Текст книги "Хрустальный грот"
Автор книги: Мэри Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Белазиус был доволен мною. Сегодня мы занимались математикой. В этот день я не мог позволить себе чего-нибудь забыть. Я решил поставленные передо мной задачи, будто область знаний представляла собой открытый луг с протоптанной и доступной всем тропинкой.
Он стер ладонью мой чертеж, отложил в сторону табличку для письма и встал.
– Ты хорошо поработал. Мне сегодня надо пораньше уйти.
Белазиус потянулся и позвонил в колокольчик. Дверь тут же открылась, видимо, слуга ждал. Вошел мальчик с накидкой хозяина, расправил ее на ходу. Он даже не взглянул на меня, его взгляд был прикован к Белазиусу: видно, он его боялся. Мы были почти ровесники. Коротко подстриженные каштановые волосы, крупные серые глаза.
Белазиус не стал с ним разговаривать, даже не взглянул. Развернувшись вполоборота, он подставил плечи под накидку. Мальчик приподнялся на носки, набросил накидку и застегнул ее. Белазиус обратился ко мне:
– Доложу Графу о твоих успехах. Он будет доволен.
Осмелев, я развернулся на стуле.
– Белазиус...
Он остановился на полпути к двери.
– Да?..
– Ты наверняка знаешь... Пожалуйста, скажи мне, что он готовит для меня?
– Занятия математикой, астрономией и языками.
Он ответил без запинки, но в его глазах я заметил удивление.
– Кем он хочет, чтобы я стал? – настаивал я.
– А кем ты хочешь стать?
Я не ответил. Он кивнул, будто знал мой ответ.
– Если бы он хотел, чтобы ты носил за ним меч, то ты был бы сейчас в поле на учениях.
– Но жизнь, которую я веду... ты учишь меня, у меня есть слуга Кадал... Не понимаю. Я должен как-то служить ему, а не только учиться и как принц жить. Я хорошо понимаю, что остался жив только благодаря его милости.
Он смерил меня взглядом из-под длинных ресниц и улыбнулся.
– Такие вещи нельзя забывать. Я помню, как ты сказал ему, что имеет значение не твое происхождение, а личность. Поверь мне, он найдет тебе применение, как и всему остальному, с чем имеет дело. Так что перестань любопытствовать. А теперь мне пора идти.
Мальчик открыл перед ним дверь. За ней стоял Кадал, намереваясь постучать.
– Извините, сэр, я пришел узнать, когда закончится учеба. Я приготовил лошадей, хозяин Мерлин.
– Мы уже завершили, – сказал Белазиус, задержавшись в дверях. Он поглядел на меня. – Куда вы собираетесь ехать?
– На север, наверное. По дороге через лес. Путь по насыпи уже сухой, так что прогулка обещает быть хорошей.
Белазиус поколебался и обратился скорее к Кадалу, нежели ко мне:
– Держитесь дороги и возвращайтесь до наступления темноты.
Он кивнул и вышел в сопровождении мальчика, следующего за ним по пятам.
– До темноты? – повторил Кадал. – Сегодня целый день темно, да еще дождь идет. Слушай, Мерлин (когда мы оставались наедине, то обходились без официальной вежливости), а почему бы нам не пойти посмотреть на работу инженеров. Сегодня Треморинус должен достроить свой таран. Что если остаться в городе?
Я покачал головой.
– Извини, Кадал, я должен ехать, будь там дождь или что угодно. Меня что-то тяготит, я хочу выбраться отсюда.
– Тогда проедем милю-две до гавани. Вот твоя накидка. В лесу она вся вымажется, подумай сам.
– В лес, – упрямо повторил я. – И не спорь со мной, Кадал. Погляди, слуга Белазиуса даже не осмеливается сказать слово, не то что спорить. Мне следовало бы обращаться с тобой так же. Чего ты улыбаешься?
– Ничего. Все в порядке. Я знаю, когда уступить. Лес так лес. Пусть мы заблудимся и сгинем там, но мне не придется предстать перед Графом.
– Не думаю, чтобы его это очень озадачило.
– И не надо, – сказал Кадал, открывая передо мной дверь. – Думаю, он даже не заметит.
7
Снаружи оказалось не так темно, как виделось из окна. Было относительно тепло. Стоял один из тех мрачных и облачных дней, когда по земле стелется туман, изредка идет небольшой дождичек.
