Текст книги "Импровизация"
Автор книги: Мэри Портман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 12
– Долли… – донеслось из гостиной. – Извини. Я не хотела его прогонять.
– Кто моя компаньонка, он или ты? – отозвалась Долли из кухни. Дверь холодильника была открыта. В одной руке она держала стакан с кофейным мороженым, в другой – с шоколадным и гадала, какое из этих двух лакомств сможет улучшить ей настроение.
Заодно она гадала, что холоднее – порыв ветра, ударивший ей в лицо, или внезапный уход Алекса Кэррингтона. Ветер был вдвое теплее, чем выражение глаз Алекса в ту минуту, когда он заявил, что переезжает – причем немедленно – в свой кондоминиум, сданный два дня тому назад. И намного теплее, чем холодный душ, которым ее обдал Алекс. Его намерение бросить ее было ясно как день.
Возвращение Лиззи явилось неприятным сюрпризом для обоих любовников. Не требовалось быть гением, чтобы понять что к чему. Они вернулись домой чисто вымытые и высушенные под феном. Более красноречивого свидетельства того, чем они занимались, не существовало на свете.
Они воспользовались служебным душем. Алекс предложил Долли сделать это первой, а сам тем временем исправил урон, нанесенный постельным принадлежностям. Как только Долли намылила голову и насладилась прикосновением теплой воды к коже, он порывисто откинул занавеску и присоединился к ней.
Они с удовольствием мыли друг друга, но не слишком долго. То ли Алекс торопился убраться отсюда, пока их не застали, то ли хотел поскорее вернуться в их квартиру и лечь в постель. Оставалось только догадываться, что было для него главнее.
Но теперь сомневаться не приходится: он жульничал. Вся эта дурацкая болтовня и обучение взрослым играм были еще одной попыткой Кэррингтона получить преимущество над соперником.
Он доказал, что превосходит ее в стратегии. Теперь стало ясно, что их отношения были всего лишь игрой, и ничем больше. Этот бесчувственный мерзавец даже не спросил Лиззи, все ли у нее в порядке.
Но стоять у холодильника и пытаться понять, как ей пришло в голову, что она может в чем-то состязаться с Алексом Кэррингтоном, не имеет смысла. Она может отморозить себе нос. То, что льдинки с острыми краями резали в кровь ее сердце, роли не играет.
Как она дошла до жизни такой? Долли достала из холодильника два стакана с разными сортами мороженого, взяла из буфета две чайные ложки, прошла в гостиную и сказала Лиззи:
– Выбирай.
Лиззи, сидевшая в углу дивана с пушистым одеялом на поднятых коленях, вздохнула и протянула руку.
– Какая разница?
– Тогда я выберу сама. – Она протянула подруге кофейное, оставила себе шоколадное, села на подушку рядом с Лиззи и поправила конец одеяла.
– Это ужасно, – сказала Лиззи, втыкая ложку в окаменевшее мороженое.
– Раз так, возьми шоколадное. – Нет, дело не в мороженом, решила Долли, следя за стараниями Лиззи. – Хочешь, я согрею его в микроволновке?
– Нет. – Последовал еще один тычок, и ложка согнулась под углом в девяносто градусов. Лиззи выпрямила ее, упершись концом в вулканическую поверхность тусклого кофейного цвета. – Я имела в виду вовсе не мороженое. Просто ужасно, что две умные и сексуальные женщины вынуждены топить свое горе в еде.
– Говори про себя. У меня нет никакого горя. – Вспомнив опыт Лиззи, Долли провела краем ложки по твердому шоколаду и наскребла съедобную ленточку. – Но я бы с удовольствием утопила Алекса и Майкла. За то, что они поступают как… типичные мужчины.
Лиззи потерла ложкой поверхность мороженого и облизала ее заднюю часть.
– Майкл слишком хорошо плавает. Он вообще все делает слишком хорошо. Мне до него далеко.
– А зачем тебе с ним тягаться? Будь сама по себе. – Долли не смогла произнести банальную фразу «я тебе говорила». Потому что у нее не было на это сил.
А если бы и были, все равно следовало бы промолчать. Потому что она ничего не понимает в любовных связях. Ничегошеньки… Рука, державшая ложку, застыла на полпути к открытому рту. Можно ли считать связью то, что было у них с Алексом?
– Если ты уронишь шоколад на мое одеяло, я тебя отколошмачу.
Долли покачала головой и быстро проглотила мороженое.
– Не отколошматишь. Это запрещено правилами.
– Видно, я не в ладах с правилами. Иначе я сначала удостоверилась бы в том, что знаю Майкла, а уже потом переехала бы к нему. Кто сказал, что инициатива должна всегда принадлежать мужчинам? Неужели для этого достаточно обладать членом?
Вопрос был риторическим.
Долли подняла бровь, дожидаясь, когда Лиззи придет в себя.
– Да-да, конечно. – Тык, тык, тык… – Но это несправедливо, – добавила Лиззи.
– В любви все справедливо. И в нашей Игре тоже.
– Твой проклятый «Мусорщик» – причина всех бед! – Лиззи взмахнула ложкой.
– Тогда я этого не знала. Но теперь знаю. – Долли положила в рот громадный кусок мороженого и вздохнула. Теперь она понятия не имеет, что делать с Игрой и собственной колонкой. Нужно писать статью, но на это у нее нет ни сил, ни желания.
– Ну и что ты узнала про Алекса?
Кроме того, что он пользуется своим ртом лучше, чем положено мужчине?
– Что его первым домашним животным был ирландский сеттер по имени Бандит. Что у него шрам на бедре, полученный во время занятий скейтбордом. Он не знает, что значит играть для собственного удовольствия. Ему обязательно нужно выигрывать.
– И все это было в твоей анкете?
– Кроме последнего пункта.
– Он выиграл?
– А что тут можно выиграть?
– Твое сердце.
Тык, тык, тык… На этот раз ложкой в мороженое тыкала Долли.
– Мое сердце свободно уже год с лишним. Все будет в порядке. Лучше поговорим о тебе.
Лиззи вынула ложку изо рта, а потом задумчиво облизала ее.
– Дело не в Майкле, а исключительно во мне. На сто процентов.
Долли сердито покачала головой.
– Неправда. Я знаю тебя, знаю Майкла и знаю, какая вы пара. Что бы с вами ни случилось, он тоже несет за это ответственность.
– Пару недель назад я бы с тобой согласилась. Но Игра все изменила.
Долли во все глаза смотрела на Лиззи, которая вытерла рот рукавом розового свитера.
Лиззи пользуется рукавом как салфеткой… Похоже, наступил конец света. А заодно и конец придуманной ею игры в «Мусорщика».
– Напомни мне, чтобы я больше не тратила время на эту идею. Нужно будет вообще закрыть эту колонку… Подожди… О Господи!
– Что? – Испуганная Лиззи широко раскрыла глаза. – Что случилось?
– Ты говорила с Сесили? С Сабиной или Памелой?
– У них все нормально. А что?
– Они тоже готовы убить меня? Неужели я испортила жизнь всем нам? – Нет, только не это!
– Успокойся, Долли. – Лиззи толкнула подругу пяткой. – Никому ты ничего не испортила. Наоборот, я должна сказать тебе спасибо.
– С какой стати? – Долли готова была провалиться сквозь землю. – Я заставила тебя испытать адские муки, а ты говоришь за это спасибо?
– Наверно, я должна была испытать их. Так что не переживай. – Лиззи закрыла глаза, снова открыла их и сделала глубокий вдох. – Пытаясь узнать кое-что о Майкле, я заодно поняла, что многого не знаю о самой себе.
– Включая причину, которая заставила тебя вступить с ним в связь? – Похоже, анкета Лиззи и впрямь была отмечена печатью гения.
– Вот именно. Страх не слишком логичная причина. Эмоциональная. Но совершенно иррациональная.
– И чего же ты боялась?
Лиззи посмотрела на Долли из-под скромно опущенных ресниц.
– Если хочешь знать, секса.
– Гм… Я думала, что хочу знать. Но теперь так не считаю.
– Ха! – Лиззи вынула из мороженого малину, облизала губы и продолжила: – Хотя мы с тобой часто говорили о мужчинах и сексе, но ни разу не задумались, почему мы такие, какие есть.
Да. О да. Подруга права. В конце концов, это поняла и сама Долли.
– Ты хочешь спросить, почему я позволила Алексу Кэррингтону – мужчине, который подходит мне меньше всех на свете, – привязать меня к кровати, если я не верю, что секс способен соединить людей надолго?
– Да. Именно так. И почему… Постой! – Ее рука взметнулась вверх как семафор. – Алекс привязывал тебя к кровати?
Долли кивнула.
– И?..
– И был фейерверк.
Озадаченная Лиззи задумчиво постучала ложкой по безукоризненным зубам.
– Это случилось из-за твоего отношения к сексу вообще? Или из-за твоего отношения к Алексу?
– Я никак не отношусь к Алексу. Не могу. Ты видела, как он уходил отсюда. Почему я должна испытывать какие-то чувства к совершенно бессердечному человеку?
– Потому что любовь не подчиняется голосу рассудка, – тоном оракула объявила Лиззи.
Но Долли не могла думать о любви и об Алексе одновременно.
– Ты все еще любишь Майкла?
– Вопрос следует поставить по-другому. Любила ли я Майкла? Или я любила секс? – Она пожала плечами. – Майкл позволял мне делать все, что я хочу. Он сильный, надежный и не боится моей агрессивной сексуальности. Точнее, не боялся, пока не понял, что это всегда было моей… э-э… проблемой. И что он сам тут ни при чем.
Мы с тобой два сапога пара, дорогая подруга, подумала Долли. Она съела шоколадку, украшавшую мороженое, и сунула ложку в стакан.
– И что ты теперь будешь делать?
– Вернусь домой. Не возражаешь?
– Конечно, не возражаю. – Она еще спрашивает… – Но что ты будешь делать с Майклом?
– Ты хочешь спросить, не расстались ли мы?
– Да. Именно это я и подумала.
– Почему? Желаешь попытать с ним счастья?
На сей раз уже Долли толкнула пяткой Лиззи. Причем весьма чувствительно.
– С Майклом? Я? Ты что, с ума сошла? С какой стати я буду нарушать правила поведения, выработанные мною самой для близких подруг?
– Значит, ты надрала бы мне задницу, если бы я начала кокетничать с Алексом Кэррингтоном? – коварно улыбнувшись, спросила Лиззи.
Это решило все. Лиззи задала один простой вопрос. И Долли тут же потеряла способность бороться со своими чувствами.
Она любит Алекса Кэррингтона.
Мысль о Лиззи и Алексе, об Алексе и любой другой женщине… Долли не знала, что сильнее – желание выцарапать Лиззи глаза или стремление побежать за Алексом и вернуть его любой ценой. Даже если ради этого придется сражаться со всем миром.
– Долли…
Она повернулась к лучшей подруге.
– Да. Думаю, что я надрала бы тебе задницу.
Лиззи откинула голову на спинку дивана и захохотала как сумасшедшая.
– Я так и знала! Ты его любишь.
Долли яростно замотала головой.
– Не говори этого!
– Почему? Это же правда.
– Я не хочу любить Алекса. Он мне совершенно не подходит.
Настырная Лиззи ткнула Долли пальцем в плечо.
– Он тебе подходит. Иначе ты и не подумала бы драть мне задницу.
– Будь по-твоему, Мисс Всезнайка. – Долли прищурилась. – А почему?
– Посмотри правде в глаза. Потому что ты обжора. Жрешь все, что попадается на глаза.
– Ах, обжора? Ну, сейчас ты у меня получишь! – Она бросилась на Лиззи. Та завизжала, ложка отлетела в сторону, а кофейное мороженое превратилось в холодную плоскую лепешку, зажатую между пылавшими щеками двух молодых женщин.
Они скатились с дивана и измазали пол шоколадным мороженым. Пол и волосы Долли. Лиззи хихикнула и раздавила шарик на рубашке подруги.
Но Долли сдаваться не собиралась. Она обхватила Лиззи руками, но налетела на журнальный столик, упала и ударилась головой об основание дивана.
– Ой! – завопила она.
А растрепанная Лиззи засмеялась и спросила:
– Что, обжора, сдаешься?
