Текст книги "Великолепная семёрка"

Автор книги: Merlin Merlin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Мотор я воткнул в модифицированную «Казанку» – модификация свелась к удлинению ее на полтора метра. Зачем Петрович заныкал «Казанку», я не понял, но мне она пригодилась. С целью проверить, пройдет ли лодка по ручью до реки, я прошел по льду ручья до самого устья. И там на меня напал дикий зверь. Ну, не то чтобы напал, но мог напасть. Олень этот громадный. Но я успел первым – подстрелил его из верного Маузера.

Несмотря на мясную в основном мою диету в морозильнике мяса у меня оставалось еще много, так что я отрубил у оленя только одну ногу, а остальное оставил на месте. Пришел домой, нарезал мяска свежего, поджарил себе пару стейков. И вышел покурить на крыльцо. Посреди двора лежала оленья туша. Без двух уже ног. А возле туши стоял здоровенный мужик, вылитый Валуев. Одетый в меховую куртку.

Мужик увидел меня и что-то сказал, что-то вроде "мя-мя-муму-бубу-туту". И посмотрел на меня вопросительно.  Усидев, что я ничего не понял из сказанного, он жеставми показал что тащит что-то тяжелое, потом показал на оленя. Ну это я и без жестов понял, что он оленя притащил. Потом показал на отсутствующую ногу и на себя. Понятно, взял ногу в уплату за работу. Затем показал два кулака вместе и сложил ладони шалашиком. Ладно, потом разберемся. Я осторожно нырнул обратно за дверь, схватил винтовку и выглянул. Во дворе никого не было.

Ушел, и слава богу. Подумав, я отрезал от оленя курдюк (там сала много, пригодится) и кусок вырезки (антрекотов нажарю). Остальное оттащил за ворота: мясо уже замерзать стало, не нарезать больше. Да и я замерз.

Наутро оленя уже не было.

Второй раз мужик появился через неделю. Он вошел во двор (в этот раз я ворота уже крепко запер, но он просто перепрыгнул через трехметровый забор) и снова, пристально на меня глядя, что-то сказал. Снова увидев что я его не понимаю, он отпер ворота и медленно вышел, все время поглядывая на меня. Показал пальцем на себя, потом на меня, потом снова на себя. Зовет, что ли?

Я тихонько пошел за ним, крепко сжимая карабин. Мужик, судя по всему, обрадовался, и пошел по моей просеке, постоянно оглядываясь. Ну что же, посмотрим, куда ты меня зовешь – кроме карабина у меня еще и пистолет есть, Парабеллум.

Выйдя на мое будущее поле, я слегка обалдел. На краю поля стояли какие-то шалаши, покрытые шкурами и ветками. А перед шалашами бродили таких же мужиков человек десять. И несколько мужиков нормального роста. Увидев меня они все разом уселись на бревнышко, а один, ростом поменьше, выложил перед собой медвежью лапу и целую медвежью шкуру. Выложил и отошел. Мне предлагает, что ли?

Я подошел поближе и потрогал лапу. Тяжелая! Взялся за шкуру – еще тяжелее! Отошел. Тогда этот, который клал, подошел, взял в одну руку лапу, в другую – шкуру и пошел к моему дому. Я пошел за ним. Когда лапа и шкура оказались у меня во дворе, я бегом притащил из дома жареный стейк и предложил его мужику. Мужик понюхал его, попробовал – и за полминуты сожрал! Я пошел за следующим – с утра нажарил штук десять, чтобы потом не готовить. Мужик пошел в дом за мной. Зашел, скинул куртку свою меховую. И оказался вовсе даже бабой. С лицом Валуева и с валуевскими же мышцами. Посидела на полу в кухне, сожрала еще пару стейков.

Я показал на себя пальцем и представился: – Вова. Баба показала пальцем на себя и сказала: – Баба. Потом показала пальцем в сторону моего поля (пространственная ориентация у нее оказалась очень даже приличная) и сказала: – Намана. Потом, показав в остальные стейки, лежащие на сковородке, сказала: – Ня! Встала, накинула куртку свою и ушла.

Глава 7

Через две недели я смог уже более-менее прилично общаться с туземцами. Они, как я понял, были неандертальским племенем, которое путешествовало по реке вслед за стадом оленей. Увидев, что я оленя убил но не смог дотащить потому что маленький и слабый, они решили мне помочь. Правда, поскольку уже сами ничего не ели три дня, ногу одну они забрали. А я им «оставил» почти целую тушу и им за это очень понравился: у них кормят только «своих». Значит и я получился для них «свой». Оленя им должно было хватить надолго, поэтому они поставили свой лагерь (две меховых палатки) на ближайшем удобном месте, у меня на поле. И нечаянно нашли неподалеку медведя. Медведь спал и не проснулся, а они решили меня отблагодарить за оленя.