В миле на север ровная долина, пропитанная морской солью, начинает уступать место лесам. Сначала тянутся одиночные деревья. Их нижние ветви окутаны белой дымкой и лежат на земле темными пятнами. То там, то здесь их покой нарушали олени, изредка пробегавшие по подлеску.
Дорогу на север построили и мостили очень давно. Строители вырубали и корчевали деревья по обеим сторонам на расстоянии ста шагов. Но со временем все запустело, и просека основательно заросла утесником, вереском и молодняком. Казалось, над дорогой кругом нависают деревья, и от этого было темно.
Около города мы встретили двух крестьян. Они везли на ослах домой дрова. Раз нас стрелой обогнал один из гонцов Амброзиуса. Мне привиделось, будто он на скаку отсалютовал мне.
В лесу нам никто не попался. Наступило затишье. Певчие птицы отпели звонкие мартовские песни, а совы еще не приступили к охоте.
Когда мы вступили в старый лес, дождь прекратился и туман начал спадать. Мы подъехали к перепутью, – под прямым углом наш путь пересекала грунтовая, немощеная дорога. По ней когда-то таскали волоком лес и ходили повозки с обожженным углем. Ее глубоко избороздили. Но тем не менее она была просторной и прямой. Если держаться края, то можно пускать лошадь даже галопом.
– Давай свернем здесь, Кадал.
– Ты же помнишь, он велел держаться дороги.
– Да, помню. Но зачем, в лесу совершенно спокойно.
И верно. Это относилось к числу достижений Амброзиуса. Люди в Малой Британии больше не боялись выезжать из городов. Местность постоянно патрулировали его отряды, готовые предотвратить любую беду. Из-за этого, по признанию самого Амброзиуса, существовала опасность, что его войска будут испытывать лишние перегрузки и измотаются раньше времени. А пока с дорог исчезли преступники и изгои. Простой люд стал безбоязненно путешествовать по своим делам. Даже женщины могли передвигаться без особой охраны.
– К тому же, – добавил я, – какое это имеет значение, что он сказал? Он мне не хозяин. Он лишь отвечает за мое обучение. Мы не заблудимся, держась дороги. Конечно, если мы не перейдем на легкий галоп, то нам придется возвращаться по полю в темноте. Ты все время жалуешься, что я плохо езжу верхом. А как мне научиться, если постоянно плетемся по дороге? Пожалуйста, Кадал.
– Смотри. Я тебе тоже не хозяин. Ладно, поехали, но только недалеко. Следи за своим конем. Лучше я поеду первым.
– Нет. Я хотел бы ехать вперед. Будь добр, отстань, пожалуйста, немного. Мне не хватает уединения, к которому я так привык. Именно поэтому я выбрал этот путь.
И осторожно добавил:
– Не то чтобы мне не нравится твоя компания, но иногда просто охота подумать наедине. Не отъедешь шагов на пятьдесят?
Он немедленно сдал назад. Прочистив горло, Кадал сказал:
– Я говорил уже, что я тебе не хозяин. Езжай вперед, но будь осторожен.
Я тронул Астера и перешел на легкий галоп. Коня не выводили из конюшни целых три дня. Он резво бежал, прижав уши, набрал скорость, скача по зеленой обочине. К нашему счастью, туман почти рассеялся, но то здесь, то там он еще струился, поднимаясь на высоту седла. Лошади рассекали его, словно воду при переходе вброд.
Кадал прилично поотстал. Копыта его кобылы глухо стучали сзади, отдаваясь легким эхом. Мелкий дождь прекратился. Холодный свежий воздух был напоен запахом сосновой смолы. Вверху пролетел вальдшнеп, издав приятный свистящий крик. Я задел лицом кисточку ели, и мне в рот попала вода, закатившись даже за отворот туники. Я поднял голову и засмеялся. Пони ускорил шаг. Дорога сузилась, и я прижался к его шее, прячась от нещадно хлеставших веток. Потемнело. Сквозь ветви было видно, как сгустились краски неба. Лес проносился мимо темной тучей. Пахло травой. Стояла тишина, нарушаемая лишь стуком копыт Астера и легкой дробью кобылы.
