Текст книги "Неразгаданные сердца"
Автор книги: Мэрилайл Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Келда проскользнула дальше, чтобы присоединиться к своим родителям, занимавшим места посредине длинного ряда нижних столов. Тем временем госпожа замка, сидевшая в своем кресле справа от мужа, которого никогда мужем не считала, взглянула на Амисию и увидела ее улыбку. Леди Сибилла, как всегда, была одета в черное траурное платье; ее тонкие пальцы сжимали подвешенное на цепочке тяжелое распятие, словно то был амулет, оберегающий от зла. Это была еще одна преграда, возведенная между нею и человеком, чья лютая злоба, как жгучая кислота, разъедала его изнутри.
– Явились наконец! – прорычал Гилфрей, сверля ее свирепым взглядом.
Хотя Амисия любила приключения и охотно шла на риск, она, столкнувшись со своим врагом лицом к лицу, была не столь отважной, каковой ее считали; однако она никогда не созналась бы в этом. Просто она пряталась за маской бравады так часто, что все полагали, будто это и есть ее настоящее лицо, не видя, какой страх испытывает девушка. Но сама она знала: если она выдаст свой страх, то останется беззащитной. Вот и на этот раз она призвала на помощь таланты, отшлифованные опытом, и дерзко улыбнулась своему мучителю, поднявшись на возвышение и отодвигая кресло, стоявшее рядом с креслом матери.
Сибилла чувствовала, что Амисии трудно сохранять самообладание. Она восхищалась силой духа дочери и мечтала, чтобы Амисия поняла: они обе, каждая по-своему, бунтуют против их общего угнетателя. Потупив взгляд, сложив ладони, Сибилла молилась в душе о том, чтобы дождаться дня, когда она сможет объяснить дочери свое решение никогда не вкладывать в жестокие руки Гилфрея столь мощное оружие против себя, как материнская любовь. Она молилась также и о том, чтобы у нее хватило сил и дальше скрывать эту любовь под пеленой набожности, которая действительно соседствовала в ее душе с нежностью к дочери.
– Не туда, – тихо, но веско осадил падчерицу Гилфрей. – Займи кресло рядом с твоим прежним местом. Впредь будешь сидеть там… а по левую руку от меня будет сидеть мой сын.
Хотя Амисия и была уже предупреждена о том, что их гость впоследствии будет считаться членом семьи, она поразилась, услышав, кто он такой. Ее мать была первой и единственной женой Гилфрея. Следовательно, сын не был рожден в законном браке, а его присутствие было намеренным оскорблением.
Тонкие губы Гилфрея растянулись в глумливой усмешке. Сибилла, может быть, и могла отстраниться от дел мирских настолько, чтобы не страдать от нанесенного им удара, но Амисия была уязвлена. Это доставило отчиму злобное удовлетворение – хотя бы на миг. Он молча ждал реакции Амисии и заранее злорадно торжествовал.
От Амисии не укрылась неприязненная ухмылка Гилфрея. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас сказать ему без обиняков, какая же он злобная гадина. Но она понимала, что тогда его торжество будет еще более полным – ведь он поймет, что сумел ее взбесить. Поэтому она улыбнулась приторно-сладкой улыбкой и направилась к креслу с высокой спинкой, которое он приказал ей занять.
– Как всегда, добрейший сэр, я с признательностью принимаю от вас те милости, о которых могла только мечтать. Место в дальнем конце стола – это безусловная награда за мои усердные молитвы.
Эти слова были произнесены самым мягким тоном с едва уловимым налетом насмешки ровно в той мере, какая требовалась, чтобы поколебать его самодовольство – так слабое дуновение ветерка срывает пушинки с одуванчика. По счастью, озлобление настолько замутило глаза ее мучителя, что он не заметил ни того, как побелели кончики ее пальцев, с силой вцепившиеся в спинку кресла, ни того, как дрожали ее колени: она почти упала на сиденье.