Народ оказался вполне себе сообразительный: к тому времени как растаял снег они все уже довольно прилично говорили по-русски. Уходить дальше они не спешили, еды было много. Было их четырнадцать человек, из которых двое детей. Дети худющие! Но я их подкормил изрядно: подстрелил еще трех оленей и одного того самого громадного лося. Только он оказался не лосем, а зубром. Хотя лоси тут тоже оказывается водились.

Еще оказалось что мужиков в племени всего четверо, остальные взрослые все сплошь бабы. Дом им мой понравился, но пуще всего им понравилась баня: они приходили ко мне мыться в баню через день буквально. Впрочем, мне-то не жалко, пусть парятся. Дрова они сами натаскивали, и воду – тоже. Причем почти сразу научились и печь в бане топить. Хотя, должен сказать, они вообще всему очень быстро учились. Из того, что считали для себя нужным и полезным.

Когда я объяснил им что расчищенное от деревьев поле мне нужно для производства еды, они за три недели расчистили мне участок гектара на три. Причем – простыми пилами и топорами (благо, у Петровича был из большой запас). Когда речка вскрылась, они за пару дней научились рыбу ловить удочками. Но вот сеять и сажать на распаханном поле мне пришлось самому: им концепция закапывания еды категорически не понравилась.

Не осознали они и важность домашних животных. Зачем они, когда диких завались? Тем более теперь, когда я им показал как лук делать. Впрочем им больше понравилась трубка духовая, стрелами плеваться. Здоровые они, дыхалка как у кузнечных мехов, они велосипедной спицей с ватным уплотнителем плевались точно во всяких там тетеревов с куропатками метров на пятьдесят. Но раз мне так хочется, то пожалуйста, наловили мне с два десятка перепелок. С курами тут туго, так хоть перепелиных яиц поем от души. Летом обещали поймать и пяток телят местных коров, туров то есть. Ну это мы посмотрим, у меня пока поросята есть.

С поросятами хорошо оказалось: хавронья так Хавроньей и была, а дикий дверь оказался кабаном. Так что размножатся они, никуда не денутся. А вот мне размножиться никак не удавалось, неандерталки надо мной смеялись но своим мужикам изменять не спешили – мой размер им явно маловат был. К тому же они и все беременные оказались.

Себя она называли как раз тем словом, которая мне тогда первая баба сказала: намана. Что в переводе (ну они мне так перевели, я их языка не освоил) означало "домашние люди". Потому что жили они в своих домах, в шалашах в смысле. Я поинтересовался как-то, а где дикие водятся, но почему-то этот вопрос вызвал бурное веселье у женской части племени, а ответа я так и не получил.

К началу лета я сделал наманам с сотню стрел со стальными наконечниками, пяток тяжелых луков с тетивами из капронового троса, десяток стальных ножей под их руки (обычные рукоятки были им сильно малы и неудобны). И первого июня снова отправился на море. Ребята мне обещали за скотинками моими поухаживать, за домом присмотреть, так что я особо не спешил. За месяц моего отсутствия ничего плохого не случилось, разве что они поймали, как и обещали, двух телят тура, а я привез на этот раз почти два центнера соли.

А на следующий день после моего возвращения наманы ушли.

Глава 8

Ушли они молча, без предупреждения. И сразу стало как-то скучновато. Но по большому счету скучать-то и не пришлось: телята конечно пока паслись на полянках недалеко от дома, но зимой-то их придется сеном кормить. Так что я косил сено. Окучивал картошку, собирал грибы и ягоды. Еще весной я набрал несколько бочек березового сока, а еще и кленового. Кленовый был довольно горький, но сахара в нем все-таки тоже было немало, так что после выпаривания я получил литров пятьдесят густого сладкого сиропа. Сейчас я все это вместе с ягодами перегонял на бражку и добывал спирт: пшеницы я засеял почти гектар, а для жатвы годился только зеленхозовский бензиновый минитрактор: Бобкат просто проваливался во вспаханную землю.

Впрочем, обнаружив неподалеку торфяное болотце, я задумался о получении синтетического бензина. В компе Петровича я нашел описание ожижения бурого угля, а торф был немногим хуже в этом смысле. Так что потихоньку начал и торф добывать, натаскав до конца августа его тонн тридцать.

