Текст книги "Терновая обитель"
Автор книги: Мэри Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
«Дорогая Джили, в последнем письме ты написала мне, что хочешь иметь фею-крестную. Я согласна. Скоро ты получишь от нее письмо.
Королева Фей Титаник».
До сих пор не знаю, что они замышляли, какую шутку собирались сыграть со мной после этого письма. Вдруг какой-то шелест, какое-то неясное движение в кустах привлекли мое внимание. Я подняла голову и увидела девочек, наблюдающих за этой комедией.
Я вскочила на ноги. Не знаю, что бы я сделала, как бы отреагировала на очередную насмешку, но тут в противоположном конце парка кто-то закричал:
– Джили! Джили Рэмси!
– Я здесь.
– Тебе письмо!
Я увидела, как по дорожке ко мне бежит толстушка Элис Бэндл, такая же жертва насмешек в нашем классе, как и я, а значит, почти подруга. В руке она держала письмо.
Даже не взглянув в сторону кустов, я взяла конверт и громко сказала, обращаясь к Элис:
– Спасибо, Эл. Да, я узнаю почерк. Это от моей крестной, она скоро заберет меня отсюда.
После этого я скомкала злополучную записку от «Королевы Фей», бросила ее на землю и побежала в школу. Старшеклассницы вышли из-за кустов, одна из них закричала мне что-то вслед, но я даже не обернулась. В первый раз я смогла защитить себя, дала им понять, что их мнение меня не интересует! Наверное, мои мучители поверили, что их выдуманная история вдруг превратилась в настоящее волшебство.
Так оно и было. Письмо написала, как я и предполагала, моя мать. Она присылала их в один и тот же день каждую неделю. Начиналось оно всегда с самого ласкового прозвища, которое дала мне мать:
«Милый Цветик!
Тетя Джэйлис вернулась домой из Новой Зеландии и навестила нас в прошлую пятницу. Она была очень недовольна тем, что ты учишься в монастырской школе, а поскольку она почти полностью оплачивает твое обучение, мы должны считаться с ее мнением. Ты перейдешь в другую школу. Там, правда, тебе опять придется сдавать вступительные экзамены, но мне кажется, что ты справишься. Новая школа имеет прекрасную репутацию, уровень преподавания там очень высокий, кроме того, лучшим ученикам платят стипендию, а ты должна помнить, что каждый пенни...»
Благослави тебя Бог, тетя Джэйлис! А если точнее выбирать слова, то спасибо тебе! Теперь я все начну сначала.
Глава 3
Жизнь в новой школе пошла как нельзя лучше. Моих знаний все еще хватало, чтобы учиться без труда, хотя все так же недоставало ума скрывать это. Впрочем, я поняла, что удобнее всего быть второй или третьей ученицей в классе. Я довольно хорошо играла в разные игры и неплохо рисовала, что очень нравилось моим одноклассницам. Не знаю, была ли я там счастлива, но годы учебы летели быстро.
Сама школа представляла собой прекрасное здание восемнадцатого века, окруженное парком и лесом, где нам разрешали гулять в свободное время. Наверное, только я одна пользовалась этим разрешением. В детстве я привыкла к одиночеству и теперь старалась как можно быстрее избавиться от общества своих одноклассниц и сбежать в лес, где стоял полуразрушенный летний домик, который я считала своим. В дождливые дни вода ручьями текла сквозь крышу, стены были ветхие и грязные, но зато рядом находилась пахнущая медом липовая аллея, а если долго сидеть в этом домике неподвижно, то в двери начинали заглядывать рыжие белки, а птицы возвращались в свои гнезда под карнизом.
И вот это произошло еще раз – возвращение в счастливейший из дней моего раннего детства.
Была середина семестра, мне недавно исполнилось четырнадцать лет. Почти все ученицы ушли гулять с родителями, поэтому я была свободна. Мои родители никогда не навещали меня. Я сидела в своем летнем домике и рисовала. На колченогом столе передо мной стояли в вазе большие шаровидные цветы, которые я сорвала неподалеку.
Вдруг снаружи послышался приглушенный звук шагов на обросшей мхом тропинке, и голос тети Джэйлис радостно произнес:
– Я так и думала, что найду тебя здесь. Ты уже пила чай?
