Текст книги "Усадьба"
Автор книги: Мэри Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Мэри Пирс
Усадьба
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Прежде благосостояние семьи Тэррэнтов, как и многих других глостерширских семей, основывалось на производстве шерсти и высококачественных тканей; поместье в Ньютон-Рейлз было основано в 1565 году Уильямом Тэррэнтом, который владел рядом сукновальных фабрик в окрестностях Чардуэлла, расположенного в верхней части долины. Уильям и его ближайшие потомки вкладывали излишки своих доходов в землю, пока поместье, лежавшее у подножия Холма Быка, что у южной оконечности Котсуолдских гор, не охватило более тысячи акров. Оно было разделено на четыре фермы, после чего Тэррэнты покончили с торговлей и зажили спокойной жизнью типичных сельских хозяев.
На протяжении девятнадцатого века, тем не менее, их дела постоянно ухудшались, иногда из-за расточительности некоторых членов семьи, иногда оттого, что семью преследовали неудачи, и к 1815 году большая часть поместья была продана. Осталась лишь ферма Хоум-Фарм. Позже, при Джоне Тэррэнте, и ее пришлось продать, и остался только дом да пятьсот акров земли, на которой он стоял. Теперь это называлось «Ферма старого поместья».
Основной доход приносили Тэррэнту акции каналов и треста, занимавшегося взиманием подорожных пошлин, которому, впрочем, угрожало распространение железных дорог. Он также владел несколькими коттеджами в Чардуэлле и в окрестных деревнях, но больше тратил на их ремонт, чем выручал за аренду. Итак, к 1884 году дохода Джона Тэррэнта едва хватало, а иногда и не хватало на то, чтобы покрыть расходы на содержание дома и земли, в зимние месяцы время от времени приглашать нескольких друзей да содержать с полдюжины лошадей.
Над главным входом в дом в камне была высечена дата его постройки, изображение овцы, почти стершееся от времени, и герб Тэррэнтов: квадрат, разделенный крестом, в каждой четверти которого дважды были проставлены инициалы родоначальника. Джон Тэррэнт гордился своим происхождением и всегда показывал гостям овцу и герб.
– Мы тогда были состоятельными людьми, и все наше благосостояние дала нам шерсть, – любил повторять он. – Но мы уже не те, что были наши предки, в наши дни деньги не задерживаются в руках.
А иногда шутливым тоном он говорил своим детям, мальчику и двум девочкам, что они должны заключить выгодные браки, чтобы удача вновь повернулась лицом к семье Тэррэнтов.
– Хотя я даже не хочу думать о том, как буду без Кэт вести дом и все свои дела. И кроме того, ее избранник должен быть особенным, чтобы я согласился отдать ее ему.
Кэтрин было восемнадцать, а близнецы, Хью и Джинни, были на три года моложе сестры.
– А что же я? – спросила Джинни. – Я разве не заслуживаю кого-то особенного?
– Если я смогу найти его, моя девочка, то у тебя будет самый благородный, самый красивый муж во всей Англии. И хорошо бы ему быть и самым богатым, потому что у тебя нет таланта Кэт растянуть малое на долгий срок.
Джинни, светловолосая и голубоглазая, с тем очарованием, которое так присуще портретам Ромнея, посмотрела на отца с озорной улыбкой.
– А у тебя самого есть этот дар, папа?
– У меня есть особый дар, как ты знаешь, ограбить Питера, чтобы заплатить Полю, и поскольку я практикую это уже больше тридцати лет…
– А какую жену ты подыщешь для Хью?
– Ну-ка, дай-ка мне подумать!
Но тут Хью, оторвавшись от книги, решил высказать свое мнение.
– Я не думаю, что я гожусь для женитьбы. Она связывает человека. Мне кажется, если ты не имеешь ничего против этого, папа, мне лучше остаться холостяком.
– А кто же позаботится о продолжении рода?
– А о нем нужно заботиться? У нас и так все довольно неплохо. Что до меня, то я согласен войти в историю как последний представитель нашей фамилии.
Затем он умышленно повернул лицо к свету. На горле у него был шрам – результат ожога, полученного в раннем детстве, когда из-за невнимательности няни от свечи загорелась его детская кроватка.