Готовясь к очередной зиме я подумал, что наманы может тоже придут обратно, благо места тут на предмет пожрать богатые, а карабин мой им очень понравился с точки зрения простоты добычи мяса крупными порциями. Но думал я об этом крайне недолго: они вернулись в первых числах сентября. Причем вернулись с восьмью младенцами (двое, как мне коротко пояснили, "не получились"). И ещё с тремя молодыми девками, относящимися безо всяких сомнений, к виду "хомо сапиенсов". К моему виду.

Девки были связаны, точнее ноги их были связаны короткими ремнями, так что ходить они могли, а бежать – уже нет. Баба и Мама– Бабина подружка – привели мне этих девок и объяснили, что это как раз те дикие люди и есть, о которых я так активно спрашивал. Вот они и пошли ловить мне их в подарок, а теперь я могу с ними размножаться сколько угодно. В тот же день они помогли мне девок вымыть в бане. Я, на всякий случай, накормил их глистогонными препаратами, потом антибиотиками. Сифилис пока конечно где-то в Африке бродит, но и гонорея не порадует.

И через десять дней приступил к размножению.

Размножаться было несколько скучновато, девки реально были дикими. Ляля, старшая из неандерталок, объяснила мне, что у диких и речи-то почти нет, огня они не знают, с инструментами работать не могут. Дикие они, практически звери. Хотя по виду – вполне себе кроманьонцы. Правда, в отличие от белых неандертальцев эти были черные, типа эфиопов.

Впрочем к дому дикарки привыкли довольно быстро. Им понравилось тепло и обильная еда. А еще им понравилось с кошками играть. Их у меня уже в доме было семь штук, и еще в окрестностях пяток бродили, только иногда приходили мяска поесть, когда я очередную дичь разделывал. А ещё им понравилась одежда. Не вся, но гимнастерки, коих у Петровича было в загашнике штук пятьдесят, они радостно носили. А зимой они стали использовать и меховые куртки с меховыми же обувками, которые им сшили неандерталки. Хотя из дому они практически и не выходили.

Неандертальцы же продолжали жить в своих меховых шалашах, потому что в доме им было слишком жарко и душно. Впрочем шалашей к них уже было четыре, да и в гости они приходили довольно часто: помогали мне с моими девками справляться и со скотиной. Со скотиной хлопот было меньше. Я же им всю зиму помогал охотиться: где-то раз в десять дней один из мужиков просто нес меня в то место, где они обнаруживали достойную дичь (я по лесу ходил втрое медленнее чем они меня на руках носили), я подстреливал оленя, зубра или лося и они относили меня обратно.

Сытой зимой (а они прямо сказали, что это у них первая именно сытая зима) у них ни один ребенок не помер, чему они сильно радовались. Поэтому весной они мне в благодарность раскорчевали еще три гектара, покараулили девок пока они все три не родили мне по ребенку – и снова молча ушли. Впрочем, я уже был уверен, что к осени они вернутся.

Глава 9

Вернулись они не все. Летом на охоте погиб один из мужиков, а от какой-то заразы (насколько я понял, они объясняли невнятно) умерли две бабы. И трое младенцев. Впрочем, семеро оставшихся уже подросли и появилось шесть новых. Пепе, неформальный лидер этого коллектива, попросил у меня разрешения пожить рядом со мной несколько лет без уходов на лето, оказалось что они считали что они меня стесняют. В качестве «выкупа» они притащили мне еще семерых девок, в возрасте, по моим прикидкам, лет от восьми до пятнадцати. Наманы помогли мне построить еще одну избу: в доме для такой оравы было несколько тесновато, да дикие вдобавок и особой чистоплотностью не отличались. Они вообще были именно дикими, приходилось их укрощать как зверей. Но ничего, двое неандертальских детишек, те, что ко мне еще в первый раз пришли, оказались хорошими укротителями. Так что к весне эти кроманьонцы уже могли членораздельно и с полным пониманием произносить по паре десятков слов, а одна из первой партии даже начала активно ухаживать за свиньями.

Свиней у меня было уже дюжина: осенью Хавронья моя опоросилась, да и на днях ожидалась новое прибавление. Когда сошел снег, укрощенные кроманьонцы под присмотром укротителей начали таскать из лесу прошлогодние желуди, так что свинки с голоду не пухли. Я распахал поля, и старые и новые, посеял пшеницу, гречку и просо, засадил огороды (их уже два у меня было), и приступил к строительству ГЭС.  Сам бы я не справился, но наманы помогли построить плотину высотой в три метра, да и само здание ГЭС. Двухсоткиловаттный генератор вместе с турбиной производства какого-то советского завода я со второго уровня подвала тоже вытаскивал с помощью наманов, а как его туда запихивал Петрович, я так и не понял.