Прижав к бледным губам руки со сложенными ладонями, Сибилла наблюдала за происходящим из-под опущенных ресниц. Здесь, за этим столом, воплощались коварные замыслы Гилфрея. Вот оно, то самое будущее, которым постоянно стращал ее Гилфрей – а она так мало могла сделать, чтобы помешать ему! Она даже ничего не могла сказать своим преданным друзьям, Анне и Джасперу. У них было не больше возможностей что-либо предпринять, чем у нее самой, но они наверняка стали бы действовать – и были бы жестоко наказаны. Сибилле оставалось только одно: молиться милосердной деве Марии, Матери Божьей, чтобы та защитила ее дитя… чтобы ее послание благополучно дошло до Таррента и попало в руки могущественных друзей, с которыми у нее не было никакой связи со времени гибели Конэла. Она даже дала обет уйти в монастырь, когда ее молитвы будут услышаны, и полностью посвятить себя служению Богу.
Слуги внесли в залу деревянные блюда с изысканными яствами и стали обносить гостей. Никто из благородных рыцарей, и даже никто из вассалов Гилфрея не желал посылать к нему сыновей для воспитания и обучения. Поэтому в замке Дунгельд, в отличие от большинства баронских домов, не было пажей, которые могли бы прислуживать господам за трапезой. После того как мужланы с кухни управились со своей задачей, все четверо сидящих за господским столом еще некоторое время хранили молчание. Его нарушила Амисия, с натянутой улыбкой обратившаяся к сидевшему рядом юноше. По этикету им полагалась одна тарелка на двоих, однако он один в мгновение ока проглотил все, что лежало на тарелке.
– Кажется, нас никто не представил друг другу по всем правилам; придется мне самой сообщить вам, что я – Амисия, и осведомиться, как зовут вас.
Краем глаза она заметила, как застыл на месте Гилфрей, и искренне порадовалась, что ее любезные слова оказались достаточно колкими, чтобы разбить броню его заносчивости: ведь она таким образом напомнила ему о неумении вести себя на людях. Ее улыбка стала еще более ослепительной, и это произвело на ее голубоглазого соседа такое ошеломляющее впечатление, что у него, казалось, просто отнялся язык.
Этот юноша, который еще не миновал пору своего отрочества, но изо всех сил старался выглядеть взрослым мужчиной, поспешил ответить:
– Фа…р…д.
У него был полон рот хрустящего хлеба, а потому его ответ прозвучал столь невнятно, что, не будь даже Амисия поражена его невоспитанностью, она ничего бы не поняла.
Несчастный простак осознал допущенную ошибку и густо покраснел. Поспешно проглотив еду, он попытался исправить свой промах:
– Меня кличут Фаррольдом.
Он явно сгорал от смущения и не решался взглянуть в глаза красавицы, которая – он в том не сомневался – смеялась над ним.
Но сердце Амисии, всегда готовой броситься на защиту обиженных, уже было полно сочувствия к этому парню, которого Гилфрей собрался превратить в свое оружие, и она тактично отозвалась, как будто никакой заминки и не было:
– Фаррольд? Какое необычное имя.
Его румянец стал совсем багровым.
– Мне нравятся необычные имена, – спокойно продолжала Амисия. – Кругом, по-моему, слишком много Стивенов и Генрихов. Когда кого-нибудь зовешь, откликаются сразу шестеро. Насколько лучше быть единственным!
Фаррольд подозрительно покосился на нее. Немногие из высокородных девиц, и тем более красавиц, взяли бы на себя труд быть добрыми с бастардом. Но ее ласковая улыбка была искренней и сразу завоевала его доверие – раз и навсегда. Фаррольд и сам не мог понять, как это случилось, что он, застенчиво улыбаясь, стал рассказывать ей о небольшом поместье, в котором прошло его детство.
Казалось, Амисия терпеливо слушает; но на самом деле ее блуждающие мысли устремлялись к высокому темноволосому незнакомцу, одаренному такой великолепной осанкой и орлиным взором, каких вовек не видать этому несчастному мальчишке. Она не могла выбросить из головы представший ее взгляду идеальный образ – пусть даже это длилось какое-то мгновение, да и видела она его сквозь струи водопада.