– Да и кто захочет выйти замуж за такого урода? Я уж не говорю о своей злосчастной астме.
– Мой дорогой мальчик! – воскликнул Тэррэнт. – Неужели ты считаешь, что не будешь любим из-за этого физического недостатка? Ты просто недооцениваешь женщин. Они даже не будут замечать твоего шрама…
– Тебе не стоит беспокоиться об этом, ты же знаешь. Меня самого это совершенно не волнует. Обычно я даже не вспоминаю о нем.
– Да, конечно, и мы тоже. И все твои друзья. И точно так же будет с той молодой женщиной, на которой ты решишь жениться. Так что давай закончим этот глупый разговор, что ты будешь обойден счастьем.
Хью с серьезным видом склонил голову.
– Я вынужден подчиниться, отец. Но я все-таки надеюсь, поскольку мне нет пятнадцати, что мне еще немного будет позволено насладиться свободой.
Он вернулся к своей книге, и лицо его было абсолютно бесстрастным и спокойным. И это не было позой: жизнь, как обнаружил Хью Тэррэнт, предлагала столько интересного, такое количество удовольствий и развлечений, что в ней не было места тщеславию. Для него не имело никакого значения, как он выглядел. Его ум был занят массой других вещей. А если он и обсуждал свой шрам, то лишь философски-иронично.
– Хорошо, что это случилось со мной, а не с Джинни. Она бы не перенесла этого так легко, как я.
Однажды, разглядывая себя в зеркале, после того, как Кэтрин только что остригла ему волосы, он сказал:
– Неплохо, что я отмечен таким образом. В противном случае я был бы слишком хорошеньким.
Внешне близнецы были похожи на свою умершую мать. У них были такие же густые пшеничного цвета волосы, которые слегка вились, и такие же яркие голубые глаза. Оба были невысокого роста, изящно сложены, с узкой костью. Кэтрин, со своей стороны, пошла в породу Тэррэнтов и ростом, и манерой держаться, и спокойным безмятежным взглядом; как у всех Тэррэнтов, у нее были темные каштановые волосы, шелковистые и прямые, слегка отливающие медью, серые глаза и кожа, которая, казалось, светилась изнутри. Хотя ей было всего лишь восемнадцать, она выглядела старше, может быть потому, что последние пять лет на ней лежала вся ответственность на ведение дома; ей пришлось заменить мать близнецам, а последние полтора года быть их гувернанткой.
Хотя Джон Тэррэнт часто говорил о необходимости экономии, но лишь благодаря бдительности и практичности Кэтрин удавалось сводить концы с концами. Она следила за тем, чтобы нигде ничего не пропадало, она требовала от Джоба Робертса, садовника, чтобы овощей и фруктов к столу хватало на круглый год; у нее был старый потрепанный экипаж, переделанный под одну лошадь. А когда ушла гувернантка мисс Стерди, она решила обучать близнецов самостоятельно.
– Что бы мы делали без Кэт и без ее таланта изворачиваться? – повторял Тэррэнт. – Это она ведет дом и не дает мне залезть в долги.
– Я тоже умею изворачиваться, папа, – жалобно сказала Джинни, – но ты никогда не хвалишь меня.
– Потому, что я знаю, как ты это делаешь. Ты экономишь шиллинг на починке своей шляпки и надеешься взамен получить новое платье.
– На протяжении последних трех или четырех месяцев у меня не было ни одного нового платья.
– А как давно у Кэт не было новых платьев?
– О, Кэт никогда не волновали новые вещи.
– Тем не менее, ей удается, – продолжал Тэррэнт, – выглядеть элегантной. И тебе следует учиться у нее, как добиваться того же без расточительности.
О, папа! – воскликнула Джинни, покачав головкой с укором. – Тебе ли говорить о расточительности, когда лишь три недели назад ты купил этот ковер, чтобы положить его в нише у окна большой залы! На те деньги, что ты заплатил за этот ковер, я могла бы купить двадцать новых платьев и сколько угодно новых шелковых шалей.
– И без сомнения они все скоро надоели бы тебе. А мой ковер будет долго радовать вас всех после того как я умру. То же касается и нашего дома. Нужно много денег – больше, чем иной раз я могу достать, – чтобы содержать его, но разве тебе хотелось бы, чтобы мы отказались от этого дома?