– Нет. Вот тебе! – Хотя ноги Долли были зажаты ногами Лиззи, но ее правая рука была свободна и в ней еще оставалось достаточно шоколадного мороженого.
Лиззи кашляла и отплевывалась. Растаявший молочный продукт залепил ей глаза и рот.
– О’кей, о’кей. Ты победила. Ты не обжора.
С руки Долли капало. Порох в пороховницах еще оставался.
– Ты просишь прощения? Или просто стараешься избежать моей карающей руки?
– И то и другое, – призналась Лиззи, вымазанная мороженым от лба до подбородка.
Долли села и состроила гримасу. Неужели она выглядит так же, как Лиззи? Видел бы ее сейчас Алекс…
Лиззи вздохнула.
– Не стоило бы говорить это, но мне не хватало возни с тобой.
– Угу… Куда моей возне до той, которую ты устраивала с Майклом.
– Пожалуй, единственная положительная черта презервативов – это то, что после них не остается грязи.
Долли сморщила нос.
– Кстати, о презервативах. Я у тебя в долгу.
– Можешь не беспокоиться. Что значит для двух подруг какой-то кусок резины?
– Безопасный секс?
– Ну ты как скажешь… – Лиззи стащила с себя свитер и стала вытирать им лицо.
– Лучше сразу отправь это в стиральную машину, – сказала Долли, кивнув на корзину с грязным бельем. – У тебя здоровенные пятна на рукавах.
– Это лучше, чем здоровенное пятно на груди.
Долли проследила за направлением взгляда подруги, увидела свою пижамную куртку из красной фланели, ахнула и тут же сбросила ее.
Две полуголые женщины, вымазанные мороженым, сидели и жаловались на мужчин.
Наконец Лиззи спросила:
– Что будем делать?
– Не знаю, как ты, а я собираюсь принять душ и избавиться от этой липкой дряни.
– Я хотела спросить, что мы будем делать со своими жизнями. Почему они такие сложные?
– Жить вовсе не так уж сложно, если ты отказываешься расти.
– Но невозможно остаться ребенком навсегда.
– Неправда. Для меня все возможно. Так я и сделаю. А этот замороженный Алекс Кэррингтон пусть катится к чертовой матери!
– Мистер Кэррингтон, вас хочет видеть мисс Долли Грэхем. Она в приемной.
Алекс подождал, пока рассеется дым от взрыва бомбы, а затем поднял взгляд, оторвавшись от дела о распаде корпорации. Долли здесь. В офисе. На виду у всех и при свете дня. Что ей может быть нужно?
Кроме его шкуры.
Он сквозь очки посмотрел на интерком и решил, что ему почудилось. Но тут же понял, что нет, иначе недавно съеденный ланч не взбунтовался бы в его желудке.
– Пропустите ее, Рут.
Алекс положил карандаш на блокнот и откинулся на спинку кресла. Того самого кресла, в котором он сидел три вечера назад с голым задом, а Долли стояла на коленях между его ног. В данных обстоятельствах это воспоминание было абсолютно неуместным.
Он не видел Долли с тех пор, как съехал из ее квартиры. В тот вечер они вернулись домой из апартаментов фирмы. Он держал под мышкой скатанные в рулон обрывки простыни и обнаружил, что Лиззи вернулась. Без предупреждения. Мысль о том, что жизнь Долли представляет бесконечную цепь неожиданных событий, капризов и случайностей, подействовала на него как ушат холодной воды.
Он должен был уйти. Иначе наговорил бы много такого, о чем впоследствии пожалел бы. Как можно жить там, где тебе все время мешают, царит хаос и отсутствует даже видимость порядка? Черт побери, когда она наконец повзрослеет и наладит быт, достойный культурного взрослого человека?
Но, не успев открыть рот, он понял, что ведет себя как напыщенная свинья, а не как культурный взрослый человек. Смириться с результатами подобного самоанализа было трудно. Поэтому он просто взял себя в руки, справился с эмоциями и ушел.
Но это не значило, что он перестал думать о Долли. Мысли о ней приходили к нему постоянно. Раз за разом. Он все еще пытался понять почему.
«Поправка, господин советник. Вы просто не хотите этого знать».
Он потратил на подготовку переезда целых два дня, советуясь с фирмой по дизайну интерьера, которую порекомендовал Майкл, и планируя, где разместить вещи, которые, по мнению консультанта, стоило перевезти со склада в кондоминиум.
Алекс сам не знал, почему не сказал Долли о том, что его новое жилье готово. Отделочные работы еще не завершились, но жить там было можно. Скорее всего, он не просто не желал слышать, что надоел ей. Может быть, он хотел уехать по собственному желанию и тогда, когда этого захочется ему самому. Так почему он так не сделал? Не уехал, когда и куда ему захотелось? Какая причина заставила его скитаться, снимать номер в гостинице, ютиться в спальне, взятой взаймы, и ущемлять ее право на существование в этом гигантском аквариуме? Он понял эту причину, едва дверь распахнулась и в его кабинет вошла Долли. Да, черт побери, понял! Наконец-то… Но лучше поздно, чем никогда.
– Привет, – сказала она и закрыла за собой дверь. – Извини, что оторвала тебя от дела. Я только на минутку.
– Можешь не торопиться. – Алекс жестом указал ей на темно-синее кресло с высокой спинкой, стоявшее у его письменного стола. – Мне все равно пора сделать перерыв. Приятно видеть лицо друга.
– Значит, вот кто я тебе? – Она склонила голову набок. – Друг?
Она ему больше чем друг. И пришла сюда сама. При виде ее лица тонна кирпичей, лежавшая на его плечах, стала легче перышка. Но, когда Алекс увидел остальное, у него отвисла челюсть. Эта женщина ничем не напоминала его Долли. Она отличалась от нее как булочка с глазурью отличается от простой ячменной лепешки.
На ней была узкая прямая черная кожаная юбка длиной до колена и крахмальная белая безрукавка с красивыми серебряными пуговицами сверху донизу. На безрукавку была накинута черная кружевная шаль. В руках она держала черную кожаную сумочку.
Долли надела черные кожаные туфли, очень модные, но чертовски неудобные. Но чулок на ней не было. Ее обнаженные голени выглядели сексуальнее всего, что он до сих пор видел. Пока она шла от дверей к письменному столу, Алекс не мог отвести взгляд от ее тела, любуясь тем, как кожа облегает ее бедра, а разрез то и дело обнажает ляжки.
Она села в предложенное кресло и закинула ногу на ногу. Из-за высоких каблуков ее голени казались бесконечными, хотя Алекс прекрасно знал, что они короткие. Эти голени с трудом обхватывали его бедра, а чтобы вонзить пятки в его поясницу, Долли приходилось тянуться наверх. Он не знал второй столь же голодной женщины… Изголодавшейся не столько по его телу, сколько по его душе. Ей было все равно, молчать или разговаривать. Лишь бы он, Алекс, был рядом. О Господи, неужели можно быть таким слепым?
Он поднял взгляд и увидел ее улыбку. Оставалось надеяться, что Долли смеется не над ним. Если бы это было так, он не сумел бы сохранить бесстрастное лицо игрока в покер. Кстати, о чем они говорят?
– Ты улыбаешься. Это можно расценивать как жест дружбы.
Бровь приподнялась над слегка подведенным глазом. Она подняла руку и поправила волосы.
– Я могла бы быть врагом, приносящим дары.
Однажды он действительно назвал Долли врагом. Еще до того, как по-настоящему узнал ее. Когда думал, что у нее нет ни мозгов, ни делового чутья. Когда считал, что ей не хватает энергии, чтобы добиться своего.
– И где же твои дары? Ты их принесла?
– Честно говоря, да. – Долли открыла сумку, вынула оттуда фунтовый брусок шоколада «Гираделли», наклонилась и положила его на письменный стол.
Алекс посмотрел на обертку из золотой фольги, снял очки и потер глаза. Как видно, он чего-то не понял. У Долли всегда есть наготове приятный сюрприз.
– Что, сегодня Валентинов день?
Долли засмеялась, но ее смех звучал немного нервно.
– Я и забыла, что на дворе февраль!
Он снова надел очки.
– А не означает ли этот шоколад «Добро пожаловать, сосед»?
Долли покачала головой. На ее лицо упало несколько прядей, выскользнувших из узла.
– Новых соседей я встречаю попкорном.
Нет, она ничего не забыла. Алекс был уверен в этом. Кроме того, теперь он знает, почему Долли подшучивала над вещами, которые казались ему важными. Ее шутки, ее пижамы, ее игры, ее подводная спальня были изоляторами, которые защищали Долли от угрозы со стороны большого и неприветливого мира.
Наконец-то он понял это. А еще адвокат…
Алекс поднял лакомство, сделал вид, что изучает обе стороны обертки, затем посмотрел в глаза Долли и убедился, что она его слушает.
– Спасибо. За шоколад и за приветствие.
Долли начинала ощущать неловкость. Об этом говорило то, что она постоянно разглаживала безукоризненно сидевшую на ней юбку и дрожащими руками теребила застежку сумки.
– Шоколад – это премия за участие в Игре. Она состоится завтра. Если хочешь, приходи. Может быть, ты выиграешь путешествие на яхте. – Она слегка пожала плечом. Этот неохотный жест говорил о том, что Долли смертельно боится ответа Алекса на ее приглашение и на незаданный вопрос о том, каковы его успехи в Игре.
Ответить на последний вопрос он был пока не готов. Путешествие перестало быть его целью. В отличие от самой Игры…
– Во сколько?
– Я постараюсь начать в восемь.
Он кивнул и задумался.
– Твоя новая игра посвящена шоколаду? Я угадал? Или попал пальцем в небо?
Долли снова рассмеялась.
– Честно говоря, шоколад – это твой завтрашний десерт. Думаю, что вечер пройдет быстро. Я не успела продумать детали моей будущей игры.
Алекс поднял бровь. Насколько он мог судить, Долли всегда ревностно относилась к своей работе.
– Я думал, после возвращения Лиззи вы день и ночь проводите «мозговые атаки».
– О да. Только они посвящены не работе.
Долли приподняла уголок рта, и Алекс понял, что не хочет знать, часто ли он был предметом этих бесед.
– Я постараюсь. И спасибо… за десерт, – добавил он, показав на шоколад.
– Добро пожаловать. – На этот раз Долли стала разглаживать безрукавку, а потом начала теребить длинный конец изящной серебряной цепочки, обвивавшей ее талию. – У меня есть еще кое-что.
– Еще один подарок?
– Можно сказать и так. Это имеет отношение к твоей анкете.
– Ох… – Он понятия не имел, чем может кончиться ее рассказ.
– Если называть вещи своими именами, то это жульничество. Но с его помощью ты смог бы победить… – Она закусила губу, потом отпустила ее, откинула волосы и вздернула подбородок. – Помнишь, как ты дразнил меня, говоря о грязной маленькой тайне, которой я никогда не смогу поделиться даже с лучшей подругой?
Да, он помнит. И не стал это скрывать.
– Такая тайна у меня есть. Но она не грязная. И не маленькая.
– Долли, я уже справился с анкетой. Подсказка мне не нужна.
Она поднялась и начала описывать круги на крошечном пространстве между креслом для посетителей и письменным столом. Однако на уме у нее было многое, потому что вскоре Долли стала расхаживать от стены к стене, от одной книжной полки к другой.
– Я говорила тебе, что была младшей из шести детей? – наконец спросила она, и Алекс приготовился выслушать новый рассказ. – Родители у меня были замечательные. Братья и сестры тоже. О Господи, что я говорю? – засмеялась она. – Они и сейчас замечательные.
Чем дальше в лес, тем больше дров, подумал Алекс, однако промолчал.
– Я знаю, в это верится с трудом, но в детстве я была большой шутницей. – Она подошла к книжной полке, провела пальцем по корешкам огромных томов в кожаных переплетах и нахмурилась. – Ничего себе фолианты!
Алекс отвечал скупо, надеясь, что это заставит ее разговориться. Потому что во время каждого разговора Долли рассказывала очередную подробность своей жизни до эпохи «Девичьего счастья». В свою очередь Алекс рассказал ей обо всем – от ухода матери до собаки.
Господи, как им было хорошо вместе! А чем он ей отплатил? Тем, что начал критиковать стиль ее жизни, вместо того чтобы заинтересоваться им. Просто чудо, что она принесла ему шоколад и пригласила на Игру.
– Все эти фолианты нужно прочитать. Без них стать эсквайром невозможно. Они специально созданы, чтобы отбить у нас желание шутить.
Долли красноречиво фыркнула, покрутила носом и продолжила осмотр.
– Моя мама умела делать то же самое одним взглядом. Она видела нас насквозь и моментально пресекала любую ложь. Но зато всегда оказывалась рядом, когда нам это требовалось. Ты меня понимаешь?
Нет, он не понимал. Но был рад за Долли.
– А твой отец? Он тоже был рядом?
– О да. Все время. – У нее загорелись глаза. – Он много работал. Продавал запасные части для буровых установок и нефтепроводов. А когда нефтяной бум закончился, торговал всем подряд. Машинами. Страховками. Лекарствами. Получалось у него неплохо, но в конце концов мама была вынуждена пойти работать. Это означало, что нам шестерым пришлось самим заботиться о себе. – Долли скорчила гримасу. – Но, можешь мне поверить, мы к этому не привыкли.
Алекс улыбнулся.
– Вас разбаловали?
– Ты не представляешь себе, до какой степени.
Представить-то он мог, но предпочитал хранить это про себя.
– Когда дела родителей пошли плохо, мне было лет семь-восемь. Они никогда не ссорились из-за денег. Но уж лучше бы ссорились. – Долли вернулась к своему креслу и провела ладонями по его резной спинке и подлокотникам. – Ссора куда лучше, чем молчание.
Сам Алекс считал по-другому, но ведь он не побывал в шкуре Долли. Его отец отдавал военные приказы, а мать отказывалась их выполнять. Ничего другого маленький Алекс не знал. Когда мать ушла, он сначала обрадовался тишине и спокойствию. И лишь потом понял, что больше никогда ее не увидит.
То, что впоследствии отец говорил очень мало, явилось для Алекса благословением. Он начал задумываться о природе отношений родителей, которым вместе было тесно, а врозь скучно. Стать для него образцом они не смогли, но зато послужили хорошим примером абсолютной несовместимости. Стопроцентной.
– Я никогда не думала, что два человека могут так любить друг друга, – сказала Долли.
Алекс вдруг понял, что он совершил неслыханную глупость, позволив сердцу взять верх над разумом.
– Они молчали из страха причинить другому боль или увеличить тяжесть, которую им приходилось нести на своих плечах, – продолжила она. – Это напоминало… – Ее руки вцепились в спинку кресла. – Не знаю, как сказать… Как будто можно было избавиться от трудностей, не обращая на них внимания. Как будто они позволяли друг другу цепляться за воспоминания о нашей прежней жизни…
Судя по всему, Грэхемы хлебнули горя не меньше, чем Кэррингтоны. Алекс не возражал, однако не мог понять, зачем Долли рассказывает эту историю, словно сошедшую со страниц романа Стейнбека «Гроздья гнева».
– Но ведь ты же сказала, что они до сих пор живы и здоровы…
– Да. Теперь все хорошо. Но какое-то время… – Она осеклась и слегка покачала головой. Ее глаза затуманились. – Нам всем было тяжело. Особенно отцу. Он просто… ушел в себя. И это стало для меня сильным ударом. Я всегда была папиной дочкой, потому что была самой младшей. И, честно говоря, самой избалованной.
Это называется самоуничижением, подумал Алекс, следя за Долли, которая снова прошлась по кабинету, вернулась к креслу для посетителей и начала измерять его ширину раздвинутыми пальцами.
– Он был моим товарищем. Всегда находил время поиграть со мной, когда все остальные занимались своими делами. Работой, школой, свиданиями и тому подобное. А потом он изменился. Психически, эмоционально и даже физически. Депрессия отца убивала меня. И чуть не убила его самого… – Она умолкла и застыла на месте, как будто совершала путешествие во времени.
Алекс охватило дурное предчувствие. Он не хотел слышать продолжение и не мог видеть ее в таком состоянии.
– Долли…
– Знаешь, я остановила его. Помешав нажать на спусковой крючок. – Выражение ее лица оставалось мрачным. – Я вошла в его кабинет, держа под мышкой коробку с «Монополией», а он как раз приставил к виску пистолетное дуло. Ему и в голову не пришло, что перед этим нужно было запереть дверь.
Ох нет! – подумал Алекс. У него застучало в висках. Кожа стала липкой, а кожаное кресло тесным, жарким и влажным. Он не знал, что сказать, а если бы и знал, то не смог бы выдавить из себя ни слова. Судя по всему, Долли собирается рассказать ему не о неудачном дне рождения. Не это событие круто изменило ее жизнь.
Она угрюмо продолжила:
– Я совершенно уверена, что речь шла о страховке. Правда, ее никогда не выплачивают в случае самоубийства, но он явно был не в себе. Разве нормальный человек стал бы приставлять дуло к виску в доме, где полно детей?
А один маленький, очень напуганный ребенок оказался даже в одной комнате с ним… Алекс проглотил слюну, борясь с тошнотой.
– Ты отговорила его?
Долли покачала головой и уставилась сквозь незашторенное окно в необычно яркое февральское небо и в прошлое.
– Я не знала, что сказать. Видимо, он тоже не знал, потому что взял пистолет и снова положил его в ящик письменного стола. А потом я разложила доску, и мы стали играть в «Монополию»… Мы играли, пока мама не пришла с работы и сестра не позвала нас обедать. Потом мы снова играли, пока меня не отправили спать. В то время отец почти не работал, и, когда я приходила из школы, мы садились играть. Я знала, что в это время ему ничто не грозит. Мы закрывали дверь и говорили часами напролет. – Долли печально улыбнулась, и выражение ее лица смягчилось. – Точнее, говорил большей частью он. А я слушала. Казалось, это… помогало ему успокоиться. Через несколько недель он снова начал смеяться.
Алекс охотно верил, что в те дни отец Долли не работал. В таком состоянии много не наработаешь.
– Он говорил тебе про пистолет?
– Нет. Никогда. Странно, правда? Это была единственная причина, заставлявшая нас играть изо дня в день, а мы о ней молчали… – Улыбка Долли приобрела меланхолический оттенок. – Может быть, нужно было заговорить. Но не забывай: когда это случилось, я была совсем маленькой.
– Возможно. Но ты не была равнодушным свидетелем. – Эта мысль заставила Алекса разозлиться на человека, который заставил его женщину – да-да, женщину Алекса Кэррингтона – пережить то, что невозможно себе представить. – Кто-нибудь еще узнал об этом?
Долли выпрямилась и пригладила руками непокорные волосы.
– Думаю, в конце концов он все рассказал матери. Но это случилось позже. Скорее всего, через несколько месяцев. Может быть, через год. Я все еще приходила домой из школы и ждала его возвращения с работы, чтобы поиграть. Он приезжал поздно, и я часто засыпала в кресле в его кабинете.
– Боясь, что он не вернется, – закончил Алекс. Оказывается, у его маленькой Долли было большое сердце.
– Да. Я боялась. Я знала, что он стал… лучше. В то время я не владела медицинской терминологией, но видела это по его лицу. Однако просыпаться одной в комнате, где это произошло, и не слышать ничего, кроме собственного дыхания… – Она не закончила фразы, тяжело вздохнула, и от этого вздоха у Алекса сжалось сердце. – Я знала, где он держит ключ от ящика, в котором лежал пистолет. И проверяла его. Проверяла каждый день. Однажды отец застал меня за этим занятием.
Алекс оцепенел, как будто под его креслом должна была взорваться шашка с динамитом.
– Тогда я в первый и последний раз видела отца плачущим. – Долли крепко обхватила себя обеими руками. – Он сел в огромное кожаное кресло, посадил меня на колени и прижал к себе. Его слезы падали на мои щеки, и мы плакали вместе. На следующий день отец взял меня с собой. Мы приехали в оружейный магазин, и он продал свой пистолет.
Алекс заморгал глазами. Почему он не понял этого раньше?
– Это все?
Долли пожала плечами.
– Все.
– Ты не думаешь, что для детской психики это слишком много? Ребенок начинает воспринимать игры как средство, которое обеспечивает ему эмоциональную безопасность. А женщина продолжает делать это по инерции, хотя и изучала психологию.
– Психологию? Тьфу! Я никогда не говорила, что ее стоило изучать.
