355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэтью Гэбори » Сердце Феникса (Хранители - 1) » Текст книги (страница 3)
Сердце Феникса (Хранители - 1)
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 01:32

Текст книги "Сердце Феникса (Хранители - 1)"


Автор книги: Мэтью Гэбори



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Меня удивила его реакция, – неожиданно произнес он, переведя свой мертвый взгляд на Фареля. – По правде, я опасаюсь, как бы скромность не задушила в нем талант.

– Чего другого можно было ожидать от него здесь, вдали от Миропотока? Я думаю, он осознает свои способности, когда окажется там, среди невежд.

– Знай я тебя хуже, я мог бы подумать, что ты ищешь для него оправдания. Осторожнее, друг мой. Если отцовская любовь возобладает над долгом наставника, ты навсегда потеряешь Януэля.

– Я знаю это, мой учитель. Я стараюсь не привязываться к нему, но с каждым днем он все больше поражает меня. Иногда у меня такое чувство, что, стоит только вскрыть, подобно нарыву, его прошлое, он сам стал бы наставником, равным мэтрам Огня.

– Однако мне помнится, что поначалу его ошибки чуть было не заставили тебя отказаться обучать его.

– Он совершал ошибки, свойственные молодости. А я был чересчур требователен к этому мальчику, взявшемуся неизвестно откуда.

Игнанс, казалось, задумался. Он скрестил руки на груди и собирался сказать что-то, но промолчал. Раздался треск горящего полена. Наконец он продолжил диалог:

– А его доброта? Будь уверен, она сыграет с ним злую шутку. Он любит Фениксов и уважает их настолько, что может однажды позабыть об их двойственности.

– Помимо Возрождений, он ничего не боится.

– Вот именно, Фарель. Он ведет себя как ребенок, сцепившийся со щенком. Каким должен быть избранник, чтобы какой-нибудь из Хранителей не прогневался?

Фарель пригладил ладонью бороду. От незрячего взора старейшины не ускользнули его сомнения.

– Возможно, он пойдет к ним втайне? Это было бы естественно при особенностях его дара.

– Нет, хотя его сила и в доброте, ею все не исчерпывается. Дело в том, что некоторые Фениксы не принимают Возрождения, и в этом одна из самых больших загадок Завета.

– Это величайшая тайна, – согласился Фарель.

Пробуждение Феникса из пепла вызывало обычно невероятный хаос, огненную птицу в этот момент нужно было во что бы то ни стало сдерживать. Каждый Феникс упивался своим бессмертием до тех пор, пока снова не обращался в кристаллы пепла.

Тогда как объяснить, что некоторые Фениксы отказываются от Возрождения? Старые мудрецы полагали, что ключ к этой загадке нужно искать в войне Хранителей, но никто так и не нашел окончательного ответа.

– Мой учитель, – заметил Фарель, – Януэль уже победил одного такого Феникса, сумев победить и свои сомнения.

– Нет смысла напоминать мне об этом. Это убедило меня, что к императору следует отправить именно его. По скрытым от нас причинам он в силах смирять Фениксов. Я рад этому, но тем не менее очень беспокоюсь. Мы воспитали Януэля, но мы не знаем, на что он способен. У него особенный дар, но насколько он велик? Он будет могучим оружием в руках лиги, но с тем условием, что мы будем умело им пользоваться.

Фарель хотел возразить, но сдержался, уверенный, что мэтр Игнанс упрекнет его в излишней мягкости. Ему больно было слышать, что Януэля воспринимают как инструмент.

Хотя это было и очень наивно, потому что он всегда призывал своих воспитанников служить делу фениксийцев, но наставник Януэля не мог скрыть своей любви к мальчику. Напоминая Фарелю, как опасно стремиться стать не просто учителем, а отцом или даже просто верным другом, Игнанс верно предчувствовал, в чем таится угроза.

– Материнская лига не должна заполучить его, – добавил старик. – Мэтры Огня, будто хищные птицы, кружат вокруг Башни и, как только представится случай, постараются заманить его к себе. Этого мы не должны допустить, сказал Игнанс, хлопнув по подлокотнику кресла так, что раздался глухой звук.