Но уже в августе ГЭС заработала. А то мне реально надоело дрова для газогенератора каждый день колоть. Да и мотор уже на ладан дышал. По поводу пуска ГЭС я наконец смог без оглядок пользоваться электрическим освещением. Раньше-то я реально боялся вечерами больше одной лампы зажигать – а обидно, ламп накаливания в подвале было тысячи полторы. А теперь можно стало пользоваться и электроплитой – всяко лучше чем на одноконфорочной буржуйке готовить.

В начале лета у меня среди укрощенных тоже случилось прибавление: еще четверо детишек родилось. Что меня особо радовало, так это светлокожесть моего потомства. Я конечно не расист, но как-то привык уже с белыми людьми общаться.

Впрочем прибавление семейства прибавило мне и забот о прокорме оного. Поле мое было вполне себе плодородным, но не очень большим. И расширить его было довольно проблематично – вокруг него стояли вековые дубы. Пришлось подбирать новое место, и в километре от старого удалось найти смешанный лесок гектаров так на пятнадцать. Там в основном сосны стояли вперемешку с березами и осинами, так что и стройматериал появился хороший и дрова. До осени срубил нормальную избу, даже с печным отоплением, переселил туда укрощенных баб с детишками.

И наконец закончил установку по ожижению торфа. С тонны этого торфа получалось литров двести пятьдесят именно жидкости (слегка похожей на нефть), из которой потом перегоном удавалось выделить литров пятьдесят приличного бензина и столько же – чего-то, напоминающего солярку. А еще получалось много газа, который я использовал для выплавки железа. В болоте-то, кроме торфа, оказалось много болотной руды, так что грех было не воспользоваться. Тем более что огнеупоров для небольшой домны и для маленького конвертера у Петровича в запасе хватило, так что выплавить с тонну средненькой стали было для меня не столько работой, сколько развлечением.

Впрочем, и иных развлечений мне хватало: наманы никаким общественно полезным рукоделием не занимались принципиально. Бочки, лари, мебель всякую – все делал один я. И приходилось много делать: емкостей для запасов продуктов требовалось все больше. Да и подрастающее поколение приходилось уже учить – девки мои, освоив пару десятков слов, на этом и останавливались, и мне не хотелось до конца жизни слушать "моя какать, твоя пить".

Глава 10

Еще пять лет пролетели практически незаметно. Укрощенные девки подросли и периодически (раз в полтора года) рожали мне новых детишек. Так что к концу пятилетки их было уже три десятка.

Росло и племя наманов: в нем, кроме уже троих мужчин и шестерых женщин сейчас насчитывалось и два десятка детей.

С прокормом двух племен особых проблем не было: после того как я год назад расчистил третье поле и планомерно увеличил первое у меня было с полсотни гектаров пахотных земель. Применяя трехпольную систему земледелия и обильно удобряя поля я получал вполне приличные урожаи. А удобрения мне давали многочисленные свинки (путем селекции потомства мне удалось получить маточное стадо в десяток розовых свиней), которых по осени было как правило с полсотни, и десяток коровок-туриц. Ну и перепелки: поскольку перепелиные яйца были мелкие, я держал их в перепелятнике пару сотен сразу.

Весной седьмого года моего пребывания тут наманы решили, что охотничьи угодья (коими они считали окрестности радиусом километров в тридцать) подистощились и решили на лето куда-то откочевать. Я бы и не узнал об этом их решении – раньше они уходили молча и неожиданно – но они попросили меня позаботиться о трех явно слабеньких младенцах, с которыми оставалась в качестве кормилицы Няня и старшая из девочек (лет уже наверное четырнадцати) Лили. Я конечно пообещал позаботиться, тем более Лили как раз была одной из укротительниц кроманьонок (которые без ее направляющих пинков вообще ничего делать не хотели) , и наманы ушли.

Осенью никто не вернулся. Поскольку неандертальские младенцы уже кормились кашами и турьим молоком, Няня тоже снялась и ушла искать пропавшую родню. Вернулась она уже в начале ноября, вся жутко израненная, и сообщила что больше никто никогда не придет. Насколько я понял из ее путаных рассказов и картинок, племя налетело на саблезубых тигров после охоты на мамонта.