– Ой, тетя Джэйлис! Нет, не пила.
– Тогда пойдем к реке. Я захватила кое-что с собой. Устроим пикник, а цветы дорисуешь потом, когда вернемся.
Кажется, я даже не спрашивала ее, как она приехала и как ей удалось меня найти. Наверное, она все-таки казалась мне сказочной волшебницей. По-моему, она каким-то образом узнала, что нам не разрешалось ходить к реке, поэтому мы пошли в обход. Никто нас не видел. Мы пересекли площадку для крикета и пошли вдоль берега реки, под старыми дубами. За деревьями блестел на солнце изгиб реки, солнечные лучи играли в темно-зеленой листве. Чуть поодаль виднелась небольшая плотина, у нее мы и присели на траву. Тут же раздался плеск воды – прямо около нас с полузатопленной коряги сорвался зимородок, схватил зазевавшуюся рыбешку и исчез в своей норке.
– Помнишь личинку стрекозы, – спросила тетя Джэйлис, – и миссис Тигги-винкл?
– Coccinella, – серьезно сказала я, – и Erinaceus europeus? Конечно помню.
Она засмеялась:
– Бедняжка. У тебя всегда была хорошая память, ты, наверное, хорошо учишься? И рисунки, которые я видела, очень и очень ничего. Сколько тебе сейчас?
– Четырнадцать. В будущем году сдаю экзамены.
– Ну а потом? Ты уже решила, что собираешься делать дальше?
– В общем, нет. Мама говорит – в университет, а потом преподавать, но...
– Но?
– Но мне хотелось бы рисовать...
Думаю, в то время для меня «рисовать», «стать художником» в первую очередь означало независимость, залитую светом мансарду, из окна которой открывается вид на Париж, наконец, покой в одиночестве, которого мне так часто не хватало. Я очень хотела учиться рисовать, но на это требовались большие средства. Тетя Джэйлис и так внесла почти всю плату за мое обучение в школе. Даже если бы она вдруг оплатила мне еще и художественную школу или если бы я смогла получить стипендию (мой учитель считал это вполне возможным), мать никогда не пустила бы меня. Она совершенно недвусмысленно дала мне это понять. Так что вариант у меня был один – плыть по течению, то есть получить стипендию в университете, потом преподавать, потом, если повезет, встретить кого-нибудь...
– Если ты действительно хочешь рисовать, что может тебя остановить? – весело спросила тетя Джэйлис. – Талант у тебя есть. И нечего скромничать.
– Да, но видите ли... – начала я и запнулась на полуслове.
Она, наверное, читала мои мысли.
– И не надо говорить всякую чепуху типа «нет шансов», «не повезло» и так далее. Единственный шанс и единственное везение, данные человеку, – это талант, с которым он родился на свет. Все остальное зависит от него самого.
– Да, тетя Джэйлис.
Она прищурилась.
– Ладно. Проповедь и допрос кончились. Теперь давай перекусим и поговорим о чем-нибудь другом.
– Давайте, – с облегчением сказала я.
И то, и другое предложение были как нельзя кстати. Для перекусывания предназначались, как выяснилось, сандвичи с жареным яйцом и кресс-салатом, которые после школьной пищи показались мне настоящим лакомством. Я откусила большой кусок.
– Тетя Джэйлис, вы действительно объехали вокруг света? Где вы побывали?
Пока мы сидели на берегу реки, она рассказывала мне о разных странах и городах так живо и ярко, что даже сейчас, вспоминая тот день, экзотические пейзажи далеких стран, где побывала тетя, возникают у меня перед глазами так же отчетливо, как и блестящие изгибы тихой английской речки, и голубое оперение зимородка.
Церковные часы гулко пробили пять. Пора возвращаться в школу. Мы собрали остатки пикника и положили все в сумку тети Джэйлис. Праздник кончился. Надо спускаться с небес на землю.
– Немного похоже на тот раз, правда? – сказала я. – Вы появились из ниоткуда, как добрая фея, солнце светит, мы прекрасно проводим день вместе, а потом снова начинается обычная жизнь. Знаете, когда я училась в монастырской школе, я играла, будто вы – волшебница. Честно говоря, я и сейчас иногда так думаю. Это так здорово – иметь крестную мать – волшебницу! И еще, вы сказали в прошлый раз одну фразу, и я с тех пор об этом думаю. Помните, когда личинка стрекозы выбралась из пруда и улетела?