Фарель вскочил.

– Что? Им известно о его даре?

Лицо старца сморщилось, и Фарель, смутившись, отвел глаза. Наставники преследовали разные цели. Фарель всецело посвятил себя светлым умам юношей, пересекавших порог Башни, и держался в стороне от дрязг лиги, насколько ему позволял долг. Мэтр Игнанс смотрел на все иначе. В его глазах ученики являлись сильными фигурами на шахматной доске Миропотока. Будучи верным служителем Завета, он верил, что вся история лиги служит его великим целям, и с этой точки зрения все фениксийцы были лишь мелкими звеньями одной цепи. Фарель не умел быть таким отрешенным. Благодаря каждодневному общению он настолько привязывался к своим ученикам, что уже не мог, да и не хотел отстраниться от них и задуматься о своей роли в развитии лиги. Раздоры между Алыми Башнями уже давно его не интересовали. Ему была предоставлена возможность открывать молодым людям заповеди Завета, и для него уже было не важно, какая из Алых Башен считалась у мэтров значительнее. Неожиданно он ощутил давящую неловкость от присутствия старейшины, как будто время разделило их, а они этого не заметили. Чтобы успокоиться и прервать молчание, он сказал:

– Я убежден, что вы приняли верное решение, учитель. Я разделяю ваши опасения, но все-таки не сомневаюсь, что Януэль сумеет продемонстрировать нам и императору всю силу своего дарования.

Игнанс облизал губы и пробормотал:

– Я надеюсь, что не ошибся, как ради него, так и ради нас самих. Слишком много темного в его прошлом.

– Мне бы так хотелось вновь увидеть Грезеля, – сказал Фарель. – Только он мог бы рассказать нам, откуда пришел этот мальчик. Я помню день, когда он появился здесь.

Игнанс покачал головой:

– В тот вечер ты сказал мне, что ему лишь чудом удалось преодолеть горный хребет.

– Это правда, на нем были одни лохмотья, а ступни обмотаны тряпками.

– Грезель, несомненно, околдовал мальчика магией Огня. Он очень старался, чтобы тот выжил.

Фарель удивленно приподнял брови. Старец с трудом встал, прошелся перед камином, взялся тощей рукой за подбородок и остановился перед Фарелем.

– Тебе не все известно, мой друг. Раз ты скоро отправишься вместе с Януэлем, настало время узнать, что мне сказал Грезель...

Таинственный вид Игнанса поразил Фареля. Старец уселся в кресло скрестив ноги.

– После того как Грезель привел к нам этого мальчика, казалось, что он тут же собирается уйти. Но вместо этого он пришел поговорить со мной в эту гостиную. Он сел здесь, перед камином, на твое место, набросив шубу на спинку кресла.

Фарель по привычке посмотрел на чернеющую в задней стенке камина пластину. Символ пламени сиял металлическим блеском, не меркнущим от копоти.

– В тот вечер он убедил меня принять мальчика и настоял на том, чтобы никто ни о чем не спрашивал его.

– Да, он и меня предупредил об этом, так же как и других мэтров. Но объяснил ли вам Грезель почему?

– И да, и нет, – признался Игнанс. – Он хотел, чтобы я в его присутствии развернул пергамент, тайный текст которого мог распечатать только он. Внешне письмо содержало просьбу принять к нам Януэля. Но на самом деле в нем были сведения такой важности, что я вынужден был сжечь свиток сразу же по прочтении. – Игнанс вздохнул и, подавшись вперед, обхватил голову руками. – В письме говорилось о Харонии.

Время в гостиной словно застыло. Брошенное Игнансом слово пронеслось во внезапной тишине, переворошило языки пламени и, собрав их дым, унеслось в дымоход. Осталось легкое ощущение присутствия смерти, от которого спину обдало ледяным холодом.

Харония – царство мертвых, мифическое и наводящее ужас, оно возникло после войны Хранителей.

О его реальном могуществе мало кто знал. Но сподвижникам Хранителей, таким как фениксийцы, не приходилось сомневаться в нем. Говорили, что власть Харонии неуклонно распространяется, что ее агенты кишат повсюду. К этой угрозе нужно было готовиться.