Кадал крикнул, чтобы я остановился. Но я сразу не откликнулся и услышал, как участилась сзади дробь лошадиных копыт. Астер передернул ушами и перешел на галоп. Я пришпорил его, и он замедлил ход. Добиться этого при его весе было совсем не трудно. Мы остановились и подождали Кадала. Подскакала гнедая. Единственный шум в лесу создавало конское дыхание.
– Ну, – сказал он наконец. – Получил, что хотел?
– Да, – ответил я. – Только ты слишком быстро позвал меня.
– Нам надо поворачивать обратно, чтобы успеть к ужину. А пони скачет ничего. Хочешь скакать обратно первым?
– Если позволишь.
– Я же сказал уже, поступай, как желаешь. Не станешь же ты убегать. Но ты молод, и я должен смотреть, чтобы с тобой ничего плохого не приключилось. Вот и все.
– Что со мной может приключиться? Дома я ездил везде один.
– Это не дом. Страна пока тебе незнакомая. Ты можешь потеряться, свалиться с коня, остаться в лесу со сломанной ногой.
– Не очень правдоподобно. А? Тебе сказали следить за мной, почему бы не признать этого.
– Присматривать за тобой, – уточнил Кадал.
– Это одно и то же. Я слышал, как тебя называют, – сторожевой пес.
Он хмыкнул.
– Чего уж тут скрывать. Меня называют «черный пес Мерлина». Да я и не против. Просто действую, как прикажут, и не задаю лишних вопросов. Жаль, если это тебе досаждает.
– Не досаждает, нет. Я не это имел в виду. Все в порядке, Кадал.
– Да?
– Являюсь ли я заложником, в конце концов?
– Этого не могу сказать, – ответил Кадал деревянным голосом. – Ладно, поехали, держись рядом.
Наши лошади стояли в узком проходе. Середину дороги покрывала глубокая грязь. Звезды слабо отсвечивали от воды.
Кадал направил кобылу в заросли, окаймлявшие дорогу. Астер, которого не заставишь лишний раз замочить ноги, пошел следом. Под крупными копытами кобылы затрещали орешник и зеленая поросль вокруг дуба. И тут неожиданно раздался треск ветвей, и на дорогу перед моим носом выскочило какое-то животное.
Обе лошади среагировали самым неистовым образом. Кобыла, пугливо захрипев, рванулась вперед, натягивая поводья. В тот же момент Астер совершил дикий скачок. Кобыла ударила его, он взвился и сбросил меня на землю.
Я тяжело приземлился на мягкую обочину рядом со старым сосновым пнем, попади на который, получил бы тяжелые увечья. Я отделался царапинами, небольшими ушибами и поврежденной лодыжкой. Попытавшись встать, я моментально почувствовал в ноге острую боль. Черные деревья поплыли у меня перед глазами.
Кадал на ходу спрыгнул с лошади, бросил поводья на ветви и склонился надо мной.
– Мерлин, хозяин, что с тобой? Ты ранен?
Я отпустил прикушенную губу и начал осторожно выпрямлять руками ногу.
– Нет. Только слегка повредил лодыжку.
– Покажи-ка... Сиди спокойно. Клянусь собакой, Амброзиус спустит с меня шкуру.
– Что это было?
– Кабан, наверное. Для оленя мал, но больше лисицы.
– Я так и думал. А где мой конь?
– Уже на полпути домой, по моим расчетам. И как ты додумался отпустить поводья?
– Извини. Она сломана?
Он ощупал мою лодыжку, мягко касаясь ее.
– Не думаю. Нет... точно, нет. Вообще, сам-то цел? Давай, попытайся встать. Кобыла возьмет нас двоих. Я хотел бы вернуться до того, как прибежит твой пони с пустым седлом. Увидь его Амброзиус, меня разделают под миногу.
– Ты же не виноват. Разве он так несправедлив?
– Он посчитает, что я виноват, и будет недалек от истины.
– Погоди, дай отдохнуть. Не беспокойся. Пони не побежал домой. Он остановился недалеко, на дороге. Лучше пойди и приведи его.
Кадал стоял рядом на коленях, и его силуэт слабо вырисовывался на фоне неба. Он повернул голову и всмотрелся в темноту. Его кобыла спокойно стояла сзади и лишь изредка беспокойно поводила ушами. Кругом установилась тишина. Рядом пролетела сова, где-то, как эхо, – другая.