– Нет, – ответила Джинни с легким вздохом. – Ты же знаешь, что мне не хотелось бы этого, папа.
Старый дом в Ньютон-Рейлз был построен из хорошего костуолдского камня. Он простоял уже почти три сотни лет, и мог простоять еще столько же. Но более поздние пристройки, кухонное крыло и часть конюшни, уже начинали разрушаться, потому что сорок лет назад они были построены из худшего камня, добытого в самом поместье.
Все ремонтные работы в Рейлз делались Руфусом Коксом, местным каменотесом и каменщиком. В этом году его пригласили отремонтировать часть стен в конюшне и расширить каретный сарай. Работа заняла много времени, потому что единственным помощником Руфуса был его сын, Мартин, которому было всего пятнадцать лет. Да и камень им пришлось носить с Ратленд-Хилл. Но теперь все было закончено. Ремонт, как все, за что брался Кокс, был сделан отлично.
Тэррэнт стоял в конюшне и с удовольствием оглядывался. Единственное, что его раздражало, это то, что новая кладка была свежей и светлой по сравнению со старым камнем, обработанным непогодой. Но разница, как он знал, со временем сотрется; главным же было то, что работа закончена, все здания опять в порядке.
Над широким входом в каретный сарай в камне были высечены солнечные часы: это был новый камень и новые часы. Старые почти полностью стерлись, так что с трудом можно было различить на них римские цифры. На новых все было видно четко, они показывали чуть больше четырех часов. Тэррэнт, прищурившись от солнца, прочитал высеченную надпись: «Я считаю только солнечные часы. Делай так же и ты».
За его спиной, в саду, прибирался Руфус Кокс. Он уже сложил свои инструменты в сумку и теперь маленькой щеткой сметал грязь с верстака. Тэррэнт подошел к нему.
– Твой сын отлично поработал, он высек и часы и изречение именно так, как я хотел.
– Надеюсь, что так, – ответил Руфус. – В этом и состоит его работа, чтобы делать все как следует. Мы скоро останемся без заказов, и он и я, если не будем делать так, как нас просят.
– Ну это уж вряд ли. Этого не может случиться с человеком твоей квалификации. Здесь для тебя всегда найдется дело. Нужно будет отремонтировать конец кухонного крыла – это следующая большая работа. Но боюсь, с ней придется подождать до тех пор, пока я не разбогатею.
– Хм! – насмешливо хмыкнул Руфус. – К чему говорить о ремонте кухонного крыла. Это здание нуждается не в ремонте, я говорил об этом много раз и могу повторить еще. Когда ваш отец строил это крыло, он хотел сэкономить деньги и взял камень из своей собственной каменоломни, если это можно так назвать. Но этого не следовало делать, мистер Тэррэнт, сэр. Этот камень подходит лишь на ограждения да на загоны для скота, но на строительстве дома нет никакого смысла экономить, потому что в конце концов это обойдется дороже. Плохой камень, плохо лежит. Этот конец здания должен быть полностью разрушен и построен заново, начиная с фундамента.
– Да, согласен, – сказал Тэррэнт. – Но откуда взять деньги, а? Подскажи мне, и эта работа – твоя, можешь начинать хоть сейчас. Я ведь и так должен тебе за три месяца работы, а это кругленькая сумма, не так ли?
Взглянув на покрытое серой щетиной лицо Кокса, на его длинный прямой нос и клинообразный подбородок, он добавил все тем же шутливым тоном:
– Ты уж не особенно торопись присылать мне счет за работу, ладно? У меня сейчас небольшие сложности. Для таких людей, как я, настали трудные времена.
Руфус, окончив сметать мусор с верстака, положил щетку в сумку с инструментами и молча взял в руки метлу с длинной ручкой. Он пару раз взглянул на Тэррэнта из-под белых от пыли ресниц.
– Да, я знаю об этом. Сейчас для всех трудные времена. Но ведь и в прошлом я никогда не давил на вас, мистер Тэррэнт, не буду делать этого и сейчас. Я пришлю вам счет как положено, а вы оплатите его тогда, когда вам будет удобно.
– Спасибо тебе, Кокс. Ты хороший человек. Я был уверен, что ты все поймешь.
И Тэррэнт, устранив эту маленькую проблему, опять принялся расхваливать работу Кокса и его сына.