– Грезель сказал, – продолжил Игнанс, – что у мальчика, безусловно, есть дар, еще не развитый, но подлинный и многообещающий, что он может стать опорой лиги перед наступлением харонцев. Во время своих скитаний Грезель собственными глазами убедился в существовании серьезной опасности.

– Простите, мэтр, – настойчиво произнес Фарель, – но какая здесь связь с прошлым Януэля?

– Кто знает? Грезель был скуп на объяснения. Иногда я начинал сомневаться в его психической уравновешенности. Вероятно, ему довелось слишком много повидать. В любом случае он хотел, чтобы мы сохранили тайну этого мальчика и тем самым дали ему возможность остаться здесь. Я исполнил его волю. Уверенно можно сказать только одно: если Януэль может проявить свои способности в борьбе с надвигающейся опасностью, а я считаю, что его быстрое овладение искусством Огня свидетельствует об этом, это сразу делает его наиболее подходящей кандидатурой для пробуждения имперского Феникса. Императору, как никогда ранее, нужно продемонстрировать, что он в состоянии сопротивляться в случае неожиданной атаки...

Фарель, отдававший себе отчет в том, что Януэль лучший из учеников, был согласен с этим выбором. Он ничуть не сомневался, что, столкнувшись лицом к лицу с харонцами, юноша станет еще решительнее.

– Но мы и представить себе не можем, что таится в темном прошлом нашего подопечного, Фарель, – мрачно добавил Игнанс. – В конце концов, заключил старейшина лиги, отгоняя сомнения усталым жестом, – бесполезно к этому возвращаться. Император уведомлен, что Януэль был выбран для совершения Возрождения, и мы уже не можем отступить. – Он поправил рукав рясы и прошептал: – Говорю тебе, Фарель. Не теряй бдительности, сопровождая этого мальчика. Император рассчитывает, что нынешнее Возрождение затмит все остальные и произведет сильное впечатление на приглашенных. Теперь все наши надежды связаны с Януэлем, и ты должен постараться, чтобы он проявил себя достойно.

– Я позабочусь об этом, наставник.

– Ты будешь не один.

– Что вы имеете в виду?

– За вами по пятам будет следовать Шенда.

Фарель вздрогнул. Вот уже сколько лет Шенда оставалась для всех загадкой. О ней знал только Игнанс, она выполняла его тайные поручения. Мэтры недоумевали, кто она такая, и Фарель не исключал возможности, что это лишь уловка для того, чтобы внушить всем, что вокруг Башни бродит палач. Окажись это правдой, он бы не удивился, тем более что обучение в Башне было отмечено вехами трагических смертей. Верил ли мэтр Игнанс, что присутствие такого отважного стража остановит тех, кто осмелится угрожать лиге фениксийцев?

– Благодарю вас, наставник, – промолвил Фарель, хотя предосторожность Игнанса показывала, что старейшина недостаточно доверяет ему.

Губ старца коснулась улыбка:

– Не стоит, мой друг, не стоит. Мне приходится принимать меры безопасности, особенно в это неспокойное время. Есть подозрение, что харонцы уже проникли в самое сердце империи Грифонов. Я предполагаю, что этот день рождения императора будет особенным. Император использует случай, чтобы заручиться поддержкой химерийских послов. По крайней мере я бы так поступил на его месте.

Опять Фарель почувствовал в хриплом голосе настоятеля вкус к власти.

– Я боюсь, – продолжил тот, – что лига не может себе позволить закрыть глаза на присутствие агентов Харонии.

Перед мысленным взором Фареля возник один образ: он вспомнил силуэт, увиденный мельком в одном из переулков Альдаранша, столицы империи. Скелетоподобная фигура цвета оникса, от тошнотворного запаха которой он несколько дней не мог избавиться. Он тогда был едва ли старше Януэля. Скованный ужасом, при появлении пришельца из Харонии он был не в силах пошевелиться. Но вокруг, казалось, никто не заметил странного субъекта. И не успело сердце Фареля совершить один удар, как это существо в странном костяном капюшоне, облегавшем череп, повернулось к нему. Он до сих пор помнил эти глаза, их вздувшиеся веки, зеленоватый отблеск зрачков. И тридцать лет спустя его пробирала дрожь.