– Конечно помню. И что же?
– Я тогда спросила, умеете ли вы колдовать, и вы ответили, что умеете немного. Это правда? Что вы имели в виду?
Не отвечая, она вытащила из сумки предмет, больше всего похожий на теннисный мяч, завернутый в черный бархат. Положив его на ладонь, она откинула бархат, и я увидела перед собой искрящийся на солнце хрустальный шар. Маленький мир золотистых и сине-зеленых сполохов, отражающий на своей поверхности каждое дуновение ветерка в темно-зеленой листве дубов.
– Не знаю, могу ли я действительно делать чудеса, – снова заговорила моя крестная, – но иногда я могу предсказывать будущее, далекое и близкое. Еще не волшебство, но уже кое-что, а?
Я не совсем поняла и продолжала возбужденно:
– Значит, вы видите будущее в хрустальном шаре, да?
– В общем, да.
– Так это действительно правда?
– Конечно правда.
Я, словно завороженная, уставилась на сверкающий шар.
– Тетя Джэйлис, пожалуйста, не могли бы вы заглянуть в него и узнать, что будет?
– С тобой, ты имеешь в виду? – Взгляд тети был одновременно и ласковым, и серьезным. – Все имеют в виду себя, когда спрашивают о будущем.
– Извините. Просто... вы спрашивали меня, что я собираюсь делать после школы... но если можно посмотреть... – Я окончательно смешалась и замолчала.
– Не извиняйся, – улыбнулась тетя. – Все мы одинаковы. Я сама сразу же заглянула в свое будущее.
– Правда? – Боюсь, в моем голосе слишком хорошо слышалось наивное удивление. В те годы мне казалось, что тете в ее возрасте уже незачем интересоваться будущим. Вся ее жизнь была, как я полагала, в прошлом.
Она ничуть не рассердилась.
– Ну а разве ты, – со смехом сказала тетя, – разве ты не хотела бы знать, когда же это все наконец для тебя закончится?
– Н-нет. Никогда!
– На самом деле, выбора нет, все известно заранее. Заглядывая в хрустальный шар, ты можешь увидеть то, что произойдет завтра, или то, что случится через десять лет. Ну как, хочешь попробовать?
– Не знаю. А как бы вы сделали?
– Сама-то я уже посмотрела и уже увидела все, что мне было интересно знать. Если хочешь, теперь давай ты.
Хрустальный шар в ее руке ослепительно сверкал на солнце. С одной стороны его поверхность была темнее, отражая темную воду реки. Я заколебалась.
– Но как это делается? Надо просто смотреть, и все?
– И все. Не бойся, может, ты увидишь только то, что находится вокруг нас. Вот, возьми. – Она положила хрустальный шар на мою ладонь. – Ни о чем не думай и загляни в него без страха, без надежд и без опасений. Просто смотри, и все.
Я опустила взгляд на сверкающий шар. Увидела на нем искаженное отражение своего лица. Искрящуюся гладь реки. Вспышку, брызги, зимородка. Стайку черных, словно головастики, силуэтов, которые, судя по щебету, на самом деле были стрижами. Еще одну стаю – белую, бесшумную, словно снежная метель налетела на верхушки деревьев, – голуби, как гигантские снежинки, кружились в вышине, медленно опускаясь все ниже и ниже. Наконец в шаре снова отразились мои глаза, бордовое пятно школьного блейзера, деревья за спиной. Я моргнула, подняла голову. В небе не было ни единой птицы.
– Ну? – спросила тетя.
– Ничего, – ответила я. – Как вы и говорили, только то, что вокруг нас. Деревья, река, стайка стрижей, голуби. – Я еще раз оглянулась. – Да где же они? Куда они делись?
– Они там, где и были, – в хрустальном шаре.
Я широко открытыми глазами смотрела на нее.
– Значит, они не настоящие?! Не может быть! Смотрите, вот они снова! – Стайка стрижей, пронзительно свистя, пронеслась над нашими головами.
– Эти? Да. Но голубей здесь нет, – улыбнулась тетя, наклоняясь, чтобы взять шар из моих рук.
– Тетя, честное слово, разве здесь не летала стайка голубей – белые и несколько черных и серых? Вот здесь, над деревьями?
– Именно так.
– Значит, – у меня перехватило дыхание, – я что-то увидела?
– Похоже на то.
Не веря своим ушам, я наконец перевела дух и спросила:
– Но что это значит? Откуда эти голуби?
Тетя тщательно обернула шар бархатом, аккуратно уложила его в сумку и только потом повернулась ко мне:
– Это значит как раз то, что я хотела знать. Что ты дочь своей матери и, за неимением лучшего слова, моя крестница.
Несмотря на мои недоуменные вопросы, объяснение на этом и закончилось.
Я решила вернуться к тому, о чем она уже говорила раньше.
– Вы сказали, что заглядывали в собственное будущее. Что вы там увидели?
– Для того чтобы знать свое будущее, хрустальный шар мне не нужен. – Мы медленно шли по направлению к школе. Взгляд тети был устремлен ввысь, за верхушки деревьев, в небо. – Еще немного поезжу, еще чему-нибудь научусь. Ты знаешь, что я всегда увлекалась ботаникой и собирала гербарии? Я привезла замечательную коллекцию из своего путешествия. Вот так. А потом – домой. – Она быстро взглянула на меня. – Теперь у меня есть свой дом. Недавно я увидела его, и мне показалось, что он идеально мне подходит, поэтому я купила его. В один прекрасный день ты обязательно его увидишь.
Не «приезжай погостить», не «наверное». Просто – «обязательно увидишь».
– А какой он? – спросила я.
– Хороший, в густом лесу, с садом, а за садом – река. Фруктовые деревья, цветы, посаженные для пчел. Идеальное место для любителя ботаники. Зимой тишина, а летом – только пение птиц. Абсолютно уединенное место, где есть все, чтобы хорошо отдохнуть.
В моем возрасте уединенный отдых казался весьма малопривлекательным, но вот...
– А животных вы будете держать?
Тетя печально улыбнулась.
– Ты до сих пор еще думаешь об этом? Бедный ребенок. Ну ладно. Я скажу тебе, что я видела в хрустальном шаре.
– Что?
– Тебя и меня, – просто ответила тетя. – И еще голубей, ежей и твоего бедного Ровера. Когда-нибудь мы все заживем там вместе.
Мы уже стояли на пороге школы. Стараясь не глядеть тете Джэйлис в глаза, я проговорила: «Не думаю, что это бывает на самом деле. Все эти «они жили долго и счастливо».
– Не бывает, – ласково ответила она. – Но ведь счастье зависит от тебя самой. Оно внутри каждого из нас. Я буду ждать тебя там, в своем новом доме. Может быть, не так долго, как хотелось бы. – Она протянула руку и распахнула передо мной дверь. – А теперь иди и не забудь свои цветы и краски в летнем домике. Я заходить не буду, мне еще надо успеть на поезд. Прощай.
Дверь между нами захлопнулась.
Глава 4
Университет я так никогда и не закончила, но моя мать этого уже не узнала. Она умерла, когда я была на первом курсе. Отец заехал навестить меня в Дюрхэме после собрания капитула, и мы решили отправиться домой вместе. Там нас ждал полицейский, а у порога толпилась кучка зевак.
Люди шепотом рассказывали друг другу подробности: утром моя мать выехала на машине в местечко Динери, чтобы навестить одну престарелую леди, а на обратном пути попала в аварию. Ее машина была полностью смята – молодой сын фермера, только что получивший права, выехал на полной скорости на шоссе с боковой дороги, по которой никто никогда не ездил, и не успел затормозить. Или скорее всего по ошибке нажал педаль газа. Узнать правду было невозможно, так как юноша погиб на месте. Мать прекрасно водила машину, но обстоятельства были сильнее.
Все, что последовало за этим, – ответы полицейским, визит родителей погибшего фермера (а отец считал своим первым долгом поддержать и успокоить их), похороны, расходы по которым мой отец взял на себя, службу в церкви и речь на кладбище он перенес как-то очень тихо и отрешенно. Ел то, что я ставила перед ним на стол, поднимался в свой кабинет, потом шел в церковь, возвращался, снова сидел в кабинете, потом ложился спать.
Наутро после похорон он не вышел к завтраку. Я пошла к нему в спальню и увидела, что он все еще в постели. Первый раз в жизни отец отказывался вставать. «Последствия нервного потрясения», – сказал доктор, когда я за ним послала. Конечно, он был прав, но я знала, что главная причина была не в этом. Моя мать питала отца, как живительный родник. Теперь этот родник иссяк.
Естественно, ни о каком обучении вдали от дома не могло быть и речи. Даже если мой отец смог бы нанять домоправительницу, нужно было, чтобы он прежде всего поправился и встал на ноги. Поэтому я сразу же написала письмо в университет, объяснив им свою ситуацию. Стыдно признаться, но я не могла избавиться от неприятного чувства, возникшего из-за того, что я должна была ухаживать за отцом. Наверное, если бы моя мать попала в такое же положение, она не только не приняла бы никакой помощи, но даже не захотела бы, чтобы я оставалась дома.
Однако у меня не было иного выбора, кроме как остаться с отцом. Беззаботная жизнь прошла, как сон, и в особенно тяжелые минуты казалось, что навсегда. Холмы Кумберлэнда, спокойные и тихие, словно во времена Уордсворта, университет в Дюрхэме, его башни и парки, а самое главное – одиночество, которое так способствует учебе, позволяя поглощать книгу за книгой... Все это уже в прошлом. Я снова попала в западню – уродливые кирпичные дома, серые холмы отработанной породы и столбы черного дыма. До самого моря тянулся этот унылый ландшафт, усеянный шахтерскими поселками.
Впрочем, уныние было недолгим. Я любила своего отца, была молода, а кроме того, стыдно признаться, но после смерти матери я испытала некоторое облегчение. Я с удивлением обнаружила, сколько удовольствия, например, может доставлять управление домом, хозяйством, делами прихода – все то, что раньше входило в обязанности матери. Единственной проблемой было постоянно ухудшавшееся здоровье отца. Иногда – не очень часто, поскольку молодости не свойственно грустить слишком долго, – я размышляла по ночам о горькой участи, которая ждет меня после смерти отца. Он, наверное, тоже думал об этом, хотя никогда не говорил со мной на эту тему. Вопрос «Где будут жить мои дети, после того как я завершу свой земной путь?» знаком всякому священнику. В душе отец надеялся на традиционное для его поколения решение: я выйду замуж и у меня будут дом и семья. Однако он никогда не задумывался о том, как это все может произойти при моем образе жизни: в одиночестве и изоляции.
Конечно, в старших классах школы у меня появились друзья, но эти отношения редко переходят во взрослую жизнь. Несколько раз я ездила в гости к своим школьным подругам, но их ответный визит в наш мрачный унылый поселок всегда оборачивался неудачей и для меня, и для них. То же самое происходило и в университете в Дюрхэме: дружба, которую нельзя перенести на домашнюю почву, не может продолжаться долго. Отношения с молодыми людьми тоже не складывались: я была слишком серьезной и стеснительной. Приведу самый безобидный «комплимент» в свой адрес: «совсем заработалась». Итак, я отучилась свой первый и единственный год в университете, даже не влюбившись и едва осознавая, что я теряю.
Так продолжалось несколько лет. Потом началась война, которая вытеснила все наши личные заботы и проблемы. Мы уже давно потеряли связь с тетей Джэйлис, вернее, это она перестала ее с нами поддерживать. Я не видела ее с тех самых пор, как заглянула в хрустальный шар на берегу Идэна. Я писала ей время от времени, но ответа не было. Она не дала о себе знать даже после смерти матери. Тогда я написала ей письмо на единственный бывший у меня адрес – адрес ее поверенных в Солсбер, но ответа не получила. Тетя могла быть за границей, могла путешествовать и затеряться в суматохе войны. Наконец, ее тоже могло уже не быть в живых. Так постепенно тетя Джэйлис стала для меня сказочным воспоминанием из далекого детства.
Через три года после окончания войны умер мой отец. Умер он так же, как и жил, – тихо, спокойно, думая больше о других, чем о себе.
После похорон, дождавшись, когда все разойдутся, я пошла в церковь, закрыла ризницу и медленно побрела через кладбище к дому. Стоял теплый августовский вечер, тропинка была вся усьшана листьями, семенами трав и цветов. Деревья неподвижно замерли на фоне закатного неба.
Несколько соседских женщин, которые помогали мне после смерти отца, все еще сидели на кухне и пили чай. Я тоже выпила с ними чаю, потом они вымыли посуду и ушли.
Я осталась одна в пустом и уже чужом доме. Сев в кресло-качалку около угасающего камина, я глубоко задумалась. Итак, свершилось самое худшее, того, чего так боялись мои родители, – я осталась одна, без дома, без денег, без семьи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем в дом переедет семья нового священника. А что же будет со мной? Надо продать всю мебель, все вещи, постараться выручить как можно больше денег и начинать искать работу.
Но где? И какую работу? После года в университете, где я начала изучать биологию, геологию и химию, я (как желчно заметила бы моя мать) могла претендовать только на должность квалифицированного бездельника. Даже работа в начальной школе требовала законченного образования, не говоря уже о том, что в конце сороковых найти любую работу считалось большой удачей. Хватит. Я резко остановила кресло, собираясь встать. Утро вечера мудренее. Может быть, сон придаст мне силы и подскажет верное решение. В камине треснул уголек, и мне показалось, что в пустом доме даже этот звук вызвал неприятное гулкое эхо.
Раздался звонок.
За дверью стояла одна из давешних женщин. В руке она держала конверт.
– Извините, мисс Джили, забыла вам передать письмо. Оно пришло сегодня утром, но было столько дел, уборка... Вот оно.
Я поблагодарила ее и взяла письмо. Женщина колебалась, не отводя от меня взгляда.
– Может быть, я могу вам еще чем-то помочь? Нехорошо вам оставаться одной в доме после того, как ваш отец... Одним словом, может, зайдете и поужинаете с нами?
– Вы очень добры, миссис Грин. Все в порядке, честное слово. И спасибо за письмо. Вам не стоило беспокоиться, оно могло подождать и до завтра.
– Ну что ж. Если вы так уверены... Тогда завтра я приду к вам с утра, помогу по дому. Спокойной ночи, мисс Джили.
– Спокойной ночи, миссис Грин.
Вернувшись к остывающему камину, я прежде всего посмотрела на конверт. Адрес напечатан, а не написан от руки. Вверху – смутно знакомый логотип какой-то компании. Внутри большого конверта лежали конверт поменьше и письмо. Я прочитала его. Медленно опустилась в кресло. Потом прочла еще раз.
Письмо было от компании «Мартин & Мартин», поверенных тети Джэйлис из Солсбер. Они уполномочены передать мне письмо моей тети – мисс Джэйлис Саксон, которая умерла месяц назад, 16 июля, от пневмонии. К письму мисс Саксон они прилагают копию завещания, по которому я являюсь единственной наследницей тети, следовательно, мне отходит дом тети со всем содержимым. Около года назад тетя дала указания поверенным, с тем чтобы это письмо и копия завещания попали ко мне в руки 12 августа 1948 года. По печальному стечению обстоятельств эта дата почти совпала со смертью тети. Поверенные выражали мне свое соболезнование, извинялись, что вынуждены сообщить такие грустные новости, и надеялись, что в будущем я буду так же пользоваться их услугами, как это делала моя тетя. Не буду ли я так любезна сообщить, когда я намереваюсь приехать, и т. д.
Негнущимися пальцами я открыла маленький конверт. Никогда до этого я не видела почерк тети Джэйлис, но тот почерк, который я увидела, был каким-то образом похож на нее.
«Моя дорогая Джэйлис, Я не давала тебе свой адрес, потому что в последнее время живу очень уединенно. Но если хочешь, приезжай в Вильтшир, поместье Торнихолд, на краю Вестермэйнского леса. Поезд идет до станции Сейнт-Торн, а дальше дорогу знает таксист.
Совпадений не бывает. Дом теперь твой и ждет тебя. Pie откладывай приезд надолго. Здесь есть все, что тебе нужно. Бери все и будь счастлива, моя милая. Присматривай за Ходжем. Он будет по мне скучать.
Твоя тетя Джэйлис»,
В камине погас последний уголек. Я смотрела на дату, стоящую внизу письма, и не могла оторвать от нее глаз. 9 декабря 1947 года. Больше полугода назад.
