком и он каждый день спускается на нем по ухабистой дороге в город, как он называл деревню, чтобы закупить провизию.
В ту ночь никто не спал. Их объединила бессонница под теплым средиземноморским небом. Они вертелись и ерзали в постелях от слишком ярких звезд, свет которых сочился в их спальни. Миллионы крошечных игл мешали им заснуть.
Эльза стояла на маленьком балконе гостиничного номера, глядя на темное море. Она остановилась в «Студио апартаментах», хозяин которых был молодой грек, изучавший бизнес во Флориде и вернувшийся с идеей создать здесь шесть небольших самодостаточных домиков, незатейливо обставленных, с греческими половиками на деревянных полах, с расписной греческой керамикой на полках. Каждый балкон был изолирован. За свои номера он брал огромные, по меркам Агия-Анны, деньги, но они никогда не пустовали.
Эльза увидела его рекламу в журнале путешествий и не разочаровалась.
С балкона темное море казалось совсем безопасным и умиротворяющим, даже несмотря на то, что в этой самой гавани погибли двадцать четыре человека и эта вода не смогла одолеть огонь.
Она вдруг впервые поняла, почему измученные тоской и одиночеством люди иногда готовы покончить с жизнью в объятиях моря. Это, конечно, глупо, нет никакой романтики в том, чтобы утопиться. Эльза знала, что нельзя просто зажмуриться и дать волнам плавно унести себя. Придется барахтаться и сражаться за жизнь, захлебываясь от воды и страха. Ее волновало, смогла ли она выразить в послании Дитеру то, что хотела… что мечтала умереть в этот день.
Нет, на самом деле она этого не желала, она не хотела изо всех сил сражаться против всесильного водного потока.
Но в какой-то степени это решило бы все, избавило бы ее от ужасной ситуации, от которой она сбежала и которая преследовала ее повсюду. Она знала, что долго не сможет заснуть. Зачем просто лежать? Она выставила на балкон стул и села, опершись локтями на витые железные перила, глядя на отражение лунного света в воде.
В маленькой комнате Дэвида тоже было жарко и душно. До этой ночи было нормально, но теперь все изменилось. В доме плакали так сильно, что заснуть было невозможно. На катере Маноса погиб их сын.
Дэвид был потрясен, когда, вернувшись в дом, увидел семью в окружении скорбящих родных и друзей. Он смущенно и неловко пожал всем руки и промямлил то, чего нельзя было выразить словами. Они немного говорили по-английски и глядели на него в недоумении, словно никогда прежде не видели. Почти никто не заметил, как он вышел из дома, чтобы подышать ночным воздухом. Слишком большое горе.
Дэвид представлял себе, что бы случилось, если бы и он погиб в этой катастрофе. Такое вполне могло быть. Просто отправился бы в поездку в другой день. Жизнь человека решается таким случайным выбором.
Рыдали бы в его доме так же сильно? Ломал бы себе руки в отчаянии его отец? Или сказал бы сухо, что сын выбрал свой жребий сам и теперь ему предстоит смириться с этим выбором до конца дней.
Гуляя по скорбному городу, Дэвид вдруг загрустил, ему захотелось встретить кого-нибудь из тех, с кем он провел ту ночь. Нет, конечно, не ужасного дружка Фионы, но кого-то из новых знакомых.
Ему подумалось, что можно было бы зайти в маленькую таверну, где посетители до сих пор сидели и обсуждали страшные события. Хорошо бы повстречать Фиону и поговорить с ней об Ирландии, где ему всегда хотелось побывать.
Он расспросил бы ее о работе медсестры и о том, действительно ли это приносит столько удовлетворения, как говорят люди. Ты на самом деле испытываешь удовольствие, когда больные выздоравливают? Помнят ли они тебя, ищут ли потом и благодарят ли? Принимают ли англичан в Ирландии, как туристов, так и рабочих, утихла ли ненависть и неприязнь? Развивались ли какие-либо ремесла на западе Ирландии? Дэвиду всегда хотелось быть гончаром. Создавать что-то руками, совсем далекое от мира, где делают деньги.
Или можно было расспросить Томаса о том, что он пишет, почему он так далеко от своего университета, как часто он собирается видеться со своим мальчиком.
Дэвиду нравилось слушать истории людей, именно поэтому он был лишним в брокерском бизнесе отца.
Клиенты хотели слышать от него, сколько тратить и зачем. А Дэвиду было интереснее расспрашивать об их домах, а не о капиталовложениях. Он разочаровывал их, когда пытался узнать, есть ли у них собаки в доме или сад, в то время как им необходимо было поговорить про оборот капитала.
Проходя по улице, он увидел на балконе Эльзу, но не окликнул ее. Она такая спокойная и собранная, и посреди ночи ей меньше всего был нужен такой зануда, как он.
Томас снял на две недели небольшую комнату над сувенирной лавкой, принадлежавшей эксцентричной женщине по имени Вонни, которая в свои за сорок или за пятьдесят всегда одевалась в цветастые юбки и черную кофту. Выглядит так, что хочется подать ей милостыню, подумал Томас. Но на самом деле ей принадлежала эта уютная и даже роскошная квартирка, которую она сдавала туристам. Обстановка была дорогая, с ценными статуэтками и картинами.
По происхождению Вонни была ирландкой, догадался он, хотя говорить об этом она не любила. Это была безупречная домовладелица, потому что совершенно не докучала ему, относила его белье в местную прачечную и временами оставляла у порога корзину с виноградом или миску с оливками.
– Где вы живете, когда я здесь? – спросил он ее, когда вселился в квартиру.
– Сплю в сарайчике, – ответила она.
Томас не понял, шутит она или говорит серьезно. Больше он ее не расспрашивал, он был счастлив в доме Вонни.
Он бы обрадовался и более дешевой обстановке, но ему был нужен телефон на тот случай, если позвонит Билл.
В Америке Томасу всегда не нравился сотовый телефон. Его рабами стали слишком многие. Он решил, что в путешествии мобильник будет ему мешать, впрочем, многие жаловались, что на дальние расстояния сигнал не доходит. Поэтому совершенно не важно, сколько он потратит на квартиру с телефоном. На что еще ему тратить свою профессорскую зарплату, к тому же он стал зарабатывать деньги на своих стихах.
Престижный журнал заплатил, чтобы он мог отправиться за границу и писать путевые заметки в своем стиле, о чем пожелает. Это оказалось весьма кстати, когда он вдруг понял, что необходимо уехать. Ему так нужно было сбежать. Захотелось написать об Агия-Анне, но в мировой прессе об этом будет рассказано уже завтра, и Агия-Анна станет печально знаменитой. Однажды он подумал, что можно было бы спокойно жить в одном городе с бывшей женой, видеться с Биллом сколько угодно, поддерживать цивилизованные, спокойные отношения с Ширли. В конце концов, он ее больше не любил, и быть вежливым не составляло труда.
Люди даже восхищались ими за такую непритязательность, они были совершенно не похожи на другие разведенные пары, постоянно устраивающие сцены.
Но теперь все изменилось.
Нового приятеля Ширли звали Энди. Продавец автомобилей, которого она повстречала в спортивном зале. Когда Ширли сообщила, что выходит замуж за Энди, все резко изменилось.
Это означало, что Томасу лучше исчезнуть.
Она объяснила, что встретила настоящую любовь, и надеялась, что Томас тоже женится.
Томас помнил, как закипела в нем желчь, когда она заговорила с ним покровительственным тоном, словно распоряжалась о перестановке мебели.
Томас удивился, насколько ему это было противно. Энди был неплохим парнем, просто он слишком легко перебрался в дом, который Томас купил для себя, Ширли и Билла.
– Так будет проще, – пояснила Ширли.
Билл сказал, что Энди о’кей. Но тот был простоват и не особенно любил книги, не из тех, кто бы читал Биллу на ночь и говорил бы: «Ну же, выбирай сам, и мы почитаем вместе».
Надо признать, что Энди и сам понимал неловкость положения. Он предложил Томасу видеться с Биллом с пяти до семи, когда он, Энди, занимался в спортзале.