– Вы думаете, что мы представляем опасность для Харонии? – спросил он.

Мэтр Игнанс усмехнулся, но, конечно, только для того, чтобы отогнать тревогу, которую вызвало упоминание об этом месте.

– На самом деле харонцам опасно все живое, и тем более сподвижники Возрождения. Семь лет назад я ездил в Альдаранш по приглашению мэтров Огня. Уже тогда, представь себе, они хотели предостеречь нас и предупредили, что Харония проникает повсюду, распространяется во все уголки империи, как гангрена. Здесь, в Седении, мы не представляем себе, что это зло буквально разъедает Миропоток, однако однажды мы должны будем с ним соприкоснуться. Харонцы сеют хаос и смерть, Фарель. Они стремятся всеми средствами расшатать королевства. Помешав Возрождению имперского Феникса, они нанесли бы поражение самому императору.

– Не пугайте меня так, – полушутя-полусерьезно сказал Фарель.

– Если бы это оказались пустые страхи! Наша лига может избегать участия в политической возне империи. Однако ныне Харония угрожает всему Миропотоку, и я уверяю тебя, что однажды фениксийцы будут вынуждены вмешаться. – Он прервал свою речь и, облизав губы, обратил мертвый взор к Фарелю: – А теперь тебе пора. И постарайся скрыть наши тревоги и опасения от Януэля. Я не хочу отягощать его лишними заботами. Ему необязательно знать о присутствии Шенды. Если все произойдет так, как запланировано, через несколько дней ему будут завидовать больше, чем всем фениксийцам вместе взятым. Тут начнется такая круговерть! Все захотят посмотреть на него, привлечь на свою сторону. Я не удивлюсь, если мэтры Огня нанесут нам визит, – сказал он с нескрываемым удовольствием. – Когда Возрождение совершится, поторопитесь возвратиться сюда.

– А если император пожелает оставить его подле себя?

– Ты заверишь его, что Януэль еще не завершил своего образования.

– Хорошо, учитель.

– Торопись, мой друг, – закончил наставник, протягивая Фарелю руку. Главное – оправдать ожидания императора.

Фарель вышел из гостиной, оставив мэтра Игнанса один на один со своими тревогами. Старец остановился у маленького решетчатого окна, выходившего на запад. Он хотел бы сказать Януэлю, что перевернулась не только его жизнь. Мало-помалу незаметно нарушилось равновесие всеобщего устройства. Игнанс смутно чувствовал это. Скоро задует по всему Миропотоку ветер преисподней, и нечто ужасное вырвется на свободу.

ГЛАВА 5

Бледное солнце уже скрылось в тени седенийских гор, когда Януэль и мэтр Фарель двинулись по узкому коридору, постепенно уходившему в недра Башни. Ход, сооруженный с той же тщательностью, что и ее фундамент, вел в высохшее русло подземной реки, которая в былые времена проторила себе путь в долину.

Незадолго до этого Януэль закончил сборы. В сущности, у него не было иных вещей, кроме тех, которыми наделила его лига на протяжении этих трех лет. Поэтому он довольствовался тем, что уложил в заплечный мешок одеяло, нож в ножнах и бурдюк вина – последнее мэтр Фарель вручил ему в самый последний момент в качестве поощрения.

Чтобы попасть в имперскую крепость, им было необходимо пройти через горный перевал, поэтому, учитывая суровость климата, Януэль надел под грубошерстную рясу штаны из замши и захватил перчатки. Кроме того, он сменил обычные сандалии на сапоги, выдававшиеся ученикам, которым по завершении обучения предстояло пуститься в длительное странствие.

Уже собравшись и переодевшись, он вдруг осознал, что все происходящее с ним вовсе не является сном и ему в самом деле придется покинуть крепкие стены Башни. Предстоящие перемены имели горький привкус. Януэль куда меньше опасался ритуала Возрождения, чем расставания с замкнутым, защищенным от бурь миром, где он рос. Кроме того, ему вовсе не нравилось, что приходится вот так, по-воровски, крадучись, покидать Феникса накануне его долгожданного Возрождения. Проведя недели возле порученных ему кристаллов Священного Пепла, он привязался к ним, и ему было жаль передавать их кому-то другому.