Следующей же весной я понял, как много потерял с гибелью наманов. Новых полей я сам устроить себе не мог, поэтому пришлось обходиться тем, что они успели сделать, да и перетаскивание огромного количества всякого сырья стало весьма затруднительным. Ведь на полевой сезон мне требовалось с полтонны горючки, а это – тонн двадцать влажного торфа. Пришлось завязать и с металлургией: дров для добычи угля я просто физически натаскать не мог.

Впрочем, и уже сделанных запасов мне вполне хватало. Под неусыпным руководством Лили дикие кроманьонки исправно собирали желуди, таскали сено, собирали грибы и ягоды. Так что на зиму у нас всегда были полные погреба сушеных и соленых грибов (соли я успел натаскать почти три тонны, хватит надолго), рыбы, мяса в мороженом и живом виде. А так же овощи, мед, зерно – всего было в достатке.

С окончанием полевого сезона я устраивал для старших детишек "школу", в которой рассказывал как правильно применять трехпольную систему, как выращивать овощи, как ловить рыбу и ухаживать за животными и птицей. На уроках труда я лепил с детишками всякие глиняные горшки, и показывал как украшать их, оставляя на свежей глине отпечатки веревочек.

Так прошло еще десять лет.

Глава 11

Поскольку трудился я буквально не покладая рук, племя мое потихоньку разрасталось. В нем было уже больше сотни человек, из которых больше трех десятков уже довольно успешно трудилось. Уже и несколько внуков моих народились. И я потихоньку стал отлынивать от работы, благо подросшие детишки сами уже вполне справлялись с текущими делами.

Лили и три подросших девочки-неандерталки, которых я без затей назвал Меме, Бебе и Нюню, поддерживали в племени приличную дисциплину и все были счастливы. Одно беспокоило Главную Укротительницу: наши постоянные попытки никак не приносили совместного потомства. И она время от времени отправлялась на поиски соплеменников, чтобы решить эту задачу. Но задача решаться не спешила – насколько я понял, Хомо в любом виде были пока довольно редкими животными на планете.

Однако кто ищет, тот всегда найдет: к исходу восемнадцатого года моего пребывания тут Лили привела к моей уже немаленькой деревеньке небольшое племя неандертальцев. Совсем небольшое, в нем было трое мужчин в возрасте от лет четырнадцати до двадцати-двадцати двух и одна женщина с ребенком лет трех. Они перезимовали в старой стойбище наманов, которое Лили сохраняла в рабочем состоянии все эти годы, но весной собрались уходить. Хозяйственная деятельность сильно сказалась на окружающей природе, и им это очень не понравилось.

Ушли с племенем и мои неандерталки. Впрочем, перед уходом насовсем все племя куда-то смоталось недели на три, и в качестве "выкупа" притащили мне еще одну кроманьонку.

От прежних она отличалась тем, что была светлокожей, русой, с серо-голубыми, как у наманов, глазами, умела разговаривать и много чего делать руками. Лили сказала, что это – редкий представитель вида Хомо, из тех, которые живут где-то севернее, и жила она с детства в другом племени неандертальцев,  а потому не дикая, а вовсе даже домашняя. И зовут ее Эйва.

Эйва была девкой молодой, но заводной, так что диких я тут же исключил из перечня ежедневного применения. И оказалось, что этим я совершил большую ошибку.

Все остальные тут же сильно обиделись. Я попытался объяснить хотя бы старшим детишкам, что мне просто лучше с девицей, обладающей мозгом, чем с дикими самками. Но народные массы начали кричать что они не дикие, а давно уже укрощенные, а я же, гад, им назло продался мозгалям.

Образование, оказывается, это страшная вещь. Среди этих "укрощенных" родилась мысль, что я их мало уважаю, и поэтому должен за это немедленно поплатиться. Платиться я, по мысли народных масс, должен был где-то в начале января – они как раз к этому времени созрели. Хорошо что я не начал обучать детишек владению огнестрелом, так что мне удалось отстоять дом и отбиться, хотя пострелять пришлось не только из Парабеллума, но их MG-42. А на следующий день все укрощенные ушли.

Ушли они не просто так. Они забрали всех (уже кое-как приученных) лошадок, волов, коров, почти всех свиней и перепелов, вынесли подчистую все из амбаров и погребов – за исключением тех, что были в моем доме. Хорошо еще что трактора стояли в пристройке.

Я проследил следы саней до Днепра. Там они повернули куда-то вверх по реке и, километров через двадцать, следы скрылись под свежевыпавшим снегом. Ладно, ушли далеко, ну и ладно – надеюсь назад они не вернутся.

Они не вернулись.