Это было бы разумно, резонно и даже душевно, но раздражало Томаса еще больше. Словно его отодвигали на второй план, чтобы он не мешал им жить. Во время каждого визита он все больше ненавидел дом: банки с витаминами и пищевыми добавками по всей кухне и в ванной, тренажеры в гараже, журналы о здоровье и фитнесе на журнальном столике.
Когда появилась возможность сбежать, Томас воспользовался ею незамедлительно. С мальчиком он мог общаться по телефону, по почте, через Интернет. Просто будет меньше раздражения и неприязни.
Он убедил себя, что так лучше и для него, и для всех.
Первые недели так и было. Он больше не просыпался в гневе, не сходил с ума, думая о новой семье сына. Передышка пошла на пользу.
Но сегодняшние события все изменили. Все эти погибшие, траур в деревне, плач в гавани.
Невозможно было заснуть, и мысли в голове копошились, словно насекомые.
Томас ходил по квартире Вонни всю ночь. Иногда он посматривал на курятник в дальнем углу сада, увитого виноградом. Раз или два ему показалось, что видел ее взъерошенную голову в окне, но это могла быть и старая курица.
Фионе тоже не спалось в маленьком домишке на окраине города, который принадлежал тощей суетливой женщине по имени Элени, матери троих маленьких сыновей. Похоже, что мужа не было вообще. Обычно она постояльцев не пускала. Фиона и Шейн нашли место, стучась в дома и предлагая немного евро за то, чтобы переночевать. Шейн был непреклонен. Денег, чтобы сорить ими ради койки на ночь, у них не было. Жилье должно быть самым дешевым.
Дом Элени оказался именно таким.
Теперь Шейн спал в кресле, ему одному удалось отдохнуть в эту ночь. Фиона не смогла заснуть потому, что Шейн вдруг заявил, что на следующий день они уезжают.
Это стало для нее неожиданностью.
Им обоим казалось, что Агия-Анна как раз то место, где можно немного пожить. Но Шейн передумал.
– Нет, оставаться нельзя. После всего случившегося не стоит, – сказал он. – Давай уедем завтра, сядем на паром до Афин.
– Но Афины большой город… там будет жарко, – запротестовала она.
Шейн настаивал на своем, убеждая ее, что ему надо встретиться с другом, что это очень важно.
Когда месяц тому назад они с Фионой отправились в дорогу, про этого друга он даже не упомянул. Но Фиона хорошо знала, что расстраивать Шейна по таким пустякам нельзя.
В общем-то какая разница, где они будут жить, здесь или в Афинах.
Ей просто хотелось попасть на похороны Маноса, этого красивого, сексуального грека, который шлепнул ее по попке и сказал, что она «ореа», что означало «прекрасная, красивая».
Он был тупым парнем, но добрым и веселым, считал, что все женщины «ореа», он пил вино прямо из бутылки и танцевал для них национальные танцы, позируя перед камерами и красуясь на фотографиях, которые расходились по всему свету.
Но вреда от него не было никакого, он не заслужил смерти вместе с его маленьким племянником, другими членами его команды и всеми туристами, которые так радовались жизни.
А еще Фионе хотелось повидаться с сегодняшними знакомыми, со стариком Андреасом, который был так чуток с ними, так щедр, с Томасом, профессором из колледжа, мудрым, добрым человеком, и, возможно, она смогла бы заставить Дэвида быть более уверенным в себе.
Что же касается Эльзы… Фиона никем так не восхищалась прежде; Эльза знала точно, что и когда сказать. У нее не было обручального кольца, хотя лет ей уже около двадцати восьми. Фионе было интересно, кому она звонила в Германию.
Шейн все еще спал в кресле.
Фиона боялась, как бы он не обидел Андреаса и остальных. Он иногда мог быть очень едким и колючим. Жизнь его оказалась такой сложной, лишенной любви.
Но так было лишь до встречи с Фионой, и только она знала настоящего Шейна.
В комнате стало невыносимо жарко и душно.
Следовало бы поселиться в более приятных условиях. Тогда бы Шейну не захотелось уехать так быстро.
Ночью, когда звезды освещали гавань, Андреас писал письмо. Он переписывал его несколько раз и решил, что последний вариант самый удачный. Утром первая и единственная за девять лет весточка к сыну в Чикаго была готова.