Конечно, ему несказанно повезло, на его долю выпала честь сотворить шедевр, воскресив Хранителя империи Грифонов; благодаря этому Возрождению перед ним распахнутся все двери. Но эти блестящие перспективы отнюдь не уменьшали испытываемого юношей сожаления. Хотя мэтр Фарель и заверил его, что они очень скоро вернутся назад, Януэлю, находившемуся в состоянии внутреннего раздора, почему-то казалось, что он покидает Башню навсегда.

В глубине души он испытывал ужас. Не то чтобы юноша сомневался в собственном даре – похвалы, расточаемые наставниками, успокоили его на этот счет. Но учителя Януэля полагали, что он защищен от опасного воздействия своего прошлого, а именно здесь, по его мнению, и таилась угроза ритуалу. В сознании юноши возникла леденящая мысль, что даже мэтр Фарель в этом случае не сумеет прийти к нему на помощь. И тогда почетная церемония может обернуться трагедией.

Спотыкаясь в непривычно тяжелых сапогах, Януэль вышагивал вслед за наставником. "Ничего, приспособишься", – сочувственно бросил ему мэтр Фарель. Сам он также переоделся в штаны и узкую рясу, из-под капюшона которой выбивались длинные седые пряди. Миновав непомерно тяжелую, окованную бронзовыми щитами дверь, путники очутились в проходе, образованном бывшим руслом подземной реки. Проход этот был выложен камнями. Слабый свет фонаря в руках мэтра Фареля то и дело выхватывал из тьмы каменные глыбы, преграждавшие путь.

– Мы возьмем лошадей, мэтр?

– Нет, твое сознание может запечатлеть их, а это помешает ритуалу.

Тяжело вздохнув, Януэль опустил голову. Он ожидал подобного ответа. Три года назад ему уже приходилось пешком, на подкашивающихся от усталости ногах преодолевать эти горы, не чуя омертвевшего сердца. И вот теперь им предстоял тот же самый путь.

– Вы думаете, нам удастся через три дня попасть в имперскую крепость?

– Надеюсь, – ответил Фарель, огибая гигантскую каменную глыбу. Обернувшись, он посветил в лицо ученика: – Дыши ровнее, мой мальчик. К полуночи мы должны уже быть у самого входа в долину. Там мы сможем поспать несколько часов, а затем направимся к Жадорскому перевалу.

Януэль пожал плечами и опустил глаза.

– Ну ладно, – добавил наставник. – В путь.

По мере удаления от Башни путники продвигались все медленнее. "Мы уже столько времени тащимся по этому ходу", – ворчал наставник. Им приходилось старательно всматриваться во мглу, остерегаясь каменных обломков и ям, которыми изобиловало пересохшее русло. Опасаясь подвернуть ногу, они настолько замедлили темп ходьбы, что наставник был вынужден отказаться от своего решения устроить привал лишь у входа в долину. Он объявил, что им необходимо отдохнуть. В угрюмом молчании устроившись на ночлег, путники скорчились под своими одеялами.

– Спи, мой мальчик, – прошептал мэтр Фарель, задувая фонарь.

Фениксийцев обступила темнота. Шуршание поставленных Фарелем песочных часов, его мерное похрапывание слились под каменными сводами в единый ритм. Несмотря на нахлынувшую усталость и натруженные за день мышцы, Януэль все же не мог заснуть. Мысленно он устремлялся туда, за Жадорский перевал, к имперской крепости. Немного погодя он начал тревожиться о том, что без соответствующей подготовки не сможет провести ритуал Возрождения, поскольку Феникс, которого ему предстоит воскресить, намного более могуществен, чем те, кого ему довелось узнать в Башне Седении. Неясно, на что рассчитывали наставники, подвергая его такому испытанию. Разве пробуждение Хранителя империи не требовало самого серьезного отношения? Все эти вопросы не давали покоя юноше, покуда сон не сморил его окончательно.