Улыбка Фаррольда угасла, и лицо омрачилось, когда он рассказывал, как его отослали к крестному отцу, обитавшему в одном из мелких поместий короля Иоанна. Бесстрастные слова не могли утаить, как мало юноша видел радости в жизни, хотя он и сообщил с гордостью, что был посвящен в рыцари и честно служил в гарнизоне крестного отца, пока его не вызвали в замок Дунгельд.
Гилфрей не показывал виду, что прислушивается к тихому повествованию Фаррольда, но внутренне просто кипел. У него чесались руки поучить этого молокососа элементарной благодарности. Ведь можно было в свое время оставить нежелательного отпрыска в семье какого-нибудь холопа. Гилфрей почти жалел, что не поступил именно так. Его удержал тогда только втайне вынашиваемый им план заполучить в жены бесплодную вдову и страх, что у него не будет законного сына. На Фаррольда, право слово, можно было бы махнуть рукой, но то был для Гилфрея единственный шанс воплотить свой замысел отмщения, который он лелеял долгие, долгие годы.
– Думаю, завтра ты выберешь время показать моему сыну мое поместье?
Гилфрей с особым нажимом дважды произнес слово «мое», чтобы досадить Амисии, и преуспел в этом, но благодаря многолетней практике она сумела скрыть раздражение, сказав только:
– Непременно.
А ведь и в самом деле надо непременно использовать такой шанс, с восторгом подумала Амисия. Ведь теперь Орва не сможет придумать для нее предлог ускользнуть из замка, а поручение Гилфрея давало ей возможность сделать именно то, что было бы ей запрещено строго-настрого. Эта мысль доставила Амисии несказанное наслаждение, и она добавила:
– Мы с Келдой будем счастливы прокатиться верхом в его обществе.
Золотые искорки веселья в глазах Амисии и ее широкая улыбка наполнили душу Гилфрея смутным неудовольствием, причину которого он сам затруднился бы определить, и это раздражало его еще больше.
ГЛАВА 3
Все, что задумала Амисия, шло как по-писаному. Когда она опустилась на траву над водопадом и начала спуск, то подставила спину ласковым лучам солнца, ощущая кожей лица прохладную водяную пыль, которая, впрочем, не могла охладить ее нетерпения. Лето выдалось на редкость теплым; на рассветном небе не было ни облачка, и это показалось ей доброй приметой. Везение сказалось и в том, что Келда, вопреки ожиданиям, согласилась занять Фаррольда беседой. Да и сам юный рыцарь бровью не повел, когда Амисия ускользнула, оставив его в обществе второй девушки, не сводящей с него восхищенного взгляда. Амисия не стала отговаривать Келду, когда та вознамерилась с утра нарядиться в тонкое льняное платье цвета луговых колокольчиков вместо грубой холщовой юбки, в каких подруги обычно ходили в лес. Что же до самой Амисии – она выбрала домотканое платье, выкрашенное в темно-зеленый цвет, точь-в-точь как лесные заросли, поскольку рассудила, что негоже представать перед разбойником в обличье высокородной барышни.
Она нисколько не сомневалась, что разбойники еще вернутся. Нельзя было придумать лучшего места для отдыха, чем эта скрытая от посторонних глаз лесная прогалина. Амисия воображала, как издалека завидит приближающихся всадников, выйдет из пещеры и пригласит их разделить с ней благодатную прохладу этого пристанища. Они, конечно же, с признательностью воспользуются ее приглашением – так и будет положено начало их дружбе. Амисия настолько увлеклась этими радужными картинами, что невзначай оступилась.
– Ой!
Из-под ее башмака предательски выскользнул камень. Она инстинктивно прижалась к скале, чувствуя, что нога не может нащупать опору. Вниз посыпались мелкие камешки. У нее так заколотилось сердце, что его стук заглушил даже шум падающей воды. К счастью, Амисия не поддалась испугу и сумела выбраться на узкий уступ, ведущий ко входу в пещеру.