– В двадцати футах темно, как в яме. Не видно ни зги, – сказал Кадал. – Ты слышал, как он остановился?
– Да. – С моей стороны это было чистейшей ложью, но для правды не оставалось ни времени, ни места. – Иди, приведи его. Пешком. Он недалеко ушел.
Он быстро поглядел на меня, потом безмолвно поднялся и вышел на дорогу. Будто днем, я видел озадаченный его взгляд. Он напомнил мне Сердика в тот день у королевского форта. Я оперся на пень. Мои ушибы и разбитая лодыжка ныли, но вместе с тем, меня, как от глотка вина, охватил прилив силы, волнения и облегчения. Я должен был оказаться здесь. Наступил час, когда ни темнота, ни расстояние, ни время ничего не значили. Надо мной вдоль дороги тихо и плавно пролетела сова. Лошадь повела ушами, но не испугалась. Где-то вверху раздался звук, издаваемый летучими мышами. Мне вспомнился хрустальный грот и глаза Галапаса, когда я рассказал ему о своем видении. Он не удивился и не смешался. Интересно, неожиданно подумал я, как бы выглядел Белазиус. Наверное, тоже бы не удивился.
Донесся мягкий стук копыт. Сначала я увидел Астера, похожего на серое привидение, за ним тенью показался Кадал.
– Спокойно стоял там, – сказал он. – И неудивительно. Видимо, что-то растянул.
– Ну что же, теперь уж точно не вернется домой первым.
– Когда бы мы ни вернулись, нас точно ожидают неприятности. Давай, вставай. Я посажу тебя на Руфу.
Опираясь на его руку, я осторожно поднялся. Перенеся вес на левую ногу, ощутил сильную боль, но, судя по ее характеру, это был только скоропреходящий вывих. Кадал подбросил меня в седло, снял с ветви поводья и дал их мне. Щелкнув языком Астеру, он медленно повел его вперед.
– Что ты делаешь? Она же может вывезти нас двоих.
– Не имеет смысла. Ты же видишь, как он хромает. Его надо вести на поводу. Если я поведу его впереди, то он будет задавать шаг. Кобыла пойдет следом. Тебе там нормально?
– Абсолютно.
Серый пони безнадежно хромал. Понурив голову, он медленно заковылял за Кадалом. Кобыла тихо пошла следом. По моим подсчетам нам потребовалось бы целых два часа, чтобы добраться домой, и это не считая таившихся впереди неожиданностей.
Я снова нашел уединение. Ни звука. Лишь глухое чавканье копыт, скрип кожи, да редкие звуки из леса. Кадал исчез из виду. Восседая на крупной кобыле, шедшей размеренным шагом, я оставался наедине с темнотой и деревьями.
Мы проехали примерно с полмили, когда я увидел в ветвях громадного дуба яркую белую звезду.
– Кадал, а нет покороче пути назад? Я помню, что от этого дуба отходит дорога на юг. Туман спал, и видно звезды. Смотри, вон Медведица.
Из темноты раздался его голос.
– Нам лучше ехать к дороге.
Однако через пару шагов он остановил пони у поворота дороги, идущей на юг, и подождал меня с кобылой.
– Вроде ничего дорога? – спросил я. – Прямая и гораздо суше, чем та, по которой мы едем. Надо лишь следить, чтобы Медведица оставалась сзади, и тогда через милю-другую мы почувствуем запах моря. Разве ты не знаешь лесных дорог?
– Достаточно хорошо. Она и в самом деле короче, если здесь вообще можно что-нибудь разглядеть. Ладно... – Я услышал, как он вытаскивает из ножен короткий боевой меч. – Неприятности здесь маловероятны, но лучше быть готовым. Говори тише и достань нож. И послушай одну вещь, юный Мерлин, если что-нибудь случится, оставляй меня и скачи домой, усвоил?
– Снова приказы Амброзиуса?
– Можно сказать, да.
– Ладно, если тебе от этого станет спокойнее, обещаю, что ускачу от тебя во весь опор. Однако ничего не случится.
Он хмыкнул.
– Ну ты знаешь!
– А как же! – рассмеялся я.
В то же мгновенье в звездном свете мелькнули белки его глаз, и я заметил быстрый жест его руки. Не сказав ни слова, он отвернулся и повел Астера по дороге, ведущей на юг.
8
Дорога была достаточно широка, но мы поехали цепочкой. Гнедой пришлось приспосабливать свой длинный, размашистый шаг к мелкой поступи хромого пони.
Похолодало. Я поплотнее укутался в накидку. Температура воздуха понизилась, и туман полностью рассеялся. На прояснившемся небе показались звезды. Дорога стала виднее. Пошли крупные деревья, главным образом широкие и массивные дубы. Между ними пробивался смешанный молодняк: плющ, голые побеги жимолости и заросли боярышника. То там, то здесь на фоне ночного неба проглядывали острые силуэты сосен. С лесной листвы падала капель. Где-то раздался писк мелкой твари, погибшей в когтях совы. Воздух наполняли запахи сырости, плесени, мертвой листвы и гниения.
Кадал тащился в тишине, его глаза были прикованы к дороге, на которой местами высились завалы из сушняка. Покачиваясь в большом седле на кобыле, я по-прежнему ощущал ту же легкость и волнительную силу. Впереди нас что-то ждало. Мой путь лежал именно туда. Я точно теперь знал об этом, как в тот день, когда вслед за соколом я попал в подземелье под королевским фортом.
Руфа прянула ушами, ее ноздри затрепетали. Она подняла морду. Кадал ничего не слышал. Серый хромавший пони также не учуял других лошадей. Но вперед Руфы я уже понял, что они там.
Дорога свернула и начала плавно спускаться. Деревья по сторонам отступили, и ветви больше не нависали над головами. Посветлело. По бокам появились валуны и насыпи, на которых летом рос папоротник и наперстянка, а сейчас виднелись лишь спутанные побеги куманики. Царапая камень, лошади спускались под уклон.
Неожиданно Руфа, не замедляя ход, вскинула голову и издала громкое ржанье. Кадал безмолвно остановился как вкопанный. Кобыла повернула голову направо. Кадал схватил уздечку, пригнул ей голову и рукой закрыл ей ноздри.
Астер тоже вспрянул, но не издал ни звука.
– Лошади, – тихо сказал я. – Чувствуешь запах?
– У тебя нос, как у лисы, – послышалось в ответ. – Слишком поздно возвращаться. Они уже услышали чертову кобылу. Лучше заберемся в лес. – Он начал поспешно уводить лошадь с дороги.
Я остановил его.
– Нет необходимости. Нам нечего бояться. Я уверен в этом. Поехали.
– Звучит красиво, но откуда тебе знать?
– Знаю. В любом случае, если бы нам желали зла, мы уже поняли бы. Они давно слышали нас.
Кадал заколебался, по-прежнему держась за свой короткий меч. От волнения мурашки на коже начали покалывать, словно острые шипы. Уши кобылы были направлены на густой сосняк в пятидесяти шагах от нас. Своей чернотой он выделялся в и без того черном лесу. Больше ждать я не мог.
– Я еду, – нетерпеливо сказал я. – Ты можешь не ехать, если не хочешь.
Я поднял за уздечку голову Руфы и ударил кобылу по боку здоровой ногой. Она прошла мимо Астера и, перебравшись через возвышение, углубилась в сосняк.
Сквозь густые кроны просвечивали звезды, в их свете я и увидел неподвижно стоявших двух лошадей. Они прижали свои головы к небольшому человеку, плотно укутанному от холода. Когда он обернулся, капюшон свалился с головы и во мраке выступило бледное пятно. Рядом никого не было.
На какое-то мгновенье мне показалось, что ближний ко мне, крупный черный конь принадлежал Амброзиусу, но потом различил на лбу белое пятно и тут же в звездном озарении понял, что привело меня сюда.
Позади с треском и проклятиями Кадал ввел в рощу Астера. Я увидел серый отблеск поднятого меча.
– Кто это?
– Спокойно. Это Белазиус... – ответил я тихо, не оборачиваясь. – По меньшей мере его лошадь. С ней – другая и мальчишка. И все.
Кадал прошел вперед, убирая меч в ножны.
– Клянусь собакой, ты прав. Я узнал бы это белое пятно при любых обстоятельствах. Эй, Ульфин, удачная встреча! Где твой хозяин?
Ульфин с облегчением вздохнул.
– А, это ты, Кадал... Хозяин Мерлин... Я слышал, как заржала ваша лошадь, и удивился... Здесь никто не ездит.
Я проехал вперед и посмотрел на него.
На меня бледным пятном с громадными глазами глядело его лицо. Он по-прежнему боялся.
– Похоже, кроме Белазиуса, – заметил я. – Почему?
– Он... он ничего мне не говорит, мой повелитель.
– Не надо, – строго сказал Кадал. – Тебе известно о нем почти все, ты все время находишься рядом с ним. Давай, выкладывай, где твой хозяин?
– Я... он скоро придет.
– Мы не можем долго ждать. Нам нужна лошадь. Пойди и скажи ему, что мы здесь, хозяин Мерлин ранен, а пони хромает. Нам надо быстрее попасть домой. Ладно? Почему ты не идешь? Бога ради, скажи, в чем дело?
– Не могу. Я ни в коем разе не должен этого делать. Он запретил мне отходить от этого места.
– Точно так же он запретил нам съезжать с дороги, чтобы мы не нашли его? – спросил я. – Понятно. Тебя зовут Ульфин? Ладно, Ульфин, забудь о лошади. Я хочу знать, где Белазиус?
– Я... я не знаю.
– Но ты же видел, в каком направлении он пошел?
– Н-нет, господин.
– Клянусь собакой, – воскликнул Кадал. – Какое нам до этого дело? Нам нужна лошадь. Гляди, парень, рассудим здраво. Не можем же мы ждать полночи, пока не явится твой хозяин. Не съест же он тебя живьем за то, что господину Мерлину понадобилась лошадь.
Мальчишка начал заикаться.
– Ладно, что же ты хочешь, чтобы мы нашли его и попросили у него особого разрешения?
Ульфин пошевелился и, как последний идиот, засунул себе в рот кулак.
– Нет... Вы не должны... Вам нельзя!
– Клянусь Митрой! – выдал я клятву, которой в то время очень увлекался, услышав ее от Амброзиуса. – Чем он занимается? Убивает?
Здесь меня прервал пронзительный крик.
Не крик боли, а даже хуже, крик смертельно напуганного человека, ужаса. Невыносимый вопль нарастал, грозя взорваться, и потом резко оборвался, словно кому-то перерезали горло. В жутковатой тишине слабым эхом послышался вздох Ульфина.
Кадал, обернувшись, замер. Одной рукой он схватился за меч, другой держал Астера. Я повернул кобыле голову, поводья бросил ей на шею. Она наклонилась вперед, чуть не скинув меня, и рванулась через сосны к дороге. Я распростерся у нее по шее, укрываясь от хлещущих сверху ветвей. Я обвил шею кобылы рукой и прилип к ней, как клещ. Ни Кадал, ни Ульфин не тронулись с места, не произнесли ни звука.
Перебирая ногами и скользя, кобыла спустилась с насыпи. Я совершенно не удивился, когда увидел на противоположной стороне дороги узкую и заросшую тропу.
Лошадь заупрямилась, и я натянул поводья. Она явно хотела домой. Я хлестнул ее. Прижав уши, она галопом понеслась по тропе.
Тропа петляла. Пришлось сразу же замедлить ход и перейти на кентер. Даже в свете звезд было видно, что недавно здесь кто-то проезжал. Тропой настолько редко пользовались, что она почти полностью заросла зимней травой и вереском. Мягкая земля поглощала шум скачущей лошади.
Я напряг слух, пытаясь услышать, направился ли следом за мной Кадал, но было тихо. Тогда мне пришло в голову: они решили, что я, напуганный криком, направился домой, как мне прежде наказал Кадал.
Я пустил Руфу шагом. Она охотно подчинилась, подняв голову и уши. Лошадь мелко дрожала. Через три сотни шагов впереди замаячил просвет: лес, должно быть, кончался. Я внимательно всмотрелся, но там ничего не проглядывало.
И здесь послышалось тихое, настолько тихое, что мне пришлось напрячь весь слух, чтобы убедиться, что это не ветер и не море, – пение.
У меня по коже побежали мурашки. Теперь я понял, где находился Белазиус и почему Ульфин был так напуган. Стало ясно, почему Белазиус велел держаться дороги и возвращаться до темноты.
Я выпрямился в седле. По моему телу, подобно морской зыби, волнами начало распространяться тепло, дыхание участилось. Не страх ли это, подумал я. Нет, прежнее волнение. Я остановил кобылу и соскользнул с седла. Проведя ее несколько шагов по лесу, я кинул поводья на ветку и закрепил их. Отходя, почувствовал в ноге боль, но ее можно было терпеть. Вскоре я забыл о ней и быстро зашагал на звуки пения.
9
Я оказался прав: море близко. Оно начиналось сразу за лесом. Я почувствовал соленый запах и увидел наносы водорослей. Лес неожиданно кончился. Вниз уходил крутой берег с обнаженными корнями деревьев. Год за годом их подмывали волны. Узкая прибрежная полоса состояла из галечника, перемешанного с песком и блестевшего под накатывавшимися волнами. В заливе было тихо, будто бы его все еще покрывал лед. Вдалеке, за мысом, начиналось открытое море. Справа, к югу, поднимался горный кряж, заросший лесом. На севере, где земля была мягче, деревья росли гуще. Гавань – лучше не придумаешь, если бы не мель. Волна откатывала, обнажала камни и крупные валуны, скрывавшиеся под водой. В звездном свете на них блестели водоросли.
В середине залива, прямо в его центре, будто сооруженный человеческими руками, высился остров. Во время отлива он превращался в полуостров. Овальный клочок земли с берегом связывала каменная дорога, несомненно построенная человеком. Она протянулась к берегу, словно каменная пуповина. В ближайшей из заводей, образованных насыпью, лежали плетеные рыбацкие лодки, похожие на тюленей.
Внизу у моря снова появился туман, нависая между ветвями деревьев, подобно рыбацким сетям на просушке. Он рваными кусками стелился над поверхностью воды, растворяясь вдали. Остров утопал в тумане, словно паря на облаке. Звездный свет отражался в нем серым мерцанием.
Остров имел скорее форму яйца, нежели овала. С одной стороны поднимался холм, у основания которого были навалены камни, образовавшие круг. С ближней ко мне стороны один камень отсутствовал, создавая широкий проход. До насыпи, по обеим сторонам дороги также стояли камни.
Оттуда не доносилось ни звука, ни шума. Если бы не тусклые очертания лодок, то я бы подумал, что крик и пение мне приснились. Я стоял на краю леса, не выходя на опушку, обняв рукой молодой линь и опершись на правую ногу. Мои глаза настолько привыкли к темноте леса, что освещенный туманным сиянием остров был виден мне как днем.
У подножья холма, прямо у входа в колоннаду, неожиданно вспыхнул факел. Вспышки выхватили из темноты отверстия в горе и фигуру в белом одеянии, шедшую впереди факельщика. Клубы тумана в тени каменных изваяний оказались группами неподвижных людей, одетых в белое. Факел подняли, и пение продолжалось. Такой неторопливый и то затухающий, то усиливающийся ритм пения я слышал впервые. Факельщик начал опускаться, до меня дошло, что под землей есть дверь. Он спускался в подземелье под холмом по лестнице. Остальные, толпясь, направились за ним, сходились в группы, скучивались около двери и втягивались внутрь, как дым.
Пение не смолкало, хотя и сделалось совсем приглушенным, напоминая гудение пчел в зимнем улье. Мелодия уже не различалась, остался лишь ритм. Он дрожал в воздухе, его пульс скорее можно было нащупать, нежели услышать. Дрожание учащалось и становилось все напряженнее, заставляя сильнее биться мое сердце.
Неожиданно все прекратилось, и установилась мертвая тишина, настолько гнетущая, что у меня к горлу подступил комок. Увлекшись, забыв о ране, я вышел из леса и стоял на возвышенности у берега. Я, подобно молодому побегу, будто врос в землю, черпая из нее жизненные силы. Волнение как бы исходило из глубин острова и передавалось ко мне, овладевая плотью и духом. Когда раздался крик, мне показалось, что он вырвался из моего собственного рта.
На этот раз он отличался от предыдущего. Тонкий и пронзительный, он мог означать что угодно. Триумф, поражение, боль. Крик смерти, изданный не жертвой, а убийцей.
Снова стало тихо. Кругом стояла неподвижная и непроглядная тьма. Остров высился в ней, подобно закрытому улью, скрывавшему происходящее внутри него.