Она склонилась над ним, укрыла поплотнее одеялом и поцеловала в лоб.

– На рассвете им предстоит идти в бой, – прошептала она, пальцами загасив пламя свечи. – Пожалуй, нынче ночью у меня не будет недостатка в спутниках.

– Матушка, можно мне завтра посмотреть на сражение?

– Не знаю, поглядим, как все будет разворачиваться.

– Но сир Фалькен сказал, что я могу идти! – попытался он добиться своего.

– Сир Фалькен не знает, что ты безрассудный и упрямый мальчишка. Кстати, что такое ты собрался за ним нести? Этот чертов Фалькен и без тебя отлично обойдется, – заметила она с улыбкой.

– Ну... если я понесу его щит, то он, быть может, даст мне боевой меч.

Между ее бровями прорезалась озабоченная морщинка.

– Я была бы так рада, если бы ты в свои десять лет и не мечтал о мече.

– Но, матушка, я же должен научиться искусству боя!

– Старик Горми учил тебя, но тебе ведь мало орудовать палкой. А вспомни высокородную Жаэль – ты даже во сне не выпускал из рук пегасинского лука!

– Матушка, тебе ведь тоже хочется, чтобы я стал лучшим из лучших, чтобы научился обращаться с любым оружием.

– Януэль, прошу тебя, всему свое время. Я – твоя мать, и только мне решать, чему, когда и у кого ты будешь учиться! А теперь мне пора. Доброй ночи, малыш.

В этот момент кто-то глухо забарабанил в дверь фургона.

– Ну же, открывай скорей! Ты заставляешь себя упрашивать, красотка! раздался чей-то грубый голос.

– Спи, мой хороший, – проговорила она со вздохом, и вздох ее был похож на тихий солнечный закат.

Дверь дрогнула и с внезапным треском подалась. На пороге возникла чья-то огромная темная фигура, а с ней ворвался запах винного перегара...

Януэль приподнялся на локтях, отирая испарину со лба:

– Матушка!..

Мэтр Фарель подвинулся к нему.

– На, пей, – сказал он, протягивая бурдюк с вином ученику.

– Не хочется...

Наставник пожал плечами:

– Как хочешь...

Перед тем как поставить бурдюк на землю, он некоторое время озадаченно вглядывался в ученика. "Матушка"? Януэль никогда ни словом не упоминал ни о своей матери, ни о родных. Откуда возникли эти переживания? Должно быть, привиделся какой-то кошмар. Фарель дорого бы дал за то, чтобы знать, что именно приснилось юноше. Или это всплыли потаенные воспоминания?

Наставник сделал глоток вина и поднялся на ноги:

– А теперь вставай. Мы уходим.

Еще не отошедший от сна, Януэль принялся складывать одеяло. Впервые после долгого перерыва его сон приобрел такую отчетливость и яркость. Сновидение, связанное с этим путешествием, скорее походило на зловещее предзнаменование.

– Очнись же! – прикрикнул на него мэтр Фарель, направив на ученика луч фонаря. – Следуй за мной.

С тяжелым сердцем Януэль двинулся за учителем. До отвесного колодца, ведущего в долину, им оставалось еще часа три ходьбы. Когда-то давно фениксийцы заботливо выложили этот ход камнем и закрепили в стене бронзовые перекладины, так что можно было подниматься на поверхность, не опасаясь обвалов.

Наставник ступил на лестницу первым. С присущей ему осторожностью он каждый раз выверял, способна ли ступенька выдержать его вес. Наконец оба путника, выбравшись наружу, вдохнули свежий воздух горной долины, щурясь в бледно-золотых лучах солнца.

Вокруг возвышались древние ели седенийской долины, окружавшие горные склоны изумрудной каймой. Под порывами северного ветра шелест их ветвей напоминал звук морского прибоя. Открывшееся величественное зрелище заставило Януэля вновь ощутить дыхание жизни. Ему нравилась упругая сила, скрытая в вечнозеленых елях, чьей хвое были не страшны трескучие морозы, которыми отличались суровые местные зимы.

– Жадорское ущелье, – произнес мэтр Фарель, указывая на восток.