Только теперь ей в нос ударил резкий запах мокрой земли и дикой зелени, исходивший от ее перепачканных рук. Безбоязненно отстранившись от каменной кручи, Амисия заметила, что с головы до пят вымазана в грязи. Оставалось только надеяться, что в пещере можно будет отряхнуть и почистить платье.
Лучи солнечного света пробивались сквозь нависающие кроны деревьев внизу, вокруг заводи, и вверху, на каменистой макушке горы. Водопад, к которому медленно подбиралась Амисия, играл ослепительными бликами.
Ступив из яркого света в густой полумрак пещеры, Амисия не стала дожидаться, пока глаза привыкнут к темноте, уверенно шагнула вперед – и вдруг наткнулась на что-то живое. Она в ужасе отпрянула назад. Если бы не железная хватка чьих-то сильных рук, удержавших ее за плечи, она бы неминуемо рухнула на камни вместе с низвергающимся потоком.
– Силы небесные, дитя мое! Так недолго и убиться! – зарокотал мягкий, низкий голос у самого уха Амисии.
Ее охватило странное волнение. Ей хотелось только одного: припасть к груди своего спасителя и переждать, пока в висках не прекратится оглушительное биение пульса. За столь короткий промежуток времени она дважды оказалась на волосок от гибели – этого не выдержал даже ее мятежный дух.
Очутившись в объятиях девушки, которая вцепилась в него, как репей, Гален лишился дара речи. Он-то решил выглянуть из пещеры в ожидании молодого Уолтера, и тут на него налетело что-то мягкое, нежно-золотистое и соблазнительно округлое. В первый момент он растерялся, что случалось с ним крайне редко, тем более если дело касалось слабой половины человечества.
– Гален! – с притворной укоризной окликнул Карл.
Невольный виновник этой сцены развел руки в стороны ладонями кверху, словно в собственное оправдание.
Амисия безошибочно угадала насмешку в голосе второго незнакомца и застыла, бессильно опустив руки и понурив голову, чтобы спрятать вспыхнувшее от стыда лицо. Когда ее спаситель отступил на шаг назад, она не подняла глаз от его мягких кожаных сапог, плотно охвативших мускулистые икры, будто боялась опозориться еще больше.
Заметив ее неподдельное смущение, Гален и сам устыдился.
– Не робей, мы это не со зла, – пробормотал он, поднимая ее лицо за подбородок кончиками пальцев.
Амисия заглянула в светлые зеленоватые глаза. Даже в полумраке пещеры они пронзали ее насквозь, подобно осколкам зеленого нефрита, на которые некогда раскололась фигурка единорога; в них читалась опасная, захватывающая дух властность, которая приказывала либо защищаться, либо сдаться на милость победителя.
– Понимаю. Просто я не привыкла…
Амисия осеклась. Она, как всегда, заговорила, не подумав, и только потом сообразила, что любая деревенская девушка запросто отбрила бы случайных встречных. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как ухватиться за первые услышанные ею здесь слова:
– И никакое я вам не дитя. Мне уже семнадцать лет.
Его глаза насмешливо вспыхнули, и Амисия опять потупилась. Гален усмехнулся: судя по этой фразе, перед ним стояло настоящее дитя.
– Семнадцать лет – это, конечно, солидный возраст. Примите мои извинения. В свое оправдание могу только сказать, что в раннем детстве для меня не было большей радости, чем вывозиться в грязи.
Крепкие пальцы снова скользнули по ее лицу, на этот раз следуя черным потекам, испещрившим аккуратный прямой носик и розовую, как бутон, щеку. У Галена в груди всколыхнулось горячее желание еще и еще раз провести пальцами по этим дорожкам, сжать нежное личико в ладонях и вкусить сладостный нектар изящно очерченных губ. Но он приказал себе остановиться и отдернул руку, будто в нее впилось пчелиное жало, защитившее драгоценный взяток.
Из-под опущенных ресниц Амисия украдкой наблюдала за человеком, чей образ не шел у нее из головы целые сутки. Перехватив этот взгляд, незнакомец едва заметно улыбнулся, отступил назад и почтительно описал рукой широкую дугу. Амисию рассмешил этот куртуазный жест. Она чуть подобрала юбки, чтобы присесть в реверансе, а затем, следуя приглашению, ступила к кострищу, где теплились догорающие угли.
– Значит, это тебе принадлежит сложенное одеяло, которое мы нашли в углу? Не иначе как ты таким образом застолбила этот приют как свое владение.
Оглянувшись через плечо, Амисия кивнула. Гален – так назвал его спутник. Гален. Прекрасное имя, самое подходящее для благородного разбойника. И вообще, эти волосы, черные как ночь, загадочные зеленые глаза, открытое и мужественное лицо, бронзовое от загара, статная, крепкая фигура – все это было близко к совершенству.
Гален, в свою очередь, увидел в лучистых, полуприкрытых ресницами глазах девушки манящее обещание, которое ее непорочная душа ни за что не смогла бы понять, а тем более исполнить. Здесь явно таилось искушение – во всяком случае, для его благородства и душевного спокойствия.
Даже если бы Гален накануне не стал свидетелем того, как эта девушка, подобрав юбки, ничтоже сумняшееся ринулась в воду прилива, он бы все равно без труда опознал ее. Пусть ее имя было ему пока неизвестно, но происхождение их гостьи не оставляло сомнений. При всем своем изяществе и неоспоримой женственности, она была копией горячо любимого им крестного отца. Ее появление за пеленой падающей воды было слишком неожиданным, чтобы он мог сразу сделать такое наблюдение. Однако когда она решительно пробиралась к острову, на котором стоял замок Дунгельд, последние сомнения развеялись. Чего он никак не ожидал – так это ее возвращения. Женщине из благородного семейства, а тем более добродетельной девушке, пристало бежать от незнакомых мужчин как от чумы, а не искать встречи с ними, да еще в одиночку.
Когда Амисия спохватилась, что стоит уставившись на чужака, забыв о приличиях, она затараторила:
– Я сюда частенько прибегаю, когда удается незаметно удрать из деревни. – Сейчас как раз представился удобный случай исподволь внушить незнакомцам, что она им ровня – девушка из простонародья. – Мы живем тут неподалеку, на краю деревни, с матушкой и папенькой; хижина у нас невелика, но в пещере, ясное дело, я не ночую, так что располагайтесь, милости прошу.
Она решила, что убила двух зайцев: выдала себя за деревенскую простушку – ей не раз доводилось видеть таких в округе – и, как и собиралась, радушно пригласила разбойников разместиться в хижине.
«Вот, значит, как, – мелькнуло в голове у Галена, – не хочет признаваться, кто она такая. Можно подумать, что ее мягкие руки и точеные черты лица могут кого-то ввести в заблуждение». Не подавая виду, что он распознал неумелую уловку, Гален жестом предложил девушке присесть на одеяло, аккуратно сложенное у тлеющего костра, и с напускным безразличием задал ей вопрос:
– А родители не возражают, что ты гуляешь по лесу в одиночестве? – Он не мог представить, чтобы добрая леди Сибилла отпустила дочь одну в лесную чащу.
На этот раз Амисия не спеша обдумала свой ответ, пока устраивалась поудобнее на одеяле и поправляла юбки:
– Кабы знали, так нипочем не пустили бы.
Пряча усмешку, Гален отдал должное такой изобретательности Амисии, которая старалась говорить самым непринужденным тоном, не заметила хитрецы во взгляде Галена и продолжила, намекая, насколько позволяли приличия, что жаждет быть с ними заодно:
– Они все в трудах, а я люблю по лесу бродить, тут чего только не случается, да вы, поди, лучше меня знаете.
Услышав последнюю фразу, Гален насторожился. Его темные брови поползли кверху. К чему она клонит? Не угадала ли она, что привело их в эти края?
Амисия, уловив этот невысказанный вопрос, смешалась. Может, она перегнула палку?
– У вас тут, видно, дела, а иначе с чего бы вам уезжать в чужие земли – из замка своего, или из деревни, или еще откуда… – Под его испытующим взглядом она еще больше смутилась, но все-таки, набрав побольше воздуху, добавила: – Я, к примеру, слышала сказания про Робина Гуда. Вот кто бьется за справедливость! Он и смелый, и благородный, и вообще… – Амисия окончательно запуталась в сетях, которые сама же расставила; она закрыла рот и сделалась совсем жалкой.
При упоминании о Робине Гуде Галена осенило: святые угодники, она ведь принимает их за разбойников! Хорошо еще, что за смелых и благородных.
Но наследница огромных угодий не стала бы радоваться такому знакомству. Не найдя, что ответить, он предоставил вести эту нелепую беседу своему товарищу.
– Преклоняюсь перед той проницательностью, с которой ты нас распознала.
Карл с трудом сохранял на лице серьезное выражение: от неумелых выдумок девушки и растерянности друга его разбирал смех. В отличие от Галена, он не знал, кто такая их незваная гостья, поэтому ему не приходило в голову: вправе ли они воспользоваться ее прибежищем, делая вид, что только оно и удерживает их в Райборнском лесу.
Со словами Карла для Галена словно захлопнулся капкан. Ему, который превыше всего ценил правду и честность, было не так-то легко заставить себя отправиться в путь под чужой личиной. А теперь ему еще приходилось разыгрывать какие-то шарады с дочерью своего горячо любимого крестного отца.
Амисия, почувствовав облегчение, одарила сияющей улыбкой второго незнакомца и только теперь как следует рассмотрела его. Он был высок ростом – почти такой же, как Гален, но лет на десять старше, кареглазый, с копной каштановых волос и улыбчивым лицом.
– Его имя Гален, мое – Карл, а тебя как зовут? – Карл, воспитанный графом Гарриком, отцом Галена, умел говорить прямо.
– Амисия, – выпалила девушка, но тут же сообразила, что опять допустила промах, и прикусила губу. Такое редкое имя во всей округе носила только она одна. Чего доброго, они догадаются, что она и есть дочь хозяйки замка, наследница всего поместья.
С высоты своего роста Гален присматривался к юной красавице, оглядывая ее всю от пышных волос, вопреки требованиям приличий не убранных в косы, до кончиков маленьких ступней, торчавших из-под аккуратно расправленных юбок. Хотя другие девушки в семнадцать лет были уже давно выданы замуж, эта милашка, по всей видимости, мало что смыслила в жизни. Она безотчетно шла на страшный риск, ища знакомства с посторонними мужчинами. Гален понимал, что они с ней по положению равны, но не мог ни выдать себя, ни открыто признать эту гостью. О чем же в таком случае с ней можно было вести беседу?
Молчание затянулось. Амисия и сама лихорадочно придумывала, как бы поддержать разговор; наконец, перед ней забрезжил еще не вполне ясный план. Дело в том, что когда она со своими спутниками поутру отправлялась в лес, из замка выехал еще кое-кто. Тот человек вез поклажу, которая наверняка должна была заинтересовать собратьев Робина Гуда. Амисия решилась:
– Гилфрей из замка Дунгельд – настоящий злодей. Он отнимает у людей последнее.
Она с надеждой подняла глаза, но лица мужчин приняли непроницаемое выражение. И все же она не оставила затею удержать их здесь подольше: сперва пригласила их в свое уютное убежище, а теперь указала достойную их устремлений цель. Она не раз рисовала в мечтах прекрасного героя, защитника простых людей; почему бы этому герою заодно не обратить свои стрелы и против ее обидчика, Темного Лорда?
Галена в который уже раз позабавила эта девушка, но он тщательно скрывал свои впечатления. Неужели ей невдомек, что никто из деревенских жителей не посмел бы называть своего лорда просто по имени? Она явно не продумала заранее, как лучше скрыть свое истинное происхождение; видно, ей пока не довелось узнать, как живут другие. Гален терялся в догадках: не из-за этой ли девушки их призвали в Дунгельд, не она ли была причиной каких-то бед? А может, ее простодушие посеяло раздоры среди обитателей замка? Как бы то ни было, они не могли ей открыться, и для всех было бы лучше, если бы она как можно скорее вернулась к себе, за каменные стены.
– Гилфрей не уважает даже церковь, – продолжала Амисия, не ведая о раздумьях своего героя. – Хозяйка замка, которая воспитывалась в монастыре, делает пожертвования монастырю святого Марка, что на холме за деревней. Но как только ее дары оказываются в стенах обители, откуда ни возьмись появляется сборщик податей и забирает все до гроша.
Гален внутренне подобрался. Не об этой ли напасти писала ему Сибилла? Не для того ли она призвала его на помощь, чтобы он положил конец этому изощренному грабежу?
– Когда я сюда шла, меня обогнал аббат – он еженедельно посещает нашу хозяйку. У него к седлу был приторочен мешок, в котором позвякивало серебро. Стало быть, он вез в обитель пожертвования. – Амисия надеялась, что сумеет пронять Галена, но на его лице не отразилось ровным счетом ничего.
– Рады были знакомству, – сказал Гален, указывая на выход жестом, не допускающим возражений. – Но день клонится к вечеру, и твои родные скоро начнут беспокоиться.
Выглянув из пещеры, Амисия с ужасом обнаружила, что солнце бьет прямо сквозь струи падающей воды – это был верный признак близкого заката. Она так увлеклась, что потеряла счет времени.
– И верно, – охнула она. – Мне пора. Скоро наведаюсь к вам еще разок.
– Для всех нас будет лучше, если ты от этого воздержишься, – не раздумывая, ответил Гален – от чистого сердца, хотя и не без сожаления.
Перед ним стояло незаурядное создание. Он знал слишком многих представительниц прекрасного пола, но такой оценки заслуживали считанные единицы. Жаль, что у него не было времени разобраться, почему она ведет себя столь неожиданным образом – подобрав юбки, бросается в воды прилива, ищет знакомства с посторонними, жаждет опасных приключений. Эта девушка пробудила его интерес.
Если бы они встретились в подобающей их положению обстановке, он постарался бы найти ответы на все свои вопросы. Впрочем, такая возможность еще может им представиться.
– Я хочу с тобой дружить. – Глаза Амисии потемнели от обиды на того, кто так явно стремился поскорее от нее избавиться; повинуясь порыву, она сделала шаг ему навстречу и положила свою маленькую ладонь на его широкую грудь.
Карл, тихонько хмыкнув, не удержался от язвительного замечания:
– Если б она захотела «дружить» со мной, уж я бы своего не упустил.
Гален быстрым взглядом заставил его умолкнуть, но сам подумал, что эти слова могли бы образумить девушку, послужить ей предостережением. Но Амисия думала о своем: ее мягкие губы слегка приоткрылись, и Гален заключил ее в объятия и привлек к себе.
Оказавшись в непривычной близости к мужчине, Амисия задрожала от радостного волнения. Не задумываясь о последствиях своего безрассудства, она таяла в его крепких руках. Ее захлестнули неизведанные ощущения, разум затуманился, а под ее ладонью все сильнее билось чужое сердце.
Прижимая к своей груди эту прелестную женщину-девочку, Гален вспыхнул, словно в огне. Когда она розовым кончиком языка провела по мягко очерченной верхней губе, искушение оказалось слишком сильным. Наклонив голову, он прильнул к ее губам и ощутил их пьянящую, ни с чем несравнимую сладость и опасную власть над собой.
Охваченная бездумным ответным порывом, Амисия прижалась к нему еще сильнее. Она обвила руками его шею, запустила пальцы в густые, черные как смоль волосы и потянулась к огню, словно мотылек, приносящий себя в жертву беспощадному пламени.
– Хм-м-м, пойду прогуляюсь, – пробормотал Карл, обходя обнявшихся.
Заслышав слова друга, Гален откинул голову назад. Подумать только, он едва не совершил непоправимое. Видя перед собой опущенные ресницы, закрывшие от его взгляда испепеляющую страсть, которая вспыхнула под покровом невинности, он отстранил от себя восхитительную податливую фигурку, чтобы положить конец опасным объятиям.
Амисия, слишком неискушенная, слишком глубоко окунувшаяся в новизну чувств, чтобы осознать, какую угрозу пытается отвести от нее Гален, беспомощно опустила руки, спрятав пылающее лицо на его широкой вздымающейся груди. Гален стиснул зубы; он понимал, что было бы жестоко затоптать костер, который из-за него разгорелся с такой разрушительной силой в чужой невинной душе. Поэтому он приобнял девушку за плечи, касаясь подбородком пахнущих цветами волос, и стал бережно поглаживать ее по спине.
Карлу, чтобы протиснуться к выходу, пришлось бы их потревожить, и он молча поплелся в дальний угол, который не освещало мерцание костра.
Борясь против урагана чувств, Амисия вдруг поняла, что Гален ласкает ее, как отец свое дитя; он больше не хотел разжигать в ней вспыхнувшее пламя. Полная решимости прийти сюда снова, чтобы дознаться до самой сути закружившего ее смерча, она все же заметила, что за водяной завесой появилось розовое закатное сияние; это означало, что прилив достиг опасной высоты. Если бежать что есть сил, можно было еще успеть. Вся надежда была на кобылку, оставленную под присмотром Келды и Фаррольда.
Амисия попятилась к выходу и на прощание сверкнула улыбкой:
– До завтра!
Все старания Галена оказались напрасными. Не просто напрасными, сказал он себе, а роковыми – для них обоих. Это неразумное дитя не осознавало, какая пропасть разверзлась перед ней самой и какому испытанию подвергается его сила воли. Только он раскрыл рот, чтобы запретить ей появляться здесь, как ее уже и след простыл.
Карл присвистнул:
– Заковыристая штучка, верно? – Подойдя к застывшему на месте другу, он потер подбородок и вздохнул с притворным сожалением. – Эх, если бы такая селяночка положила глаз на меня…
– Да, это было бы славно, если не считать, что твоя жена спустила бы с тебя шкуру, – поддел его Гален. – К тому же наша красавица невинна, да и селяночкой ее никак не назовешь.
Улыбка Карла говорила о том, что Гален точно предугадал возможную реакцию Майды, однако вторая часть фразы ввергла его в недоумение.
– Вызови-ка в памяти ее черты, – сказал Гален. – Неужели они тебе никого не напоминают?
Карл умолк, словно пораженный громом: у него расширились глаза и отвисла челюсть. Опомнившись, он закрыл рот и в изумлении покачал головой.
– И впрямь поразительное сходство…
Там, где лесная тропа выходила на лужайку, Келда металась, точно в клетке, моля Всевышнего о скорейшем возвращении подруги. Она перемежала истовые молитвы приглушенными проклятиями и так ломала руки, что у нее заныли пальцы. Бывали случаи, когда она готова была придушить Амисию. В лесу смеркалось; памятуя, как они накануне опоздали к ужину, Келда надеялась, что хоть сегодня не придется вброд переходить отмель.
– Больше медлить нельзя, нужно возвращаться, – теребил ее Фаррольд, стараясь не выдать своей тревоги. – Если уж из замка вышлют сюда лодку, мы, по крайней мере, будем ни при чем. Почему из-за одного должны страдать другие?
Фаррольд приводил самые веские доводы, чтобы убедить свою миловидную спутницу. Они должны сделать все возможное, чтобы только избежать наказания. Отец будет в ярости, им всем не поздоровится, а ведь виновата на самом-то деле одна его смазливая наследница-падчерица. Теперь в голосе Фаррольда зазвучала неподдельная боязнь:
– Я Амисии зла не желаю, но и расплачиваться за ее сумасбродство нам с тобой ни к чему.
Келда остановилась и взглянула на своего компаньона, который уже натягивал три пары поводьев, неловко переминаясь с ноги на ногу. Ей сделалось совестно за Амисию. У Фаррольда было больше причин опасаться кары, чем у них обеих вместе взятых. Во время послеполуденной прогулки он, среди прочего, поведал ей, что законный сын может подчас пойти наперекор родительской воле, тогда как незаконнорожденный всецело зависит от милости отца и не смеет ни в чем ему перечить.