Затем в проеме неожиданно, как привидение, появился, видимо, главный из них и поднялся по ступеням. Вслед за ним потянулись остальные. Двигались они медленно и плавно, образуя группы и расходясь, пока не встали в два ряда около изваяний.
Опять тишина. Предводитель вознес руки, и будто по сигналу из-за холма показалась белая и блестящая, как сталь клинка, луна.
Он издал третий крик, несомненно, крик победного приветствия. Протянутые высоко над головой руки как бы символизировали приношение небу.
Толпа ответила ему разноголосыми криками. Когда луна полностью вышла из-за холма, жрец опустил руки и повернулся. То, что он предлагал божеству, он протягивал теперь его поклонникам. Толпа сомкнулась. Эта сцена настолько захватила меня, что я забыл о береге и не заметил, что туман сгустился, закрыв каменную насыпь. Мои глаза различали в темноте белые фигуры людей, почти сливавшиеся с клубящимся и возносящимся туманом.
Теперь я осознал, что виденное происходило на самом деле. Собравшиеся расходились по двое, по трое, молчаливо проходя по насыпи и направляясь к лодкам. Тени, отбрасываемые камнями в лунном свете, нехотя отпускали их.
Не имею представления, сколько все это продолжалось. Я был заворожен. В себя пришел оттого, что немного закоченел. Я встряхнулся по-собачьи и попятился под прикрытие деревьев. Волнение покинуло меня, не тревожа более душу и тело. Чувство опустошенности и стыда. Я смутно понимал происшедшее. Это была не та сила, которой мне выпадало обладать и пользоваться, и не ощущение, появившееся после ее исчезновения. Тогда я оставался легким, свободным и острым, как заточенный нож. Теперь же я ощущал пустоту, состояние вылизанного дочиста горшка, где задержался лишь запах.
Я наклонился, преодолевая сопротивление затекших сухожилий, и сорвал сырой травы, чтобы почиститься. Росой, выпавшей в тумане, умыл лицо. Мне вспомнился Галапас, святой источник и длинный рог для питья. Я вытер руки о подкладку накидки, набросил ее на себя и вернулся на свой наблюдательный пункт. Залив был усеян точками уплывающих лодок. Остров опустел. К насыпи приближалась одинокая высокая фигура в белом. Она то исчезала в тумане, то появлялась вновь. Приблизившись, человек задержался в тени последнего изваяния и исчез из виду.
Я подождал, испытывая лишь усталость и желая напиться чистой воды и оказаться в своей теплой и тихой комнате. В воздухе не пахло волшебством. Ночь была безвкусна, как старое кислое вино. Через какое-то время он снова показался в лунном свете на дороге. Теперь он был одет в темное. Белую одежду он нес в руке.
Последняя лодка превратилась в пятнышко и исчезла в ночи. Одинокий человек быстро шел по дороге. Я выступил из леса встретить его.
10
Белазиус заметил меня, прежде чем я вышел из тени деревьев. Он ничем не показал этого, кроме того, что свернул ко мне. Он не спеша подошел ко мне и встал, глядя на меня сверху вниз.
– А... – без всякого удивления сказал он. – Я так и знал. Сколько времени ты здесь находишься?
– Не знаю. Оно так быстро прошло. Я увлекся.
Он промолчал. Яркий лунный свет отражался у него на щеке. Под длинными ресницами у него не было видно глаз. Его голос звучал спокойно, почти сонно. Точно так же я почувствовал себя, услышав в лесу крик. Стрела вылетела, и тетива ослабла.
Белазиус не обратил внимания на мое провокационное замечание и лишь спросил:
– Как ты здесь оказался?
– Я ехал мимо, когда услышал крик.
– А... – снова протянул он. – Откуда?
– Из сосновой рощи, где вы оставили свою лошадь.
– Зачем же ты сюда приехал? Я же приказал держаться дороги.
– Помню, но мне хотелось пустить лошадь галопом. Мы свернули с основной дороги, но потом с Астером приключилось несчастье. Он вывихнул ногу. Обратно нам пришлось его вести. Это заняло бы много времени, и мы опоздали бы. Поэтому решили срезать путь.
– Ясно. А где Кадал?
– Мне кажется, что он подумал, что я поскакал домой, и направился следом. В любом случае он не пошел бы за мной сюда.