Януэль поднял глаза и вздрогнул. Он узнал скалистые пики, окружавшие узкое заснеженное горное ущелье. Именно здесь три года назад ему до смерти хотелось погрузиться в сон, а мэтр Грезель настойчиво тормошил его, чтобы он не заснул... Пронизывавшие воздух косые солнечные лучи странно притягивали к себе – так пламя неудержимо влечет мотыльков, безрассудно обжигающих свои крылья.

– Мы можем оказаться в ущелье еще до наступления ночи, – сказал наставник. – Погода нам благоприятствует. Думаю, тучи, зависшие там, внизу, нас не нагонят. Однако поспешим, мой мальчик.

Поднимаясь к горным уступам, они двинулись по тропинке, петлявшей между елями. Учитель шел впереди, опираясь на узловатую палку, найденную на обочине. Его свободная, размашистая поступь вызывала восхищение Януэля, юноша едва поспевал за ним, стреноженный непривычной кожаной обувью, сжимавшей ступни и щиколотки. Несмотря на лесную прохладу, ему хотелось переобуться в легкие сандалии и ощутить под ногами влажную почву. Как бы там ни было, вскоре Януэль вновь проникся удивительной свободой движения, которую, как ему казалось, он совершенно утратил. После трех долгих лет, проведенных в Башне, он свыкся с жизнью в тесном, замкнутом пространстве. Окрестные просторы ему удавалось видеть лишь мельком в узкие щели бойниц. Все же он сознавал, что сами по себе стены еще не делают его узником, да и раскинувшаяся перед ним панорама мало-помалу смягчила горькие мысли юноши. Подчиняясь ритму ходьбы, заданному наставником, Януэль даже обогнал учителя, но затем остановился, поджидая, когда тот проберется сквозь завесу низкорастущих ветвей.

Когда солнце уже было в зените, мэтр наконец решил устроить краткую передышку. Наскоро присев, они разломили пшеничную лепешку, запив скудный завтрак несколькими глотками вина.

– Нынче вечером у меня будет возможность преподать тебе несколько жизненных уроков, – заметил мэтр Фарель, снова приторачивая бурдюк к поясу.

– Но я отлично знаю, как приветствовать благородных сеньоров и как вести себя за столом, – нахмурившись запротестовал Януэль.

– Может, и знаешь, – насмешливо протянул наставник, – но я хотел бы увериться в этом. Ты хотя бы захватил столовые приборы, коих требует обычай?

– Приборы?..

– И ты еще утверждаешь, что владеешь придворными навыками? Глупец! воскликнул Фарель, взъерошив волосы на голове юноши. – Ты ничего не знаешь о придворных. Ну, вечером приступим. – С этими словами он, опершись на палку, выпрямился. – И будь добр, не спеши так. Путь предстоит нелегкий.

Шмыгнув носом, Януэль утерся тыльной стороной руки.

– Уверен, что вы справитесь, – заметил он.

– Не дерзи, – проворчал учитель, слегка огрев Януэля палкой по спине.

Юноша рассмеялся и легко зашагал к ущелью.

По мере подъема лес становился все светлее, и вскоре сосны уступили место каменным валунам, окруженным прогалинами. Януэль не раз оборачивался, оглядывая открывшиеся дали. На горизонте виднелись приземистые домишки Седении и взметнувшаяся ввысь стрела фениксийской Алой Башни. На этом расстоянии Башня казалась Януэлю вытянутой над волнами рукой потерпевшего кораблекрушение. Быть может, это был знак разлуки. Во всяком случае у него возникло ощущение, что ему не суждено больше вернуться туда. Неужели Башня исчезнет из его жизни? Размеренная молчаливая ходьба располагала к размышлениям. Юноша задумался о том, отчего в окружающих его реальных предметах ему так часто предстают видения моря и волн.

В детстве ему лишь однажды довелось оказаться на Грифийском морском побережье. Ему запомнился запах – смесь соли и крови, а также розоватый оттенок морской пены на гребнях волн... Это было во время войны за владычество над морем между империей и Берегом Аспидов. Тысячи подданных готовы были умереть, сражаясь на побережье против империи Грифонов, в то время как в портах, видневшихся на горизонте, суда Аспидов сражались с химерийским флотом.