– Кстати, а где же Мартин? Он уже ушел домой?
– Он повез домой остатки камня, – ответил Руфус. – Он сейчас вернется, чтобы забрать верстак и инструмент.
– Хороший помощник тебе, он ведь уже подрос. Он много работает и будет таким же первоклассным каменщиком, как ты.
Разговаривая, Тэррэнт достал из сумки с инструментами скрученный грязный листок бумаги и развернул его на верстаке. На нем были заметки, рисунки, измерения, но в словах кое-где были грамматические ошибки, хотя рисунки и диаграммы были выполнены очень умело.
– Это работа Мартина, правда?
– Да, это все его работа.
– Знаешь, она хорошо выполнена.
– Неплохо, мистер Тэррэнт. Думаю, что неплохо.
– Ты только подумай, Кокс! Для юноши в пятнадцать лет! Чем ты недоволен? – воскликнул Тэррэнт. – Ты не хочешь признавать того, что твой собственный сын умен?
– Ум это хорошо, но само по себе это ничего не дает. – Руфус перестал мести и стоял, опершись на метлу. – Я иногда беспокоюсь о мальчике. Это правда, я научил его всему, что знал сам: читать, писать, я обучаю его ремеслу каменщика, но…
– Но что же не так? – спросил Тэррэнт.
– Ему немного не хватает воспитания, – сказал Руфус. – Ему нужно общаться с другими ребятами.
– Но у него нет такой возможности, ведь он целыми днями работает в каменоломне. Молодой человек не может научиться там жизни. Да и твоя дочь тоже.
– Моему сыну Мартину нужно общение. С людьми, которым есть что сказать. С образованными людьми, такими как вы.
– Тебе следовало послать его в школу, – сказал Тэррэнт.
– Может быть, и следовало. Но мне нужна его помощь. А кроме того, обучение в школе, если она хорошая, стоит уйму денег, я думаю.
– Проклятье, Кокс! – воскликнул Тэррэнт. – Я уверен, что дело обстоит не совсем так! Ты первоклассный каменщик, работающий в своей собственной каменоломне, где ты добываешь лучший камень во всей округе! Ты не можешь быть нищим, я просто убежден в этом!
– Нет, я не нищий, и рад, что могу сказать это. Я никогда и не говорил, что я нищий, мистер Тэррэнт. Но вы ведь тоже не отправили своего сына в школу, мистер Тэррэнт, сэр?
– Это потому, что у моего мальчика астма, и врачи говорят, что ему лучше обучаться дома. В противном случае я бы непременно послал его в школу, даже если бы мне пришлось отдать за обучение последний пенни.
– Я уверен, что вы бы так и поступили, сэр. Я уверен в этом. И я сделал бы для Мартина то же самое, если бы у меня был этот самый последний пенни. Но сейчас трудные времена, как вы изволили заметить, и не только для таких джентльменов, как вы, но и для всех остальных тоже. Сейчас мало строят, а это означает, что нет спроса на мой камень, сейчас ведь депрессия в торговле. В газетах пишут, что времена улучшаются, и я молюсь Богу, чтобы это было правдой, но здесь, в Чардуэлле, да и во всей округе, этого пока что не заметно. Но давайте вернемся к моему сыну Мартину…
– Да, конечно, – согласился Тэррэнт. – Мне понятно, чему ты хочешь его научить, и я думаю, что лучше всего ему было бы приходить к нам. У нас сейчас нет гувернантки – мы урезаем наши расходы где только можем, – обучением близнецов занимается Кэтрин. Так что, если ты пожелаешь, присылай Мартина к нам.
– Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, сэр. Да, это действительно так. Это как раз то, чего бы мне хотелось.
– Тогда я рад, что предложил тебе это.
– Я что хочу сказать: мальчика прежде всего нужно обтесать.
– Обтесать?
– Да. Нужно убрать все острые углы.
– Да, понимаю, – согласился Тэррэнт.
– Ему нужны общие знания, вот что ему нужно, ну и еще кое-какие вещи. Я хочу, чтобы он умел общаться… держать себя. Я хочу сказать… чтобы каких бы людей он ни встретил на своем пути, он не чувствовал бы себя ниже их.
– А как часто ты сможешь освобождать его от работы?
– Не знаю. Это трудно сказать. Я подумаю и решу.
– Хорошо, присылай его в понедельник в половине девятого, ну а там мы посмотрим. Я сообщу об этом детям и объясню Кэт, чего ты хочешь для Мартина. Она и сама потом поймет, что ему нужно, в этом я уверен, и она сделает для него все возможное, как для брата и сестры, можешь не сомневаться.
– Я убежден в этом, сэр. Я знаю, что она так и сделает. – Руфус приподнял края своей шляпы. – И Мартин сделает для нее все возможное. Итак, в половине девятого в понедельник. Он будет здесь, сэр, и точка!
– Это правильно, Кокс. Тогда все решено. – И Тэррэнт отвернулся, вежливо кивнув на прощание.
Улыбаясь тому, как Руфус окольным путем заключил с ним сделку, он вошел в дом с черного хода и поднялся наверх в классную комнату, зная, что застанет там своих детей за чаем. У него уже вошло в привычку присоединяться к ним два или три раза в неделю, болтать об их занятиях и выпивать с ними чашку чаю. Сегодня, правда, он торопился, потому что у него была назначена встреча, и хотя выпил чаю, но сделал это быстро, на ходу, сразу же объяснив причину своего появления.
– Кэт, у тебя теперь будет новый ученик. Сын Руфуса Кокса, Мартин. Кажется, Руфус хочет, чтобы Мартин получил воспитание. Я думаю, что ты справишься с этим. Надеюсь, у тебя нет возражений?
– Думаю, что нет, – ответила Кэтрин. – Когда он придет?
– В половине девятого в понедельник, а в дальнейшем ты все решишь сама.
– А чему я должна буду научить его?
– Ну, Руфус говорил очень неопределенно, но я думаю, он хочет, чтобы Мартину был придан некоторый глянец. Боюсь, что это может оказаться невыполнимой задачей, но, по крайней мере, мальчик достаточно смышленый. И мне кажется, ему стоит помочь.
– Да, конечно. Я разговаривала с ним несколько раз, и мне тоже кажется, что он очень понятливый.
– Превосходно! Превосходно! – сказал Тэррэнт. Он допил чай и поставил чашку с блюдцем на поднос. – Я знал, что могу на тебя положиться.
Джинни, которая до сих пор молча слушала, теперь заговорила с некоторым высокомерием.
– Ты не спрашиваешь меня или Хью, папа, не против ли мы, чтобы здесь был Мартин Кокс.
– Если ты хочешь сделать приятное своему отцу, моя девочка, то ты не будешь против. Работа, которую для нас сделал Руфус, стоит больших денег, а он был настолько любезен, что согласился ждать сколько угодно, чтобы я смог расплатиться. Хороший поступок заслуживает в ответ того же, а хорошим поступком с нашей стороны будет помощь Мартину.
– Он явится сюда в своем фартуке, папа, который весь покрыт пылью и пропах потом?
– В чем бы он ни пришел, – ответил Тэррэнт, – пожалуйста, будь вежлива с ним.
– Вопрос в том, – возразила Джинни, – будет ли он вежлив с нами?
– Я всегда находил его очень вежливым.
– Я тоже, – поддержала отца Кэтрин.
– Ну, я никогда не разговаривала с ним, – ответила Джинни.
Хью слегка фыркнул:
– Хотя ты и не разговаривала с ним, моя дорогая, ты часто находила причину, чтобы прогуляться по саду именно в том месте, где находился он. И ты всегда делала это так, чтобы он тебя заметил в твоем пышном наряде.
– Это неправда! – воскликнула Джинни. – Я просто ходила смотреть, как продвигается работа.
– Как, Джинни кокетничает, – спросил Тэррэнт, – хотя ей лишь недавно исполнилось пятнадцать?
Но его удивление было притворным, потому что он знал, что его младшая дочь искала и добивалась восхищения с того момента, когда только начала говорить.
– Боже, помоги молодым людям в ближайшие несколько лет! – продолжал он. – Между ними будут сплошные ссоры, пока эта девочка не повзрослеет. И все начнется, похоже, с Мартина Кокса.
– Бедняжка! – пренебрежительно сказала Джинни. – Сын каменщика? Что он мне?
– Сын каменщика или нет, он достаточно симпатичный молодой человек. – И, повернувшись к своей старшей дочери, Тэррэнт сказал: – Кэт, твоей обязанностью будет защищать Мартина от Джинни.
Кэтрин просто улыбнулась на это, а Хью заговорил в ответ:
– Мы проследим за этим, папа, но, хотя я и знаю его совсем немного, мне кажется, что он прекрасно сможет постоять за себя сам.
– И это хорошо, – сказал Тэррэнт. – Ну, а теперь мне действительно нужно идти.
Как только за ним закрылась дверь, Джинни опять прорвало:
– Очень мило со стороны нашего отца приводить в дом всяких неотесанных парней, но ведь общаться с ними придется нам…
– Всего одного неотесанного парня, если уж ты употребляешь это слово, – сказала Кэтрин.
– И как ты собираешься учить эту деревенщину, ведь он так отстал от нас?
– У меня будет время решить это до его прихода.
В конюшне Руфус закончил прибираться и теперь с нетерпением ждал возвращения сына с лошадью и телегой. Когда тот, наконец, появился, Руфус подошел, взял лошадь под уздцы и осторожно развернул так, чтобы телега оказалась около верстака.
– Что задержало тебя так долго? Я думаю, сплетничал со своей сестрой?
– Сломалась одна из печей для обжига извести. Обвалилась часть трубы. Пришлось чинить ее.
– Теперь все в порядке?
– Надеюсь, что да.
– Что значит, что ты надеешься?
– Я хочу сказать, что все в порядке. Она работает.
– Хм! – произнес Руфус, метнув на него острый взгляд. – Ну, а теперь помоги-ка мне поднять верстак, нечего заниматься пустой болтовней.
Вместе они аккуратно подняли верхнюю плиту верстака и осторожно положили ее на телегу. Потом погрузили камни поменьше, на которых плита лежала. Руфус положил на телегу сумку с инструментом, взобрался сам и взял поводья. Мартин сел рядом с ним, и они медленно выехали со двора, в последний раз взглянув на конюшню и на каретный сарай, где они столько поработали.
– Теперь все смотрится лучше, чем тогда, когда мы начинали, – сказал Руфус. – И этот новый камень, который мы положили, будет служить намного дольше, чем тот, что мы убрали.
– Да, – согласился Мартин. – Это то, чего я не могу понять, – почему люди, которые владеют таким домом, делают пристройки из плохого камня.
– Эти люди думают, что на этом могут сэкономить, но они не правы, – сказал Руфус. – Нельзя экономить на камне. Это ненадолго. Если это не станет ясно тебе самому, это станет ясно твоему сыну. Дешевое всегда в конце концов обходится дорого, особенно, когда строишь из камня.
Они проехали под аркой и выехали на проселочную дорогу, и Мартин, взглянув на дом, в одном из окон заметил тонкую фигурку в бледно-голубом платье, которая тотчас же отпрянула от окна и отвернулась. Он взглянул на дом лишь мельком, но узнал, кто стоял у окна, по белокурым волосам и по особой манере двигаться. И хотя теперь она была невидима, он чувствовал, что она наблюдает за ним откуда-то, возможно высоко вздернув подбородок, как это делала обычно. Пожалуйста, она может наблюдать за ним, если ей того хочется, но он не позволит ей думать, что его это трогает сколько-нибудь. Он отвернулся, сопротивляясь желанию еще раз взглянуть на окно.
Длинная проселочная дорога из Ньютон-Рейлз спускалась с холма через парк, где, благодаря первому летнему теплу, пышно цвели каштаны. Когда они достигли первого поворота дороги, мальчик позволил себе еще раз обернуться на дом, который был теперь на расстоянии двух сотен ярдов. Он стоял на небольшом возвышении, а за ним поднимался холм. Его серые каменные стены и покрытая лишайником крыша мягко светились в лучах теплого послеполуденного солнца, а многочисленные окна бросали яркие блики благодаря маленьким прямоугольным граням. Около западной веранды распустились бледные цветы глицинии, а одна из стен фронтона была полностью заплетена зеленым плющом. В парке, окружавшем дом, росли экзотические кедр и дикая маслина, а также местные клен, бук, жимолость, сирень и шиповник.
Есть, думал Мартин, прекрасные дома, больше и красивее этого; здесь же, в Южном Костуолдсе, он мог перечислить по меньшей мере с полдюжины таких, но в Ньютон-Рейлз было что-то такое, что затрагивало его душу. Он не мог объяснить, что это было. Не мог объяснить, что он чувствовал. Он лишь знал, что по мере того как телега катится дальше и дом скрывается за деревьями, его охватывает чувство утраты.
– Итак, до свидания, Рейлз, – сказал он, садясь прямо на сиденье. – На год или два мы расстаемся, пока мистер Тэррэнт не позовет нас опять.
– Ты можешь не прощаться, – сказал Руфус, – потому что вернешься сюда в понедельник утром, чтобы начать заниматься в классе вместе с мисс Джинни и мистером Хью.
– Занятия? Какие занятия? – спросил Мартин.
– Занятия, на которых ты сможешь научиться тому, что в будущем тебе, возможно, пригодится. Эти знания помогут тебе в жизни занять свое место. Подумай о Тэррэнтах и о том, какие они… Они всегда так уверены в себе… Всегда у них слово наготове… Никогда не сомневаются в том, что делать… Образование сделало их такими, и эти знания они могут передать тебе.
Нахмурившись так, что брови сошлись на переносице, Мартин пристально смотрел вперед, его лицо с острым подбородком и высокими скулами выражало упрямство. Перспектива возвращения в Рейлз и причина этого вызывали в нем противоречивые чувства: сначала радостное возбуждение, потом холодный страх. Что бы ни говорил отец, он отлично понимал, что стоит за этим предложением.
– Ты будешь платить за эти уроки?
– Конечно же, нет, – ответил Руфус.
– Тогда это любезность?
– Вот именно.
– Тогда я не знаю, хочу ли я ходить туда, – быть признательным им за их благотворительность.
– Будь проклята признательность! – сказал Руфус. – Мы работали более двенадцати недель, отремонтировали все конюшни, но мы не получим ни пенни еще Бог знает сколько времени. И так всегда. «Не торопись, Кокс, присылать мне счет за работу. Сейчас трудные времена». Хорошо, я пойду ему навстречу и на этот раз, но я хочу иметь что-нибудь в ответ. Так что не говори глупостей о признательности по отношению к ним.
– Ты хочешь сказать, что нам не заплатят ни за нашу работу, ни за тот камень, который мы доставляли, в ближайшие полгода? – В мятежные мысли Мартина словно добавили жара. – А как же мы будем жить, если нам придется так долго ждать?
– О, вот теперь ты задаешь разумные вопросы, мой сын! Мы будем жить так, как сможем, будем отказывать себе во всем, жить на то, что я сумел сэкономить до настоящего времени. И именно поэтому мы должны пользоваться случаем, чтобы получить что-нибудь взамен.
– Будь я проклят, если я хочу учиться у них! Я бы предпочел, чтобы нам заплатили то, что должны, и тогда мы смогли бы прилично жить, иметь приличную пищу на столе. Да, мы могли бы жить в нормальном доме, а не в той берлоге, где мы живем сейчас. О, когда я думаю, на что похожа наша жизнь по сравнению с жизнью этих людей! Даже их собаки живут лучше, чем мы! И тем не менее они просят нас подождать денег, которые мы заработали своим потом!
– Да, ты прав, – согласился Руфус. – Так обстоят дела в этом мире. Таких, как мы, притесняют. Я простой каменщик, в этом все дело, я достаточно умен, когда работаю с камнем, но у меня нет должного образования, потому что мне все время приходилось работать. Но тебе всего лишь пятнадцать, и у тебя есть шанс продвинуться. Поучись немного и, может быть, твоя жизнь будет лучше моей.
– Но как это может помочь мне, если я тоже всего лишь каменщик?
– Я не знаю как именно, сынок. Многое будет зависеть только от тебя. Но я точно знаю, что учение – это ценная штука, и теперь у тебя есть шанс получить это.
– А как же моя работа? Мы должны начать новый коровник в понедельник, это во-первых, и потом мы должны отремонтировать каменный дом в Бринк-энд.
– Я смогу отпускать тебя лишь по утрам. Мне, конечно, будет трудновато, но я привык к трудностям и хочу дать тебе шанс в жизни.
– Но я еще не уверен, что хочу пойти, – проворчал Мартин, кинув взгляд на парк, простирающийся на другой стороне.
– Ты сделаешь так, как я говорю, и хватит об этом, – отрезал Руфус. Затем, взглянув на угрюмое лицо мальчика, он добавил: – Мне казалось, что ты хочешь учиться. Ты всегда задавал много вопросов, и я уж не помню, сколько раз заставал тебя за чтением одной из тех старых книжек, которые давал тебе Парсон Талбот. Теперь тебе предоставляется возможность учиться должным образом, с людьми, которые понимают, что к чему, и мне кажется, что ты должен быть хоть немного благодарен мне за то, что я беспокоюсь о тебе.
– Но я не буду чувствовать себя свободно с людьми такого сорта. Да и в их доме тоже.
– Тебе будет сначала неловко, я знаю, но чем больше ты будешь находиться среди таких людей, тем более свободно ты будешь себя чувствовать. Учатся не только по книгам – есть и много других премудростей. Ты многому можешь научиться у Тэррэнтов и им подобных, просто находясь рядом с ними, и когда-нибудь – кто знает? – может быть, из этого выйдет толк. И хватит споров, потому что нравится тебе это или нет, все уже решено.
* * *
Покинув Ньютон-Рейлз, они повернули направо через ворота и поехали под гору к Чардуэллу. Не доезжая до города, пересекли мост и свернули на дорогу к Ратленд-Хилл. Через пару миль дорога разветвлялась на две тропинки, одна из которых вела к ферме Хей-Хо, а другая в каменоломню Скарр, пробитую сбоку в горе.
Плоская открытая часть каменоломни смотрела на юг, светлая каменная пыль сверкала в лучах солнца, а над ней волнами поднимался жар. Внутри каменоломни каменные уступы поднимались террасами, камень в нижней части был чистым, потому что тут недавно производились выработки, а наверху он был темным от дождей, местами порос травой и мелким кустарником. Внизу лежало пять или шесть огромных каменных глыб, обработанных несколько недель назад. Они лежали в ряд, просыхая, ожидая, когда их расколют на блоки, а перед глыбами лежали уже готовые блоки, каждый площадью в ярд. В отдалении, на другой стороне рабочей площадки, были сложены запасы обработанного, готового к использованию камня.
Некоторое количество камня они использовали сами, остальное продавали другим каменщикам, которые тоже занимались строительством в Чардуэлле и его окрестностях. В последнее время продавалось совсем мало, но Руфус тем не менее настаивал на том, чтобы запасы все время пополнялись, поэтому каждую свободную минуту отец и сын трудились в каменоломне, отбивая сырой камень и превращая его в готовые блоки. Для строительства ферм и коттеджей в основном использовался бут, но для более красивых зданий, особенно в городах, предпочтительнее был тесаный камень, который должен был быть красиво отделан. Этим занималась сестра Мартина. Она добивалась красоты камня, проводя по его еще влажной поверхности прочным стальным гребнем. Мартину было непонятно, почему они все должны были так много работать, и иногда он ворчал по этому поводу.
– Почему мы все время должны обрабатывать камень, если не используем и не продаем и двадцатой части его?
А Руфус, покачивая головой, повторял:
– Потому что настанет такой счастливый день, когда все переменится, и мы должны быть готовы к этому.
Вокруг внешнего края каменоломни, где склон спускался вниз, годами скапливались отходы: каменная пыль, бесполезные осколки, которые выметались с центральной части, старые чайники и кастрюли, проеденные ржавчиной, зола, сажа, очистки овощей. Руфус и его двое детей жили в самой каменоломне, в коттедже, построенном из грубого камня сбоку горы. Руфус построил эту хижину сам более тридцати лет назад, когда он впервые пришел в каменоломню молодым двадцатидвухлетним человеком. Тогда он был еще холостяком, построил хижину наскоро, что соответствовало его простым холостяцким потребностям. Она состояла из одной низенькой комнаты, которая на ночь разделялась занавеской. Пища готовилась на открытом очаге. Когда Руфус женился, – тогда ему было тридцать четыре года, – он пристроил еще маленькую кухню. Это было единственное усовершенствование, которое он посчитал необходимым.