На рассвете он сел на свой старенький мотоцикл и отправился в город.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, в опрятной квартирке над сувенирной лавочкой зазвонил телефон.
Это был сын Томаса Билл.
– Па, как ты, нормально?
– Отлично, сын, просто отлично. Спасибо за звонок, мама дала тебе мой телефон?
– Конечно, папа. Просто мама говорила, что у тебя там всегда ночь. Энди сказал, что стоит попробовать.
– Поблагодари Энди.
– Да, папа. Он показал карту мира, чтобы я знал приблизительно, где ты, а потом мы увидели пожар по телевизору. Наверное, было страшно.
– Да, печальное зрелище.
– От тебя это далеко, папа.
Томасу до боли захотелось быть рядом с сыном. Невыносимо. Но приходилось притворяться веселым.
– В наше время, Билл, все близко, и телефон всегда под рукой. Так слышно, словно ты в соседней комнате.
– Да, знаю, ты всегда любил путешествовать, – согласился мальчик.
– Да, люблю, и ты тоже когда-нибудь полюбишь.
– Еще бы. Я звонил бабушке, сказал, что ты о’кей, и она просила, чтобы ты берег себя.
– Постараюсь, Билл, обязательно буду осторожен.
– Мне пора, до свидания, папа.
Связь прервалась. Взошло солнце, и день был прекрасен. Его сын позвонил. Томас ожил, впервые за долгое время почувствовав, что жизнь прекрасна.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, Фиона пошла в ванную и вдруг поняла, что у нее задержка на шесть дней.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, Эльза отправилась в гавань. Она прошла церковь, которая на время превратилась в морг. Затем, завернув за угол, с ужасом обнаружила в толпе людей, прибывающих из Афин, немецкую телевизионную команду из ее студии, снимавшую все еще тлеющий катер, который отбуксировали в гавань.
Она знала телеоператора и звукооператора. И они бы узнали ее, если бы увидели. Тогда Дитер сообразит, где она, и примчится через несколько часов.
Эльза осторожно укрылась в маленьком кафе, испуганно озираясь.
В кафе были старики, неловко пытавшиеся помочь ей. За одним из столиков сидел Дэвид, все еще встревоженный после вчерашних событий, добрый английский юноша, недовольный своим отцом.
– Дэвид, – прошептала она.
Он страшно обрадовался, увидев ее.
– Дэвид, вы можете найти мне такси? Я не могу выйти отсюда. Там люди, с которыми я не хочу встречаться. Пожалуйста, сделайте это для меня…
Он, казалось, растерялся, увидев ее совершенно не похожей на себя, такой неуверенной. Но, вероятно, все понял и посочувствовал.
– Что сказать таксисту, куда вы едете? – спросил он.
– А куда вы собирались сегодня? – нетерпеливо поинтересовалась она.
– Километрах в пятидесяти отсюда есть небольшой храм и поселение художников. Называется Три… Три… как-то так. Это у небольшой бухты. Хотел отправиться туда на автобусе.
– Поедем туда на такси, – решительно заявила она.
– Нет, Эльза, поедем на автобусе, на такси будет очень дорого, поверьте, – запротестовал Дэвид.
– У меня как раз много денег, уверяю. – Она показала пачку денег. – Дэвид, пожалуйста, поторопитесь, скорее, не мешкайте. – Она взглянула на него и увидела, как помрачнело его лицо. Почему она разговаривала с ним так жестко и грубо, словно хотела показать, что он слабак? – Понимаю, что глупо просить того, кого едва знаешь, но мне нужна ваша помощь, умоляю. Расскажу потом, когда доберемся до места. Я не совершила преступления, ничего такого, но я в беде, и если вы не поможете мне теперь, тогда я не знаю, что сделаю. – Она говорила искренне, от всего сердца, не играла, но так же точно она выступала и перед камерой.
– На площади стоят такси. Вернусь через пять минут, – сказал Дэвид.
Эльза сидела в темном кафе, не обращая внимания на то, что все взоры были устремлены на нее, высокую белокурую богиню, которая явилась в это неподходящее место, пристала к молодому человеку в допотопных очках и теперь дожидалась его, обхватив голову руками.