– Ущелье...

Впереди в четверти лье виднелась заснеженная впадина между двумя горными отрогами. Януэль почувствовал, как вдоль спины пробежало зловещее покалывание. Он узнал видневшуюся вдали скалу в форме кольца: возле нее три года назад он рухнул без сил, обреченный на смерть. Устремив взгляд на льдисто мерцавшие звезды, он ждал, когда его засыплет снегом. Мальчик надеялся, что ему не придется слишком долго страдать и не ведающий жалости холод единым вздохом загасит огонек его сердца.

– Ну наконец-то, – пробормотал мэтр Фарель, которому этот подъем дался явно нелегко. – Помоги мне, малыш, я не в силах сделать больше ни шага...

Януэль тотчас пришел на помощь учителю, все еще не отрывая взгляда от одинокой скалы. Они медленно дотащились до этого места, миновали узкий проход между скалистыми уступами, и их взорам открылись вершины Гордока. Их покрытые льдом зубцы – охранительный символ империи – протянулись до самого горизонта. В окрестностях кое-где уже засветились бледные огни горных деревушек.

Мэтр Фарель, с искаженным от усталости лицом, указал дрожащей рукой на восток:

– Видишь, вон там...

Прищурившись, Януэль разглядел в указанном направлении голубоватое свечение.

– Имперская крепость, – выдохнул наставник, без сил опускаясь прямо на снег.

Януэль слышал, что стены крепости возведены из эферита – каладрийского камня, имевшего сапфировый оттенок. Империя получила этот камень в дар при правителе Седерионе; великий император предоставил в ту пору поддержку каладрийцам, которых осаждали войска василисков. Объединенные силы грифийцев и каладрийцев одержали верх над неприятелем, и в ознаменование этого союза Каладрия отрядила своих лучших архитекторов, чтобы возвести в империи неприступную крепость из эферита. На протяжении веков в воздвигнутой ими цитадели проводились традиционные празднества в честь императора.

– Устроимся на ночлег здесь, – распорядился мэтр.

Путники обнаружили небольшой грот, где можно было хотя бы укрыться от ветра. Януэль бросил на учителя взгляд, полный сочувствия. Похоже, ему предоставлялся случай хотя бы отчасти вернуть долг благодарности наставнику. Юноша гордо выпрямился.

ГЛАВА 6

Мэтр Дирио излучал благожелательность и доверие. Полный, с изрядным брюшком и окладистой сизой бородой, которую он холил, расчесывая и подрезая каждое утро. Он всегда пребывал в хорошем расположении духа. Фениксиец с присущим ему педантизмом воспринимал своих учеников как одаренных, но весьма непослушных молодых людей, однако он крайне редко бывал суров с ними. На его взгляд, все они стоили друг друга, и редкие поражения, которые терпели ученики, покинувшие Башню, он склонен был объяснять просчетами их наставников.

Дирио вполне оценил возможность поработать с Силдином. Этот на редкость восприимчивый, хоть и частенько отлынивавший от заданий ученик выполнял упражнения Завета с поразительной легкостью.

Так или иначе, но в настоящий момент наставник был не склонен разделять воодушевление юноши. Силдин споро шел вперед, он насвистывал веселый мотив, уверенный, что вскоре перед ними откроются несколько потускневшие и обветшавшие красоты имперской крепости. Он нимало не сомневался, что путь его лежит именно туда, к Эспильонской Башне, где образование фениксийцев получает, так сказать, завершающую огранку.

Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, мэтр Игнанс намеренно устроил так, чтобы правда открылась Силдину как можно позже. "Если на вас нападут, – говорил он мэтру Дирио, – то лучше, если юноша будет считать, что является избранником императора. Даже под пытками вы, Дирио, не должны проговориться, что все обстоит несколько иначе. Хотя сам Силдин может сообщить то, что известно ему..." Эта загадочная фраза неотступно звучала в ушах бедного наставника. Он размышлял о том, стоило ли удовольствие, которое лига намеревалась доставить императору, риска принести в жертву столь блестящего и многообещающего ученика.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю